«Можно я приду к тебе?»
«Пришли адрес, пожалуйста!»
«Хочу с котенком поиграть и помочь чем смогу»
«Ты спишь?»
Я села и потерла уголки своих гляделок, пытаясь заставить их бодрствовать. Вылупилась обратно в телефон и заметила время: девять часов тридцать восемь минут. Нормальные люди в такое время спят в выходной день. Меня вырубает, на автомате, кажется, настрочила ответ. Буковки плыли перед глазами. Спать. Спать. Спать. Сквозь крепкий сон услышала мяуканье и звонок собственного телефона. Глаза закрыты, только руками взяла трубку, нажимая наугад, и приняла вызов. — Я к твоему дому подхожу. Ты просто на сообщения перестала отвечать, вот и звоню. Осознавая происходящее, я бегом подскочила с кровати. — Стась? — Да, хорошо. — Голос хрипит, сипит после сна, я откашлялась. — Я жду тебя. — Отлично! До встречи. Да какой там отлично, Катя! Я только проснулась, в комнате бардак, а я выгляжу как чучело. В тапочки не попала, да и плевать хотела уже. Сейчас бы хотя бы в порядок себя привести. Зверюшка вместе с тем пищала и жаловалась на меня. Интуитивно я понесла животное к лотку, а он будто знал куда нужно ходить. Это как раз кстати, времени в обрез. Понеслась в ванную комнату. В зеркале меня встретил домовенок Кузя. Волосы дыбом. Я скорее их водой прикладывать и расчесывать. Так сойдет, хоть человеком выгляжу. Почистила зубы бегом, вероятно полминуты всего прошло, мне фиолетово сейчас на чистку рта, важнее всего, чтобы из ротовой полости не пахло. Вернулась в комнату, накинула кое-как одеяло и плед сверху. Криво, косо, но и так сойдет. На заваленную тумбочку с подоконником и смотреть не хочу, на них валяются крема, средства от прыщей, дезодорант, маска для сна, пустая кружка с чайным пакетиком двухдневной давности, статуэтка, в виде кролика, подаренная отцом на один из моих День рождений, несколько тетрадок и учебников. Я с ловкостью медведя переоделась в домашнюю одежду, чуть не упав и ударившись о дверцу шкафа, аж вскрикнув от боли. Палец правой руки сунула в рот, чтобы якобы смягчить боль. Раздался звонок в двери. Последнее, что позволяло время: сунуть вещи в шкаф, чтоб не торчали и закрыть его. Подбежала босиком к дверному глазку. Снаружи стояла Катька и в упор смотрела на дверь, держа что-то мягкое в руках. — Доброе утро. — бросила я, открывая скрипучую дверь и приглашая ее войти. — Доброе! Я мышь новому жильцу принесла. — Ой, не стоило! Катя вручила мне новенькую кошачью игрушку, также почетно, как вручают грамоты на школьных мероприятиях. — Бери давай, я ему вообще-то принесла. — Сказала она, дав мне понять, что отказы не принимаются. Она повесила на вешалку свою куртку, и со стороны этот миг выглядел до крайности по-своему. Кажется, что она висела там всегда, будто это ее место. — Замерзла? Чай будешь? — Буду. Пока Катька мыла руки, я суетилась на кухне: поставила грязную посуду в раковину, протерла стол, поправила сахарницу и насыпала в нее побольше сахара, закрыв крышкой, подготовила кружку для Кати с изображением жирафа, подумала что можно ей предложить к чаю. Из состояния задумчивости вывел звон колокольчика мыши, с которой хвостишко уже во всю игрался. — А он не промах, видок не очень, но живенький. — Катька зашла и присела рядом с котенком. — Как назвала то? — Пока еще никак… — Так не пойдет. Давай, думай. Это мальчик или девочка вообще? — Мальчик. — Зверюшке кличка нужна. — Я понятия не имею… Может Барсик? — Какой же это Барсик? Ты посмотри какой он бурый и глазки у него тоже карие. Настоящая шоколадка. — Не называть же его в честь еды… — А почему нет? Как же пирожные называются шоколадные такие… В кафе еще были вчера, я видела… На «Б». — Брауни? — Вот! С языка сняла. Оригинально и прикольно же звучит, как тебе? — Ладно, все равно ничего лучше на ум не придет. — Ура! Значит, этого малыша зовут Брауни. Тебе нравится твоя кличка? — Катя провела рукой от холки до самого хвоста. — Корми его побольше. — уже взволнованно пробормотала она в мой адрес, смотря на Брауни. — Он обязательно справится. Я позабочусь об этом. —Я тебе помогу. — Ты не обязана. — Но я хочу. Отец с детства не разрешает заводить дома животных, а мы с мамой очень хотели спасти одну животинку. Сколько их гибнет каждый год… — Мне тоже жаль животных, но всех забрать не получится. — С Брауни я тебе помогу. — Хорошо, хорошо. Я уже поняла, что если ты решила что-то сделать, то навряд ли отступишь, так? — Я улыбнулась губами, но без промедления обернулась к потертому розовому чайнику, засвистевшем на плите. — Ты права. Проявляя настоящую сноровку, я налила нам обоим кипятку и обратилась к ней: — Ты чай какой любишь? — У тебя их много? Я показательно открыла дверцу шкафчика, который висел над плитой. — Ого! Тебе зачем столько? К тебе часто заходят? — Ты первая. Катька вопросительно глянула на меня и удивленно вскинула одну бровь. — Я очень сильно чай люблю. — Тогда давай твой любимый. Я не прихотлива в еде, и уж тем более в чае. Любой зайдет. Я достала ягодные чайные пакетики и закинула сначала ей, а потом себе. — А сахара сколько? — Я обычно две ложки кладу. Подсластив, я поставила чашки на небольшой столик, который приходился скорее для одного человека, нежели для двух. Катька отлипла от котенка и присела на ближайший к ней табурет. — Сладкий? — Уточнила я у нее, желая быть уверенной в том, что сахара я положила ей ровно столько, сколько нужно. Катька сделала глоток чая и сморщила свой носик, на нем образовалась складочка. — Соленый, — ответила она с перекошенным лицом. — Как это? Я озадаченно глазела на нее и, казалось, протирала взглядом дыру в искаженном лице Кати. Я готова была сквозь землю провалиться от неловкости ситуации, краска тотчас кинулась в лицо. Не может такого быть, чтобы я положила ей соль вместо сахара. Я точно помню в сахарницу сыпала, как положено, сахар. Тем не менее, может я ошиблась? — Держи, попробуй. — Ко мне протянулась Катина рука и подала кружку со злополучным чаем. Я взяла ее и боясь, будто содержимое на меня набросится и разорвет на мелкие частички, слегка втянула чай. Совсем малое количество попало мне на язык, и я почувствовала приятное ощущение сладкого во рту. Вот так фунт! На второй раз я глотнула. Сладкий обыкновенный чай. — Что за фокусы, Катя? — Я отодвинула от себя чашку и во все глаза уставилась на нее. Катя залилась смехом, громким и заливистым. А я сидела, сдвинув одну бровь вверх, и притворялась казанской сиротой. Обманула меня бесстыдно и сидит, смеется. Как так-то, моя дорогая? — Ты бы видела себя с этой серьезной миной на лице! — Ее зеленые глазки игриво посмотрели на меня, заслезившиеся и переполненные счастья. Глазки показались такими родными, такими близкими. Я растаяла, когда увидела их. Приняв расслабленную позу, также начала гоготать с ней. — О нет! Как же я могла ей соль положить в чай! — Страдальчески отшутилась она, играя мою роль, и снова стала помирать со смеху. Это было в духе Кати. Как же я раньше не почуяла подвоха? Чай тем временем остывал на столе, но нам было не до него. Поэтому, когда мы пришли в себя, пришлось пить холодный, но нас это совсем не расстроило, к тому же печенье, которое я предложила, оказалось объеденьем. Попробуешь — язык проглотишь. Катька помогла мне убрать со стола и я ее пригласила пройти в свою комнату. — Извини за беспорядок… — Мне сделалось конфузно, и я, согнув левую руку, нащупала короткие волосы на затылке. — Да забей. У меня у самой в комнате сложно найти то, что нужно. Она сказала это с такой легкостью, что меня аж передернуло. Вспылили все бранные слова, посланные в мою сторону матерью. Ее часто не устраивали разные мелочи во мне. И упреки по поводу неправильного положения вилки в руке терпеть я еще могла. Но вот те случаи, когда она выкидывала мои вещи на пол из шкафа… Или срывала постеры со стены после очередной банки пива в истерике. Моя мать не была пьяницей, но побаловать себя пивом считала делом полезным. В комнате у меня все должно было быть идеально, одежда тоже выглажена, волосы мне стричь не полагалось, девочка ведь, гулять строго до семи, домашку писать без единого зачеркивания, вкусняшки по праздникам. Иначе я могла получить пощечину. Отец ее взглядов не придерживался, он считал, что жизнь — это время, чтобы успеть насладиться (в разумном смысле). Вылилось это в настоящую меня, которая плевать хотела на прилежность. Извинилась перед Катей я лишь для приличия. — Беспорядок в комнате — не худшая вещь на планете, знаешь ли… Это не определяет тебя и даже твое будущее. — Наверное… — Не наверно, а точно, Стася. Смотря, на твою комнату, я лишь вижу, что здесь кто-то живет. Но все равно как-то пустовато здесь… Чего-то не хватает. — Она прошлась и уселась на край скрипучей кровати. Следует признать, в спальне и вправду недоставало какой-то вещи для полноценности. И вовсе не пространства. Маленькие комнатки тоже могут быть уютными. В моей же каждая вещь, кажись, существовала отдельно от другой. Кровать — мое любимое место, где я провожу большую часть своего свободного времени, удобная тумбочка, куда можно закинуть всякие мелочи, кресло в углу, накрытое дырявым, съеденным некогда молью покрывалом и громадный, величественно возвышающийся из темного дерева шкаф, в котором половина полочек пылится без дела, потому что у меня нет столько одежды, чтобы его заполнить. — Ты снотворное пьешь? — спросила Катька, посмотрев на подоконник. Вся дилемма была в том, что после того, как я вроде бы начинала жить, прошлые эпизоды возвращались в мой мозг. А что если и Катька предаст меня? Что если она всего на всего использует меня в корыстных целях? Я чувствовала себя маленьким зверьком, к которому в норку забрался хищник, но по какой-то причине не собирается его съедать за живо. Я сложа ручки, вклеилась в пол, стараясь исчезнуть с лица земли, развеяться как дым. — Пью. Кошмары мучают. — Расслабься, я не твоя мама, чтобы отчитывать. Я нерешительно подошла и пристроилась поблизости с Катей. — Я как-то переборщила со снотворными… И чувствовала себя живым мертвецом. Постоянная сонливость и головокружение не давали спокойно жить. — Ты злоупотребляла снотворным? — Я оглядела ее руки, вращающие мою полупустую баночку с таблетками для сна. — Хотелось спать и днем, и ночью, и вообще всегда. Проспать всю свою жизнь. «Почему?» — вопрос рвался из моей груди, кружился в голове. Да хоть об стенку бейся, а спросить вслух не смогу, боюсь задеть. — Поэтому не балуйся снотворным… Можешь конечно не прислушиваться ко моему совету, но главное, что моя совесть чиста. — Да они только заснуть помогают, а снится мне такая ересь… Из-за нее я часто просыпаюсь раньше положенного и залипаю в трещины на потолке. Катя, погруженная в свои мысли, но слушающая меня, посмотрела наверх, вероятно, чтобы убедиться в моих словах. В прежней родительской квартире ремонт был явно лучше, о никаких трещинках на потолке и речи не было, все досконально вылизано. А на это место предки забили болт, как и на бабушку, ее мамаша недолюбливала. Бабушка за наши короткие встречи успела рассказать парочку историй из детства матери. И по ее историям ничего ужасного выделить было нельзя. Старушка каждый раз заканчивала свои описания одним и тем же: «Ох, не знаю, внученька, когда она изменилась так, всегда такой хорошей была.» Еще с детства мне трудно представить свою родительницу не психованной истеричкой. Всегда было сложно понять, как отец мог влюбиться в нее. — Расскажешь поподробнее о своих снах? Какой был последний? Катя придвинулась к стене, нагретой батареей в виде трубы. Я взяла в толк, как неудобно так сидеть, поэтому подала ей свою единственную подушку, на которой спала. Она подложила себе под спину и благодарно кивнула. — В последнем был мост, который вел в безопасное лучезарное место. Но мост был старым и хрупким, поэтому я рухнула с него, попав в мир безликих людей. И в который раз стала ничем. — Ничем? Я не понимаю… — Это сложно объяснить. Я будто чувствую себя мертвой. Кстати, в моих снах воняет гнилью. — Необычно… А ты часто думаешь о чем-то перед сном? — Практически каждый раз. — О-о, ну вот и решение твоей проблемы. Думай меньше, значит. — Ха-ха. —Живот паршиво свело от такого совета в мою сторону. Ну и консультантка нашлась тоже мне. —Легко тебе говорить. — На моей морде образовалась издевательская улыбка и вырвался сардонический смешок. Мол, что ей понять в этом можно? — Нелегко. Поверь. —Моя трепотня явно задела Катину рану за живое. Она подогнула ноги под себя и задумчиво уставилась в плед. Мне же показалось, что она стала черно-белой. Точно краски на ней закончились. Остался лишь сладкий манящий аромат. Услыхав кроткий писк, я вытянул голову так, чтобы увидеть Брауни. Вытянула руки и подняла его на кровать. Он попятился к Кате и, забравшись, прилег на ее на бедра. — Извини… Я многого не знаю, но так сказала, мне не стоило… —Затруднительно произнесла я, взвешивая все за и против в своей голове. Каждая мысль приводила к тому, что попросить прощения стоит. — Ничего, бывает. Бывает то, бывает, но холод ее интонации обдал мою душу и тело. Худощавая белая, как мел рука, поглаживала коричневый поднимающийся и опадающийся пушистый бочок. — Ты не против будешь, если спрошу что-то нелепое? — Спрашивай. Мы же друзья. Друзья. Такое большущее слово прямо как световой год. Важное и грандиозное слово. По моему левому боку потекла ледяная капелька пота, не соприкоснувшись с широкой футболкой и заставившая меня вздрогнуть, как от маминой пощечины. Неужели мы можем быть друзьями с Катей? Разве ими так просто стать? Катька вырвала меня из омута размышлений легким прикосновением пальчиков ступни, выпрямив свою ногу и переложив Брауни на плед. Я мгновенно выпрямилась от испуга. Катя ожидала моего вопроса. Мне вдруг показалось, что зрачки в ее глазах невероятным образом сузились, как у зверя, и она смотрит со всей яростью на меня, как Маша когда-то. — Так что ты хотела спросить? — Она пошевелила своими пальцами, приводя меня в чувство, чтобы я снова оказалась рядом с ней, ощутила реальность, а не летала где-то в облаках. Мне пришлось как следует потереть веки, чтобы перестала мерещиться всякая подобная чушь. — Почему вишня? — Любопытство давно сжигало меня. Далеко не каждый подросток пользуется духами, а я готова наградить любезными словечками всех тех, кто по крайней мере использует дезодорант. Это уже успех. — Моя мама пользовалась этими духами… Одной рукой она схватила крепко вторую, сжимая ее также, как на физкультуре. Может это что-то вроде дурной привычки, как у меня с заусенцами на пальцах, которые я постоянно отрываю, дабы почувствовать боль. — А сейчас не пользуется? — Она мертва. Девушка выдала фальшивую жизнерадостную улыбку, кривя мне душой. Левая рука еще крепче обхватила предплечье правой, а пальцы, едва касаясь моей коленки, напряглись, готовые к чему угодно. На моей шее запульсировала жилка, и весь мой мир остановился на Катькиной позе, чувствуя всем телом возникшее напряжение от ее растопыренной ступни. Я прошлась по рукояти ножа, раскрыв чужую не прижившуюся ранку. Бесконечный момент и молниеносное неосознанное движение, желая помочь, сделали свое дело. Я обняла ее. Обняла так, чтобы она приняла мою поддержку, чтобы знала, что я здесь, я с ней. Уперлась в ключицу и руками прижала к себе, услышав биение сердца, принадлежащего не мне. Перед глазами была темнота и душок той же ягоды. Остренький подбородок коснулся моего плеча, шмыганья носика не заставили долго ждать. Но обвивать меня она отнюдь не собиралась. Лишь обронила кроткое «Спасибо». Стоило отпустить, как она отпрянула, как испуганный щенок, которого забили до полусмерти. Ну что за дела? Я сама оробела, не зная, как она отреагирует. И кого мы боимся? Друг друга или всего людского существа, боясь получить случайный удар ржавого гвоздя в самую душу, доверившись? — Если тебе вдруг захочется поговорить… Необязательно об этом. О том, что тревожит, то можешь обращаться. — Пробормотала я и рывком притянула Катину ладонь, думая о том, что на руке реально синяк может остаться от такой крепкой хватки. Ладошка оказалась совсем огромной по сравнению с моей и очень уж гладкой… Нежной, будто кожа младенца. — Хорошо, я это запомню. Девушка стремительно убрала руку за спину, коснувшись внутренней поверхности моей кисти, и спрятала за спину. От такого касания по телу пронесся электрический разряд. Чувствительное местечко однако. Доля секунды и я почувствовала себя оголенным проводом, не защищенным даже от воды.