Вторая попытка
23 мая 2024 г. в 17:28
Рамадан закончился, янычары уехали, свадьба прошла, и осталось только отправить Мустафу в Манису. По случаю чего должны были пройти парад, праздник и церемония, на которой будут не только свои. Поэтому валиде уже предупредила Сулеймана, чтобы он не вздумал корёжиться, когда ему будут целовать руку. А Женя, вечером, накануне праздника, зависла рядом с сундуком сокровищ, где, помимо вещей Лейлы, были ещё и вещи Мустафы: его игрушки, рисунки, поделки, пара молочных зубов и любимая Женина вещь — отпечаток его семилетней ладошки на солёном тесте. Женя точно помнила день, когда они с Мустафой его сделали. И день, когда у него выпал первый молочный зуб. И первую игрушку, которую она ему сделала. И их первую встречу, первый разговор и первое объятие. Поэтому у Жени было ощущение, будто ей нужно оторвать от себя что-то родное. Словно Мустафа её птенчик и завтра он улетит из гнезда.
Неделю спустя, после отъезда Мустафы, следом за которыми уехала Фатьма, уезжают Айше с Абдулазимом и увозят с собой Сабахат. А на улице тем временем лето. Сулейман продолжает залипать над двигателем, время от времени в саду, потому что, после того случая с ожогом, боится проводить эксперименты в относительно небольшом замкнутом пространстве. А основная масса детей ездит гулять. Но вот Юсуф всё чаще отказывается, предпочитая сидеть в саду и ковырять деревяшки. Выглядит он при этом если не грустно, то как минимум очень задумчиво. И Женя прекрасно понимает, чего он хочет, но без понятия, как ему это обеспечить. Если отпустить его на свободу, нет никакой гарантии, что она окажется такой радужной, как хочется Юсуфу. А пока он наследник престола, его вряд ли когда-нибудь отпустят дальше, чем на охоту. И даже если он официально откажется от трона, то всё равно останется частью династии и этот факт не даст ему жить так, как он хочет. Хотя, никаких твёрдых планов относительно того, какой конкретно будет жизнь запасных наследников, пока что нет. Но до пятнадцати лет, пока их нельзя ни казнить, ни женить, далеко от столицы их никто не отпустит. А потом они, скорее всего, разъедутся по санджакам, которые будут слегка отличаться от тех, что были раньше. Привычным санджаком, наверное, останется только Маниса, куда, в возрасте пятнадцати лет, будет уезжать старший сын султана. Но стать султаном, в случае чего, он сможет и до пятнадцати лет, как минимум формально, потому что править за него будут либо чиновники, либо старшие родственники, и всё это будет провоцировать нешуточные страсти. А вот остальные наследники в пятнадцать лет будут получать под своё управление разные клочки земли, где у них не будет личных гаремов, но будет право, как и положено по исламу, заводить четырёх жён. И, скорее всего, со временем власть в таких санджаках станет наследственной и будет переходить от отца к старшему сыну. Младшие сыновья будут получать должности чуть помельче, и они тоже могут стать наследственными. А дочки будут выходить за крупных чиновников и других важных людей. И в результате возникнет совершенно новый слой населения под названием аристократия, которого в Османской империи на данный момент почти что нет.
Но всё это не больше чем теория. И, в любом случае, Юсуфу от этого ничуть не легче, потому что ему без разницы в каком конкретно дворце его будут держать. В чём он до жути похож на Хатидже, с которой происходит ровно то же самое. Бежать для неё уже не вариант, потому что и возраст, и не с кем, но и годами бесцельно слоняться по дворцу ей не хочется. А всё то, что ей способна предложить жизнь султанши, её нисколько не интересует. Как и просто в принципе обычная будничная жизнь. Хатидже пыталась ею жить, и пыталась, если не полюбить её, то хотя бы с ней смириться. И даже попробовала быть матерью, но и с этим не срослось. По ряду причин, начиная с того, что она нисколько не хотела ребёнка. Её могло пугать, что он окажется девочкой, которую могут вернуть во дворец, где ей будет всё нельзя. Или что он получится похожим на Сулеймана мальчиком. И, в принципе, она могла не испытывать восторга от постоянно вопящих существ любого пола. Поэтому и не хотела никого рожать, но всё же родила, просто потому что не смогла от него избавиться. И стала ещё одним доказательством, что «родишь — полюбишь» и «когда ребёнок твой — всё совершенно по-другому», скорее исключение, чем правило. Саад буквально с первых секунд жизни начал раздражать её своим постоянным ором, поэтому она была не против, чтобы Ибрагим увёз его за тысячу километров, только бы этого не слышать. Но в итоге тоже уехала, и через год, когда она вернулась в Стамбул, ей было до жути скучно и она от нечего делать стала возиться с Саадом. Носила его на руках, говорила с ним и играла, а он всё больше и больше лип к Ибрагиму. Хатидже это одновременно и обижало, и удивляло, и заставляло гадать, что же она делает не так. Но чтобы она не делала и сколько бы не старалась, а Саад всё равно предпочитал папу. И Хатидже это начало бесить. А Жене вся эта ситуация напоминала прочитанную лет пятнадцать назад книгу о матери, которая всем сердцем и душой не хотела рожать своего сына. Но после рождения носила его на руках, играла с ним, говорила, обнимала и целовала, вот только никогда искренне не хотела этого делать. И слишком много лет спустя ей показалось, что сын сразу это почувствовал, буквально с момента рождения, и продолжал это чувствовать на протяжении всей жизни. Что он и сам подтвердил, когда, спустя семнадцать лет, сидя в тюрьме для малолеток и поглаживая шрам от когда-то давно сломанной руки, спросил у матери: «Помнишь? Это был твой самый честный поступок». Поэтому только он и имел для него значение, в то время как все те тысячи фальшивых объятий и поцелуев были для него ничем. И вывод о своей матери он сделал основываясь только на том, что между ними было по-честному, поэтому и съехал от неё в тюрьму. Хотя, будь он достаточно наивным или тупым, чтобы не распознать фальшь, он бы считал свою мать вполне хорошей. Но с тупыми детьми везёт не всем. И Саад как раз таким и оказался — недостаточно тупым, чтобы принять заботу Хатидже за чистую монету. Что применимо и к Юсуфу, который точно знает, что мама никогда и ни в чём с ним не фальшивила.
Жене, в целом, кажется, что все дети Сулеймана, включая Ахмеда, получились как минимум не тупыми. Но самыми умными, на её взгляд, вышли Юсуф и Касым.
Касыму уже шесть с половиной лет и его сложно везде таскать на руках. Поэтому валиде, ещё весной, разрешила ему обзавестись костылями и подобием инвалидной коляски, представляющей собой деревянное кресло с такими же деревянными колёсами, в котором Касыма катают служанки или евнухи. А на костылях он может ходить самостоятельно, но недолго и нечасто, потому что ему это очень трудно даётся. Поэтому Женя уже третий месяц, методом проб и ошибок, пытается соорудить что-то вроде ортезов, как у Форреста Гампа, чтобы Касыму, пусть и немного, но стало проще ходить.
А его с валиде отношения тем временем практически не изменились, и Жене всё чаще кажется, что они вряд ли изменятся, сколько бы они не продлились, потому что Касым понимает, чего валиде от него хочет и старается этому соответствовать. И даже когда от них слышно:
— Ещё одно слово и я ухожу.
— Ну и уходи, — это не ссоры, а милые любовные перепалки.
Валиде это нравится, поэтому она и убеждала Касыма, что весь мир вертится только вокруг него одного. Но это не значит, что она готова приходить в восторг от любых его каприз. Что Касым прекрасно понимает, потому что он, как и Сулейман, очень умный ребёнок.
В безусловную любовь Женя не верит, и, вообще, она даже чисто теоретически кажется ей невозможной, потому что у любых отношений есть условия. И Сулейман, будучи очень умным ребёнком, быстро это понял. Поэтому и пришёл к выводу, что мама до безумия его любит, потому что он маленький капризный ребёнок. А её безумная любовь — это то единственное, что спасает его от Селима. Поэтому оставаться маленьким капризным ребёнком было для него самым логичным выходом. Да и, помимо вопроса жизни и смерти, это было весьма удобно, потому что так он мог заниматься исключительно тем, что ему интересно, оставив всё остальное маме. Версия, конечно, не очень, и с ней многое не сходится, но, всё же, на какой процент это вполне может быть правдой.
Двенадцатого августа Хасану, которого Женя привыкла называть Леончиком, по второму кругу исполняется восемь. Он делает успехи в области живописи, а Женя, наблюдая за его прогрессом, часто представляет себе маленького Леонардо да Винчи, который однажды точно так же сидел за своими первыми картинами. И ей временами вспоминается, как она когда-то, ещё до рождения Лейлы, в шутку представляла, что у них с Сулейманом — гениального изобретателя и художницы — должен получиться именно такой человек, как Леонардо. И теперь с грустью улыбается, представляя, как всё могло бы повернуться, если бы у неё вместо Юсуфа действительно получился кто-то вроде Леонардо, которого она смогла бы не просто любить, а до безумия обожать.
Остальных детей, младше Юсуфа, Жене после окончания похода стало не так страшно любить. Но назвать их своими зайчиками она всё равно почему-то не может, поэтому называет их «мои кнопики». Чаще всего близнецов, которых любит больше остальных. И иногда в шутку задумывается, что если бы ей, неважно куда, но разрешили взять с собой только одного из пяти кукушат, она бы взяла Ахмеда или Касыма. Потому что близнецов она любит именно за то, что они близнецы — два неугомонных, настойчивых, весёлых и ласковых клона Сулеймана, которых она называет Осиком и Босиком и регулярно хочет придушить.
Под конец августа почти все дети, кроме Ахмеда и Касыма, начинают собираться к Мустафе, где планируют провести пару недель. И Женя тоже едет с ними, но только туда и обратно, что займёт больше недели, поэтому Сулейман согласился на это только в обмен на две недели, в течение которых Женя не будет ни на секунду от него отлипать.
В начале сентября, оказавшись в Манисе и обняв Мустафу, вся толпа идёт в сад. А потом Мустафа уводит детей во дворец, и Махидевран с Женей остаются один на один, понятия не имея, что друг другу сказать. У Махидевран уже очень давно закончились какие-либо слова. И, всё же, Жене кажется, что той есть что рассказать, но она боится это делать. Поэтому рассказывает то, о чём говорить неопасно, и Женя узнаёт, что причиной, по которой она попала в султанские покои, была Махидевран. Но особым открытием это для неё не становиться, потому что она и так была в этом почти что уверена, давно собрав историю жизни Махидевран в одну цельную картину. Но теперь, с новыми подробностями, она стала выглядеть куда красочнее.
Махидевран появилась в гареме, когда ей было около пятнадцати, а Сулейману двенадцать. Примерно через полгода или год стала служанкой валиде и оставалась ею до лета 1514-го, когда валиде отправила её к Сулейману. Почему именно её никто точно не знает. Но версий много, начиная с того, что валиде так подсказали звёзды, до более приземлённого варианта, по которому Махидевран, как спустя время и Нардан, подошла не только по характеру, но и удачнее других сдала эдакий тест на пригодность, в процессе которого у неё спрашивали, сколько беременностей было у её матери, скольких детей та родила, насколько они были здоровыми, сколько из них умерло, в каком возрасте и от чего. И даже сколько из них было мальчиками, потому что и это считается важным.
После того, как Махидевран забеременела, валиде всё равно заставляла Сулеймана заходить к ней по утрам в четверг, видимо, чтобы он не забыл, как та выглядит. Но был период, когда Сулейман, в процессе этих встреч, учил Махидевран играть в шахматы. И он явно не сам этого захотел. Только дальше шахмат они не зашли, а потом Сулеймана начал пугать увеличивающийся живот Махидевран, и их встречи снова превратились в обмен формальными фразами.
Через пару месяцев Махидевран родила, чуть не умерев в процессе, и снова быстро забеременела, но в шахматы Сулейман с ней больше не играл. А когда у неё случился первый выкидыш, это уже было поводом напрячься и предположить, что из неё не получится качественный инкубатор. Но валиде это не напрягло. Она, конечно, предложила Сулейману поменять Махидевран на кого-нибудь другого, но не более того. Хотя вполне могла бы его заставить.
Женя не знала, как и почему так случилось, но это было историческим фактом — валиде часто ждала, пока проблема превратиться в нечто действительно проблемное, прежде чем начать это решать. Поэтому в те несколько лет, когда в её планы не входили похороны Селима, валиде не собиралась ничего делать. Если бы Махидевран умерла, всё бы решилось само собой, потому что Сулейману пришлось бы её кем-нибудь заменить. А если бы умер Мустафа и возникла острая необходимость в наследнике, валиде бы заставила Сулеймана переключиться на кого-нибудь другого. А до тех пор ей незачем было это делать. Во-первых, потому что она старалась соблюдать с Сулейманом привычную осторожность. А во-вторых, жизнь Махидевран для неё ничего не стоила. Мустафа в первые несколько лет вообще бы не вспомнил, что у него когда-то была мать. Да и, в остальном, ей ничего не мешало раз за разом подписывать Махидевран смертный приговор. Почему бы и нет? Османская империя не Европа, где каждая жена принца — это принцесса или родственница какой-нибудь важной династии, с кучей родственников из других важных династий. Если убить такую принцессу, может начаться война всех со всеми. А вот в Османской империи таких проблем нет, поэтому, если бы Махидевран умерла, это бы не вышло за пределы дворца, потому что она просто какая-то девчонка непонятно откуда и можно не париться, что кто-нибудь объявит из-за неё войну. Что применимо и к сериальным обитательницам гарема, включая крестьянку Хюррем. Если бы она, пока Сулейман был в первом или втором походе, «случайно» умерла, никому бы от этого не стало ни жарко, ни холодно. И даже Сулейман недолго бы грустил, потому что траур трауром, а строгать новых наследников с кем-то нужно. Главное включить мозг и не пытаться травить Хюррем прямо в султанских покоях, а придумать что-то более логичное. И всё — сериальная история просто по техническим причинам не сможет случиться. Поэтому Жене и казалось, что многие истории о попаданках в «Великолепный век» строятся на заведомой тупости.
А вот эта Махидевран оказалась сообразительной, поэтому быстро поняла, что её жизнь ни для кого ничего не стоит. И даже когда Сулейман стал султаном, её это нисколько не успокоило. Во-первых, потому что она уже по пути в Стамбул подозревала, что снова беременна. А во-вторых, то, что Сулейман стал султаном, не гарантировало ей безопасность. Правила игры сменились и Сулейман больше не был шехзаде, а стал султаном. И, вдобавок, из-за переезда в новый дворец и кучи сопутствующих событий, он находился в крайне раздражённом состоянии. Поэтому валиде не хотелось пугать его ещё сильнее. Да и, в принципе, её вряд ли сильно волновало, что будет с империей, если Сулейман умрёт, а скорее то, что всем вокруг будет спокойнее, если они будут знать, что страна после Сулеймана не погрузиться в хаос из-за отсутствия наследника. Но пока у неё был живой Мустафа, ситуация не была критической. Поэтому Махидевран, уезжая из Манисы, понимала, что в её жизни вряд ли что-то изменится.
Первые дни и недели Сулеймана в Стамбуле давались ему очень трудно, поэтому вокруг него все бегали как сумасшедшие. А Махидевран перед первым четвергом, как уже бывало до этого, предупредили, что Сулейман «не в настроении». И когда она к нему пришла, он с первого взгляда решил, что у неё что-то не так с волосами. Махидевран редко слышала в его покоях что-то кроме «можешь идти», но в тот день он был в предистерическом состоянии, поэтому стал говорить, что всё вокруг изменилось и даже её волосы выглядят как-то не так. А Махидевран сообразила, что это возможность от него спастись и самый подходящий момент, чтобы надавить на самое больное. Поэтому стала засовывать в него мысль, что её смерть вызовет ещё больше перемен, и взять себе другую девушку — это единственный логичный выход. Но во вторник, когда валиде отправила к нему Айше, он всё ещё сомневался, что этот выход действительно единственный, поэтому позвал к себе Махидевран и они говорили о том, стоит ли её жизнь того, чтобы идти на связанные с новой женщиной неудобства. А в следующий вторник лекарша подтвердила, что Махидевран беременна, и вечером Ибрагим случайно об этом упомянул, поэтому Сулейман и не пустил к себе Женю — зачем, если Махидевран беременна? Но валиде всё равно решила её к нему отправить. Скорее всего потому, что хотела не только внуков, а ещё и найти запасного человека, который будет заботиться о Сулеймане. Чего она хотела и тогда, когда отправила к Сулейману Махидевран, поэтому и возник момент, когда они вдвоём играли в шахматы. Но Махидевран не оправдала ожиданий, потому что у неё не вышло стать для него подругой. Что, как вариант, объясняет пофигизм валиде, который она и сейчас к ней испытывает. А вот со второй попыткой валиде повезло гораздо больше. Поэтому ей, несмотря ни на что, всё ещё кажется, что Женю сюда подкинули ангелы.