Над гнездом кукушки
24 мая 2023 г. в 19:52
Лейла спит, собрав возле себя весь свой плюшевый зверинец. А Женя сидит рядом и вертит в руках кусок от деревянного конструктора. Ей так легче думается.
В техническом плане убийство не кажется ей чем-то особо сложным. Но вот в моральном плане это со всех сторон невыносимо. Во-первых потому, что чем сильнее ей не хочется убивать Мустафу, тем сильнее ощущение, что она подставляет этим Юсуфа. Но ещё хуже от мысли, что она вполне готова убить ребёнка, ей просто не хочется убивать конкретно этого ребёнка. И она даже не знает почему. Точнее, не может вспомнить, с чего всё началось и как так вышло, что среди всех персонажей «Великолепного века» её любимым был именно Мустафа. С самой первой серии и до тех пор, пока его не казнили. Она как минимум трижды смотрела «Великолепный век» от корки до корки и ещё раз пять частями. И с каждым новым просмотром её отношение к некоторым персонажам кардинально менялось. Но только не к Мустафе. Он казался идеальным абсолютно во всём. И сейчас Женю как никогда волнует: почему? Просто потому что он в начале был ребёнком? Но в сериале были и другие дети. Как и Мустафа росли и умирали на глазах. Но той привязанности, что к Мустафе, у меня ни к кому из них не было. Мехмед, казалось бы, тоже был маленьким, и тоже черноглазым, но как-то он фоном прошёл, и когда умер — ну умер и умер. Как, в принципе, и весь выводок Хюррем. Может быть, кроме Баязида. Я была без понятия, что с ним случилось в реальности, когда впервые смотрела сериал, поэтому до последнего надеялась, что он каким-то образом сломает систему и выживет. Было почти до слёз обидно, когда его убили. Но, всё же, никто из сериальных детей и рядом не стоял с Мустафой. Может это просто синдром утёнка, когда тот объект, который первым попался на глаза, кажется самым лучшим и правильным, чем все последующие. Не знаю. Но что-то в Мустафе трогало до глубины души и он всегда и во всём казался самым лучшим. Я знала, что в реальности его казнили, но всё равно до последнего верила, что он каким-то чудом выживет. А когда он всё же умер — это был кошмар. На пальцах могу посчитать персонажей, чья смерть вызывала такую же бурю эмоций, как его. И это одна из причин, почему я сейчас здесь, а не в какой-либо другой вселенной. С одной стороны, мне не особо верилось, что всё вокруг реально. Но, с другой, я в своей прошлой жизни успела только умереть, поэтому мне много чего хотелось. Например, сделать что-то важное и поиграть в спасительницу. И среди наиболее подходящих для этого вариантов, вроде «Игры престолов» или «Унесённых ветром», «Великолепный век» казался чем-то самым близким и родным. Может быть потому, что в нём много серий, и кажется, будто ты прожил целую жизнь вместе с персонажами. Или, может быть потому, что я начала его смотреть ещё в детстве с мамой, а потом с подругами, и это не сам сериал, а обстановка, в которой я его смотрела, была родной. Как бы ни было, но я сунулась именно сюда, собираясь каким-то образом сделать так, чтобы все жили долго и счастливо. Фиг знает как конкретно. По ходу разберусь. Хотя, конечно, какие-никакие прикидки у меня были. И даже был пример для подражания — Кёсем-султан. Но не та Кёсем, которая была в реальности, и не та, которую показали в сериале. А та Кёсем, какой я себе её представляла.
Кёсем из сериала Женю не впечатлила. И, вообще, «Империю Кёсем» она смотрела только до того момента, где маленький Мурад стал султаном. И на этом её знакомство с Кёсем могло бы закончиться, но однажды ей на ленте Ютуба попалось видео про маленького Мустафу. Женя рассчитывала увидеть в нём своего любимого Мустафу, но оказалось, что оно о маленьком Мустафе из «Империи Кёсем». Он сидел в темнице и просил каштаны. Женя зачем-то залезла в комментарии. И один из них был примерно таким: «Вообще-то, Мустафа был всего на год младше Ахмеда, и он не сошёл с ума в четырёх стенах, потому что изначально был сумасшедшим». Женя этого не знала и полезла в гугл проверить, зашла на страничку Ахмеда в Википедии, а потом до ночи читала кучу разных статей о Кёсем. И в итоге у неё сложилась вполне ясная картина того, что, как и почему происходило с законом Фатиха.
Корень всех бед был в том, что османы, ещё до того, как появился Осман и они стали османами, не заморачивались насчёт завещаний и наследства, потому что когда умирал кто-то из мужчин в семье, всё, что у него было, делилось между всеми остальными членами семьи мужского пола. И в этом был какой-никакой смысл: наследство отца переходило не только к старшему сыну, а и ко всем остальным, поэтому младшие сыны османов вряд ли сбивались в стаи и становились наёмными убийца мы, как в «Игре престолов». Но вот когда у османов появился Осман и вместе с ним государство, на уровне делёжки власти этот древний обычай оказался полнейшим провалом. Трон не дедушкин огород и стадо баранов, которые можно либо поделить, либо пользоваться всей семьёй. Невозможно спокойно править, когда у каждого твоего брата, сына, племянника и двоюродного внука есть точно такие же права на трон, как и у тебя самого. Быть правителем и так опасно, а быть правителем османов — это каждую секунду ждать, что кто-то из твоих родственников соберёт армию и прискачет к тебе, чтобы отбить у тебя трон. И это так часто случалось, что как результат возник закон Фатиха, по которому каждый новый султан мог прикончить всех мужчин династии, кроме собственных детей. И, по классике, этот закон поддержали все улемы, муфтии и прочие знатоки религии. Просто потому что у религии всегда так: держать рабов, убивать и воевать вроде как плохо, но если кому-то важному очень хочется, то хорошо. Любая религия всегда прогибалась под обстоятельства, откапывая в одной и той же книге всё новые и новые смыслы. И ислам не исключение. В Коране нашли строчки, оправдывающие закон Фатиха: «смута и мятеж хуже убийства». Потом, в этом же Коране, нашли что-то ещё, оправдывающее пару десятков священных войн, геноцид и повсеместный терроризм. Потом, с помощью всё того же Корана, это всё запретили, а потом снова частично разрешили. Классика. Прям как у христиан с отношением к абортам: можно, нельзя, можно, снова нельзя, внезапно можно, всё ещё можно, снова нельзя, и снова внезапно можно. Библия такая непостоянная. А в случае закона Фатиха всё было ещё проще: ни древний обычай делить всё на всех, ни всё из него вытекающее, никогда не было прописано в Коране и не считалось законом Аллаха. Коран просто использовали в классическом для религиозных стран «если бог за нас, то кто против нас?».
С тех пор все из османов, кто дорывался до трона, первым делом убивали всех своих братьев и их сыновей. И в повально религиозной стране считалось, что на всё воля Аллаха: если какой-то из шехзаде сел на трон, то это Аллах так решил, не иначе. А эта вечная формулировка из сериала «на трон сядет самый достойный» больше походила на попытки более современных людей как-то объяснить происходящее, потому что в реальности борьба за трон напоминала гонку сперматозоидов, которой на самом деле нет. Сперматозоиды не гоняются друг с другом, они просто плывут в совершенно одинаковом темпе, и в яйцеклетку попадает не самый правильный, а тот которому повезло. Он просто оказался в нужном месте в нужное время, не более того. Сотни намного лучших вариантов могли потеряться по дороге или опоздать на несколько секунд.
И всё же, до правления второго Селима, у шехзаде были не только равные права, но и относительно равные возможности: они все с подросткового возраста уезжали в санджаки и учились править, ездили в походы, могли проявить себя перед народом и янычарами. Возможность стать «самым достойным» и выжить была у всех братьев, что вроде бы как относительно честно. Если только не вспоминать, что вместе с шехзаде казнили и их сыновей, которых тоже называли шехзаде. И вот у этих, зачастую маленьких мальчиков, не было никаких шансов стать «самыми достойными», как и вообще на что-либо повлиять. Их убивали просто за компанию с отцом: раз отец не достоин занять трон, значит и детишки автоматом бракованные. Видимо, это османы изобрели фразу «от осинки не родятся апельсинки». И вот за этих детей Жене всегда было обиднее всего. О них мало кто вспоминал, все вечно спорили только о братьях: сами виноваты, нет, не виноваты. Да пусть они виноваты хоть во всех смертных грехах. Кто-нибудь объяснит, в чём виноваты их дети? Но это всегда был риторический вопрос. Дети были совершенно ни в чём не виноваты. Виновата была крайне идиотская система престолонаследия. И самое печальное, что основной массой её жертв были маленькие мальчики и парни в возрасте около двадцати лет. Шестилетних, трёхлетних, восьмимесячных младенцев — убивали всех, потому что у них всех были равные с султаном права на трон.
Но если до рыжего Селима схема выбора наследника хоть сколько-то пыталась быть честной, пусть и не к детям шехзаде, то начиная с Селима она стала просто до абсурда бессмысленной. Из всех сыновей Селима, которых было около десяти штук, в санджак уехал только старший Мурад, а остальные жили во дворце, просто как перестраховка, на случай, если старший по каким-то причинам умрёт. Классическая монархия, с тем небольшим отличием, что старший брат убивал всех младших, как только садился на трон. Мурад убил пять или шесть братьев, потому что остальные уже были мертвы. Мехмед, старший сын Мурада, побил все рекорды и казнил сразу девятнадцать братьев. А потом и сына, который стал слишком популярным среди янычар. Если бы янычары успели посадить его на трон, для Мехмеда это означало бы гарантированную смерть, поэтому он решил избавиться от сына, пока сын не избавился от него. Однажды его прадед Сулейман сделал то же самое. А позже это же повторит и его внук Осман, только он казнит брата. Но как бы грустно всё это ни было, они все просто хотели выжить. И у этой задачи было всего одно верное решение. Поэтому попытки применять к этим людям привычные термины вроде «хороший» и «плохой» казались Жене крайне странной идеей.
После того как Мехмед казнил своего старшего сына, с очень оригинальным именем Махмуд, из наследников у него осталось ещё два мальчика: тринадцатилетний Ахмед и двенадцатилетний, заметно сумасшедший Мустафа. Через полгода, когда Мехмед умер, на трон сел всё ещё тринадцатилетний Ахмед. Но так как у него не было сына, казнить Мустафу было остро противопоказано, потому что, случись что-то с Ахмедом до того, как он оставит потомство мужского пола, османская династия попросту вымрет. Поэтому тринадцатилетнему мальчику тут же подсунули тринадцатилетнюю девочку. Чуть позже нашли ещё одну девочку, примерно того же возраста, и обе девочки одна за другой родили по мальчику. Возможно, была ещё и третья девочка, которая тоже родила мальчика. Но в существовании сумасшедшего Мустафы всё ещё был смысл, потому что младенцы нередко умирали. И только через пару лет, когда дети слегка подросли, а Кёсем, спустя пару девочек, родила ещё одного мальчика, острой надобности оставлять Мустафу в живых уже не было. Это наоборот было очень опасно. И будь Кёсем похожа на Хюррем, она бы уговорила Ахмеда казнить Мустафу, а потом и старшего из сыновей. Но Кёсем наоборот уговаривала его не трогать брата. Ведь если брат султана останется жив, это перевернёт с ног на голову всю привычную схему престолонаследия, и, возможно, спасёт всех детей Ахмеда. И пускай всё вышло далеко не так радужно, как хотелось бы, Кёсем хотя бы попыталась.
И вот тогда, после прочтения кучи статей о Кёсем, Жене начало казаться, что история османов могла бы выглядеть как-нибудь иначе, будь Хюррем другим человеком. Но она была кем была. И даже не пыталась ничего изменить. В истории сохранилась даже импотенция её внука Мурада. Вряд ли бы из этой же истории могли напрочь стереться все попытки Хюррем сделать что-то с законом Фатиха. Поэтому Жене временами казалось, что Хюррем была не больше чем самой известной куртизанкой в истории Турции. И люди не зря шутят, что она как Павлик Морозов: все спорят, правильно он сделал или нет, хотя на самом деле он не сделал ничего. Но, опять же, реальную Хюррем оправдывала реальность. И «Симпсоны», которые однажды пошутили, что «у женщин того времени была всего одна возможность действовать — через своего безмозглого мужа». А вот сериальная Хюррем, даже не выходя за рамки реальных событий, могла бы хоть что-нибудь, но сделать. Как минимум для своих детей. Например, если бы они выросли под тореттовским лозунгом «нет ничего важнее семьи», вот прям до фанатизма: живём вместе, правим вместе, умираем тоже вместе, — было бы действительно неожиданно, если бы они стали друг друга убивать. И переход Джихангира на сторону Мустафы действительно бы выглядел как предательство. А вот по сериалу родная семья ничего ему не обещала, и только Мустафа дал ему пусть призрачную, но надежду на выживание, так что для Джихангира это был единственный логичный выход.
Но сейчас Женю больше волновало то, что можно сделать, когда ты живёшь в искусственном мире и тебя не загоняют в рамки реальных событий.
У неё периодически проскакивали вопросы вроде: кто это всё вообще устроил? Люди будущего? Рик и Морти? Лучше не задумываться, иначе взорвётся мозг. Да, в принципе, и пофигу. Главное, что это сериал. А сериал был очень далёким от реальности. Со своим собственным вариантом мировой истории, своей географией и даже своими законами физики. Меня всегда удивляли аргументы относительно сериала, которые начинались с чего-то в стиле «а вот в реальности...» Да какая разница что там было в реальности? Сериал и реальность — это две абсолютно разные истории, об абсолютно разных людях. Если и сравнивать реальность с сериалом, то либо из интереса, либо шутки ради. А вот серьёз придираться к сериалу можно только из-за его внутренних косяков. Потому что все условности, упрощения, сглаживания углов и допущения сценаристов стали для сериального мира реальным положением вещей. А в моём случае, как и предупреждали в соглашении, к этому миру, по дикой случайности, примешалась ещё одна история. А может и не одна. Но, в любом случае, я ни одну из них не знаю. Может, это какая-то реальная история жизни сумасшедшего учёного, или что-то художественное, где у как минимум одного персонажа клинические беды с башкой. А, к примеру, Хатидже, — это прям очевидно не Хатидже из «Великолепного века», а какой-то другой человек из какой-то другой истории. И, может быть, её исчезновение как-то связано с каноном её мира. А ещё может быть, что этот второй канон или помесь кучи канонов тоже каким-то образом влияют на происходящее. Или ни один из канонов не влияет ни на что. Но, в любом случае, от реальной реальности в этом мире мало что осталось. Сам по себе «Великолепный век», как говорил один небезызвестный чувак, похож на натягивание совы на глобус, где глобус — это реальные исторические события шестнадцатого века, а сова — современные взгляды, другие характеры и далёкие от реальных условия существования. А этот мир похож на глобус под двойным или даже тройным слоем сов. И это может быть реальным шансом что-то изменить. Может быть хоть здесь это выйдет лучше, чем в реальности.
За окном уже глубокая ночь, а Женя всё ещё сидит рядом со спящими Лейлой и Юсуфом. Задача не рожать больше детей кажется самой выполнимой из всех, что ей хочется себе поставить, потому что Сулейман, к счастью, никого на свете не любит так сильно, как самого себя. И если получится никого не родить, то уберечь одного шехзаде будет объективно проще, чем целую кучу: нужно будет просто перебить всех лишних, и тогда на троне обязательно окажется Юсуф, просто потому что больше некому — техническая победа. Хотя я и не уверена, что у меня это выйдет. Но мне всё равно хочется перед этим побороться не только за своего Юсуфа, но и за всех остальных шехзаде. Точнее, не за всех, а только за Мустафу. Просто выживут либо все, либо только Юсуф. Поэтому, если выйдет уберечь Мустафу, то автоматом и всех остальных. Я понимаю, конечно, что затея крайне рискованная, но всё равно хочу пробовать. Даже понимая, что я, вполне возможно, когда-нибудь буду рвать на себе волосы, жалея об этом выборе. И понимая каким кошмаром всё может обернуться, если ничего не выйдет. И какой кошмар может начаться, если всё выйдет. Но я хотя бы буду знать, что попыталась. Как сказал один мужик из фильма «Пролетая над гнездом кукушки»: «я хотя бы попытался». Умирать не так страшно, если ты знаешь, что попытался спастись. И пережить смерть Мустафы, может быть, будет проще, если я буду знать, что хотя бы пыталась его уберечь.
Как конкретно это сделать идеи у Жени есть, но они кажутся либо самоубийственными, либо слишком безумными, чтобы привести к чему-то положительному. Поэтому пока что она надеется только на Сулеймана: он гений, вот пусть и придумает, как сделать так, чтобы все жили долго и счастливо. Пускай он и слегка тронутый гений, но он может когда хочет. Поэтому сможет решить любую задачу, ему нужно только дать повод её решать. Например, если в нём поселится мысль о том, что быть султаном необязательно, есть шанс, что он сможет развить её во что-то полезное. Поэтому нужно засунуть в него мысль, что править должен не он, а Мустафа. Хотя, конечно, всё это может закончиться чем-то в стиле «заставь дурака богу молиться». И всё же, стоит попробовать.
Для этого Женя выжидает момент, когда Сулейман снова начнёт жаловаться на пятницы. И ждать приходиться недолго — всего-то до утра следующей пятницы.
В пятницу Женя снова в султанских покоях, снова слушает поток жалоб. На этот раз даже не на саму мечеть, а на то, что по пути в неё летают птицы. Но вариант жалобы не особо важен, поэтому Женя отвечает:
— Я знаю, как сделать так, чтобы вам больше не нужно было ходить в мечеть.
Сулейман только тихонько хмыкает, и спустя пару секунд добавляет:
— Не может быть. Даже я не смог ничего сделать. А я намного умнее тебя.
Женя думает: «надеюсь». И говорит:
— Ваш сын, Мустафа. Когда он станет немного старше, он будет править вместо вас. И вам больше никогда не придётся ходить в мечеть.