Рахат-лукум на серебряном подносе

            В голове Жени мечутся самые разные мысли: как это случится? Когда это случится? В четверг или во вторник? В любом случае, с разом в неделю зачатие может затянуться на полгода, если не больше. А весной Сулейману в поход, из которого он вполне может не вернуться. Так что, лучше попробовать тот метод с фертильными окнами о котором писали в журналах. По-моему, то что месячные имеют какое-то отношение к зачатию уже не новость, так что вряд ли этим можно будет кого-то удивить. Вот только вряд ли Сулейман согласится изменить свои привычные порядки. И всё же, попробовать стоить.             Но султан даже не намекает на то, что должно произойти. И только в воскресенье утром, от ликующего Сюмбюля, Женя узнаёт, что всё должно случится во вторник вечером. Но радоваться начинает только после обеда, когда говорит Сулейману, что знает способ, при котором зачатие, чисто теоретически, может произойти быстрее. Сулейман задумывается, но в итоге кивает в ответ. И Жене кажется, что в этом его решении сработала та же логика, что и с желанием завести ребёнка: тогда один его каприз пересилил другой, а сейчас один страх оказался сильнее другого.             На шестой день после воскресенья у Жени начинаются месячные. Секс с султаном должен случиться в восьмой, одиннадцатый, тринадцатый и шестнадцатый день — больше чем на четыре дня он не согласился, это вроде как его месячная норма. И чем ближе восьмой день, тем чаще Женя думает: как это будет происходить? Он не выносит даже когда к нему просто прикасаются. Успокаивает только то, что он как-то сделал Махидевран вот уже пятого ребёнка, а значит и переживать особо не о чем. Если кому и стоило переживать, так это Махидевран. А шестого ребёнка сделать проще чем первого.             Восьмой день, пятница. Вечером все снова вертятся вокруг Жени, и она, как когда-то давно, идёт к покоям султана, но на этот раз входит внутрь. Сулейман стоит возле кровати и выглядит каким-то ужавшимся, испуганным и беззащитным, будто маленький мальчик, которого заставляют сделать что-то ужасное и совершенно ему непонятное. И у Жени возникает ощущение, будто она собирается изнасиловать ребёнка. До этого момента её представление о «проблеме» султана с женщинами было каким-то не таким. Каким угодно, но не таким. А сейчас на неё нахлынивает жалость и на секунду ей хочется всё отменить, успокоить его и поиграть с ним в шахматы. Но она просто стоит уставившись на султана. А султан стоит уставившись на Женю, пока, наконец, не соображает сказать:             — Садись на кровать.             Женя садится. Затем он просит её лечь на спину. Женя ложится и видит над собой чёрно-золотой балдахин, но всего несколько секунд, потому что султан зачем-то просит её закрыть глаза. Она слышит грохот двух сердец. Чувствует, как Сулейман поднимает её платье. Всё происходит не только вслепую, но и всухую, поэтому больно. Женя кусает губу, а в голове проносится мысль, что обычно кусание губ во время секса ассоциируется не с этим. Вспоминается коричневый ковёр, который висел возле железной кровати, где она впервые занялась сексом. Мысли прыгают с одной на другую, пока их не прерывает Сулейман. Он возвращает платье в исходное положение и говорит:             — Всё, можешь уходить.             Женя выходит из покоев. Возле них уже стоят служанки с комплектом синей постели, потому что никому нельзя лежать на постели султана, кроме самого султана. В своих покоях Женя долго ворочается, прежде чем уснуть. Внизу больно, будто от тяжёлых месячных. На утро она видит на постели небольшие пятна крови.             На одиннадцатый день всё в точности повторяется: султан точно такой же сжавшийся и испуганный, как и в первый раз. И Женя с иронией думает: «так вот что значит фраза „каждый раз как первый”». Ей вспоминается Льюис Кэрролл, которого, уже взрослым мужчиной, женщины описывали как застенчивого, педантичного и нелюдимого ребёнка лет двенадцати. И Жене только сейчас становится понятно, что конкретно они имели в виду.             Четвёртый раз выпадает на субботу. И, начиная с воскресенья, все входят в режим ожидания: Женя ждёт, Сулейман ждёт, валиде ждёт, и вообще весь гарем ждёт результата.             Женя превратила свой отсчёт дней в похожую на календарь таблицу и продолжает зачеркивать в ней каждый прошедший день, рассчитывая составить календарь месячных, или просто календарь, потому что календарями здесь никто не пользуется. Конечно, календарь у них есть, вот только он мусульманский, а мусульмане, как Женя помнит из какого-то видео, ведут отсчёт годов нашей эры не от рождества Христова, а, вроде бы, со смерти Мухаммеда. И год у них на сколько-то там дней короче обычного, а месяца зависят то ли от движения, то ли от внешнего вида луны. Так что толку от такого календаря мало.             Зачёркивая дни, Жене кажется, что не только она, но и лекарши сейчас их считают. Неспроста ведь они спрашивали, когда у неё месячные. И что-то подсказывает, что и в реальном гареме тоже так делали. Поэтому волшебных сериальных осмотров, на которых чисто визуально определяют беременность, скорее всего, не будет.             Сороковой день, вторник. Вечером в гареме шум и переполох: Хатидже опять сбежала. И в среду, рано утром, снова слышны крики, чей-то смех, а потом вполне спокойный разговор. Подходя ближе, голоса становятся разборчивее, и Женя отчётливо слышит издевательский голос Хатидже:             — Интересно, в кого я такая?             Валиде, с надрывом и даже как-то умоляюще, говорит в ответ:             — Я этого не делала, Хатидже, не делала.             — Повторяй это себе почаще, и может быть поверишь.             Женя больше не спит, а сидит у окна и думает: интересно, что это у них за тайны такие? Неужели валиде тоже когда-то убегала по ночам гулять? Неужели она где-то нагуляла Сулеймана и Хатидже? Это могло бы многое объяснить. Вот только вряд ли получится объяснить, как валиде это провернула. Истории о бастардах на троне популярны везде, кроме мусульманского мира, и на это есть вполне объективные причины. Хотя, многие султаны чисто технически считались бастардами. Но это другое.             Пятьдесят второй день, воскресенье, утро. Женя как обычно собирается идти в покои султана, но у её дверей появляются Сюмбюль, лекарша и две служанки. Женя думает: «наконец-то». Начав осмотр, лекарша в первую очередь просит Женю показать грудь, потом смотрит ниже пояса, и зачем-то на язык. После спрашивает о самочувствии: нет ли головных болей, тошноты или головокружения? У Жени по всем пунктам мимо, но лекарша всё равно говорит:             — Поздравляю, хатун, ты беременна.             Женя улыбается. Ей часто казалось, что она не просто давно, а всю жизнь хотела ребёнка. Но её всю жизнь что-то останавливало: то денег не очень, то квартира маленькая, то парень какой-то никакой, то само по себе наличие парня. И вот теперь она официально беременна.             Валиде с ликующим видом говорит ей:             — Слава Аллаху, — и обнимает.             В гарем приходит та самая радость, что была в сериале по поводу беременности Махидевран: смех, улыбки, угощения, золотые монеты. Женя стоит на втором этаже рядом с Мустафой, Хатидже и Гюльфем. А Мустафа на этот раз не столько грустный, сколько какой-то задумавшийся, словно размышляет о чём-то сложном, что никак не умещается у него в голове.             Сулейман, к которому Женя приходит ближе к вечеру, выглядит обычно, и если рад, то только тому, что в ближайшее время ему не придётся заниматься сексом.             А через пару часов, вернувшись в свои покои, Женя обнаруживает в них два сундука с подарками от султана: ткани, золото, украшения. Но она как никто другой в курсе, что это просто условность. «Таковы условности» — султан постоянно использует эту фразу для обозначения тех вещей, которых искренне не понимает, но должен делать.             На следующий день, вечером, как и в каждый предыдущий вечер понедельника, Женя играет с султаном в шашки. Но игру вдруг прерывает Сюмбюль, который влетает в покои с испуганным:             — Махидевран-султан, повелитель. Она рожает.             Но султана эта новость вообще никак не трогает и он просто продолжает играть.             На пути к своим покоям Женя слышит крики и переплетение нескольких женских голосов. Они не стихают ни через час, ни через два, и продолжаются всю ночь. Рано утром, ещё до рассвета, валиде собирает почти весь гарем на фаджр, утреннюю молитву, и все женщины, девушки и евнухи около получаса молятся за Махидевран. Но судя по жутким крикам легче ей от этого не становится.             Женя весь день проводит рядом с Сулейманом. А вечером, на пару часов раньше обычного, в покои входит Ибрагим, с новостью, что Махидевран родила мёртвую девочку и сама сейчас едва дышит, но лекарши пытаются её спасти.             Несколько минут в покоях стоит гробовая тишина. Но потом Сулейман вдруг говорит:             — Я не хочу, чтобы Махидевран умерла.             — Правда? — Женя только через секунду понимает, что сказала это вслух.             — Да. Без неё моя жизнь будет уже не той, что прежде.