Хамелеон

Во второй раз я пришел в клуб на следующий день. Почти под самое открытие, чтобы оказаться в числе первых извращенцев, повернутых на Ынхёке. Я осознавал весь масштаб катастрофы, но не боялся очутиться в ее эпицентре, наоборот, я боялся оказаться вне радиуса. Мне было стыдно за то, что произошло накануне, я корил себя за несдержанность и все еще надеялся что-нибудь изменить. Увидеть Ынхёка. Поговорить с ним. Оказалось, он ни черта не умел разговаривать просто так и уже через десять минут сидел у меня на коленях. В ВИП-комнате было жарко. Воздух казался вязким, и я почти утопал в мягких диванных подушках, не в состоянии двинуться. Пространство сузилось, восприятие обострилось. Липкая сетка, эмоциональная клетка, никуда не сбежишь: смотри, мотылек, вон там – просвет, здесь – ловушка, добро пожаловать на чужой стол. Слышишь, как шепчет ветер? Я чувствовал только сквозняк, холодивший кожу. Ветер молчал. Мое сердце оглушительно колотилось, а с танцпола доносились отголоски музыки – именно они не позволяли мне полностью отключиться и забыть о том, что время наедине с Ынхёком ограничено суммой, которую я ему заплатил. Не знаю, сколько там было денег – каждый раз я просто выгребал из карманов все, что имелось, и отдавал ему. Странная схема, но я не пытался купить его тело, мне просто нужен был шанс побыть с ним наедине, а другого способа я не видел – Ынхёк напоминал акулу, которая умрет без движения, и постоянно куда-то спешил. Даже замерев на месте и прикрыв глаза, он спешил – жить, творить, наслаждаться свободой и расширять сознание. Это я понял гораздо позже, а тогда лишь недоумевал тому, как резко менялись его настроения, никак не мог ухватить ту же волну. Пока не утонул. – Чего ты хочешь? – сладко спросил Ынхёк, наклонившись к моему уху. Он сидел у меня на коленях и, опустив ладони на спинку дивана, слегка раскачивался, извиваясь. Я мысленно перечислял авторов, чьи книги безнадежно пытался продать, но это меня не спасало. Возбуждение не ослабевало, наоборот, с каждым движением Ынхёка становилось сильнее. Он умел завести почти не касаясь. – Просто... – я прочистил горло, а Ынхёк вскинул бровь. В его глазах плескалось веселье, и я подумал, что с ним по определению не могло быть просто. – Узнать тебя. Ынхёк недоверчиво посмотрел на меня, а затем усмехнулся. – Перестань, мы здесь одни – можешь признаться. Хочешь, я для тебя разденусь? Он слегка отклонился назад, подцепил пальцами края майки и издевательски медленно потянул вверх. Я затаил дыхание, увидев на его животе вены, уходящие под резинку белья, но вовремя себя одернул и перехватил запястья Ынхёка. Я не знал, что рассмешило его сильнее – этот жест или моя серьезность. Он кивнул и, облизнув губы, придвинулся ближе, сжал коленями мои бедра, уперся ладонями в грудь. Он видел, насколько я был возбужден, и это его забавляло. Он терся об меня пахом, выгибался в спине. Невыносимо. Мне хотелось опрокинуть его на диван и раздеть – сдернуть с него эти узкие джинсы, связать майкой руки. Чтобы лежал и не дергался, не мешал наслаждаться, выслушал, наконец. Я сделал глубокий вдох и, успокаивая себя, провел пальцами по ногам Ынхёка. Он зашипел, едва я коснулся прорезей на его коленках, а я присмотрелся и увидел скрытые джинсовой бахромой ссадины с запекшейся коркой. – Больно? Я спросил тихо, и от ноток беспокойства в моем голосе Ынхёк поморщился. Он отпихнулся и сразу же с меня слез, завалился на диван рядом. – Больнее всего – асфальт, – равнодушным тоном, с каким-то вызовом. Ынхёк смотрел на меня пристально, дожидаясь реакции. Я сжал кулаки, стиснул зубы. – Бетонный пол просто жесткий, а асфальт усыпан битым стеклом. Я понимал, что он говорил это специально, но не знал для чего. Хотел разозлить? Ярость и страх – самые искренние эмоции, но что с того? С какой целью Ынхёк меня провоцировал? – Зачем ты этим занимаешься? Ынхёк растянул губы в улыбке, подтянул подушку под локоть и, вытянув ноги, вытащил из кармана дорогой портсигар. Он жестом предложил мне взять сигарету, но я не сдвинулся с места, и ему пришлось прикуривать самому. Язык пламени лизнул пустоту, Ынхёк затянулся. – Некоторым клиентам нравится, когда их обслуживают на пустой парковке, – Ынхёк подержал дым во рту и выдохнул его в воздух, – они ловят от этого особый кайф. – Ты знаешь, что я не об этом. Меня настораживало, что Ынхёк пытался изменить тему. Он отвел взгляд, равнодушно посмотрел на кончик тлеющей сигареты, а затем постучал по фильтру. Неровная башенка пепла сорвалась вниз, обрушилась пылью на его колени. – Тело продается лучше эмоций, – сказал Ынхёк после долгой паузы. Я зачарованно наблюдал за его пальцами и вздрогнул, не ожидая услышать настолько холодный тон. – То есть? Ынхёк сделал очередную затяжку, запрокинув голову, выпустил дым изо рта и резко затушил сигарету о кожаный подлокотник. Я затаил дыхание. – На тело есть спрос. – А душа? Ынхёк только повел плечом и, развернувшись, посмотрел мне прямо в глаза. – Дешевка. Пахло паленым. Я молчал. Что сказать человеку с вывернутой наизнанку системой ценностей? Как понять его взгляд на мир? Я пытался подобрать правильные слова, но чем больше перебирал в уме вариантов, тем отчетливее осознавал, что Ынхёк был прав. Бездушный секс всегда продавался с колоссальным успехом, искренние откровения списывались, как залежалый товар. Люди бежали от сложностей в отношениях, а потом придумали себе одиночество – удобный, неброский способ оправдать собственную неполноценность, уйти в саможалость, спрятавшись от проблем. Они покупали любовь, лишь бы не быть одинокими ночью, а утром продолжали растрачивать стремительно бегущее время на ложь. Мне хотелось думать, что я был другим, что я сохранил в себе человечность, но иллюзия тем и плоха, что убивает медленно. – Я хочу танцевать, – неожиданно громко сказал Ынхёк и, поднявшись, расправил плечи. – Ты идешь со мной? *** Ынхёк не появлялся в клубе два дня подряд, и это были самые бессмысленные дни в моей жизни. Тогда мне пришлось изрядно понервничать. Я ходил по танцполу кругами и с ужасом осознавал, что знал об Ынхёке только то, что он умел делать отличный минет, стоя на коленях на продуваемой всеми ветрами крыше. Ни номера телефона, ни адреса, ни группы крови – я не знал ничего из того, что нормальные люди спрашивают еще при первой встрече. Ну, или при второй, но точно спрашивают, если уж угораздило неудачно влюбиться. Я боялся, что больше не увижу Ынхёка, но один из танцоров сказал, что у него всего-навсего выдался выходной. Выходной. День отдыха. Мне одновременно было и смешно, и горько. Смешно потому, что я такой идиот – распереживался из–за обычного незнакомца, как наркоман – торчок, у которого украли дозу. Горько из-за того, что наличие выходных делало работу Ынхёка если не официальной, то предельно реальной. Лишнее напоминание о том, что он работал практически шлюхой, обслуживал клиентов, отдыхал по выходным. Чем он занимался? Мое воображение упорно рисовало картину двоих: обнаженный Ынхёк на широкой кровати и тянущийся к нему безликий парень. А может наоборот, может, по выходным Ынхёк занимался чем-то обыденным, вполне невинным? Заваривал крупнолистовой чай и читал старые книги? Ходил за покупками или выгуливал болонку друга в уютном парке? А может, просто держал кого-нибудь за руку. Был ли у него постоянный партнер? Я не знал о нем ничего, и это меня угнетало. *** Ынхёк танцевал как настоящая блядь. Дерзко и вызывающе. Я чувствовал, что он не задумывался о своих движениях, просто следовал музыке, внутреннему ритму и благодаря этому дышал свободой. Музыка звучала с оглушительной громкостью, стробоскопы вращались с безумной скоростью. В клубе царил настоящий хаос, и я видел мир белыми вспышками, обрывками, оставляющими за собой призрачный след. Кончик языка Ынхёка скользнул по его губам. Капля пота сорвалась с шеи. Нелепое конфетти прилипло к плечу и сверкнуло в очередной вспышке. Рука коснулась паха. Снова яркие губы. Лихорадочный блеск в глазах. Ключицы, ребра. Массивная пряжка ремня. Я жадно выхватывал все эти фрагменты, составлял свой собственный мысленный диафильм, а Ынхёк танцевал. Ослепительная комета с длинным хвостом. Притягательная и манящая. В ту ночь он не работал с клиентами. Не знаю почему, но он отшивал всех, даже тех, кто предлагал ему немалые деньги, и мне казалось, что после выходных он выглядел скорее уставшим, чем отдохнувшим. Я поймал подходящий момент и оказался рядом, поэтому меня все устраивало. Ынхёк был моим. Я не знал, как именно должен его спасать, поэтому решил до поры до времени просто держаться рядом. Устав танцевать, Ынхёк обнял меня за талию и, приблизившись вплотную, двигал бедрами, водил ладонью по моей пояснице, а я совершенно не представлял, как скрыть свое возбуждение. На то, что смогу его подавить, я уже не надеялся. Ынхёк знал, как на меня действовало его присутствие. Он легко подул на мою мокрую от пота шею и усмехнулся – меня потряхивало. Я не сдержался и в отместку лизнул его ключицу, протолкнул колено меж его ног. Солоно и жарко, как будто морская вода на языке и в ушах шумят волны. Ынхёк ни на что не обращал внимания, потихоньку подталкивал меня к диванам и смотрел прямо в глаза. Я был готов в любой момент рухнуть на кожаное сиденье, ждал, затаив дыхание, что Ынхёк, как и в прошлый раз, залезет на меня верхом, но мне снова не повезло. Управляющий клуба перехватил его у самого края танцпола, бесцеремонно дернул за локоть и, наклонившись к уху, торопливо начал что-то ему объяснять. Ынхёк бросил на меня ничего не выражающий взгляд, по-змеиному быстро облизнул губы и, кивнув управляющему, ушел вместе с ним. Я чувствовал себя человеком, который стоит на раскаленном песке и видит, как по воде уплывает плот – его единственная надежда. Я смотрел вслед Ынхёку, восхищался его стройным подтянутым телом, старался запомнить его силуэт, мерцающий в цветных вспышках. Возбуждение мешало мне мыслить здраво. Хотелось догнать Ынхёка, утащить его в прокуренную кем-то ВИП-комнату или увезти к себе. Сделать так, чтобы он и думать не мог об этой работе, чтобы понял, насколько хорошо по-настоящему быть с кем-то, принадлежать всего одному партнеру без необходимости продавать себя чужакам. А еще мне хотелось доставить ему удовольствие – встать на колени, сдернуть с Ынхёка джинсы, взять в рот его член. Мне хотелось увидеть его полностью обнаженным, как точечную азбуку Брайля изучить его тело, считать эмоции. Липкая духота и смазанная картина полуголых, целующихся посреди танцпола людей доводили меня до странного, одурманенного состояния. Во мне плескался адреналин, потребность кончить напоминала о себе все сильнее. Я понял, что уже не дождусь Ынхёка и, поправив на себе джинсы, направился в туалет. А что, собственно, оставалось делать? Только бежать сломя голову от непривычной атмосферы шального веселья, попытаться избавиться от ее тисков. Стесывая дверные косяки, я ввалился в кабинку и, забыв запереться, трясущимися руками расстегнул ремень, а за ним ширинку. Стало легче, и я, вздохнув, осмотрелся по сторонам. Пыльная лампочка под потолком, полотна телефонных номеров на обшарпанных стенках. К черту. Я даже не успел удивиться тому, что уже привык ко всей этой бутафории и порочной мрачности. Андеграунд, так что же? Соответствовать? Подрочить и забыть. Моя кожа все еще горела от прикосновений Ынхёка, я никак не мог вычеркнуть его из мыслей, хотя неплохо было бы поставить блок. Ынхёк. Это все, что меня волновало. Зачем он меня дразнил? Смог бы он подпустить меня ближе, если бы задержался? Я слегка приспустил джинсы, помял затекшие яйца и, стиснув пальцами набухший член, в темпе задвигал ладонью. Лампочка несколько раз мигнула, в мои виски постучалась боль. Я поморщился, закрыл глаза в ожидании разрядки и сразу же увидел свой диафильм. Губы Ынхёка. Шершавый, юркий язык. Острые скулы и усмешка – еще острее. Я знал, на что Ынхёк был способен, представлял нас в одной постели, представлял, как мы снимаем друг с друга одежду, как я стягиваю с него белье, а он упирается локтями в матрас и раздвигает ноги, наблюдает за тем, как я его ублажаю, а потом мы меняемся ролями, и вот я уже послушно лежу на животе, приподняв задницу. Порнографические картинки взвинчивали нервы, изнуряли психику своей нереальностью. Я задыхался, чувствуя, что вот-вот кончу, пальцами скользил по члену. Ну же, еще немного. Скрипнула дверца. К черту – заглянут и сразу уйдут, здесь это привычное дело. Я видел в своем диафильме Ынхёка и не собирался открывать глаза. Пауза. Крепкий захват рук. Чужие губы на моей шее, теплые, слегка сухие. Я испуганно вздрогнул и распахнул глаза, едва понял, что оказался прижатым спиной к чьей-то груди. Перед глазами плясали пятна. – Спокойно, не дергайся, – неожиданно хрипло сказал Ынхёк и уверенно накрыл мою руку ладонью. В таком состоянии я бы и не смог дернуться. Только дыхание успел задержать, как тело скрутило судорогой. Не до конца веря происходящему, я расслабился, опустил руку, а Ынхёк продолжил водить по моему члену, вытягивая из меня оргазм. Я кончил, выплескивая вязкие струйки спермы, и, захлебнувшись стоном, обмяк. Ынхёк усмехнулся – я почувствовал его дыхание на своем затылке. По спине пробежала дрожь. – Не смог меня дождаться? Я с трудом перевел дыхание, медленно развернулся и оказался с Ынхёком лицом к лицу. Прямо, без тени смущения встретился с его насмешливым взглядом. Мне казалось, что ситуация почти под контролем, но Ынхёк поднес испачканную руку к своим губам и лизнул кончики пальцев, пробуя на вкус мою сперму. Соблазнительная и дерзкая блядь. В тот момент я окончательно понял, как сильно вляпался. Терять уже было нечего, и я, ничего не говоря, натянул джинсы, а после встал на колени. Ынхёк вскинул руку, словно собирался меня остановить, но затем улыбнулся и запустил пальцы в мои волосы. Никогда прежде я не получал такого удовольствия от того, что отсасывал парню. Ынхёк тяжело дышал, и мне нравилось, что я мог доставить ему наслаждение, хотя он сам был экспертом по этой части. Я старался принять его член как можно глубже, обводил языком головку, очерчивал вены. Ынхёк не сводил с меня взгляда и это странным образом возбуждало. Лампочка продолжала мигать, меня тоже периодически выключало – звено за звеном. В голове звучала пустота. Я ни на что не обращал внимания – ни на слезы, собиравшиеся в уголках глаз, ни на боль в коленях, ни на то и дело хлопавшую дверь в уборную. Кончая, Ынхёк попытался оттянуть меня за волосы, но я удерживал его за бедра и облизывал его член, собирая языком капли спермы. Дикость. Не знаю, что на меня так действовало, но мне хотелось упасть на самое дно, с головой уйти в андеграунд. Я ощущал экстаз. Мне казалось, что я стал ближе к Ынхёку, что я мог бы его понять. Он как будто забрался ко мне под кожу. Глупость или особая форма безумия в ранней стадии? Пожалуй, без разницы. Я вытер губы и, поднявшись, снова посмотрел в глаза Ынхёку. Чернота колодца. Дьявольский блеск. Не знаю, что именно я рассчитывал увидеть в его взгляде – одобрение, радость – что? Увидел лишь легкое удивление и ничего. Разве такое возможно? Все еще окрыленный своим экстазом, я потянулся вперед, приблизился к лицу Ынхёка. Он не отодвинулся, но в самый последний момент коснулся моих губ двумя пальцами. Между нами остался всего сантиметр. Я взволнованно замер. Ынхёк улыбнулся. – Прости. Поцелуи в прейскурант не входят.