***
Птица Сирин мне радостно скалится — Веселит, зазывает из гнезд, А напротив — тоскует-печалится, Травит душу чудной Алконост. (В. Высоцкий, Купола)
В середине ночи Ло Бинхэ проснулся. Шэнь Цзю сидел на кровати, свесив ноги на пол, и вплетал красную ленту в волосы. — Я ухожу. Помни о своих обещаниях. Сон тут же слетел с Ло Бинхэ, он схватил Шэнь Цзю за руку, тот не стал вырываться, но голос его был отстраненным. — Увидимся, когда олени сбросят рога. Сейчас я тебя поцелую, и ты заснешь, — Шэнь Цзю и правда наклонился к Ло Бинхэ и поцеловал в глаза. И разом навалилась дремота. А когда Ло Бинхэ проснулся, Шэнь Цзю нигде не было. Кровать пустая, дом пустой. На крыльце слабый зеленый свет, и белый снежный ковер укрыл старый сад. Ло Бинхэ тоскливо завыл, зверь повел носом и на мягких лапах побежал на знакомый запах. Обежав дом, он уселся напротив двери в маленькую черную комнату и заскреб в дверь. От туда веяло могильным холодом. Ло Бинхэ взялся за ручку, но та не поддалась. До позднего вечера он просидел напротив двери, но из нее так никто и не вышел. Он вовремя спохватился, ведь едва не пропустил полночь! Метнулся на чердак за блюдом, белых ягод насыпал и вышел на крыльцо. Блюдо на ступеньки поставил, и грусть такая навалилась, что руки сами к зеленому свету потянулись. Но душераздирающий плач его остановил. Ло Бинхэ поднял глаза и встретился взглядом с пустотой. И тут же голова потяжелела и сама к земле потянулась. Он так и замер в глубоком поклоне до земли, а неведомая белая птица рыдала так, что сердце разрывалось. А когда она наплакалась, стало тихо-тихо, и в этой тишине, он услышал тук-тук клювом по блюду глиняному. Ло Бинхэ разогнулся и ушел в дом. Волк сказал, что их человек все еще в черной комнате. Утром Ло Бинхэ забрал пустое блюдо и вернулся сторожить дверь. И так прошел день, а в полночь белая птица снова разрыдалась. Ее слезы были такими горькими, упади они на землю, то могли бы растопить лед. Ло Бинхэ невольно начал ей подвывать. На третий день он вышел на крыльцо раньше, чем наступила полночь. Мохнатые бабочки не зависимо от времени года так и кружились у фонаря. И тут-то Ло Бинхэ понял, что делала с ним кровь Шэнь Цзю. Только что он хотел разогнать всех бабочек и самому занять место у огня, но стоило глотнуть крови, как желание пропало. Он в третий раз дождался белую гостью. Хорошо, что тутовник и правда был особенным, сколько его не сыпал в блюдо, каждую ночь в мешочке снова были ягоды. Четвертый день он ночевал у черной комнаты, а холод из-за двери становился только сильнее, да такой, что приходилось обращаться волком и зимнюю шубу накидывать. На седьмое утро рядом с блюдом остался глубокий след птичьей лапы. А в блюде — дар. Ло Бинхэ протер глаза, уж не мерещится ли ему, но нет, дар тут как тут. На поверхности припорошенного снегом блюда было выведено «мертвец». И он бы рад оставить дар там, где лежит, но как это сделать? Как?! На седьмой день он смирился, что черная комната не откроется. На седьмую ночь Ло Бинхэ ушел в лес и отдался волку. Дни напролет они носились по лесу, выли, рыли лапами снег, выслеживали оленей и распугивали сов. Он настолько забылся в звериных ощущениях, что еле перекинулся в человека. Но что волк, что человек, места себе не находили. Ло Бинхэ вернулся в дом, проверил черную комнату, все было как прежде, и взялся за хозяйство. Всецело волку он больше не отдавался, боясь, что забудет себя прежнего. А дел было много. Двор от снега почистить, дров наколоть, дом протопить. То твари какие-то у дверей шарахались, таких отогнать было надо. Защитные символы на входной двери подновить. О розах в горшке позаботиться. Двурогую птицу со двери успокоить, зимой она, оказывается, впадала в уныние, да кто не впадал! Ло Бинхэ подумалось, что таким печальным стоном, она не только Шэнь Цзю побеспокоит, но весь лес перебудит. Как-то на крыше дома завелась барабашка. Топала, стучала, внимание привлекала. Ло Бинхэ испек пирог с яблоками и закинул наверх. Барабашка пропала. Однажды он сидел у окна и почувствовал на себе взгляд. Посмотрел в окно, а там дева в красном стоит и зазывно так улыбается. Он ей в ответ оскалился, она недовольно скривилась и отошла. И каждый день он проводил часы в кресле подле роз и рассказывал, чем занимался, кого за день видел, что слышал, что делал. Как ждал его назад. А во снах он виделся с Шэнь Цзю, тот был как настоящий, сидел в кресле напротив и внимательно его слушал, а потом танцевал и пел песни на незнакомом языке. И в такие ночи сны казались явью, а время бодрствования, зимы беспроглядной, сном. Но были ночи, когда Ло Бинхэ снились мертвецы да демоны. И все хотели ворваться в черную комнату. В такие ночи он просыпался, бежал к двери, и волком лежал подле двери до утра, и чуть заслышав подозрительные шорохи, сразу скалил зубы. Появилась у него и новая привычка, в сундуке он отыскал один из красных халатов, пропахших Шэнь Цзю, и ему казалось, что он чувствует тепло тела. Ло Бинхэ заворачивался в его халат, забирался с ногами в кресло и думал-гадал, что же за «мертвеца» имела в виду вещая птица. И время от времени на него наваливались мысли, что маленькая черная комната — это гроб. А Шэнь Цзю залег в него и затаился. Своими догадками он поделился с белыми розами, той же ночью к нему во сне пришел Шэнь Цзю, ничего не слушал, ничего не говорил, только смеялся как сумасшедший. И Ло Бинхэ совсем не знал, куда деваться, когда в голову так и лезли мысли о том, какого это разрезать себя на части. Образы кривых шрамов преследовали его днем и ночью. Еще Ло Бинхэ заметил за собой, что постоянно обращает внимание на красный цвет. Красная кровь в красном бутыльке плескалась и переливалась, если посмотреть на нее сквозь пламя свечи. Стоило увлечься кровью, как красный стекал по губам. Несколько раз краем глаза он замечал порхающую красную бабочку, но она пугливо исчезала, едва посмотришь на нее прямо. Среди деревьев иногда проносились силуэты дев в красном. Они лишь несколько раз сунулись к нему, но обиделись на холодный прием и больше не подходили, предпочитая расхаживать по саду парами. На чердаке нашлись ярко красные травы. Вроде глаза видят цвет опасности, цвет пожара, но рука к ним так и тянется. Он как-то не удержался, взял пучок и поднес к пламени свечи. Задымило так, что не продохнуть, в глазах все закружилось, и неожиданно для себя он оказался на полу. Пахло сладко, а совсем рядом он слышал голоса маленьких существ. Они дергали его за волосы и щекотали лицо. От дыма ноги руки его совсем не слушались, он даже не мог их отогнать. И был так опьянен дымом, что про волка и не вспомнил. А существа водили вокруг него хороводы. Правда, когда он пришел в себя, он не был уверен, что все произошло на самом деле. Красный халат так вообще все время маячил где-то рядом, будто у него была своя душа. Повернешь голову — а в соседнем кресле он разлегся и ждет сказку. Вернешься в спальню — а он там, на кровати тихо дремлет. А бывало халат разляжется на полу подле черной комнаты, а волчья морда в него тычется, слюни пускает, так он шелковым рукавом подотрет. Иногда Ло Бинхэ выносил халат на крыльцо и вешал на перила, дать ему воздуха свежего вдохнуть, а заодно плеснуть цвета жизни в беспроглядную белоснежную завируху-снежницу. И «мертвец» никак не давал покоя. Как же стоило правильно отказаться от таких даров? Может, заметив птичий след, надо блюдо сразу перевернуть? В лес они с волком ходили по очереди, то волк по снегу носился, то Ло Бинхэ. По сугробам шарил, рога выискивал. Оленя среди веток высматривал. И назад сам возвращался, а не волка отпускал. Музыка Шэнь Цзю не подводила, сколько бы он по лесу не плутал, путеводные знаки неизменно выводили к дому. А однажды он нашел! Мертвеца. Тело вмерзло в землю, кровь запечаталась во льду. От находки ноги Ло Бинхэ подкосились, он упал на колени, зарылся в снег и истошно завыл, и в протяжном вое было столько тоски, что его услышала белая птица, и надрывно заплакала вместе с ним. А о ком плакал-то? О ком? Да кто же разберет, мертвец и мертвец.***