Внезапные каникулы
16 сентября 2023 г. в 15:00
Ноябрь 1526-го. На улице моросит дождь. А Женя смотрит в окно на лысые деревья и прокручивает в голове вопрос из какой-то книги, которую читала в детстве: что за люди встречались тебе по жизни, раз ты считаешь меня ангелом?
К чему был тот апрельский разговор о детях она узнала буквально на следующий день, когда Сулейман сказал, что Нардан заболела и четверги отменяются. Но его это нисколько не обрадовало, потому что он переживал, что успел от неё заразиться, хотя и понятия не имел, чем конкретно она заболела. А Женя переживала, что Джихангир и внезапно сломавшаяся после его рождения Нардан — не просто случайное совпадение, а очередная попытка вселенной соответствовать канону. Но её от этих мрачных мыслей отвлекал Сулейман, принимавший каждое пятнышко на теле за бубонную чуму, и дети, которых она возила гулять.
Уговорить Сулеймана поехать с ней у неё не вышло: там змеи, мошки, ветер, вода и бабочки — жуткие летающие черви. Но отпускать её он согласился, хотя и раз в неделю. А валиде согласилась на эту затею ещё осенью, когда Лейла показывала ей рисунки из похода. Только, соглашаясь во второй раз, добавила, чтобы Женя брала с собой ещё и Ахмеда. Поэтому гулять та ездила с тем же набором детей, что был у Хюррем: старший мальчик, девочка, и ещё три мальчика поменьше, один из которых светловолосый.
В первый день они были на поляне у речки Алибей. Мустафа, Лейла и Мехмед пускали кораблики, бегали с воздушными змеями, играли в догонялки и прятки. А Юсуф, с горящими от восторга глазами, носился с места на место, лез руками в воду, наблюдал за лягушками, щупал стволы деревьев и собирал в ладошку всякую дребедень, вроде камней и ракушек.
На следующее утро после той поездки он снова заговорил. Бершан вела его в сад, но он больше туда не хотел и рвался в ту сторону, где их вчера ждали кареты. Слушать Бершан он тоже не хотел, только вырывался и мычал, а потом, как когда-то с «дай», из него вдруг вырвалось:
— Хочу! — его второе первое слово после «дай!»
Бершан уговорила его добавить к «хочу» ещё пару слов и он вбежал к Жене в покои со словами:
— Мама, хочу к речке!
Все начали его обнимать и просить сказать что-то ещё, а он недоверчиво косился на Бершан, словно та его кинула и никакой речки не будет. Но в итоге его всё же отпустили куда он хотел. А вот на следующее утро его «хочу» не сработало и пришлось ждать следующей недели. Но и на следующей неделе к речке он не попал, потому что все поехали в чей-то стоящий на отшибе сельский домик. Хозяев там не было, только евнухи и куча домашних животных. И в тот раз не Юсуф, а Лейла, задыхаясь от восторга, металась с места на место и рассматривала всё вокруг. Остальным детям тоже было интересно, но вне себя от счастья была только Лейла.
Жене давно хотелось завести ей какого-нибудь зверька, но от кошек много шерсти, а остальных домашних животных ещё не изобрели. Хотя, для вселенной «Великолепного века» это не было помехой. Как в случае с волнистыми попугайчиками, один из которых жил исключительно в Австралии, которую открыли через сто лет после встречи Сулеймана и Хюррем, а второй и вообще появился только триста пятьдесят лет спустя. Хотя, учитывая все остальные расхождения с реальной историей, можно было предположить, что во вселенной сериала Австралию уже давно открыли. Но, в любом случае, попугаи Женю тоже не устраивали, и единственным вариантом к которому она пришла, было что-то вроде мини-зоопарка. Валиде, послушав полный восторга рассказ Лейлы о животных, без проблем согласилась. И всё было готово меньше чем через две недели: в саду построили пять деревянных домиков с загонами и заселили в них утку, курицу, овцу, козу и даже зайчиху. У всех из них было недавно родившееся потомство, и первую неделю дети от него практически не отлипали.
Жене почему-то казалось, что если Юсуф заговорит, то сразу на уровне других детей своего возраста. Но прошёл почти месяц, а он пользовался максимум парой десятков слов: хочу, не хочу, хочу ещё, хочу сейчас. Что-то другое он мог сказать исключительно когда его просили: скажи бабушке «доброе утро», ответь папе, что дела у тебя хорошо, расскажи бабушке, что ты сегодня видел. Но сам он пользовался, в основном, только «хочу» и «не хочу», а ещё чаще просто молчал, словно не видя в разговорах никакого практического смысла. Во-первых, потому что его и без слов все отлично понимали. А во-вторых, когда он говорил «хочу» или «не хочу», его будто не слышали. И в то время, как другие дети до истерики повторяли бы «хочу», пытаясь добиться своего, Юсуф зачастую просто замолкал.
Нардан тем временем всё ещё болела, но никто точно не знал чем конкретно. Было известно только то, что ей максимально хреново. Но это было не заразно, раз никто больше не заболел, поэтому Сулейман успокоился и начал выглядеть как школьник у которого внезапно начались каникулы. Но ненадолго, потому что начался рамадан. Первый, в котором Жене нужно было участвовать. А вот Сулейману нужно было пережить всего три с половиной праздничных дня.
Первый праздник был первым днём рамадана. Женя вскочила в четыре утра, разбудила Сулеймана, сходила с ним к валиде и провела его на первую молитву. Но было видно, что ему это мало — он хотел, чтобы Женя поехала с ним, потому что снаружи в это время года было как никогда страшно: на пути к мечети толпилось аномально много людей и повсюду горели разные огни и лампы. А при предыдущих султанах перед началом молитвы ещё и палили из пушек, а после окончания взрывали фейерверки, но валиде согласилась это отменить.
Сразу после молитвы Сулейман снова позвал Женю к себе и не отпускал ни на минуту, даже когда ел. По правилам, те, кому можно есть во время рамадана, не должны делать это на глазах у тех, кому нельзя. Поэтому служанок Сулейман выгнал, но вот Женю нет. Сказал:
— Тебе не нужно уходить, можешь есть со мной. Мама разрешила, — но не уточнил с чего вдруг.
В тот первый день Сулейману пришлось ещё четыре раза смотаться в мечеть на шесть молитв, предпоследняя из которых длилась почти час. И в добавок пережить праздничный ужин, на котором зачем-то был даже двухлетний Ахмед, уже через три минуты начавший орать на весь гарем.
Но на следующий день Сулеймана больше никто не будил в четыре утра и не заставлял молиться. Всё, что от него требовалось на протяжении рамадана — ездить в мечеть по понедельникам и пятницам. А вот Женя каждый день вставала около пяти утра, ходила на все пять, а иногда и семь молитв, ничего не пила и не ела, пока была с валиде или в своих покоях. Но в покоях Сулеймана, где она бывала не реже раза в день, могла забивать на пост. И ей уже через пару дней стало казаться, что не только валиде, но и весь гарем об этом в курсе. Но никто ни слова ей не сказал по этому поводу. Да и, в принципе, для мусульман в нарушении поста не было ничего особо страшного, потому что за это можно откупиться делая пожертвования.
Весь месяц, когда Сулейману приносили завтрак, обед или ужин, он выгонял всех служанок за дверь и оставался наедине с Женей, чтобы, как и в предыдущий рамадан, издеваться над религией. И Жене иногда казалось, что это занятие очень гармонично вписывается в канон сериала, потому что «Великолепный век» тоже любил шутить по поводу религий. Больше всего относительно Хюррем, которая по сюжету была семнадцатилетней дочкой православного священника. При таком раскладе даже её гулянки с Лукой выглядели странновато. Но вот когда эта православная девочка-дочка священника, сжимающая в руке крестик, добровольно захотела добиваться секса с незнакомым ей мужиком-мусульманином — это выглядело как чья-то очень злая шутка над православием. А когда эта девочка станцевала по заказу и без намёка на негативные эмоции переспала с мужиком, которого дважды видела, складывалось ощущение, что её вырвали не из православной семьи, а из школы эскорт-услуг. Ну а когда она, проведя всего три дня рядом с Сулейманом, решила окончательно наплевать на всё то, во что всю свою жизнь свято верила, и добровольно принять ислам — это уже походило на завязку для чёрной комедии. Хотя, когда-то Женя пыталась объяснить себе все эти дикие странности не косяком в сценарии, а тем, что Хюррем просто притворяется: у неё на глазах убили всю семью, её саму похитили, а боженька ничего не сделал. Поэтому она больше никому не верит и надеется только на себя, и когда попадает во дворец, ей уже глубоко плевать, верующей в кого притворяться: Аллах, Будда, Вишну — одинаково. Налетят индусы или рептилоиды с Нибиру — она притворится, что и в их религию всей душой верит. И Сулеймана она не любит ни капли, просто использует. Появится кто-то, кого любить выгоднее — она перепрыгнет на него. И детей она рожает чисто ради собственной выгоды, поэтому ей на них и плевать, а на тех, которые ей невыгодны, вроде девочек, ей плевать ещё больше.
В какой-то из просмотров «Великолепного века» Женя всеми силами пыталась увидеть в Хюррем кого-то вроде Маргари из «Игры престолов», которую идеально описывали слова «Ты просто умопомрачительно двулична. Ты не двойной агент, ты тройная дрянь. В тебе есть хоть что-то настоящее?» Только с лёгкой примесью кого-то вроде Кейтилин, в том плане, что с годами Хюррем привязалась и к Сулейману, и к детям, и её начало напрягать существование Мустафы и закона Фатиха. Но, увы, сериал настаивал, что Хюррем приехала во дворец православной, а потом за три дня по уши влюбилась в Сулеймана, забила на свою веру, добровольно приняла ислам и всю оставшуюся жизнь была истинно верующей мусульманкой. Но тут сценаристов можно было понять: люди любят сказки про любовь и не любят думать.
Женя почти весь рамадан провела на балконе с Сулейманом. Они играли там, ели, смеялись, запускали самолётики. Вечером она рассказывала Сулейману связанные со звёздами истории, смотрела вместе с ним в телескоп или вытаскивала его в сад посидеть на качелях. А когда он засыпал, легонько его целовала. Раньше было страшно, но после похода, в котором он разрешил ей себя поцеловать, она начала целовать его почти каждый вечер. Иногда в лоб, иногда в макушку, иногда в висок. Но всегда очень осторожно, чтобы не разбудить. И всё, чего ей ещё хотелось, это возможности прижаться к нему и обнять. Ей всегда казалось, что обнять кого-то и прижаться к кому-то — это два в корне разных желания. И с Сулейманом ей хотелось и того, и другого. А о таких вещах как французский поцелуй или секс с ним даже думать было противно. Ровно настолько, насколько это было противно самому Сулейману, пусть и по совершенно другим причинам. Но они с ним каждой клеточкой своего тела друг друга не хотели и это чувство связывало куда прочнее любого интима. Поэтому Жене не нравилась даже мысль о том, что когда-нибудь её с Сулейманом поехавшие отношения превратят в очередную сказку про любофь.
В конце июня Сулейман закончил изобретать микроскоп. Он давно понял, как конкретно его сделать, но его долго не устраивало качество, потому что он хотел быть первым, кто увидит бактерии, о которых остальные учёные только догадывались. И когда у него получилось, Женя стала первой, кому он это показал. Но она уже видела всё это на уроках биологии, поэтому видеть сияющего от счастья Сулеймана ей понравилось куда больше.
Мехмеду исполнилось четыре, Мустафе одиннадцать, и на двадцать седьмой день рамадана начался ещё один праздник — Лейлят аль-Кадр, самая важная ночь в году. Сулеймана в честь этого около полуночи забрали в мечеть, по пути в которую устроили что-то вроде парада. Улица снова была в самых разных огнях, лампах, фонарях и толпах людей, а когда Сулейман выехал из дворца послышались пушечные залпы, а потом и взрывы фейерверков. И Женя наконец поняла, чем конкретно он заплатил за возможность не выпускать её из своих покоев.
В последний день рамадана прошёл ещё один праздник и к двенадцатому июля все вернулись к привычной жизни. Все, кроме Нардан, которой ничуть не полегчало, а стало ещё хуже. Но всем было на это плевать. К ней, конечно, заходили лекарши, но в остальном никто о ней не вспоминал, не молился за неё и не переживал, что она может умереть. Даже валиде было плевать. Но это было неудивительно: у неё шестеро как минимум внешне здоровых внуков. Вряд ли кто-то или что-то могло всех их убить и оставить империю без наследника. Но даже если ей мало, то ей ничего не мешало спокойно подождать пока Нардан выздоровеет или умрёт, и уже потом продолжить производство новых внуков.
Лейла к концу рамадана всё ещё вертелась вокруг уже заметно подросших животных, а Бершан к тому времени научила Юсуфа стрелять из лука. Изначально она просто пыталась отвлечь его чем-нибудь от мира за стенами сада, но Юсуфу понравилось и он не бросил это занятие. Женя часто заставала его с луком и стрелами, и часто видела как Бершан сидит с ним где-нибудь в закоулке и что-то рассказывает, показывая то на небо, то на деревья, а Юсуф слушает её приоткрыв рот и молча кивает.
Прошло две недели, и под конец июля в гареме начался небывалый переполох: служанки носились от покоев Нардан к валиде, которая чуть ли не с пеной рта на них орала. Женя первым делом подумала, что Нардан умерла. Но к вечеру выяснилось, что нет. Нардан не умерла. Всё намного хуже — она беременна.