— Я буду латте, пожалуй, и может чизкейк с клубникой. Выглядит очень уж аппетитно, — Катя выглянула из-за меню и уставилась на меня. — А ты что будешь?
Я стеснялась её взглядов. Каждый раз это был не пустой взгляд, к которым мне не привыкать, а полный интереса, полный какой-то
надежды. Я всегда отворачивалась, будто побаиваюсь её. А Катька только продолжала сверлить во мне дыру и улыбаться.
Мы замёрзли и заглянули в кафешку, располагающейся недалеко от парка. Я не знала, что здесь делаю. Да вот только и деваться некуда — эта обстановка отвлекала меня, а Катя, сидящая напротив, успокаивала своим присутствием. В кафе мне не хватало силы духа зайти и посидеть. Меня пугала толпа людей, которой к слову не оказалось в этом спокойном местечке. Несколько человек расположились за столиком в другом углу и лениво ели бургеры. Ненавязчивая музыка звучала, не пытаясь заставить мой мозг лопаться от громкости. Пахло кофе. Конечно это вероятно специальные ароматизаторы, но какая разница, когда запах приятный? Диванчики очень мягкие и по виду уютные. Да что там интерьер?! Кассир улыбался каждому гостю и желал приятного дня. Это местечко как масло по сердцу. Я решилась кинуть взгляд на Катю, у которой в глазах играли смешинки от моего смущения. Ей смешно, а мне страшно. Вот такие мы разные. Вот такие непохожие. Я не знаю её толком, но чувствую это. Вижу по поведению. И всё же мы сидим здесь вдвоём и чего-то ждём друг от друга. Чего ждём, — не знаю. Непонятно. Но ждём терпеливо, бережно гладя это
что-то по бочку, как кота.
— Молчишь, Стася, опять молчишь? Поговори со мной о чём-нибудь. Скажи какие пирожные ты любишь? — попросила она нежным, таким притягивающим к себе тоном, точно лиса обвив меня хвостом.
А я хочу говорить! Очень хочу! Слова рвутся из моего рта, но там находится китайская стена, не позволяющая мне наговорить лишнего. Я метаюсь из стороны в сторону, заставляя себя то молчать, то выпалить ей всё накипевшее в душе. Мороз пробежал по позвоночнику. Я еле сдержалась, чтобы не вздрогнуть. Может когда-нибудь я позволю себе довериться Кате или кому-нибудь ещё, но пока не готова.
— Пирожные… Я не знаю, — только это у меня и получилось проговорить.
— Не может такого быть. Не верю.
— Я мало пробовала.
— Ты сейчас прикалываешься? — Катя немного наклонила свою голову в удивлении и положила меню на стол.
— Нет…
— Значит попробуешь все, которые здесь есть!
— Ты что? В меня столько не влезет! — мой голос стал более уверенный. Он потвердел, как глиняная фигурка.
— Не разом же! Будем сюда приходить и пробовать.
Её фраза подобралась близко, согрев сердце. Значит, будем сюда приходить? Я только за. На лицо выбежала из тени искривлённая убогая улыбка. Точно она и есть сама тень. Я попыталась спрятать её. Но разве можно затаить что-то от Кати?
— Не бойся улыбаться, — сказала она, читая меня, как открытую книжку. Миссия провалена. — Она тебе идет кстати. Ну, улыбка, — продолжила Катька чуть погодя.
Да, вот таких слов я до этого момента не слышала в свой адрес. Мне говорили: «Улыбнись нормально. Спрячь свои зубы. Выглядишь нелепо». А потом: «Почему ты не улыбаешься?». Взрослых так сложно понять. Они хотят сначала одного, а потом это «одно» их не устраивает.
— Я тоже буду клубничный чизкейк.
Стоило сказать спасибо. Может я пожалею о том, что не сказала его, а может Катя услышала и без слов мое полное благодарности «спасибо».
Какое же это испытание — начать доверять кому-то. Я петляла по своему лабиринту, непременно заходя в тупик: насмешки одноклассников, мой охладевший отец, крики мамы, предательство моего первого и единственного близкого друга — не давали найти выход. Катя направляла меня постепенно, не принуждая довериться ей, а просто помогая это сделать моим собственным желанием. Я ведь не всегда была такой. Люди не рождаются замкнутыми и тихими. Даже будучи младенцами мы не молчим, а пытаемся произнести наши первые слова и учимся выражать свои чувства.
Вот и я была совсем
другой: жизнерадостной, совершенно наивной и открытой миру. Удивительно, как всего один важный человек может в корень поменять тебя.
С моей первой подругой мы познакомились в школе. В тот день она сидела в столовой и что-то усердно выглядывала в стакане со сладким чаем. А мне, как ребёнку, стало любопытно что такого увлекательного в чае.
— Что рассматриваешь в чае? — я подсела за столик к ней и выжидающе посмотрела на стакан.
— Решение проблем.
Девочка была старше меня и выглядела грустной.
— А это работает?
— Как видишь, я проверяю.
— И долго?
Девчурка подняла своё веснушчатое личико и глянула на меня, бросив своё занятие.
— Кажется, что миллионы лет уже.
— А сколько в миллионе нулей?
— Шесть.
— Ого-го! Это же целую вечность! — я всеми глазами вылупилась на неё, думая какая же она мудрая, раз знает сколько в миллионе нулей.
— Ты в каком классе учишься?
— Во втором… А ты?
— В четвёртом. Меня Маша зовут.
— А я Стася! Будем знакомы, — я приблизилась к ней и протянула свою ладошку — по телевизору я видела, как взрослые тоже так делают. Маша скованно пожала мою руку.
Вот так всё пошло-поехало.
Я доверяла ей всю себя целиком и полностью. Вот смотри: я Стася, давай я расскажу тебе с самого начала всю свою жизнь? Давай я расскажу тебе, что мама и папа кричат друг на друга, как я сажусь в угол в своей комнате и закрываю уши? А лучше послушай, какого смешного слона я видела в магазине игрушек! Друзьям ведь нужно говорить всё, так ведь? Она тоже выкладывала мне всё до мелочей… До определённого момента.
Маша описывала мне во всех подробностях картины, которые видела дома. Я слушала её, замирая. Оказывается бывает и такое: дети приходят домой и видят своих мамаш пьяных в стельку, валяющихся в одежде и обуви на кровати. Мы не только обсуждали семейные проблемы, мы проводили много времени вместе, смеялись до упаду, воображали себя магами и волшебниками, — мы планировали с помощью волшебной палочки или какого-то зелья сделать всех детей на нашей планете по-настоящему счастливыми — я могла ей часами рассказывать про планеты в Солнечной системе, а Маша мне про новых кукол в магазине, о которых она способна только мечтать.
Мне казалось, что за пять лет дружбы мы сделались чем-то единым, слились вместе. Другие люди появлялись и уходили, а вот мы друг у друга были и будем всегда. Поэтому я упустила тот момент, когда она нашла какую-то компашку, шарахающуюся по заброшкам и пьющую алкоголь. Она попробовала позвать меня. Нет, не хочу, зачем нам там быть? Тебе со мной скучно? Тебе меня не хватает? У тебя может что случилось дома? Так не держи, расскажи мне всё. Я пойму, поддержу тебя. Почему ты не можешь?
Всё больше времени уделяли не мне, а снующим подросткам.
Месяц летних каникул прошёл — а Маша через силу согласилась пойти со мной на пляж. Солнце палило своими жгучими лучами, но купаться мы не собирались. Тот самый возраст, когда у тебя куча комплексов, так что и мысли не появилось о том, что можно охладиться в воде. Мы пробиралась через заросли в лесу, не задумываясь о том, кто мог бы там притаиться. Надоедливые комары приставали даже под этой невыносимой жарой, поэтому в нашем безмолвии были слышны только похлопывания по разным частям тела. Через некоторое время мы наконец добрались до дикого пляжа. Сюда мы приходили каждый год. Это и было нашим местом. Но в тот последний раз мы были не те.
На горячий песок устроились без какого-либо покрывала. «Потом отряхнём», — заявила Маша, когда мы нашли это нетронутое рукой человека место.
Воцарившаяся гробовая тишина мутила меня и бросала в холодный пот даже при таком палящем зное. Маша вытянула из своего кармана пачку сигарет и решила прикурнуть прямо при мне. Стоило мне вдохнуть зловоние, как произошёл ядерный взрыв. Внутри меня все органы отравились. Я не смогла больше молчать о возникшей пропасти между нами.
— Маш, я не понимаю, ты хочешь быть как твоя мамаша?
— Что ты только что сказала?
Она задержала сигарету между пальцами у самого рта, замерев от моих слов, которые я воткнула в её спину, будто нож.
— Я говорю, что ты пьёшь… Хотя не должна этого делать. Я знаю тебя. Ты можешь справиться без употребления спиртного. Это плохо скаже… — я не успела договорить, потому что меня перебил Машин полный ненависти тон.
— То есть по-твоему я буду, как моя мать? Точно такой же?!
— Она ведь тоже наверняка начинала пить, пытаясь забывать о реальной жизни! Как ты не понимаешь?
— Я никогда не буду такой же, как эта тварь, выплюнувшая меня.
— Будешь, если не…
Сигарета выпала из её рук на песок. Маша душила меня. Нависла прямо надо мной и сдавила мне шею мёртвой хваткой, не давая вдохнуть кислород. Я задыхалась. По-настоящему. Не от мыслей, не от страха, а потому что меня душили.
— Сука! Эгоистичная стерва! Я убью тебя! Убью! Слышишь?! Мне хватит сил, чтобы сделать это здесь и сейчас! И ты больше никогда не произнесёшь таких слов! Поняла?! — она яростно орала, захлёбываясь в своих же слезах.
Я же даже не пыталась высвободиться из её рук. Любое трепыхание только возбудит и заведёт ещё сильнее. А ещё в этой глуши меня никто не услышит, даже если я позову на помощь. Я обмякла, беспомощно смотря в её глаза. Мол, да давай, задуши меня здесь и сейчас. Я готова. Мир уходил из-под моих ног. Она кричала, какая я тварь, что я не имею права жить. Голос Маши с каждым коротким мгновением был всё дальше и дальше. Я погружалась в омут тьмы. А на её лице, или вернее лике, только остались веснушки. Только они и были такими же, как пять лет назад. Свои русые волосы Маша перекрасила в чёрный, проколола несколько новых дырок в ушах, а её физиономия стала ещё более суровой и мрачной. Моей Маши больше не существовало. Горло со всей жестокостью сдавливали чужие руки.
Она отпустила меня в самый последний момент. Я думала, что всё кончено. Я представляла, как дома будут стоять мои фото с чёрной лентой. Через несколько лет они совсем запылятся, дескать, никому до них не будет никакого дела. Но воздух поступил. Солнце в моей системе потухло и загорелось вновь. Невозможно. Кислород обжигает мои лёгкие, наполняя их вновь и вновь. Но я уверена, что он не таков, как прежде. Он грязный, пропахший гнусным предательством. В моём мире перестала существовать выгоревшая зелень леса, речка, обжигающий песок, будто кипяток. А может и стоило умереть? Задохнуться. Получилась бы трагичная история одной девчушки. Ну и что ты сделала, Стася? Кем ты себя возомнила?
Маша постояла немного, со злорадством наблюдая, как я хватаю воздух, как мой организм хочет жить дальше.
— Не звони мне больше никогда. Я ненавижу тебя. Жалкое отродье, — она сплюнула в мою сторону и скрылась в дебрях густого леса, оставив меня одну.
За всю нашу дружбу я не уходила от неё. Я всегда готова была выслушать и поддержать. Прилежно коллекционировала наши самые яркие воспоминания, хранила их, как сокровище. Я хотела лишь помочь ей, направить в нужное русло.
А теперь я отродье, которое нужно убить, уничтожить, растоптать… Вся в песке, с повылазившими лохмотьями из косичек, я слепо ринулась домой. Всю дорогу казалось темнота всё же нагонит меня и проглотит, а после я свалюсь и умру. Меня бросало в мандраж. Стать перепуганным куском плоти на деле оказалось легко, но превратиться обратно в человека… выше моих сил. Утопая в слезах, глаза стонали и желали остановиться разливаться рекой.
Домой зашла, будто бездомная кошка, — сбросив свои босоножки, крадясь бесшумно, не решаясь потревожить остатки покоя, хотя и те давно стёрлись из этого места.
На кухне, судя по копошениям, мама готовила суп. По запаху я поняла: мой любимый — гороховый. Варила она его редко. «Поешь и обычный, Стась». Да конечно, поем, мам, куда же мне деться? По телефону мать импульсивно разговаривала с кем-то. Я ступила на порог нашей аккуратно вымытой до блеска кухоньки. Ноги в маленьких крупицах песка — даже шагать жалко. Она старалась, убиралась, а здесь я — заявилась со своими загаженными ходулями. «Прости, ма, за это. Не кричи», — помолилась я про себя богу, в которого отроду не верю.
Мама стояла спиной ко мне, прислонившись своей головушкой к ломкому плечу, и торопливо шинковала лук. Одну ногу она изящно по-домашнему поставила на голень другой.
— Привет, ма…— неповоротливо выронила я из своего рта, облокотившись боком на косяк двери.
— Да ты всегда всё забываешь! Почему я помню, а ты нет?
— Ма… — я начала ковырять заусенец на своём пальце.
— МОЖЕТ ПОТОМУ ЧТО ТЕБЕ ЭТО НЕ НАДО?!
В моём сердце отразился её недоброжелательный тон. Он зазвучал громче меня самой. Превратился во что-то невнятное, где и слова уже не вычленишь. Этот звук наседал на меня с самого детства, только я отпихивала его. Теперь у него получилось сразить меня. Ослепленная гулом внутри я подбежала и обняла её со спины. Схватилась намертво, резко и неуклюже, намереваясь на секунду стать чем-то неодушевленным, чтобы ничего не чувствовать нутром. Маму я обнимала крайне редко.
— Явилась — не запылилась! Тебя где так долго носило?
Мама нажала «отбой» и пихнула телефон в карман своего халата, даже не обернувшись.
— Ма… у меня проблема…
— Какая у тебя может быть проблема в тринадцать? В твоём возрасте их просто-напросто нет.
Душок лука пробрался в мои и так полные солёной воды гляделки. В этом океане не было место для большего количества жидкости.
— Ма…
И это короткое слово означало куда больше. Оно молило. Оно просило об обычной человеческой помощи.
— Ты не думаешь о том, как бы оплатить вовремя все счета. Не думаешь о работе. Ты беззаботно проводишь своё время… Я была бы так рада вернуться в твои годы.
Я отпустила её. Это была твоя ошибка, мама. Мы могли бы зажить, как примерная любящая семья. Ты ведь могла спросить: что же такого произошло у твоей дочери, раз она приплелась в таком виде? Могла, но не сделала.
Я умчалась к себе в комнату, но дверь оставила открытой. Я надеялась, что кто-то заглянет ко мне. Пусть в этом взгляде будет пустота и безразличие, но ведь не забыли эти глаза заглянуть. Но в тот день ни папы, ни мамы я так и не увидала. С других комнат доносилась возня. Изредка вздрагивая, мне казалось, что ко мне зайдут, посмотрят и спросят как я. Но немой театр жил своей жизнью, где мне не было места. Я хватала себя за голову и рвала свои волосы, бросая их пучками на пол. Я хотела сдохнуть. Эта мысль плотно засела в моей душе. Она была мной. Часы напролёт я что-то старательно высматривала в линолеуме. Возможно то самое решение всех проблем.
Под вечер, когда кости совсем уж затекли, а я скорбно сжалась комочком, Маруся принялась ласкать меня. Мурлыкала на весь дом, говоря что-то на своём кошачьем, ложилась рядышком со мной, а потом тёрлась о ноги и руки. Пушистая моя зверюшка. Подумать только, кошка любила меня больше всех.
***
— Стася, ты слышишь меня? — Катька пощелкала своими тонкими бледными пальцами прямо перед моим носом.
— Прости! — я всполошилась, забегала глазами, пытаясь осознать где я и как здесь могла очутиться.
***
По очереди в памяти всплывали ближайшие прошедшие дни. С Катей в колледже говорили скомкано, обходя стороной наши важные темы, хватающие за душу. Думается мне, мы панически боялись копнуть дальше, спросить что-то такое, от чего дыхание прерывается, будто копчиком ударился. Маленьким шажком в наших взаимоотношениях стал обмен аккаунтами в телеграмме. Мы кидали друг другу легкомысленные прикольчики. Честно признаюсь, мне действительно было смешно. Как только улыбка проскальзывала мельком на лице, в тот же миг я закрывала ее руками, храня в тайне от всего мира. Мне было стыдно ощущать что-то приятное. Я не достойна этого. Вероятно по этой причине меня стали донимать кошмары.
Каждую ночь меня преследовали расплывчатые очертания людей. Они разлагались и запах гнили ударял ясно. Я вечно блуждала по тропинкам леса, который иногда настолько сильно искажался, что превращался в ступеньки. У силуэтов на месте лица было зияющее ничто. Всматриваться в него было гибельно — мое лицо тоже становилось ничем. И это было страшнее всего. Сколько бы я не убегала или пряталась, кошмар в виде воплощенной опустошенности настигал меня. И пробуждалась от собственной вони тухлятины. Может так люди и умирают? Становятся никем и ничем. Только гниют под землей. А все эти ваши перерождения и продолжения жизней вранье собачье? Может поразмышлять на эдакую тему днем еще ничего так, то ночью совсем не то. Сидя в холодном поту и дрожа в непроглядной тьме ночи, я не знала куда мне деться. Эти размытые образы всегда были со мной где-то на периферии сознания. И даже про сны я словом не обмолвилась Катьке.
***
— Походу в твоей работе сбои, Стася, ты зависаешь! — она хохотнула.
А я была в недоумении и молчала, будто язык к горлу прилип. Восстанавливала в памяти тот момент, когда в пятницу телефон завибрировал и высветилось сообщение: «Пойдем завтра гулять?». Вот как я попала сюда.
— Извини еще раз… Тебе наверняка некомфортно со мной… — я натянула рукава бежевого кардигана, закрыв свои обветренные ладони.
— Я не говорила такого.
— Не говорила. Но мне кажется, что это так…
— Я бы не приглашала тебя гулять, будь это так.
Мой взор переметнулся с белого столика на девушку, сидящую напротив. Все такая же уверенная, собранная и излучающая позитив.
— Мне нравится, как ты смотришь на меня, будто впервые в жизни видишь живого человека. Это забавно.
— Я…
Глаза потупились обратно в новенький стол. И что люди отвечают на подобное?
— Не бойся, я тебя не съем. Честное слово. Можешь расслабиться.
— Я пойду пока куплю чизкейки и кофе, я ведь обещала угостить, — я направилась к кассиру, чтобы избежать лишнего смущения.
— Добрый день, что желаете? — спросил и улыбнулся, заметив меня, симпатичный парень.
— Здравствуйте… Можно мне, пожалуйста, два чизкейка с клубникой и средний латте.
Удивительно, как на его шарм не собралась толпа девчонок. Паренек — вылитая модель. Молоденький, в форме, с красивой шевелюрой, идеальной улыбкой, как с рекламы зубной пасты, и татуировкой на руке в виде дракона — довольно заезженно, но так или иначе эстетично. Смотрю на него и чувствую себя уж совсем мерзко. До подобной красоты мне далеко. К тому же я даже не работаю над своей внешностью.
— С Вас триста десять рублей.
С дуба рухнуть, за что же такие деньги? За эти два кусочка и кофе? Грабеж посреди дня. Ничего не сказав ему, я только вытянула карту из-под чехла телефона. Он понимающе кивнул и проделал какой-то алгоритм действий, чтобы я смогла приложить карту для оплаты.
Катька сидела за столиком и глядела в окно, из которого видны только неприветливые покачивающиеся от сильного ветра деревья и серое небо над ними. Со стороны девушка казалась сказочной, она как последний закатный луч на фоне сумерек.
— Ну и хмурь сегодня. Аж настроение падает, смотря на такую погоду, — она обернулась, а внутри меня что-то закопошилось, вернее ожило.
— Да, но в этом месте приятно.
— В приятной компании еще приятнее, — нежно и отзывчиво пробормотала Катька.
Я смутилась от ее слов. Не дав ответа, поставила поднос и уселась на свое прежнее место. Катя протянула руку, чтобы взять стаканчик с кофе, но сразу же одернула ее.
— Ой! Горячий.
— Осторожней. Лучше подожди тогда. Мы никуда не торопимся.
— Красивый парень работает здесь.
Фраза из ее уст прозвучала
загадочно. Может Катя намекнула на что-то?.. Но я не поняла на что конкретно.
— Ничего такой, но…
— Но?
На ее лице появилось заинтригованное выражение.
— Не знаю… Просто не привлекает внимания.
— А кто у тебя вызывает внимание?
— Знаешь… Это сложно объяснить. Бывает, смотришь на человека и он тебя интересует во всех отношениях. Тебе в нем и стиль одежды нравится, и как волосы лежат… Не просто нравится, а именно влечет.
— Хм-м… — Катька вновь отвернулась к окну, думая над моими словами, которые я чудом решилась произнести. Видимо Катя действует на меня положительно –далеко не у каждого получится высосать из меня пару словечек. — Да, я кажется понимаю тебя… На самом деле, у меня столько вопросов к тебе.
— Задавай.
Одно слово. Однако такой большой шаг навстречу нашей дружбе.
— Какое у тебя любимое время года?
— Зима.
— Ух ты! У меня тоже! Обожаю зиму!
Она отвернулась от вида на лес и взглянула на меня. На этот раз я не избегала ее взора. Пусть знает, что тоже смотрю.
— Зимой природа засыпает, а всё вокруг становится новым, непривычным и интересным.
— Да, да, именно! Правда осень терпеть невыносимо. Хочется впасть в спячку, чтобы ее пропустить и быстрее настала зима, — она вздохнула и подвинула к себе чизкейк.
— Ничего, осталось два месяца. А до первого снега и того меньше.
Катя замолкла. Вот ее вопросы и закончились. Или она решила сделать паузу, дав мне отдохнуть? Десерт хоть манил к себе, тем не менее Катя втянула осторожно кофе и поморщилась от его температуры. Видимо еще не успел остыть.
— Не хочу ждать два месяца.
— Мы не в силах противостоять природе, — я пожала плечами и стянула с себя ветровку.
— Не хочу ждать два месяца, чтобы не хотеть впасть в спячку… Хочется каждый день радоваться чему-то.
Я сообразила, что она подразумевает.
— Я тоже хочу научиться жить.
На меня обрушился одобрительный взгляд Кати. Моя душа заликовала. У меня получилось сказать то, что она надеялась услышать.
— Чего ждешь? Пробуй скорее! Это невероятно вкусно, — довольно протянула Катя, успев попробовать немножечко клубничного чизкейка. Должно быть я снова зависла на время. Стоило мне проглотить первый кусочек, как я налетела на десерт, осознав, что ничего вкуснее в жизни не пробовала. Он так и таял во рту.
— Это превосходно.
— А я о чем тебе говорила? —Катя глянула в свой телефон и погрустнела. — Мне нужно домой к четырем.
— Так рано?
— Мне нужно с братом побыть.
— У тебя есть брат?
— Да. Тоша. То есть — Антон. Я его одна называю Тошей.
В её голосе не было злости, которая обычно звучит у тех, кто ненавидит сидеть со своими младшим братьями.
— Тоша… Прикольно звучит, мне нравится, — а мне правда нравилось. — Вы близки с братом?
— Да, я его очень люблю. И он меня тоже, — Катя поднялась и накинула свою желтую курточку. —А у тебя есть братья или сестры?
— Нет, я одна.
По-моему она окинула меня сожалеющим взглядом. Мы нехотя вышли на улицу, и сразу ощутили на себе промозглый ветер. Шагали второпях, потому что время половина четвертого, а Кате еще доехать на маршрутке нужно. Обсуждать что-то, выпуская из себя теплый воздух, совсем не хотелось. Мы молчали. Но в нашем безмолвии дрянного ничего не было. Пройдя стороной частный сектор, и перейдя дорогу, мы добрались до ближайшей остановки. Она пустовала.
— Слышишь
это?
— Что слышу?
Катя мне не ответила, а я всеми силами прислушалась к тишине и поймала звуковые волны легкого писка.
— Здесь! — Катька показала под лавочку. Я наклонилась и увидала махонького коричневого котеночка.
— Боже мой…
Мое сердце разрывалось при виде крошечного дрожащего тельца. Я протянула свои руки и, убедившись, что котенок не боится меня, взяла его. Ребрышки предательски выпирали. Он оказался совсем истощенным. Я вспомнила слова отца и поняла, что это маленькое существо обречено на смерть. Руки дрожали, пока я его гладила — а котенок не унимался и пищал, прося о помощи первого попавшегося человека. Слезы сами навернулись и я захныкала.
— Эй, ты чего? — Катька, стоящая и рассматривающая нас до этого момента, наклонилась и положила руку мне на плечо. — Хочешь, мы его покормим? Я объясню дома почему…
— Он умрет, Кать…
Повисла зловещая тишина, давящая на уши. Прерывалась она лишь плачем живого исхудавшего существа в моих ладонях. Бывает так, что тишина громче любых криков. Бывает так, что она выражает куда больше слов, чем могло бы быть.
— Я не могу так, — призналась я сама себе.
— Что не можешь? —Катина рука по-прежнему гревшая мое плечо, напряглась.
— Не могу оставить его здесь умереть. Я его заберу с собой.
— Ты уверена? Это серьезная ответственность — взять кота…
— Уверена.
