I
Причиной, побудившей меня нарушить мое длительное молчание является тот факт, что мне, по всем признакам, осталось совсем недолго пребывать в здравом уме и свободном от чужеродного гнетущего присутствия сознании. Я чувствую, что процессы эти уже необратимы. Последней же каплей стало недавно накатившее, к счастью кратковременное, ощущение, которого я не испытывал уже давно по причинам, как мне кажется, весьма объективным. Цель же моя заключается в том, чтобы сжато, ибо время не терпит, изложить известное мне положение дел и оставить тем самым напутствие тем, кто эти записи найдет. Сейчас я уже не уверен, что не ввергну прочитавшего мою исповедь в бессмысленное и жестокое отчаяние, лишь за тем, чтобы он за меня наблюдал конец этого мира. Впрочем, я лелею смутную надежду, что фатализм мой является так же частью помрачнения ума, а потому - постараюсь все же изложить всё кратко, но последовательно. Надеюсь, что знания мои могут послужить добрую службу. Ежели они не пригодятся, и я останусь в глазах читателя сумасшедшим, заблудившимся в собственных мрачных фантазиях - то это даже к лучшему. Итак, началось всё это в тот день, когда я проснулся в неизвестной мне до того момента пещере, наедине с древним стариком самого скорбного и невменяемого вида. Глубокие морщины на лице и дряблой шее, мешки под глазами, беззубый рот и иссохшиеся до состояния почти мумификации руки его произвели на меня впечатление удручающее. Серая хламида, служившая ему одеждой, будто была равна ему по возрасту и так же держалась на грани от того, чтобы рассыпаться в прах, как и он сам. А спутанная копна всколоченных седых волос довершала образ старого безумца. Возраст его на вид явно выходил за отметку лет в шестьдесят-семьдесят, по ощущениям я мог бы сказать, что ему не меньше века, хоть в то время возможность такая и казалась мне слишком уж фантастической. Старик представился мне Учиха Мадарой почти тот час же, как только я открыл глаза. И по причине его почти сверхъестественного вида я даже не сразу догадался, что, хотя шаринган в левом его глазу явственно указывал на наше фамильное родство, дед должен был окончательно лишиться рассудка, раз вообразил себя далеким предком нашего рода. О, как наивно рационален я был тогда, лишенный тех ужасающих знаний, что есть у меня сейчас! Описывать, что случилось со мной незадолго до моей встречи с Учиха Мадарой, я не буду. С великой вероятностью читающий эту исповедь и так примерно знает сию историю, а ежели даже и нет - знание это абсолютно не важно в контексте излагаемого. Старик поведал мне, что нашел мое обмякшее, находящееся на грани между жизнью и смертью тело у берега подземной реки, и решив, что я буду полезен ему, собрался вернуть меня к жизни. Только в этот момент я достаточно восстановил свое сознание, чтобы обратить внимание на свое же тело. А оно, надо сказать, претерпело изменения гораздо более внезапные, чем я мог предположить. Вместо раздавленных камнями половины торса, ноги и руки я с изумлением и брезгливостью обнаружил некую почти бесформенную, неестественно бледную массу, присоединенную к вполне живой и здоровой половине моего тела грубыми стежками. Пока я боролся с охватившими меня паникой и отвращением, Мадара пояснил, что произошедшее с моим телом - его рук дело. Дабы я не умер и мог быть полезен, в качестве для меня на тот момент пока неведомом, Мадара воспользовался плотью Всемогущего Древа, что способно производить из себя бесформенную глину, теперь вросшую в самое мое естество, и, по словам старика, могущую по прошествии времени принять полноценную форму почивших конечностей. Как поведал мне Мадара, помимо этого Древо способно извергать из себя также и полноценных антропоморфных существ, впрочем, предпочитающих не покидать своего создателя на долгий срок. Таким образом я впервые услышал из уст старика о Великом Древе - старинном обитателе и повелителе земель, которые мы так безрассудно и легкомысленно считаем своей вотчиной. Тогда я ещё не придал этим словам должного значения, признав их не более, чем бредом сумасшедшего. Хотел бы я сейчас, чтобы так оно и оставалось!II
Я не вижу смысла подробно описывать все дни, что провел в той пещере с древним стариком. Дни эти примерно повторяли друг друга. Да и, признаться, на описания эти у меня не хватит ни времени, ни уже порядком источившейся воли. Сегодня товарищи мои нашли меня недалеко от деревни, праздно шатающегося, по их словам, с безумным видом и бормочащего что-то себе под нос. Только когда рука моего старого друга Какаши легла мне на плечо - только тогда я, кажется, пришел в себя и с ужасом подумал, что было бы, если бы он и другие решили подслушать мое невнятное бормотание и поняли, с кем и о чем на самом деле я общаюсь. Или что было бы, если бы дружеского прикосновения не хватило, чтобы вывести меня из состояния помутнения. Мысль о том, что мог натворить я в приступе безумия, не дает мне теперь покоя. С невыразимой тоской я признаю, что, завершив свои заметки, буду вынужден покинуть родную деревню, во избежание возможных жертв. С каждым днем я все яснее ощущаю, как растет и крепнет первобытное, устрашающее нечто, будто поселившееся во мне с той злополучной встречи, вместе с открывшейся передо мной истиной. Тем не менее, я отклонился от сути моего рассказа. Как я уже сказал, все дни в своеобразном плену проходили почти что одинаково. Под небрежным и даже, я бы сказал, пренебрежительным руководством старика я начал понемногу осваиваться с новым телом, преодолевая изначальные отвращение и страх. Иногда Мадара отказывал в помощи, и тогда компанию мне составляли мерзейшие порождения Древа, именуемые стариком "зецу". Увидев их в первый раз, я испытал ужас ещё больший, чем при своем пробуждении, и немедля попытался как можно дальше отползти от белесых, будто состоящих из необожженной глины созданий. Что, впрочем, вызвало у них только гадкий, надтреснутый смех. Мадара и вовсе никак не отреагировал на мой ужас. Он просто приказал существам помочь мне в реабилитации и почти тут же уснул на своем каменном троне, служившим, вместе с моей импровизированной кроватью, единственным убранством в пещере. Удивительно, как много может выдержать психика человека, особенно в ситуации экстремальной и выходящей за привычные рамки! И к этим тварям я вскоре, за неимением других вариантов, привык. Один из них, имевший на месте лица отвратительнейшую воронку с единственной и пустой, с позволения сказать, глазницей, предпринимал нелепые попытки проявить дружелюбный интерес, впрочем, больше похожие на издевательства. А может, ими и являвшиеся. Именно с его подачи я обратил внимание на странный, тревожащий факт. Я восстанавливался, по возможности упражнялся и разминал постепенно отрастающие конечности, исследовал пещеру, пока спал старик, в поисках выхода. Однако, дни проходили - а я, несмотря на активную деятельность, не нуждался ни в воде, ни в пище. Теперь уже я честно признаю, что обстоятельство это ещё тогда явственно намекало, что Древо, проросшее в мое тело, бесповоротно изменило саму суть его, отныне более нечеловеческую. Но тогда я предпочитал отвергать все тревожные мысли, неосознанно заботясь о сохранности уже обреченного рассудка. Чего я не сказал о том месте, но что, безусловно, стоит упоминания: я видел само Древо. В его самой жалкой, спящей ипостаси, но даже так оно производило тягостное, гнетущее впечатление. Этот гигантский, извивающийся бесчисленными корневидными и шипообразными отростками монстр, по словам старика, не выражал и половины того чудовищного объема, который примет Древо, возродившись ото сна. Верхушку этого создания увенчивал огромный, мясистый бутон, формой напоминавший луковицу и имевший цвет отвратительной, отливающей фиолетовым плоти. Тут и там с его вздувшихся корневищ свисали мерзкие, похожие на пуповину, которой плод сообщается с матерью, жгуты. Кое-где на них висели целые или полуоткрытые коконы с разной степени зрелыми и оформленными зецу. А кое-где, что наводило на мрачные мысли, эти коконы были пусты или вовсе оборваны. Также отмечу, что несколько из подобных пуповин тянулись и исчезали под одеждой Мадары, по видимому, не побрезговавшего использовать тело своего милостивого бога, дабы продлить дни свои на земле. Что же рассказал мне старик Мадара? И почему я называю странное то ли существо, то ли растение, увиденное мной в пещере, богом? На самом деле мне бы не хватило и трех толстых томов текста, чтобы передать во всех подробностях те рассказы и предания, которые обрушил на мой неподготовленный разум старик. Но время, к сожалению, не терпит. Потому я придержу все красочные, поражающие воображение детали в своей памяти, и поведаю только краткую выжимку. Когда-то вся планета была обвита корнями Древа. Как и многие другие планеты, принявшие на себя семя межпланетного древнего существа, наша планета приняла и взрастила Древо ещё до появления разумных людей. Древо дало жизнь всему, оплодотворило эти земли по собственной необходимости, населило землю жизнью, как земледелец засеивает поля рисом. Тогда же появились первые люди - хлипкие, недолговечные создания, служащие Древу равно и пищей, и симбионтом. Человек служил Древу - Древо давало своим служителям вечный покой и счастливое забытие. Было так, и так бы и продолжилось, если бы Древо не столкнулось в одночасье с пришедшим следом давним врагом своего рода - существом ещё более устрашающим и много более коварным, чем оно само. Название этого племени уже давно утеряно, а отдельные признаки и истории о нем сохранились только призрачными отрывками. Тем не менее, вражда Древа с родом этим не имеет исчисления, доступного человеческому разуму, ибо род этот, как паразиты, путешествует по бескрайним пространствам вслед за семенами Древа, выжидая, когда прорастет очередное семя на плодородной земле, и затем воруя его плоды и опустошая заселенную Древом землю. Так и снова Древо настиг его враг, но в этот раз, вместо того, чтобы улететь восвояси и дать Древу восстановиться, существо предпочло вступить в порочный союз с порожденными Древом людьми и остаться на его землях. Со временем потомки древних людей и этого паразита расплодились и разошлись по многим кланам, разделив между собой чудесные свойства древа, как, к примеру, свойство регенерации, унаследованное кланом Сенджу, или способность к гендзюцу, заключенную в глазах. Но Древо никогда полностью не исчезало - лишь уснуло, потеряв высосанные паразитом и его потомками силы. Через силы своего плода, похищенного паразитом, оно продолжает жить в нынешних людях, продолжает взывать к тем, кто готов слушать и слышать. Древо ждет, и в назначенный час, собрав силы, оно возродится и снова раскинется на поверхности планеты во всем своем величии. И люди, порождения его, вернутся в его лоно, в упоительное блаженство вечного служения и вечного счастья, как и было задумано.III
Сегодня мне приснилась Рин. Живая, улыбающаяся Рин смеялась и звала меня за собой, в сияющий, бескрайний мир. Скажу честно, пробуждение крайне обескуражило меня. В первые секунды я впал в настоящее отчаяние. Тотчас же перед мысленным взором пронеслись рассказы старика Мадары о мире вечного блаженства, так похожем на тот, что пришел ко мне во сне. И вкрадчивый, скрипучий голос, могущий принадлежать только существу более древнему, чем сам Мадара, раздался из темного угла комнаты, подтверждая мои слова. Воодушевление и решимость, возникшие в душе моей в ответ на его слова, преследовали меня до самого вечера, пока строгий оклик друга моего не вырвал меня из объятий сладкой иллюзии. Подозреваю, что мне совсем недолго осталось. А также боюсь, что скрыться из деревни - план провальный, нужно что-то более надежное, более бескомпромиссное. Ох, Рин, теперь я понимаю тебя как никогда ранее! Помню, после побега, в котором помог мне, неожиданно, один из зецу, и который был, не смотря на заточение один на один с Мадарой, самым черным днем в моей жизни, я вспоминал прошедшие в пещере дни как кошмарный сон. Местами мне казалось, будто всё, случившееся тогда - не более, чем затянувшийся приступ психоза, отягощенный красочными галлюцинациями. Тогда, полагаю, мне очень хотелось верить в это. Мое отрицание не поколебалось, даже когда ученые умы Конохи, проанализировав образцы моего новообретенного тела, нашли их природу весьма необъяснимой и уникальной, хоть отдаленно и напоминающей ДНК давно почившего Первого Хокаге, обладавшего загадочной, но ныне утерянной силой повелевать древесной стихией. Нет, я упрямо не хотел видеть реальность, в которую упирался носом. Даже когда мое более прозорливое подсознание начало посылать мне красочные сны, наподобие вышеописанного - даже тогда я списывал все на стресс и усталость. Хотя сейчас я уже не уверен, было ли это просто мое подсознание, или через него ко мне взывало что-то большее, что-то древнее, чье могущество и наследие отпечатались в генах человечества как вечное напоминание о его подлинном естестве. Но, как бы не велико было мое желание забыться в мирских горечах и радостях, зерно истины уже было уронено, надежно пустило корни в моем разуме и, спустя время, сквозь наносные мысли, дела и заботы робко, но неумолимо проклюнулись первые ростки. Тогда я и начал слышать его. Поначалу он словно прятался, не желая смущать мой сопротивляющийся тогда разум, и обнаруживал себя лишь в шуме ветра, в шорохе листвы и скрипе деревянных полов. Голос его, знакомый с тех темных, сакральных дней, со временем становился разборчивей, громче. Пока он не стал приходить ко мне каждый раз, когда я оказывался один. Вначале я не хотел прислушиваться к нему. Речи его жалили меня в самое сердце, срывали все засовы и двери, так бережно мной установленные, и оголяли пугающую, безумную, как мне тогда казалось, правду. Но со временем я начал воспринимать его как должное. В какой-то момент я понял, что его присутствие даже приятно: чувство, будто кто-то всегда рядом, следит за тобой, превратилось из параноидальной идеи во что-то успокаивающее, дающее ощущение твердой почвы под ногами. Прошло не слишком много времени, и мы начали вести долгие беседы, дискуссии на темы, на которые более ни с кем говорить я не мог. Так проходили мои вечера, а иногда и дни, и постепенно он стал мне ближайшим другом и товарищем. Разговоры наши очень помогли мне примириться с действительностью, направили мою мечущуюся в поисках правильного ответа душу. Теперь уже у меня не осталось сомнений в том, что должно сделать. О, как бы хотел я поделиться всеми мыслями и осознаниями последних дней с тем, кто, возможно, найдет эти записи! Успокоить и дать надежду на будущее. Но нет, не думаю, что без того пути, что прошел я, возможно полностью понять и принять правду и грядущие, необходимые изменения. Единственное утешает меня: когда, наконец, случится то, что предопределено, и Великое Древо вступит в свои права - больше никому не понадобится проходить того же сложного, мучительного пути. Милостивый Бог принесет всем страждущим необходимый покой и заслуженное счастье, без обделенных и пострадавших, без проигравших и обреченных. В темноте и тишине пещеры оно ждет меня. И более заставлять ждать его я не имею права.