Ultimate rebellion

      Моя улыбка не сходила с лица вплоть до наступления ночи. Он так сладко спит, несмотря на его серьёзное выражение лица даже сейчас. Я аккуратно подкрадываюсь сбоку, мои пальцы подрагивают от нетерпения сделать задуманное, и мне начинает казаться, что я окончательно сошла с ума. Я аккуратно хватаюсь за одеяло, просунув руку я касаюсь спины Ивана. Такая тёплая... Я ощущаю, как она вздымается и опускается, дыша полной грудью. Я на мгновение замираю. А стоит ли? В конце-концов, он единственный, кто искренне пытается мне помочь, а я с ним сейчас собираюсь расправиться, просто потому что... А почему? Оказалось, я не знаю ответа на этот вопрос. Оказалось, я никогда его не знала. Почему я вообще захотела это сделать?       Я убираю руку, лишь получше укрыв Серпа одеялом. Уходя из спальни, я накрепко закрываю дверь и захожу на кухню. Сев на подоконник и достав свой дневник, я решаю перечитать первые страницы. Когда я в последний раз их просматривала? Да и вообще, когда я их заполняла? Как ни странно, здесь бумага выглядит весьма пожелтевшей и выцветшей. Текст ещё можно разобрать, однако некоторые буквы также подверглись участи быть стёртыми временем. С прищуром вчитываясь, я параллельно думала о том, что только что произошло. Это чувство, такое колючее, тяжкое, оно казалось мне знакомым. Словно я испытывала его когда-то. Не припомню, чтобы я его вообще могла испытывать. Я надеялась отыскать ответ в записях, датированных далёким две тысячи каким-то годом. Так пролетел час, если не больше, вот только никакой толковой информации оно не дало. Глупые заметки, сделанные двеннадцатилетней мною. Убирая дневник, я разочарованно вздыхаю, устремляя взгляд на улицу и продолжая думать.       «Где-то определённо должен быть ответ. Если в моём дневнике информации нет, быть может, у Ивана? Раз он наблюдал за мной на протяжении всех циклов, нельзя исключать вариант, что он мог сделать какие-либо заметки или что-то в этом духе. И, раз уж он спит, то это вполне превосходная возможность».– мои мысли заметно подняли настроение. Вскочив с подоконника, я на цыпочках прошла в рабочий кабинет Ивана и принялась за поиски. В глаза первым бросился шкафчик, за стеклянным дверцами которого прятались бумажные волокиты в разноцветных папках.       «С этого и начну».       Открыв дверцы, я по три штуки брала папки, садилась на мягкий ковёр и быстро просматривала страницы. Зрение оказывалось хорошим лишь тогда, когда оно действительно играло немало важную роль в сложившейся ситуации. Однако во всех тех папках, что дружненько стояли в шкафчике, волокита была связана именно с работой и соседями. Убрав их на место, я подошла сразу к столу. Обойдя его, я присела на корточки перед небольшой прямоугольной дверцей выдвижного ящика. Дёрнув за круглую ручку, тот не поддался. Достав из кармана штанов отмычку, я попыталась его взломать. К слову, и даже к моему удивлению, получилось. Всё, что было внутри него выглядело странным и выпадающим из цельной личностной фигуры Ивана – орден Железного креста, газовая маска, две небольшие склянки с какой-то странной жидкостью, и потрёпанный временем дневник, находящийся в самом конце. Я взяла его в руки и почувствовала, как на долю секунды меня ударило током. Невольно дёрнувшись, я высунула руку из ящичка, второй окончательно взяв необычную находку. Обложка на ощупь была слишком гладкой, зелёной, углы и случайные места были обдёрты. Название со своим чёрным, незнакомым мне шрифтом не пострадало.       «Persönliches Tagebuch des W. Reichstages. Eigentum der Gestapo».       Всё, что я смогла разобрать, это «Личный», «В. Рейхстаг» и «Гестапо». Предположив, что это личный дневник, меня переполняло сразу несколько эмоций за раз. Я чувствовала удивление, счастье, напряжение, неверие, дежавю. Почему Иван это прячет именно тут? Кому это принадлежит? Если это связано с Гестапо, выходит, что какой-то важной персоне.       «Не самому ли фюреру?»– шутливо подумала я, убирая улики своего «преступления» и ушла в гостиную. Улёгшись поудобнее, потеплее и настроившись, я развернула первую страницу.