Рахат-лукум на серебряном подносе

            Лекарша молчит. Смотрит на Женю, словно ожидая заметить что-то новое. И в итоге заключает:             — Не думаю, что ты беременна, хатун.             Женя почти уверенна, что лекарша ошибается, но ничего по этому поводу не говорит, думая: у меня всё равно не выйдет доказать, что я беременна. Да и зачем? Султану осталось перетерпеть всего два или три четверга, а потом он уйдёт в поход. И, вообще, может я и правда не беременна, а просто подцепила какую-то чуму. Но если беременна, то скорее всего мальчиком. Просто по закону подлости. Когда я надеялась сделать мальчика, вышла девочка. А теперь, когда я хотела ничего или девочку, что-то подсказывает, что вышел мальчик. Хотя, чисто теоретически, я могу рожать одних девочек. Махидевран, например, родила четверых подряд, а какая-то английская графиня — семнадцать. Будет весьма иронично, если женщина, рожающая мёртвых девочек, сменится на женщину, рожающую живых девочек. Интересно, сколько бы прожила та непоколебимая великолепная любовь Сулеймана, если бы Хюррем год за годом рожала одних девочек?             Среда, десятое мая. К вечеру во дворец должны приехать сестры султана — Фатьма и Бейхан. Из того, что разузнала Сонай: Фатьма, старшая из сестёр, приедет с мужем, вторым по счёту. Первый раз её выдали замуж за старого пашу по имени Мустафа, который скоропостижно скончался, а после за санджакбея Антальи, которого тоже зовут Мустафа. Фатьма с ним уже почти лет десять вместе, но детей у них нет. По одной версии Фатьма бесплодна, а по второй они с мужем никогда не любили друг друга в том смысле, от которого могут родиться дети. Бейхан тоже едет вместе с мужем, и ещё с детьми. Её муж Ферхат-паша, бейлербеей Дамаска, а детей у неё аж четверо.             Вечером стучит дверь и в покои входят валиде, Фатьма, Бейхан с висящим на боку ребёнком, Махидевран, Хатидже и стайка из четверых детей. Сёстры султана обводят покои глазами. Фатьма берет на руки Лейлу и с улыбкой говорит:             — Какая красавица.             Все остальные, не считая детей Бейхан, смотрят на Лейлу, а дети Бейхан — на её игрушки. Женя жалеет, что поздно узнала о приезде детей, иначе бы приготовила им что-нибудь подходящее. Но всё равно даёт каждому в руки по какой есть игрушке. Дети улыбаются, взрослые тоже. Ещё немного поумилявшись Лейле, вся толпа уходит, и из коридора слышатся голоса старших девочек Бейхан:             — Моя самая красивая.             — Нет, моя.             А Женя думает: Мустафе и с двоюродными братьями и сёстрами не повезло, в том плане, что ему даже по большим праздникам играть особо не с кем: двум старшим сёстрам лет по шесть-семь, младшей года полтора-два, и всего один брат лет трёх. Хотя, всё равно лучше чем ничего.             На следующее утро Женя идёт к Синану с четырьмя свежими рисунками — по одному на каждого из детей Бейхан.             В воскресенье, четырнадцатого мая, начинаются празднования, и все говорят, что они продлятся три дня. Женя вспоминает сериальную свадьбу Хатидже и Ибрагима, которая длилась две недели, и трёхдневная свадьба кажется ей невероятно скромным явлением.             Утром во дворец приезжают родственники со стороны жениха: мать, младшая сестра лет девяти, и вдова недавно умершего брата с двумя детьми не старше пяти лет. С середины дня и до вечера в дворцовом саду бегают ряженые в вырвиглазовские наряды евнухи, а между ними племянники жениха и дети Бейхан, которых, как выяснила Женя, зовут будто на подбор: Айше, Хюмашах, Махмуд и Гевхерхан.             Ничего даже приблизительно похожего на огненное шоу, как было в сериале, никто не устраивает, потому что султан боится огня, и к вечеру все возвращаются во дворец. Проходя по гарему, валиде говорит, что для детей подготовили комнату, и все толпой идут туда. Женя подходит к двери и видит то ли ту самую сгоревшую детскую, то ли что-то очень на неё похожее: тканевая ширма для теневого представления, ковёр, подушки, плотно занавешенные окна. Только, в отличие от сериала, детей уже ждут две темноволосые служанки, и ни одна из них не Виктория. Женя смотрит на Менекше, которая усаживает улыбающуюся Лейлу на подушки, где мостятся остальные восемь детей, потом на стоящих по бокам служанок, и говорит:             — Останься с Лейлой.             Менекше кивает, становится рядом с одной из служанок, и Женя с почти спокойной головой идёт за остальными в покои валиде. В них ждёт стандартный для любого праздника набор: музыка, танцы и угощения. Хатидже, как и на помолвке, где-то не здесь. Но вот валиде изредка улыбается и даже перешёптывается о чём-то с матерью Мехмеда. А Женя смотрит на Бейхан. Фатьма выглядит приблизительно так же, как и в сериале, только моложе, а вот Бейхан, хоть и похожа на себя сериальную, в то же время похожа и на валиде, и даже на Хатидже. А дети Бейхан — это не просто дети из ближайшего театрального кружка, а похожие на неё дети, особенно Хюмашах, которая вообще копия матери.             Проходит примерно минут сорок. В дверь покоев тихонько проскальзывает черноволосая девушка. Женя смотрит в её сторону и моментально приходит в ужас: кажется, это одна из тех служанок, что осталась в комнате с детьми. Она что-то шепчет Дайе, та резко мрачнеет и поворачивается к валиде:             — Госпожа, в детской вспыхнул пожар. Но, слава Аллаху, никто из детей не пострадал.             Валиде на секунду зависает, и никто из матерей не решается сорваться с места раньше неё. Но уже через мгновение она шепчет:             — Мустафа, — и вскакивает с места.             За ней, словно по невидимой команде, с мест срываются все остальные матери, за ними служанки, Фатьма и даже Хатидже. Но далеко бежать им не приходится, потому что все дети стоят в коридоре, всего в паре метров от покоев валиде. Менекше держит на руках Лейлу и покрасневшую от крика Гевхерхан. Матери моментально расхватывают своих детей, целуют и прижимают к себе. Валиде бегает глазами по внукам, обнимает Айше и Хюмашах, которые не поместились на руках Бейхан, и спрашивает у Менекше:             — Что случилось?             Та, почти дрожащим шёпотом, отвечает:             — Не знаю, госпожа, меня не было с детьми. Одной из служанок стало плохо и я ходила за лекаршей.             Ситуацию это мало проясняет, но валиде, очевидно, не собирается устраивать разборки прямо здесь и сейчас, поэтому отправляет всех в свои покои.             Оказавшись у себя, Женя садится на диван и прижимает к себе Лейлу. Сердце всё ещё бешено колотится, хотя и не особо понятно почему: Лейла улыбается, на ней нет ни царапины, ни даже следов гари, которые в сериале выглядели как-то странновато. Все целы, никто не умер и даже не обжёгся. Видимо, этой вселенной тоже был нужен небольшой безобидный пожар, хотя и не очень понятно из каких конкретно побуждений. Если это непреодолимая потребность соответствовать канону, то почему у меня на руках не Мехмед и где Виктория? Хотя, будто только это и удивляет? У этой вселенной родовая травма — в ней всё что только могло, пошло не так.             И всё же, Жене хочется узнать, что конкретно произошло. Поэтому, позвав Менекше, у которой такой вид, будто у неё перед глазами до сих пор мелькают вьетнамские флешбэки, Женя задаёт тот же вопрос, что и валиде:             — Что случилось?             И из более подробной версии того, что Менекше уже сказала у покоев валиде, Женя узнает, что Лейле, в отличие от сериального Мехмеда, было неинтересно смотреть представление и она ползала по подушкам, а потом по ковру за подушками. Через минут пятнадцать или двадцать одна из служанок пошла на кухню за сладостями для детей, но её долго не было, а потом где-то вдалеке послышался грохот. Вторая служанка побежала посмотреть, что случилось, начала кричать и звать на помощь. Менекше побежала к ней и увидела неимоверно жуткую картину: на полу, в куче разбросанных сладостей, задыхалась и ужасно тряслась пропавшая черноволосая служанка. Менекше бросилась за лекаршей ещё раньше, чем вторая служанка сказала это вслух, а когда вернулась, все девятеро детей были рядом с одной из двух служанок, а вторая к тому времени уже умерла. Менекше взяла Лейлу на руки и вместе с остальными детьми и служанкой пошла к покоям валиде.             Женя прижимается к макушке Лейлы: выходит, кто-то всё же пострадал, пускай и не от пожара. Судя по описанию, это было что-то вроде эпилептического припадка или инсульта. Если в «Докторе Хаусе» показали всё как есть, выглядит это действительно жутко, особенно когда всё настолько серьёзно, что без бригады врачей можно скоропостижно скончаться. Понятно, почему Менекше до сих пор такая перепуганная: она-то «Доктора Хауса» не смотрела и даже не поняла, что за ужас видит.             Менекше, посмотрев на слегка зависшую Женю, испуганно шепчет:             — Простите, госпожа. Мне нужно было взять Лейлу с собой, или вовсе не уходить.             Женя тут же отвечает:             — Ты ни в чём не виновата. Не переживай.             Ей кажется, что она сама виновата: нужно было сказать, что Лейле пора спать, или есть, или что угодно, только не оставлять её в той комнате.             Проходит ещё десять или двадцать минут. В покоях появляется служанка валиде и говорит, что её госпожа хочет видеть Женю и Лейлу. Женя берёт дочку на руки и вместе с Сонай идёт к покоям валиде. На полпути появляются Махидевран, Мустафа и Гюльшах. В покои валиде они входят все вместе.             Валиде, едва завидев Мустафу, говорит:             — Мой храбрый львёнок. Ты спас свою сестру, — и прижимает его к себе.             Женя смотрит на Махидевран, но та, судя по виду, тоже не до конца понимает, о чём конкретно речь. Поэтому они обе смотрят на валиде, и та рассказывает ту же историю, что и Менекше, только с недостающей частью пазла: почти сразу после того, как Менекше убежала за лекаршей, в детской, по невыясненной пока причине, начали полыхать занавески. Увидев огонь, все дети выбежали в коридор. И тот мужик, который показывал им представление, выбежал за ними, перед этим глянув, все ли дети убежали. Но так как Лейла ползала по комнате и могла быть в любой её точке, он её просто не заметил. Поэтому отвёл всех, по его представлениям, детей подальше от огня, но вокруг, как назло, не было ни одной служанки или евнуха, поэтому он сам рванул на поиск всех и всего, что сможет не дать огню сжечь весь гарем. Но его крики о пожаре услышала только та служанка, что осталась рядом с другой, бьющейся в конвульсиях, и тут же бросилась к детям. И едва их увидев, сразу же поняла, что среди них нет двоих самых важных: Мустафы и Лейлы. Поэтому она рванулась к горящей детской, но через пару метров остановилась, потому что из коридора, откуда уже вовсю валил дым, вышел Мустафа с Лейлой на руках. И почти сразу после этого прибежала Менекше с уже никому не нужной лекаршей.             Закончив с рассказом, валиде ещё раз прижимает Мустафу к себе и шепчет:             — Ты вернулся за ней. Вынес её прямо из огня.             А Мустафа, словно не представляя, какие у него ещё были варианты, говорит:             — Она бы не ушла сама, она ходить не умеет.             Женя тем временем просто стоит, молчит, и вообще, кажется, не дышит, пытаясь осознать масштаб и ужас всего, что произошло и могло произойти. Через секунд двадцать или может через целую минуту она выходит из ступора, отдаёт Лейлу на руки Сонай, бросается к Мустафе и обнимает его так же лихорадочно, как и Хюррем Мехмеда, когда думала, что Мустафа собирается его убить. Ей хочется сказать ему целую кучу всего, но выходит только:             — Спасибо.             Спустя пару минут валиде целует Лейлу и отправляет её с Женей обратно в их покои. Но Женя идёт прямиком к сгоревшей детской. Под удивлённые взгляды вертящихся рядом служанок и евнухов проходит мимо местами почерневшей стены и встаёт прямо у входа в детскую. Внутри почти всё чёрное, оконные рамы и двери выгорели, на полу ошмётки чего-то не до конца сгоревшего. Жене вспоминается фраза: «Никто не виноват. Это просто трагическое стечение маловероятных обстоятельств». Нельзя сказать, что вторая служанка, оставшись рядом с бьющейся в припадке первой, была не права. Менекше тоже не ошиблась, что убежала за лекаршей. И хотя непонятно, по какой конкретно причине начался пожар, очень навряд ли, что его устроили специально. Может быть, убегая на крики служанки, Менекше случайно задела свечу, которая свалилась к занавеске? Это, несмотря на всю жуть ситуации, было бы весьма иронично. Прям как говорил мастер Угвэй: «Выбрав дорогу, чтобы уйти от судьбы, мы именно там её и встречаем». Но если бы причиной пожара правда была Менекше, он бы, скорее всего, начался сразу после её ухода. Может быть, подсвечник задела ползающая по полу Лейла? Или кто-то другой из детей? Или может свеча сама свалилась? В любом случае, даже если это дети, виноваты не дети, а те, кто оставил их без присмотра. Ну а в данном случае не виноват никто. И даже того кукольника, который не заметил, что Лейла осталась в комнате, не в чем обвинить: Лейлу очень легко не заметить, и не потому, что она маленькая, а потому что не умеет кричать. В добавок, он не представлял, скольких детей и какого возраста развлекает, поэтому, даже если бы потерялось больше половины, он бы думал, что так и было изначально. И в том, что он не остался с детьми, а убежал тушить пожар, его не обвинишь. И что вокруг детской не оказалось других служанок и евнухов никому ничего не предъявишь, потому что свадьба, причём только первый день, и все заняты. Просто стечение маловероятных обстоятельств. И стайка перепуганных детей осталась в одиночестве. Мустафа посмотрел вокруг и понял, что Лейлы нет. И мог бы подумать, что её унесли служанки. Мог бы дождаться появления взрослых и сказать им, что Лейлы нет. Мог бы вообще ничего не сделать, и никому бы это не показалось странным, потому что ему всего семь лет. Но что-то в этом маленьком создании заставило его вернуться в горящую комнату, вцепиться в Лейлу и вынести её из огня. Счёт мог идти на секунды. Лейла вполне могла сидеть где-то рядом с полыхающими окнами или подушками, и если бы не Мустафа, она могла бы умереть. Мустафа спас её. И не только её, но и меня, потому что без неё у меня бы не было никакого смысла здесь оставаться. Хочется сказать ему ту же фразу, что часто повторял сериальный султан: проси у меня, что хочешь. Я готова отдать тебе весь мир, но и этого будет мало. Бери целую вселенную. Зачем она мне, если в ней не будет Лейлы?             У Жени перед глазами мелькают картины с Лейлой, сидящей посреди бушующего огня. С Лейлой в страшных ожогах, потому что её слишком поздно вынесли из огня. С Лейлой, о которой никто не вспомнил. И с Мустафой, который выходит из огня с ней на руках. А в голове только: Мустафа, солнце моё, Мустафунечка. Ну вот как тебя можно не любить? Я вот не смогла. Ты был таким маленьким, миленьким, чёрненьким, и однажды подошёл к Махидевран, погладил её по щеке и тихонько сказал: «Не плачь больше, ладно, мамочка? Я никогда не заставлю тебя плакать». А потом, со всей твёрдостью, на какую только может быть способен двенадцатилетний мальчик, ты сказал султану: «Я никому не дам обидеть свою маму». Ты с самого первого появления на экране был самым милым и добрым ребёнком, которого когда-либо показывали в сериале. Даже слишком добрым для мира, в котором жил. Будто крольчонок в волчьей стае. Сразу было понятно, что тебя сожрут и не подавятся. Но когда это случилось, мне показалось, что это был самый жуткий и неожиданный поворот за всю историю сериала. И я не хочу переживать это ещё раз. Но ничего не обещаю, хотя и хочется. Наверное, могу пообещать только, что буду искать и пробовать все возможные способы уберечь своих детей, при которых не нужно тебя убивать. И отдам тебе, что захочешь, пусть хоть весь мир со всем содержимым. Одно условие — не трогай моих детей.             По пути в покои Лейла засыпает у Жени на руках, и Женя ещё около получаса не может её отпустить. Ей опять вспоминается кусок из песни «Хочешь?»: «Пожалуйста, только живи, ты же видишь — я живу тобою». А перед глазами снова огонь. Огонь и Мустафа. Женя целует Лейлу и перекладывает в колыбель. Потом садится рисовать и рисует до самой ночи.             Утром она идёт с рисунками к Синану, чтобы узнать, сможет ли он объяснить как это сделать тем, кто останется вместо него, когда он уедет в поход. Он внимательно смотрит на рисунки, как и всегда задаёт Жене с десяток разных вопросов, и в итоге говорит, что подготовит до отъезда все основные детали, а остальное сделают его подмастерья.             Второй день свадьбы проходит почти так же, как и первый, только вечером всех детей уводят в покои, а Женя идёт к султану, потому что свадьба свадьбой, а вечернюю игру в шашки никто не отменял.             На третий день, под галдёж толпы и звон монет, Хатидже уезжает к своему новоиспечённому мужу. А через день уезжают и сёстры султана, но перед отъездом заходят ещё раз посмотреть на Лейлу. И на этот раз у Жени есть не только подходящие игрушки для детей, но и две картины в подарок Фатьме и Бейхан, хотя и нарисованные ещё прошлым летом, но зато в новых рамках.             Ещё через день Женя идёт к валиде с листом, на котором нарисовано всё то же, что она показывала Синану три дня назад. Это немного больше, чем просто новая игрушка, и Жене кажется, что вполне может начаться скандал, если сделать это без ведома валиде. Но валиде на удивление легко со всем соглашается, и в глубине сада, за деревянными ширмами, начинают строить, как все думают, новый фонтан.             Чем ближе поход, тем больше у султана в глазах безысходности. Однажды вечером он говорит Жене, что отвратительные вещи проще делать, когда он видит в них смысл: даже четверги не кажутся ему такими отвратительными, как раньше, потому что с Женей в них появился смысл. Но вот походы, это и отвратительно, и бессмысленно.             И Женя, сколько не старается, но не может придумать причину, по которой лично ему нужно идти в поход: он сможет защитить свой собственный мирок — с паровозиками, мамой и шахматами по средам — и без походов. А на весь остальной мир ему чихать, даже если это приведёт к куче смертей. Как говорили в каком-то сериале: «В мире каждую минут умирает около сотни человек. Почему бы вам не рыдать по этому поводу?» Где-то постоянно умирают какие-то незнакомые султану люди, и его это нисколько не трогает. С чего ему переживать, если незнакомые люди начнут умирать ближе к нему с географической точки зрения? И, в добавок, общее количество жертв от похода вполне может превысить количество жертв от его отсутствия. Так что для султана в походе действительно нет ни капли смысла. И что-то подсказывает, что он не может рассмотреть смысл в большинстве вещей вокруг не потому что тупой, а потому что они действительно бессмысленные, если посмотреть на них его глазами.             Но сейчас Женю больше волнует сам по себе поход, а не то, как султан на него смотрит. В сериале этот поход показался ей весьма забавным, но сейчас ей как-то не смешно: султан вполне может умереть, причём дважды. Не знаю, было это в реальности или нет, но та «внезапная» атака на флот выглядела странновато. Они явно не смотрели «Игру престолов», раз не ожидали, что местные захотят сжечь корабли, люди на которых вполне возможно хотят их убить. И тот мужик, который захотел убить султана в мечети, тоже не смотрел «Игру престолов», и, видимо, даже в школу не ходил. И всё же, вдруг султана и здесь попытаются убить? Хочется пойти и сказать Ибрагиму: ради всего святого — не води его в мечеть. Хотя, если и поведёт, Сулейман ни за что туда не зайдёт, пока там всё до блеска не вымоют, а значит мужик с кинжалом там не спрячется. Его странности в данном случае действуют как щит. Да и в случае атаки на корабли тоже, потому что он боится воды, утонуть, огня, осколков, внезапных звуков и ещё миллиона других вещей.             Поэтому Женя говорит:             — На ваш флот могут напасть, когда вы меньше всего этого ожидаете, — и этого хватает, чтобы султан сказал Ибрагиму, что поплывёт на расстоянии невидимости от всех остальных галер.             Тридцатого мая снова гул и крики — султан уезжает в поход. А Женя, как и в прошлый раз, переживает, но тогда она больше всего переживала, что султан умрёт раньше, чем успеет сделать ей сына, а сейчас переживает, что на море может начаться шторм и напугать его.             Семнадцатое июня. Женя с Лейлой на руках и Сонай входят в покои Махидевран. Мустафа, сидящий на полу у разложенных вокруг пазл, поднимает глаза и улыбается. Женя улыбается в ответ и говорит:             — У меня есть кое-что для тебя. Пройдёшь посмотреть?             Махидевран слегка настораживается, а Мустафа тут же подбегает к Жене, берет её за руку и говорит:             — Пойдём.             Махидевран и Гюльшах идут за ним. На полпути появляются Дайе и валиде. Все толпой выходят в сад. И там, на месте, которое ещё утром было заставлено ширмами, стоит разноцветная детская площадка. Всё как любят американские мамаши — натуральные материалы, практически всё из дерева и верёвки.             Мустафа стоит на месте и во все глаза смотрит на всё и сразу. Женя отдаёт Лейлу Сонай, подходит ближе к площадке и говорит:             — Это для тебя, Мустафа. Можешь здесь играть. Смотри, это чтобы спускаться, а здесь можно качаться. Иди, я покажу.             Он подходит. Внимательно и слегка недоверчиво смотрит на качели. Потом на Женю. И спрашивает:             — А я не упаду?             — Не бойся. Я не дам тебе упасть.