Контрольная Точка

      Камера Вильсона – физический прибор для наблюдения треков заряженных частиц, изобретённый шотландским физиком где-то в двадцатом веке. Часто ее называют «туманная камера», поскольку она представляет собой некоторую коробочку, внутрь которой нагнетается пар. Такая же цилиндрическая «коробочка» со шлангом и небольшой «грушей» стояла в школьном кабинете моего отца, учителя физики Сэмюэля Вильсона. Он этой камерой вообще не пользовался – ни для демонстрации, ни для каких-то прочих целей. Она просто стояла на полке как некий «сувенир из прошлого». К слову, «из прошлого» – это не про прошлое науки, а кое-что личное из его жизни.       Я никогда не был силён в науках, но образ и информация о туманной камере невольно отпечатались в моей голове. Когда-то давно я частенько разглядывал камеру Вильсона; наверное, я вообще был единственным в той школе, кто хоть как-то удостаивал этот прибор вниманием. Ну, помимо моего отца, разумеется.       И вот сейчас небольшая (размером, наверное, с шляпу-федору, какой была бы шляпа, если бы я её носил) камера Вильсона стояла на тоненьких ножках, уперев в бока тоненькие ручки, и смотрела на меня огромными глазами – вроде бы одновременно осуждая и веселясь.       – Ну? И чего замолчал? – прервала она затянувшуюся паузу.       Я попятился.       Сначала кентавр.       Потом говорящий утюг.       Следом – карась-переросток и тормознутая ящерица.       Теперь ещё и это!       Что-то внутри меня, дававшее мне энергию на то, чтобы я удивлялся, ошарашивался, впадал в шок – кажется, закончилось, и я устало ссутулился.       Новым в этой ситуации было лишь то, что говоривший со мной предмет обладал высоким голосом, а значит, был, по всей видимости, женщиной.       – Дай-ка угадаю, – осмелился я высказать предположение. – Ты была человеком, каким-то непонятным образом оказалась здесь, в «теле» камеры Вильсона и не помнишь ни имени своего, ни прошлой жизни?       – А ну-ка повтори, в чьём-чьём теле? – нахмурилась она.       – Камеры Вильсона…       – Не знаю я никаких Вильсонов, – возразила «девочка». – Но можешь обращаться ко мне Камера, потому что меня зовут именно так.       Голос её звучал уверенно – казалось, словно «человеческого» имени у неё и не было никогда, хотя, если следовать каким-то намёкам на логику этого мира, именем она в прошлом должна была обладать.       – Самого-то тебя как звать? – прервала она мои размышления.       – Вильсон…Чарли, – выдавил я.       – И что ты тут делаешь, Вильсон-Чарли?       – Можно просто Чарли. Я… ну… нахожусь… живу в этом доме, во.       – С этим неприветливым травоведом? – скептически оглядела меня Камера.       – Э… ну… вроде как… да, мы соседи.       – Странные у него соседи, – заключила моя новая знакомая. – Ну да и ладно. Вот что, Чарли. Подсади меня.       – Чего? – не понял я.       – Подсади. Если бы я в тебя не врезалась, я была бы на дереве, а здесь совсем-совсем нет подходящих выступов и кочек, чтобы подняться. Виноват – исправляй!       – Х-хорошо! – выпалил я и нагнулся, чтобы взять её в руки.       Я почувствовал тепло нагретого за день металла. Сама Камера была на удивление лёгкой (впрочем, я не знал, сколько должна весить камера Вильсона), и я осторожно поднёс её к ближайшей ко мне ветке.       Камера тут же ухватилась за ветку цепкими ручками, подтянулась и довольно надёжно встала на дерево ногами. После чего она сорвала листочек, осторожными шагами подошла к краю ветки, нагнулась к моей голове и приложила этот листок мне за ухо.       – За то, что помог, – весело проговорила она. – Ну пока, Чарли, может быть, ещё увидимся!       И она, перепрыгивая с ветки на ветку, ускакала в противоположную моему взгляду сторону.       Весь день несколько раз я ловил себя на мысли, что вот, пожалуйста, мечта сбылась – я в лесу. Прекрасно же: листики всякие, деревья, ветки, я непонятно где, мне не ясно, как я сюда попал, как вернуться домой, возможно ли вообще вернуться… и какие-то совершенно непонятные существа вокруг! Разумные ящерицы, курящие кентавры, неодушевленные разговаривающие предметы, летающая, медь её, рыба!       Не в силах справиться с нахлынувшими на меня мыслями, я стукнул кулаком по стволу.       Отдышался.       Подумал, что сейчас мне оставалось только идти либо спать, либо вешаться, и пришёл к тому на сегодня с меня в любом случае хватит – тем более, Утюг заявляет, что самоубийство – плохая идея, и мне не хочется с ним спорить.       И да, я свыкся с тем, что доверяю мнению предмета для ухода за одеждой. Ну, там ведь заперто чье-то сознание? Мне вообще в этом бреду доверять больше не кому. Абсолютно.       В полной тишине я посмотрел ещё немного на садящееся светило, красной лампой пробивавшееся сквозь ветки деревьев, и пошёл в дом.       Осталось немного времени перед сном, и этот период Утюг решил посвятить моему ознакомлению с его коллекцией сухих растений, которые он хранил в комнате на другой стороне дома.       Мы перетащили в его «травохранилище» керосиновую лампу, которую, как оказалось, Утюг разжигал с помощью выдавленного из какой-то чудо-травы масла. Сгорало это топливо довольно быстро, поэтому я заранее принес ещё бутылку масла, чтобы не бегать за ней по нескольку раз.       Запах в комнате стоял очень странный: пахло и деревом (а я уже выучил, как пахнет дерево), и сухой травой (как-то одновременно и древесно, и нет, но очень приятно). В отличие от основной комнаты, эта была без какой-либо косметической отделки и больше напоминала очень старый, но хорошо сохранившийся деревенский сарай из фильмов про жизнь до двадцатого века. Посередине комнаты стояла деревянная перевязанная волокнистыми веревками деревянная стремянка, на верхнюю ступень которой было водружено несколько плотных коряг, отчего данная конструкция доходила почти до потолка. С потолка, а точнее с балочной конструкции под крышей свисали подвязанные на таких же волокнистых, но более тонких верёвках сухие и ещё сырые увядшие растения. Эти нити спускались также и со стен в пределах роста моего товарища по несчастью. Но, видимо, пространство стены быстро закончилось – растения висели очень плотно друг к другу. Пол помещения был таким же деревянным и весьма исцарапанным.       Находчивость моего нового соседа просто поражала мое воображение: оборудовать под свое единственное увлечение целую комнату с чистого нуля, придумать, как и из чего сделать вполне себе функциональные вспомогательные принадлежности. Но вместе с этим меня крайне печалила его судьба и то, что вот эти все травы и растения остались единственным, чему он посвящал своё существование. Интересно, сколько раз он сам думал или даже пытался покончить с собой до того, как стал противником самоубийств?       Пока я не вызвался помочь, стремянку Утюг долго волочил по полу, при этом явно совсем не испытывая усталости. Самому мне абсолютно не было необходимости на что-то забираться – с моим ростом я мог спокойно дотрагиваться до потолочных балок и отвязывать от них веревочки.       Я как-то не решался сразу спрашивать про камеру Вильсона. Утюг жил здесь совсем один очень долгое время. Если время здесь работает так же, как в моей привычной реальности, то с того момента, как он видел Землю в последний раз, минуло более сотни лет. И если принимать это во внимание – мне было крайне неудобно расспрашивать его обо всём, что взбредет мне в голову. Я всё же еще мало знаком с ним и плохо понимаю, как он относится к разговорам о себе, когда лучше начинать эти разговоры…       А может, ну её, эту тактичность?       – Так жаль, что здесь с бумагой и скотчем трудно, я бы тогда всё в каталогах хранил, а не подвешивал на нитки, – мечтательно проговорил Утюг.       – Знаешь… – начал я, но вдруг выпалил совершенно не то, о чем хотел поговорить. – Какой, однако, странный дом! Зачем ставить две двери наружу и делать две отдельные друг от друга комнаты?       – Не я его строил, он был уже таким, когда я его нашел. Но, собственно, а почему бы и нет? Это ж удобно!       На полу лежало какое-то интересное растение. Цветок, чем-то напоминающий лилию. Лепестки побурели из-за сушки, но я думаю, что они должны были быть красными…       Я глубоко вдохнул – ароматы трав и дерева наполнили мой нос – и резко выдохнул.       – Утюг, а ты не знаком с Камерой Вильсона? – всё же решился я. – Серебристо-серый цилиндр примерно твоих габаритов. Прыткая и быстрая. И с женским голосом.       – С женским голосом, говоришь? – как-то отрешенно переспросил Утюг, – Не встречал. Сколько бродил по лесу – общался только с платлипулами. Эти вроде как вообще бесполые. Ну, ихтиогиппа встречал, да с ним разговор не заладился совсем. Не одобряю я его отношение к травам.       Я ожидал совсем другой реакции. По тому, что Утюг рассказывал о платлипулах, я решил, что он прямо еле терпел общение с ними и был весьма рад моему появлению. Мне казалось, он должен был встрепенуться, начать расспрашивать, что да как, ведь это, возможно, была ещё одна «землячка», как он говорит. Насчет ихтио… кентавра – мне тоже непонятно. Ведь и с ним он вполне мог бы наладить общение. Наверное.       – Странно… – пробормотал я. – А она, похоже, тебя знает. Неужели подсматривала?       – Рыжик, тебе точно не привиделось? – уточнил он с неким сочувствием. – Может, ты сам не заметил, как задремал, да и приснилось…       Похоже, мой вопрос вызвал у него лишь скепсис.       Я решил сменить тему – по крайней мере, до того момента, пока точно не смогу доказать, что мне привиделось, а что нет.       – Раз уж на то пошло, может, расскажешь? Про то, как ты впервые здесь проснулся. Что ты делал? Куда шел? Что испытывал?       Я отчаянно надеялся на разумную беседу, которая натолкнула бы меня самого на определенные мысли.       Утюг протянул мне руку, я осторожно вложил в неё засушенный цветок.       – В общем-то… Нет, давай в какой-то более уютной атмосфере поговорим, не здесь. У меня тут всё-таки «работа»! Сядем в комнате, там как-то удобнее рассказывать. И да, это захвати.       Он вручил мне парочку каких-то растений с одной из натянутых на стене нитей. Цветок же наоборот аккуратно подвесил на место одного из них. Немного позднее я понял, что эти листья и соцветия были предназначены для чая. Пришлось метнуться с металлическим чайником в руке до ручья. Хорошо, что светило ещё немного подвисало на горизонте, а то я бы совсем заплутал.       До этого мне никогда не доводилось проверить в действии свой страх темноты. Я такой почти беззащитный иду с чайником в руке по ночному лесу, из которого вообще всё что угодно может выползти. Оглянулся – вроде всё спокойно, только ветки слегка шуршат на легком ветру.       Я облегченно выдохнул и быстрым взглядом уловил какую-то высокую тень прямо перед собой. Даже проморгаться не успел – тень тут же пропала. Определить, что же это было, я не смог, поэтому списал на голодные галлюцинации. Скорее всего, мне именно показалось, что моя собственная тень поднимается в воздух.       И тут некстати в животе заурчало уже настолько сильно, что это было похоже на чей-то дикий рык. Ну, во всяком случае, если бы рядом сидела огромная рыбина, кентавр или ящерицы – они все бы испугались песнопения моего бедного пустого желудка. Возможно, решили бы, что у меня в животе обитают древние динозавры, готовые в любой момент вырваться из меня наружу и начать поглощать все в радиусе своей шеи.       Утюг уже растопил камин и вернул лампу обратно в окно, благодаря чему я быстро нашел обратный путь в темноте.       Осталось яблоко, один вид которого уже вызывал неприятные мысли о том, как завтра я снова пойду к яблоне, буду пытаться покорить это бедное дерево, а потом вечером снова начну страдать от этого всего, пожёвывая яблочко. Как бы я хотел, чтобы ко всем странностям этого мира добавилось «появление моей любимой еды неизвестно откуда»!       Чай я попытался заварить самостоятельно, но едва я приступил к процессу, Утюг обозвал все мои действия «кощунством и издевательством над травами» и решил сам заняться приготовлениями. Я уселся в уже знакомое удобное кресло и стал терпеливо наблюдать за его действиями.       Как только чашка оказалась у меня в руках, он начал повествование.       – Вообще-то рассказчик из меня так себе. Как я сюда попал – хоть убей – не помню. Первые мысли тоже не помню, но, наверное, это было что-то вроде: «почему все такое здоровенное?» А место – это было… Лес, что за вулканом, недалеко от поселения платлипулов. Несколько дней я просто ходил по лесу, надеясь измотать себя, вырубиться и проснуться где-то дома. Так. Потом поймал себя на мысли, что не помню ни дома, ни того, кем я был, ни близких… да вообще нихрена. Только в общих чертах: люди, страны, Земля, научные факты, язык… растения, разумеется. Ещё через пару дней я осознал, что больше не нуждаюсь во сне, пище, воде. Да и вообще работаю хрен пойми на каком бесконечном топливе. Чем я стал – выяснил гораздо позже, потому что без зеркала было нереально понять. Ну, я увидел себя в отражении в озере. Думал, с ума сойду – да вот нет, как-то принял это и пошел дальше.       Этих грёбанных платлипулов я встречал несколько раз, но они всегда убегали в панике, завидев меня. Поэтому я быстро положил на них болт. И надо было так и продолжать, да нет, дернул меня чёрт за ними потянуться – как-никак, единственные более-менее разумные твари здесь. Ох, какая это была ошибка! Эти тупари… Приняли меня за какое-то божество! Стали меня одаривать, задабривать. Думали, я приношу большие урожаи и хорошую погоду, прикинь? Меня это все страх как раздражало, но пришлось привыкать… Ты, наверное, думаешь, что я должен был проявить хотя бы какое-то уважение к их культуре, верно? Я очень быстро выяснил, что их «культура» построена на жёстком классовом неравенстве. Вождь и его свита могли без зазрения совести прикончить половину поселения, а жило их там несколько сотен! «Жило», потому что я искренне надеюсь, что там произошел массовый платлипулоцид, и большая часть этих идиотов попередохла.       Знаешь, что в них самое противное? Их вечное подмазывание. Ни один из них, ни один! Никто даже не пытался игнорировать «священного вождя» или «священного» меня. Почему же я стал священным? Просто поразились они тому, насколько изобретательно я мог накренять ветки деревьев. Видимо, решили, что сила моя неизмерима и непостижима их скудными мозгами. А ещё они, тупые бараны, воспринимали мои слова, что я никакой не бог, а просто хрен пойми кто, как что-то вроде священных речей. Умей они писать – записывали бы каждое мое слово. У них не было письменности. Ты можешь себе вообразить такое? Невероятно, но это платлипулы! Мозгов им ой как хватает на то, чтобы предавать, подставлять друг друга перед лицом вождя, даже убивать, грабить! Но не на то, чтобы сочинить простейшую знаковую систему!       Последней каплей стало, когда одного из них публично казнили за то, что он «навлёк карпа на деревню». Рыбину я тогда и сам увидел впервые. Видимо, платлипулы пришлись ей по вкусу. Как оказалось, жрал он их по несколько штук в день. Один из них выдвинул большую, красочную теорию, что это его сосед неумело работал и редко мне поклонялся, и поэтому им ниспослана кара! Меня и мои доводы никто и слушать не захотел – они решили, что боги и их действия не могут подвергаться сомнениям, а вот их сородич действительно виноват. Ему голову отрубили прямо в этот же день. Я взбесился так сильно, что наговорил им кучу проклятий, выматерил, снёс к чертям шалаш этого стукача и заявил, что лично придушу каждого из них, кого увижу, ибо такие дебилы не заслужили мозги и существование вообще!       Решил перебраться за вулкан. Здесь нашел этот дом, ходил дня три вокруг, но не заметил каких бы то ни было признаков хозяйствования. Ну, зашёл сюда и поселился тут. Больше со мной ничего особо интересного не происходило. До твоего появления. С тобой я сегодня даже собственный завет нарушил и спас жизнь этой оранжевой твари… Ну, вот такая история.       Утюг завершил долгий рассказ. Честно говоря, я надеялся на подробное описание не деревни платлипулов, а того, как он попал в эту реальность. Но да, как я и предполагал – у него не было никаких соображений на этот счёт. Ну, хоть жажду выговориться он сполна удовлетворил, надеюсь.       Зато моё предположение, что это место спрограммировано людьми, отпало. Потому что, наверное, ни один из существующих на данный момент компьютеров не способен задать программы для сотен различных платлипулов. Всё гораздо сложнее, чем мне кажется… Видимо, настолько сложно, что я так же, как и этот бедолага, не смогу понять произошедшее. Но я должен сделать это!       Оставшуюся горячую воду из чайника Утюг аккуратно переливал в металлический таз, в котором после начал отмывать мою чашку и заварник.       – Знаешь что, рыжик… Ты извини меня, я из-за долгого общения с этими платлипулами совсем отвык от имён! Ну, у них их не было, да… Мы вообще-то знакомы уже сутки, а я до сих пор не поинтересовался, как тебя зовут!       – Это легко исправить. Мое имя Чарли. Чарльз Вильсон, если полностью.       – Погоди-погоди. Как камеру Вильсона, да? Которую ты встретил? – он резко повернулся от таза ко мне.       И тут в его взгляде я явственно уловил, что на меня он смотрит, как на умалишённого.       Я вообще не был готов оправдываться, но тут вдруг осознал, насколько это всё выглядит по-идиотски.       – Э-э-э… Да. Ну, тут такое дело, этот физический прибор, ну, камеру, её назвали в честь Чарльза Вильсона, физика…       – Чарли, или кто ты там, погоди. Я не против считать тебя кем угодно и согласен поверить, что тебя действительно так зовут. Но ты тоже пойми меня правильно, я в этом бреду живу уже так долго, что готов верить, что вождь-основатель царства платлипулов вылупился из яйца после прилета радужной кометы, а солнце и звёзды – ихтиогиппы, взобравшиеся на небесный свод.       Вот тут уже наступила моя очередь взглянуть на него, как на умалишённого.       – Я к тому, что пусть ты хоть Александром Македонским назовешься, мне всё равно. Чарли так Чарли, Вильсон так Вильсон. Встретил ты там что-то или нет. Это будет на твоей совести или на твоем безумии. Иди лучше таз ополосни, а то расселся тут…       В окне на секунду показалась мордочка ящерицы. Я даже немного вздрогнул. Утюг, должно быть, заметил это, и я поспешил заверить его, что всё нормально, просто кто-то из платипулов пытался подсмотреть за нами. Но хозяину дома эти слова совсем не понравились: он нахмурился, тяжело выдохнул и, захватив кочергу от камина, направился к выходу.       Я подумал, что раз это личное, то лезть мне не стоит. Тем более, что пока я один, я могу немного остыть от этой неприятной беседы, закончить с тазом и хорошенько изучить дом.       Но как только я поднялся и открыл дверки шкафчика, Утюг вызвал меня на улицу.       Он стоял, опираясь на кочергу, преграждая ящерке дорогу к побегу. Ящерка же сидел, поджав колени, и таращился на меня. Я поднес лампу поближе и узнал этот взгляд: это был тот самый платлипул, которого мы встретили в лесу. Видимо, он нас выследил.       – Что с ним делать будем? – поинтересовался Утюг.       Мне, честно говоря, было до какой-то степени все равно, но я присел перед ящерицей, отставив лампу, и решил устроить ему небольшой допрос:       – С какой целью ты пошёл за нами?       Ящерка заскулил и весь сжался. Видимо, я очень устрашающее «новое божество». Но мне больше хотелось получить ответы, чем беспокоиться, что я кого-то пугаю.       – Если будешь продолжать молчать – так и останешься в лесу на всю ночь. С карпами, с злыми духами и вообще всеми твоими кошмарами. Так что давай, будь хорошей ящеркой и говори хоть что-то, пока тебя спрашивают, – я предложил своего рода ультиматум.       У Утюга мои попытки разговорить непутёвую рептилию вызвали лишь усмешку.       – Ты что, немой? Или оглох? – я не унимался.       – Ч-ч… – ящерка наконец-то выдавил хоть какой-то звук! – Чт-то т-такое «оглох»?       Он смотрел на меня как-то и виновато? и испуганно одновременно. Если то, что Утюг про них рассказывал – правда, то эти «платлипулы» и в самом деле не одарены даже средним умишком, а значит, абсолютно бесполезны в разгадывании происходящего. Я выдохнул, поднялся и сказал Утюгу, чтобы тот его отпустил, не было смысла его удерживать.       Но ящерка не убегал. Он весь трясся и поскуливал, но оставался на месте.       Утюг развел руками и вернулся в дом, закрыв двери кочергой. Я остался на улице наблюдать за платлипулом.       Думаю, он пытался выдавить из себя некое подобие истерики. Кулачки его то сжимались, то разжимались, голова тряслась и смотрела то на меня, то в сторону леса. Из звуков, издаваемых им, я различил лишь писк да мычание. Но внезапно он заговорил:       – Я… мм… Я не хочу в лес, там стра… страш-ш-шно! Ещё день – и всё, конец близок. Не хочу! В дом хочу! В дом-дом-дом-дом!       Тараторил он еще долго, нервы мои сдали, и я открыл ему входную дверь.       Утюг на это никак не отреагировал – он просто забрался на стол, с которого начал изучать или окно, или шторы на нем, отвернувшись от открывшейся двери. Кочерга уже стояла рядом с камином. Ящерка замолчал и просто стоял, вытянувшись в струну.       – Если зайдёшь сейчас – останешься ночевать.       Он тут же вбежал и спрятался куда-то за кресло.       Утюг только хмыкнул, пока я закрывал дверь как можно плотнее.       – Не дом, а просто приют обездоленных какой-то, – сказал он не без недовольства в голосе. – Вначале я, потом какой-то мужик, теперь эта ящерица. Дальше кто? Карп? Ну не выдержит этот терем-теремок всех…