Новая неделя — значит, новый вымораживающий понедельник. И опять этот нелепый круг; опять бессмысленные ожидания субботы. Неужели так живут все люди? Все они ждут своих выходных? Как же мне надоели понедельники. Ненавижу понедельники, чёрт возьми! Такое чувство, что вывернет наизнанку сейчас от чувства отвращения.
Я подхватила своё упрямое тело и направилась в ванную комнату, чтобы умыться, смыть всю эту излишнюю ярость, возникшую ниоткуда с самого утра.
Пожалуй, прийти в себя помогла память о прошедших выходных. Воспоминания не были мглой в моём сердце, но затягивало с такой же силой, а может, даже больше. Произошедшее пугало и заставляло ликовать одновременно.
Не будет подобного. Катя не обратит на меня внимания более. Этот день выходил за рамки, был исключением из правил. Всё будет на своих местах: Катя в компании, а я одна. Всё так и должно быть.
Неделя началась с чудовищного похолодания. Октябрь дал о себе знать. Отопление до сих пор не дали, так что даже ночью я мёрзла и натягивала одеяло до подбородка. На улицы опустился промозглый непроглядный туман. Я люблю туман. При его присутствии окружающая реальность кажется далёкой от действительности: панельки теряются; от магазинчика видна только яркая вывеска; горящие прожектора легковых автомобилей резко возникают из ниоткуда и точно так же исчезают. В этом состоянии неясности точно есть что-то фантастическое. Увы, туман имеет свойство быстро становиться невидимым, так что к моему финишу я чувствовала лишь его недавнее присутствие — было сыро, холодом пробирало до костей. Моя ветровка не справлялась со своей задачей. В связи с этим, увидев своё учебное заведение, я пришла в восторг. В колледже все преподаватели были понимающими и гуманными — пока в стенах было зябко, они нам разрешали сидеть в куртках на занятиях.
Придя в колледж, я невозмутимо приземлилась на своё место. Достала учебники и засунула руки в карманы ветровки — они у меня постоянно замерзали больше всего. Бросив быстролетный взгляд на парту, где сидела Катя, я задумалась. На местах и правда будет всё, но я запомню… Запомню во что бы то ни стало каждую мелочь: радужный браслет; запах духов; горящие на солнце волосы; серёжки, которые помогли расслабиться; дубовый лист… И с какой стати сердце протестующе вспыхивало болью? Из-за того, что я чувствовала себя более покинутой после того защекотавшего душу вечера?
Так же, как и в любой другой день, всё шло по кругу: студенты были сонными, звонок в какой-то степени расшевелил их; вот и запоздавшая Катька влетела в кабинет, словно на крыльях ветра, и резко спарашютировала на стул. Однако случилось одно «но». То, что было в диковинку. Она взглянула на моё место, а увидев меня, улыбнулась.
Вот это обалдеть. Значило ли это, что она тоже помнит? Неужели в её памяти тоже этот день занесён в папку «избранное»? Несколько раз во время первой половины пары я глянула на неё, делая это уже по привычке. Но что было удивительно до невозможности, — в ответ получала взгляды. Взгляды полные какого-то неистового упоения.
Концентрироваться на учёбе сейчас было совсем неуместно, — мой разум заполнила Катя. Почему? Зачем? К чему эти взгляды? Каждый раз, поворачивая голову, я опасалась, что не увижу пристальный взгляд на себе, а убеждаясь в своём ошибочном мнении, краснела и бледнела одновременно, криво улыбаясь. Пока ещё смотрит. Я, как и прежде, интересна ей! Этот долго тянущийся урок закончился, и не успела я опомниться, как лицезрела перед собой Катьку.
— Приветики! Ты не против пройтись? — пробормотала она, не отрывая нашей игры в гляделки.
— Привет. Я?
— Ну конечно ты. Я же к тебе обращаюсь, — добродушно констатировала Катя.
— Не против, — опомнилась я от ошеломления.
Она выскочила из класса, а я поспешила за ней. Мы в безмолвии поднялись на третий этаж и подошли к окну в конце коридора, из которого виднелись панельки и пустевшая детская площадка — время раннее, поэтому дети пока ещё не возились на ней.
— Ты говорила, что приезжая. Почему здесь? Как оказалась?
— Ради учёбы.
— То есть родители согласились переехать, чтобы ты могла учиться дальше? — вытаращила она глаза.
— Нет, нет, что ты. Я живу в квартире, которая досталась матери от бабушки.
— Одна, что ли?
— Именно.
— Тебе не бывает… — Катя замялась, встряхнула своей головой, от которой сразу же пронёсся запах вишнёвых духов, напоминая о минувших днях, — одиноко?
Вопрос поставил меня в ступор. Как ей ответить? Можно ей доверять или засмеёт при любой возможности? Почему вообще решила завести со мной диалог? Я стояла, закусив нижнюю губу зубами, взвешивала все за и против. Почувствовав вкус крови на моей бедной, уже столько раз прикушенной губе, я открыла свой рот, и слова полетели вперёд меня, вырвались ради искренности, для доверия между нами. Хотелось их захватить обратно, но я не успела.
— Мне жутко одиноко в этой квартирке… И знаешь, иногда мне кажется, что скоро я совсем свихнусь. Мне совсем не с кем поговорить и обсудить все свои эмоции и чувства, поэтому они пожирают меня, — без остановки протарахтела я и выдохнула. — Понимаешь, о чём я? — у меня сердце ёкнуло после сказанных мною слов. Я не желала изливать душу постороннему человеку, это вышло спонтанно. Катька до сих пор глядела на меня, не отводя своих зелёных далёких глаз. Неожиданно они якобы стали чуточку ближе. Совсем на какую-то малость я подбрела к ним.
— Понимаю, — кивнула она и даже не попыталась надеть свою непрерывную улыбку. — Я понимаю тебя, — повторила она ещё раз громче, и её уголки рта поползли в очередной раз вверх.
Наши первые откровения прервала одна из поклонниц Катьки. Выглядела она сильно взбешенной, ни дать ни взять грозовая туча посреди ясного неба. Черты лица были до крайности острыми, а завязанные в хвост светлые волосы только ещё больше выделяли их. Джинсы обтягивали костлявые ноги, а свободная футболка не прикрывала тонких и таких же остроконечных рук. Её худое телосложение выглядело чересчур.
— Катя, ты чего тут делаешь вообще? Мы же договорились обсудить подарок Саше! — обозленно произнесла незнакомка.
— Извини, давай на следующей перемене? — без единой нотки сожаления ответила Катька.
— Катя, на следующей мы собирались…
— Это я её отвлекла и попросила отойти, чтобы поговорить, — прервала я девушку и заступилась за Катю.
— Серьёзно? Ты? — её взгляд, искрящийся от гнева, переметнулся на меня.
—Да. Я, — серьёзно заявила я. Ноги дрожали от страха, но я держалась.
— Ладно, — она презрительно взглянула на притихшую напряжённую Катю. — На следующей перемене. Так и быть, я подожду.
Незнакомка развернулась рывком и поспешно зашагала, гордо держа свою голову. Катька смогла расслабиться и выдохнуть.
— Она бы меня точно съела, если бы не ты. Спасибо большое.
— Да мне несложно, — тело непроизвольно дернулось. Я покашляла.
— Смотря на тебя, могу сказать, что только что я наблюдала героический поступок.
— Не преувеличивай.
— Я и не собиралась преувеличивать. Мне совсем не хочется врать тебе, — она с энтузиазмом в глазах вгляделась в мои, а я в один миг отвернулась. — У тебя свитерок очень милый.
Ловко она переметнула с темы на тему. Вот бы мне такие коммуникабельные навыки. Я в такие моменты говорю что-то неуместное и глупое, а из-за волнения частенько не могу связать несколько слов в предложение — мне это даётся с огромным трудом. Я стараюсь думать о каждой сказанной собой фразе. Её зрительный контакт только значительнее сбивал меня с толку. В порядке вещей я пялилась на человека, изучая его с головы до пят, а его, в свою очередь, это выводило из равновесия.
Но Катьке, видимо, самой нравился зрительный контакт. Возможно, она пыталась разглядеть меня, то есть понять, какой я человек. Не зря же говорят, что глаза — зеркало нашей души. Она взирала, совершенно не скрывая этого. Будь это не Катька, я бы уже давно улепётывала, сверкая пятками. А ей я, как по волшебству, непостижимым образом дала мысленное согласие на расценивание себя. Мне хотелось, чтобы Катя заметила во мне то, что жаждала и желала превыше всего.
— Спасибо… — растерянно, вполголоса поблагодарила я за комплимент. Мой взгляд был направлен в окно; Катя же видела меня в анфас.
Свитер не являлся вещью, привлекавшей чьё-то внимание. Приобрела я его в интернет-магазине за адекватную стоимость. Я остановилась на нём как раз благодаря его нейтральности: бежевый цвет, который я обожала всем своим существом, и неброский орнамент. Как там называют подобные свитера? Винтажные? Да, точно, винтажные. И по всем перечисленным пунктикам для меня казалось чудом то, что Кате — такой яркой и выделяющейся среди других — показался мой свитер милым. Щёки от этих мыслей заалели. Я стояла как вкопанная и боялась пуще огня элементарно почесать глаз, чтобы хоть как-то скрыть свои вспыхнувшие щёки. Боялась спугнуть это мгновение.
— Вовсе не за что! — лучезарно сказала Катя и взаправду вся засияла, а потом продолжила уже не столь великодушным тоном: — Я отлучусь к своим… — Катя закатила глаза, этот жест был столь неожиданным, что я аж подпрыгнула, — к своим приятелям… товарищам? Понятия не имею, как их вообще называть. Короче, меня, судя по всему, заждались.
— Да, можешь идти, конечно, — только и смогла я выдавить из себя.
— Встретимся после пар около… — она уже успела отойти на несколько шагов, но застыла на месте на секунду, став похожей на механическую куклу, — заднего входа! — заявила она, продемонстрировав своей рукой знак «V».
— Почему там? — на мой вопрос ответа не последовало, поскольку Катя уже дала ходу и просто-напросто не услышала меня. — Ладно, — я перевела дух.
Пары шли интенсивно. Мысли опасно ворочались в голове, вносили путаницу и выводили меня из колеи. Я совершенно потеряла самообладание, меня наполнило воодушевление и чувство чего-то безошибочного; того, что должно было наступить. Я двигалась в правильном направлении. Как замечательно, что преподаватели сегодня обошли меня стороной в списке. Я бы сразу сдулась, как только вышла к доске. Направить всё своё внимание на учебу я, честное слово, пыталась, но безрезультатно. Я со здоровенным нетерпением ждала уже конца учебного дня. Катя больше не оборачивалась в мою сторону, чтобы бросить взгляд, от чего я испытывала ни то огорчение, ни то облегчение, а может и вовсе всё вместе. Игра в гляделки закончилась — она осталась победителем. Я вспоминала, как мы играли с отцом в эту игру.
— Стася, от такого количества сладкого слипнется одно место! — кипятилась мама, как чайник.
— Последнюю и больше не буду, пожалуйста! — уговаривала её я.
— Потом кто-то будет плакать у зубного врача.
— Ну хоть кусочек маленький!
— Даже не пытайся, я не пойду на твои уловки, дорогая.
— Что за сыр-бор? — щёлкнув дверью, произнёс валившийся с ног отец — он только что вернулся с работы.
— Папа! — я, как по обычаю, пулей кинулась к отцу в ноги.
— Привет, малышка.
На лице папы появилась уставшая улыбка. Он сел на корточки, чтобы у меня наконец получилось его обвить своими лилипутскими ручонками.
— Папа, я очень скучала!
— Серёж, она просто невероятная сладкоежка, каких свет ещё не видал, — пожаловалась мать, стоя в проёме спальни и сложив руки у себя на груди.
— Кто это у нас сладкоежка? — отцовская рука потянулась к моим подмышкам; стало безумно щекотно — я рассмеялась.
— Я совсем мало сегодня ела сладкого, честно-честно! — протестовала я. — Можно хотя бы немножечко ещё? Самую капельку!
— Сейчас папа помоет руки, переоденется и разберёмся. Хорошо? — он потрепал меня по голове и выпрямился, чтобы разуться.
Я следила за каждым его действием: отец как следует вымыл руки, вытер их белым полотенцем, зашёл в спальню, закрыв за собой дверь, и вот, наконец, через томительные минуты уселся на диванчик на кухне.
— Хорошо, я готов, — сделав глубокий вдох, он продолжил рассказывать свою задумку: — Смотри, у меня есть шоколадка, — он достал из корзинки, стоявшей на холодильнике, сникерс, — моё любимое угощение. — Чтобы тебе её получить, нужно победить меня в гляделки, — закончил он и улыбнулся в предвкушении.
— Я опять проиграю тебе! — приуныла я и плюхнулась на диванчик рядом с папой.
— Попытка не пытка.
Он обессиленно кивнул мне. Было отчётливо заметно, что он готов рухнуть в кровать и проспать сутки. Я часто видела отца таким — уставшим, как собака.
— Ладно, давай, — не удержалась я, смотря на превосходный приз.
— Начинаем.
Мы уставились в голубые глаза друг друга. Папин взор был очень разговорчивым; его глаза открывали для меня целый мир за пределами. Важнее всего была любовь ко мне, которую я наблюдала в них. Папа души во мне не чаял, и я знала это. У нас в семье не было принято говорить это каждый день и по любому удобному случаю. Эти искренние слова звучали крайне редко. Но выразительные, ясные, блестящие, столь близкие мне глаза могли выразить куда больше трёх слов. Они таили в себе безграничную нежность и заботу. А ресницы у папы были поразительно густыми и казались такими мягкими, что их хотелось потрогать. В эту всю картину не вписывались лишь мешки под глазами, сигнализирующие вечное недосыпание и неправильный режим сна. Измученный отец сидел передо мной, играя в глупую и нелепую игру. И ради чего? Он мог бы уже провалиться в сон, а не тратить время на что-то подобное, но он хотел посвятить мне хотя бы горстку своего времени. От такого осознания появилось непреодолимое желание заплакать и сжать отца в объятьях со всей своей силы, но я взяла себя в руки. Утомлённый папа вскоре моргнул.
— Ты победила в этот раз, негодяйка, и заслужила свой сладкий презент, — он протянул кулак и раскрыл его — показалась обёртка любимой сладости.
Но брать, по правде говоря, меня не тянуло.
— Пополам с чаем. Будешь? — спросила я и, отводя взгляд от своей хотелки, посмотрела на выражение лица папы. Тот неуклюже похлопал глазами и всплеснул руками, явно недоумевая от такого поворота событий. На секунду он даже потерял дар речи, а потом заговорил голосом, полным тепла и надежды:
— Ты, Стася, хорошим человеком растёшь. Буду верить, что такой и останешься. Прямо гордость берёт, — он бережно взял меня за плечо и поцеловал в лоб. — А чай попить я за милую душу соглашусь.
Что значит «за милую душу» я, естественно, тогда не знала. Да и совсем не поняла, почему я хорошая, если просто поделилась с самым близким мне человеком сникерсом. Но папина хвала заполнила меня до кончиков ногтей, и я по-детски непритворно заулыбалась ему. Чай он сделал крепкий, с лимоном. Отец любил наливать именно кипяток и ждать, пока он остынет, особенно если позволяло время. Пока мы ждали, отец по-взрослому общался со мной, рассказывая, чем сегодня занимался на работе. Иногда, правда, преувеличивал. Наверное, чтобы казаться супергероем. Но я и без того считала его лучшим во всём. Он был моим супер-папой.
***
Как только преподаватель произнёс фразу: «На сегодня вы свободны, можете собираться. Но только не забудьте поставить стулья за собой», — Катя исчезла бесследно. Может, она стала привидением? Или у неё была мантия-невидимка? Я всерьёз восхитилась её умениям в который раз. Насколько нужно быть шустрой, чтобы так быстро выйти из кабинета? Наверное, нужно быть просто Катей. А я, кажется, была на седьмом небе от осознания, что четвёртая пара закончилась и снова до завтрашнего утра можно порхать, как бабочка. Но сначала увидеться с Катей около заднего входа.
Я торопливо спустилась с лестницы на первый этаж и услышала разговор двух сестёр-близняшек из нашей группы.
— Ну и куда она запропастилась? Договорились же после пар дойти до нашего дома. Что сегодня с ней не так? — сказала то ли Аня, то ли Маша.
Я их совсем не различала. Ладно, у них внешность одинаковая, абсолютно причём: обе девушки одинакового нормального телосложения, блондинки с карими глазами, черты лица имеют поразительную схожесть. Только по родинкам распознать можно кто есть кто. Но я никогда не пойму почему близняшки одинаково одеваются. Это так чудно, когда ты видишь каждый день своё живое отражение. С дуба рухнуть можно! У меня бы точно на их месте крыша поехала.
— Без понятия. И даже обидеться на неё нельзя. Мы ведь сами за ней бегаем, — ответила её близняшка.
— Да уж… Почему она вообще популярная? Что в ней такого?
Я вдумалась в её фразу. А ведь правда. Чем она привлекает глаз? Я бы почти наверняка ответила самой себе, что именно внешность у неё необычная, но одной лишь её недостаточно, чтобы быть всеобщим предметом обожания. Наверняка, она нравилась всем из-за своей приветливости, а ещё постоянного потока энергии, так и несущегося из Кати; бесконечных улыбочек; лёгкости найти общий язык; заливистого красивого смеха… Похоже, однозначно ответить на этот вопрос не получится. Лично меня притягивали периодические странности в её поведении. Я была уверена, что на публике это один человек, а на самом деле совершенно другой. И вот этого другого мне хотелось разглядеть в ней, узнать его получше.
Поскольку со мной никто не общался, я оставалась всегда неприметной, так что и сейчас, направившись к заднему входу, на меня было обращено ноль внимания. Всем начхать, что Стася решила выйти не там, где положено. Охранника, к слову, на своём месте не было. По большому счёту, все обстоятельства сыграли мне на руку.
Я предвкушала эту встречу с первой пары, но сейчас по телу пробежали тысячи мурашек одновременно. Общаться с человеком, имеющим обаяние, смертельно страшно.
Я опустила веки, чтобы набраться сил и смелости перед Катей, надеясь на то, что мои конечности не будут дрожать от взора зелёных глаз. С закрытыми глазами я открыла тяжёлую дверь, над которой висела табличка с надписью «выход», и шагнула на улицу. Это было огромнейшей
ошибкой.
Откуда мне было знать, что Катя стояла так рядом с дверью? Я неуклюже врезалась в хрупкое тельце и сразу же отпрянула; стало неловко. Катька, явно не ожидавшая подобного, ойкнула. Волна воздуха, пахнущего вишней, обрушилась на меня. Произошедшее только больше озадачило меня. Вот ёлки-палки, тупая моя башка! Я вообще умею думать? Я стояла с приоткрытым ртом, совсем растерявшись.
— Извини, пожалуйста! Я правда не хотела… — залепетала я сиповатым голосом от страха. Наверняка Катя сейчас скажет, что я тупица. Кто вообще ходит с закрытыми глазами? Если только не лунатик…
— Да ничего страшного! Чего ты так переживаешь? Ты ничего смертельного не сделала.
Глаза Кати расширились, и я заметила в них жгучее любопытство.
— Влетела в тебя, как дурочка, — прямо ответила я на её вопрос.
— Я бы посоветовала тебе не ходить с закрытыми глазами. Ладно, если ты врежешься в кого, но вот переходить дорогу так опасно.
— Я обычно так не делаю.
— Это какой-то
необычный случай?
— Вообще да…
— Почему же? — её губы расплылись в хитрой улыбке. Сейчас Катя походила на самую настоящую лису. Лишь ушей на макушке не хватало. Рыжая плутовка, что же ты задумала; что творится у тебя в голове?
— Потому что… — буркнула я пренебрежительным тоном и потупила голову. Отвечать на её вопрос было чем-то слишком откровенным.
— Ладно, может позже я дождусь ответа на этот вопрос, — она многозначительно хихикнула и продолжила: — Пойдём тогда уж. Сегодня прохладно — у меня вот руки уже замёрзли.
— В какую тебе сторону? — уже более радушным голосом поинтересовалась я.
— На остановку.
— Ты на автобусе ездишь?
— Да, просто пешком топать примерно полчаса, а на автобусе тот же путь занимает в два раза меньше.
— Ничего себе.
— А ты рядом где-то живёшь?
— Да, на Московской улице. Мне минут десять пешком.
— Счастливая ты.
Я едва загадочно пожала плечами, мол, может быть, не отрицаю.
— Давай тебя провожу тогда? — предложила я, как можно равнодушнее, делая вид, что мне до лампочки, где она живёт; будто несколько минут назад вовсе ни я чуть не снесла Катю.
— Было бы очень добродушно с твоей стороны.
Мы бодро зашагали к остановке, слушая лишь шелест листьев под ногами. Катя молчала, что ей было явно не свойственно, — это было как-то по-особенному. А я смотрела себе под ноги, рассматривая на своих белых кроссовках грязные пятна. Терпеть не могу, когда они заляпаны. Дома непременно тщательно почищу их.
— Ты всегда кормишь бездомных собак? —внезапно я прервала неловкую тишину, повисшую между нами.
— Не только собак, знаешь ли… Кошек тоже, хотя они более запуганные и постоянно убегают. Я очень люблю животных. Они вовсе не виноваты в том, что их выкинули на улицу.
Я взглянула на Катю: на ней не было этой её улыбочки, наоборот, лицо выражало задумчивость. Она была где-то не со мной, а в своих облаках, а может даже в снеговых тучах. Кто ж её знает?
— Мы в детстве с отцом одного котёнка бездомного себе забрали.
— Это доброе дело! — её глаза засияли от моей фразы. — Мне вот с детства все говорят, что не нужно за ними бегать, всё равно умрут… — Катя повесила нос и прям вся скисла. Я подумала, что эта фраза задевает её по сей день.
— Ты правильно делаешь, что заботишься о бездомных животных. Многие выживают и их куда-то пристраивают. А на тех, кто говорит такие вещи, не обращай внимания. Это ведь твоё дело.
Я развернулась к ней полубоком, чтобы увидеть реакцию.
— Правильные вещи говоришь, Стася, — она закивала и окинула меня взглядом, остановившись на глазах. Возможно, искала честность в них.
Тем временем мы подходили к синей автобусной остановке. Как же давно я не стояла в подобных местах. Просто не приходилось, — у отца была машина. Я стала рассматривать остановку изнутри. Лавочки истёртые до жути, исписанные недалёкого ума детьми и подростками всякими непристойными выражениями, как это обычно и бывает. Вдаваться в подробности я не хочу. Всегда было интересно, почему некоторые пишут это всё? У меня никогда не было подобного желания. По левую сторону скамейки вообще нет деревяшек — только металлическое основание осталось. Выглядит отнюдь не весело, что уж там таить. Чуть выше можно увидеть множество приклеенных объявлений и оторванные куски бумаги. Я пробежала глазами по некоторым: «Цирк Шапито только для вас! С 3 по 6 октября»; «Требуется работник»; «Ремонт обуви», — ничего необычного в общем-то.
— Давно я не каталась на автобусах.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно.
— Я тебе завидую. Я терпеть ненавижу ездить на общественном транспорте…
— …из-за толпы людей, — опередила я Катю и закончила её фразу.
— Именно, — она выдохнула. — Каждое утро одно и то же: успеть проломиться через это общее месиво, забежать и успеть занять выгодное место, чтобы хоть головой не биться об потолок автобуса, потому что все сиденья чаще всего заняты. И какая радость, когда есть свободное место около какого-то самолюбивого мужика, который расставил свои ноги на три места!
Я расхохоталась от её интонации возмущения.
— Вот тебе смешно, а я правду говорю! — её губы растянулись в не типичной, ещё незнакомой мне до этого момента меланхоличной улыбке.
Прибыл крохотный, невзрачный белый микроавтобус «9».
— А вот и мой как раз. Мне также «16» подходит, — сказала Катька.
— До встречи тогда? — скорее спросила, а не утвердила я.
— До завтра, Стася.
Она уже направилась к автобусу, но обернулась и помахала своей ладонью, по обычаю наградив меня которой по счёту натянутой лживой улыбкой, и подмигнула.
Я нерешительно тоже попрощалась с ней жестом. Я наблюдала, как Катьку поглотила серая масса людей, но её рыженькая макушка отлично выделялась на фоне других. Я застыла, не смея сдвинуться с места, пока не увижу, как микроавтобус поедет дальше по своему положенному пути. Через окно я увидела Катину жёлтую лёгкую курточку. Сама Катя сидела и смотрела в другое окно, которое находилось ближе к ней. О чём она сейчас думает? В этот момент было бы очень даже здорово получить способность читать мысли людей.
Руки совсем окоченели от холода, а карманы не спасали. Автобус тронулся с места и вскоре исчез за поворотом. Я снова осталась одна до завтрашнего утра. Мысли направились в непривычном для меня направлении — я думала о матери. Она не поехала отвозить меня вместе с отцом сюда. Она крепко обняла меня перед отъездом, попросила звонить и точно так же, как я Кате, постояла и потерянно помахала своей рукой. Сожалеет ли, что раньше не старалась быть ближе? Скучает ли она по мне?
Я скучаю по своему детству. Хочу вернуться хоть на секунду в то время, чтобы просто вздохнуть ненакалённого воздуха, который не будет тебе гласить: «Взрывоопасно!». Последние года мне приходилось молчать. Я пыталась не разжигать новую ссору на пустом месте, хотя у родителей и без моих слов это получалось блестяще. Молчать мучительно, когда внутри тебя накрывают цунами и закручивают смерчи. В таких случаях ты чувствуешь безысходность, а также начинает казаться, что совершенно весь мир настроен к тебе враждебно. «Это всё из-за тебя, Стася», — сказала мне как-то мама. Да, из-за меня. Из-за моего не имеющего смысла присутствия. Спасибо. Зачем ты тогда родила меня, мама? Почему в тот день даже отец не подошёл сказать мне что-то вроде: «Она не права. Она просто сорвалась. Не обращай внимания»? Я сделала судорожный глоток и продолжала упрямо шагать в сиротливую квартиру.
Чья-то рука решительно и грубо взяла меня за плечо.
— Куда прёшь, милая? Под машину попасть хочешь? — сказал мне какой-то незнакомый наглый пацан.
— А если и хочу! Тебе-то какое дело? — расхрабрилась я и взглянула с яростью в карие глаза прохожего. Мне всё равно, что он подумает, ведь мы больше не увидимся.
— Не хочу увидеть кровавую сцену. Сегодня уж точно. Спасибо, но без меня.
— Ну так иди, куда шёл, — огрызнулась я, злясь сама на себя.
— Пф-ф. Ну и скатертью дорога, суицидница, — фыркнул незнакомец и брезгливо убрал руку с моего плеча.
— Спасибо за Ваше одобрение, — издевательски усмехнулась я.
— Всегда пожалуйста, — небрежно бросил он и, засунув руки в карманы джинсов, перешёл дорогу на зелёный свет.
Надо признать, паренёк молодец, — спас мне жизнь. По крайней мере, обезопасил от ненужных мне переломов конечностей. Мне нужно было сказать «спасибо», а не делать его живой мишенью. Чудовищное количество эмоций находилось во мне; их хотелось куда-то выплеснуть, вот и сорвалась на ни в чём невиновного парня. Голову морочить левым человеком не хотелось, однако совесть мучила. Ну и ладно. Он всё равно не знает меня. Да и мы никогда не заговорим. Что было, то было.
***
Входная дверь открывалась с особым трудом — ключ не хотел вращаться внутри замочной скважины. Приходилось изо всех сил толкать дверь и поворачивать ключ одновременно. У меня кое-как получилось, и я зашла в неласковую прихожую, сразу почувствовав холодок в квартире. Когда дадут треклятое отопление? Мне что, спать в зимней куртке? Ярость стрельнула в висках; я бросила с особым ожесточением ключ и скинула свои замызганные кроссовки.
Вот чёрт! В холодильнике совсем ничего не было. Конечно, кто же приготовит еду, кроме меня самой? И продуктов нет. Я устала! Устала от всего. Я не хочу быть взрослой! Я хочу быть ребёнком! Я не хочу приходить каждый день в одинокую квартиру.
