***
Стоянка на отшибе нужного населённого пункта абсолютно ничем не примечательна — гладкий асфальт, пара сиротливых отбойников и ряд фонарных столбов. Единственное отличие — лес. Чёртов лес, поросший кустами терновника и бурьяном. Он грозно нависает над четырехколёсной жестянкой, подобравшейся слишком близко к его границам, дёргает ветками провода, протянутые между столбами. Из приоткрытой форточки воняет прелой травой, разложившейся на составляющие. Слабый ветер отдаёт землистой сыростью на языке, тягучее, смолистое молчание напрягает, постепенно закладывая уши. Денджи ворочается на кровати, грея руки о кружку с растворимым супом, и уже начинает жалеть о том, что решил проветрить свой домик на колёсах. Пальцы потеют, ползая по керамике, на дисплее ноутбука мелькают кадры из тизера, динамики выплёвывают мрачные голоса. Усталость берёт своё — хочется наплевать на всё и закопаться в плед, подаренный Пауэр на прошлое Рождество, но уши, падлы, по-прежнему держатся востро, втайне надеясь услышать что-нибудь неправильное, похожее на зов лесных массивов, которые когда-то ревели над головой, не позволяя сосредоточиться собственных мыслях. Денджи не сказать, что любил ту атмосферу, недружелюбную к нему, но здешнюю обстановку, не выражающую вообще ничего, он однозначно не вывозит. Телу отчего-то некомфортно, словно ежей за пазуху накидали, колючих таких, с мокрым носом и угрожающим сопением, хотя какое тут к чёрту сопение, если не от спящего Почитты? Денджи морщится, дёргает головой в сторону плотных шторок, отливающих холодным фиолетовым. В трейлере темно, узкая щель между оконной рамой и ручкой глядит на него с насмешкой, будто вся гадость, засевшая среди вековых стволов в чащобе, может прорваться сюда. Денджи не особо суеверный, но впечатлительности ему не занимать — он чувствует, как кто-то наблюдает за ним с покатых склонов, он чувствует, как пушок на спине встаёт дыбом. На лоб давит что-то неосязаемое, тяжёлое. Давит беззвучно и жадно. Оно есть. Оно где-то там, куда не добирается электрический свет, куда лучше не смотреть, чтобы не бросить себя в путы паники. Скачок адреналина опаляет щёки, кружка стукается о прикроватную полку, Денджи жмурится и пригибается, наощупь подползая к окну. За фонарями слышится хруст сродни шагам по сухостою. Хрусть. Хрусть. Уж этот шум ему ни с чем не спутать. Пульс разбивается на тремор, Денджи разгоняется, стукаясь лбом о пластиковую обшивку, ладонь одним рывком захлопывает форточку. Хруст снаружи, вопреки всему, нарастает в громкости. Грудь прижимается к постели вплотную, сердце загнанным в угол зверем мотыляется по матрасу. Рука нашаривает телефон, сенсоры идут рябью от влаги с пальцев, буквы набираются через раз, да и отправлять их некому — Пауэр с Аки уже спят, Макима, как назло, не пишет уже несколько часов — ни «как дела» тебе, ни «спокойной ночи», вообще ничего, даже девчачьего шифра из смайликов. Денджи едва не кусает локти. Может быть, позвонить в 911? Доедут ли в такую глушь? Ритмичный шаг обрывается за одной из стенок, кадык живо ходит вверх-вниз. Палец стирает написанный текст, Денджи поджимает губы и выходит из сети — отвлечься не выйдет. Со спасателями заговорить тоже — вслух нельзя. Оно рядом. Он опасается поднимать голову выше уровня кровати, опасается будить Почитту и устраивать лишний шум. В голове роится вопрос про дверь, ведущую в жилой отсек. Закрыта ли она? Закрыта ли водительская? А пассажирская? По идее — Денджи с подозрением щурится в темноту кухни, докуда не добирается свет от мобильника. Фонарик включать стрёмно. Хрусть. Хрусть. Хрусть. Это цикличное дерьмо слышно даже сквозь пыльные стёкла и металлические бока машины. Слегка выручает шум обогревателя — Денджи дотягивается до кнопки, точно беспозвоночная рептилия, кутается в пушистый плед, и отползает под навесные полки со скромной коллекцией комиксов. На затылок упорно давит чей-то вязкий взгляд, что само по себе странно — позади стена, окно в полуметре слева, а съёжившийся в клубок Денджи вне зоны видимости. Вне зоны видимости, но не один, и дело не в сытом нахрапе Почиты — спину сверлят, бурят сквозь тонкий слой утеплителя, зашитого в стенки, бередят желудок, пробираясь туда ледяными пальцами. Создаётся впечатление, будто нечто, следившее за Денджи из леса, сейчас и вправду прижимается к углу автомобиля, интуитивно вычисляя, где находится цель. К глотке подступает сухой ком, веки сплющиваются друг о друга, воображение рисует несколько призрачных силуэтов, планомерно окружающих трейлер. Хруст. Снова. Прямо за спиной. В точности там, да. Оно знает, где он. Если выбирать меньшее из зол, то Денджи согласен на… На кого? На Кожаное Лицо? Стоп, до Техаса тут далековато… На Слендермена, может? Это уже как-то реалистичнее — тут тебе и бор, и туманы, и собачий холод по ногам. Нет, лучше на того типа с его блядским «А вот и Джонни», там хотя бы топор получится выбить. Раздаётся треск, будто чьи-то сильные кисти ломают палки. Денджи, падающий брюхом в одеяло, готов прямо сейчас вымолить у Бога джетпак, обвязать Почитту простынёй и улететь куда-нибудь подальше. Куда угодно, хоть обратно на родину, хоть к Макиме в Бостон, хоть к Аки и Пауэр в Луизиану. Куда угодно, пожалуйста, ну какого хрена это происходит с ним? Глаза осторожно распахиваются, беспокойный взгляд чертовски невовремя падает на мятый путеводитель на подушке — обложка гласит дружелюбное «Приоткройте завесу тайн Западной Виргинии», только вот от такого вот дружелюбия при учёте всей ситуации становится как-то тошно. Денджи не любит бояться, потому что уже взрослый, и всё равно боится — ухо прижимается к прохладной обшивке, барабанные перепонки экранируют шум крови, собственное хриплое дыхание, и шаги. Шаги по асфальту. Шаркающие, медленные. Денджи трясёт. Аки учил его мыслить максимально трезво и здраво, опираясь на предчувствие, потому что организм редко когда обманывается, анализируя происходящее быстрее любого компьютера. Проблема в том, что единственный сигнал, который подают нервные окончания — через силу добраться до водительского сиденья, встретиться лицом к лицу с тем, кто смотрит, и уехать. Денджи рад бы последовать таким рекомендациям, но сталкиваться со здешними пейзажами, окончательно погрузившимися в ночь, ещё страшнее — там, за дощатой перегородкой, разделяющей две части трейлера, и вправду может оказаться что угодно. Или кто. А если оно разобьёт стекло? Зубы вгрызаются в край пледа, пахнущего лавандовым кондиционером, Денджи шмыгает носом и глухо скулит от безысходности — надо было послушать Пауэр и купить себе чёртов огнестрел, надо было забить на идиотское «а вдруг Макима приревнует» и взять Пауэр с собой — она, дура безбашенная, точно бы сейчас вырулила к дороге и раздавила бы любого, кто встанет на пути. — Блять… Из-под края постели высовывается озадаченная морда Почиты, приплюснутый нос блестит в слабом наружном сиянии. — Да, мне очень стрёмно, — моментально признаётся Денджи, неслышно подползая к своему питомцу. Пальцы треплют лоснящееся чёрным ухо, капли холодного пота стекают от подмышек, чащоба резко замолкает, но ощущение чужого присутствия усиливается вдвое. — Почита, тебе не кажется, что тут что-то не так? Упитанная собачья морда потирается о ладонь, взывая к тишине. Денджи слушается, вжимая шею в плечи. Ждёт. Ждёт, пока две тёмные пуговки косятся на окно и замирают, пытаясь найти ответ за заданный вопрос. В них отражается всё то, чего недостаёт хозяину — и рассудительность, и озадаченность, и чертовски необходимое спокойствие. Шерсть в холке встаёт дыбом, пасть раскрывается в беззвучном оскале. Порой Денджи жаль, что животные не обладают даром речи, потому что в мудром взгляде Почиты мелькает нечто тревожное. — Мне не стоит выходить, верно? Нависшие веки собаки сходятся воедино — нельзя. — И как быть? Как нибудь уж быть, прорвёмся — недвусмысленно выражается Почита, склоняя голову набок. Пыльные лапы требовательно опираются на матрас, хвостик летает туда-сюда, Денджи понимает намёк и подхватывает своего охранника за рёбра. Отползает обратно под навесную полку, накрываясь пледом, и прижимает тёплый комок шерсти к груди. Снаружи снова шелестят, но в отдалении, словно те неизвестные науке существа решают отступить. Напрашивается вывод — свалили. Либо затаились, расставив капканы. От позабытой кружки с супом исходит пар, обогреватель щёлкает, отключаясь из-за перегрева, прежняя паника потихоньку спадает, но спать совсем не хочется.***
Веки расклеиваются с трудом, будто по ним насильно прошлись жидкой сваркой. Денджи ворочается, скоблит ладонями по щекам. Спина болит, шею ломит, во рту точно навоза накидали. Отстойное пробуждение ознаменовано не сонным бормотанием Пауэр, не криками петухов с какой-нибудь там фермы, и даже не зовом природы в направлении биотуалета — оно ознаменовано резким приступом самокопания, потому что все ночные припадки и попытки воззвать себя к спокойствию оказались не более, чем тупой, очень тупой, невыносимо тупой, беспочвенной истерикой. Денджи не знает, радоваться или плакать — нехитрое убранство трейлера ничуть не изменилось. Телефон по-прежнему на полке, ноутбук на краю постели, и даже пустая пачка из-под снеков всё так же валяется у мусорки. Нет, всё же плакать, хороня свою смелость — Денджи поджимает губы и понуро косится на Почиту, дрыхнущего рядом. Из-за тонких шторок прорезается августовское солнце, режет плед на лоскуты, прижигает загорелые щёки. Ну какого черта он так психовал?