Мишка

      Миша сел на траву в парке. У самой реки росла могучая многолетняя ива. Парень прислонился к широкому шероховатому с и на секунду закрыл глаза.        После ссоры дома в голове был полный хаос. Из размышлений Мишу выдернул хрипящий звук совсем рядом, кто-то упал на землю и зарыдал. Плач был громким и протяжным. Миша привстал с травы и обошел иву. Плач начал раздрожать.        У другого бока многолетнего дерева на животе лежал подросток, может, чуть младше Миши.        Он был болезненно худым, в рваных штанах на помочах с огромной заплатой едва ли не в пол штанины. Волосы прятались под грязной косынкой.       — Чего ревешь? — Миша удивлённо вытращил глаза. Плачущий испуганно обернулся, размазывая слезы по щекам.        — Ты кто? — на Мишу взглянули два абсолютно черных глаза.       Заплаканное лицо с грубыли чертам вдруг показалось знакомым. Уж больно походила плакса на Галочку. Наверное, только незнакомка была сильно старше.        — Миша. Миша Дягелев — прокашлялся парень и присел на траву.       Девчонка зарыдала громче и сильнее, уткнувшись лицом в зелёную майскую траву.       Миша пожал плечами, не понимая, что так расстроило девочку. — Чего рыдаешь? Влюбленность? — парень внимательно взглянул на незнакомку.       Девочка вздрогнула, подавляя громкий всхлип.       — Чего пристал?! Тебе то какое дело? Ишь, чистенький, домашний. Сочувствующий тоже нашелся — почти прошипела она. Миша удивлённо вскинул брови. Он разглядывал девочку самым внимательным образом: серая вязаная кофта, немного великовата, но носится явно бережно, штаны — рваные, старые, сильно не по размеру, но старательно подшитые. Ботинки — поношенные, с тонкими шнурками.        Миша нервно сглотнул. Ну не может такая девчонка быть пусть даже детдомовской. Уж слишком плохо одета.        — Вот уж больно надо мне тебя жалеть. Чего ревешь то? — парень выдавил улыбку.       — Вот настырный… Тебе легче будет, если скажу, что мне сына кормить нечем, что мы прятали его пол года, чтобы Мишку в приют не забрали — почти заорала девочка, вскочив на ноги, но тут же опустилась на землю и зарыдала вновь.        — Да тебе в пору в куклы играть и в классы скакать. А тут сын! — фыркнул Миша.       Девочка поднялась и с силой пнула парня ногой в живот.        Миша сложился от резкой боли, но тут же получил сапогом по бедру.       — Мудила. Вот не живётся тебе спокойно?! Малого тоже Мишкой Дягелевым звать. Небось ещё и где-нибудь в центре, на Звонкой живёшь — девочка опустилась на землю, перевернувшись на живот. Миша отрицательно качнул головой.        — Представляешь, мы Мишутку с конца сентября прятали. Прятали, прятали. А потом, дядь Макар узнал. И, падла, самым больным ремнем отходил. Обоих — без энтузиазма проговорила последнюю фразу незнакомка, тихо всхлипывая.        — А родители? — Миша начал жалеть девчонку. Ремнем… Девочек так нельзя. Ну нельзя и все. Детей вообще бить не надо.        — Пошутила бы, да не буду. Не местные мы. Я вон — с Гезлу. Знаешь где это? Вот и я не знаю. Далеко, наверное. Мать с отцом не видела толком. И видеть не хочу — девочка говорила грустно, туманно, с какой-то обидной.       Миша молчал. Он не знал, что такое Гезлу, и где это вообще. Почему-то первые мысли возникли о далёкой южной стране, где круглый год светит палящее солнце и растут всевозможные фрукты.        — А ревешь что чего? — парень спрашивал уже лишь из упрямства.        Девчонка перевела на него злые мокрые от слёз глаза.        — Вот посмотрела, заплакал бы после того как Макар Игнатьевич ремнем тонким отходит… Да и… Мишутка… Куда я с ребенком? Что теперь делать? Только не брошу я его. Он мелкий, отдать его не могу, некому. Люблю я его. И никогда не оставлю — девочка закрыла лицо руками. — А мне только пятнадцать лет.       Мишу передёрнуло. Пятнадцать лет? Пятнадцать! Ребенок же ещё сама… Это отвратительно!        — Все нормально будет — парень протянул руку чтобы дотронуться до девушки, но тут же резко открыл глаза.       Миша все так же сидел под ивой. Голова трещала. Парень вскочил на ноги. Никакой девушка рядом не сидело. Он поднялся и оторопел.       Как он мог обойти иву вокруг, если берег обвалился год назад?! Значит, никакой девчонки с другой стороны и быть не могло?! Тьфу, ну и привидится же такое.        Щеки вдруг кольнуло стыдом. Даже если предложить, что весь разговор — лишь плод воображения, та девчонка… Ее слова.       Почему-то вспомнилась мать. Миша мало что знал о ней. Да, они с отцом были совсем детьми, когда появился сын, что несмотря ни на что они не бросили ребенка.        Из самого раннего детства Миша помнил не много: комната, узкая и тесная, с длинными деревянными нарами в два яруса, само здание, походящее на барак, и много-много чужих людей. Помнил, как постоянно хотелось есть, а есть было совершено нечего.        Парень обнял колени уткнулся взглядом в землю. Откуда он все это помнит? Ему же было едва-едва четыре года! Четыре года, прожитые даже не в коммуналке, а в тесной комнатушке с нарами. Четыре года… А ведь мать с отцом прожили там гораздо больше.        Как бы не было сложно, как бы не было плохо, Мишу любили, отдавали ему последнее.        Парень тихо всхлипнул. Ну он и скотина. Ни за что накричал на мать, разругался со всеми. Вот почему так случилось?        Пряча лицо от стыда, Миша выдохнул. Нет так нельзя. Нужно идти домой и извиняться.       Да только как? Стыдно. Не страшно. Отец за ремень не возьмётся, но отругает — точно. Лучше бы действительно выпорол, чем ругать. Так хоть стыда меньше будет.       Миша выдохнул, медленно облокотившись на дерево. Совесть четко твердила о том, что нужно идти домой.

****

      Думал Миша долго, взвешивал все «за» и «против». Хотя, смысла в этих размышлениях не было, в квартиру бы все равно пришлось вернуться.       Парень уныло побрел в сторону дома. На душе было неспокойно. Все больше волновал вопрос, что же случилось тогда, в ХХ33 году, когда он родился? А ведь действительно, случилось что-то явно ужасное, но родители как-то выкарабкались.        Медленно поднимаясь на этаж, Миша уже не хотел ни о чем думать. Хотелось чтобы все как-то само решилось, без его участия.        Протиснувшись в узкий коридор он толкнул деревянную дверь.       — Мам, пап — совсем тихо позвал Миша, заглядывая вовнутрь.       Было совсем тихо. Только Галочка тихо играла с куклой на полу.       — Ну что, пришел, блудной сын — Анга перевела на Мишу насмешливый взгляд. Парень опустил глаза.        — Мам… я. я не. Хотел — голос дрогнул. Миша провел носком по полу.       Анга удивлённо взглянула на сына.        — Чего это ты? — женщина немного наклонила горову. Черные мелкие кудри упало на плечи.       Миша молча смотрел в пол, не решаясь сказать все то, о чем так долго думал.        — Мам, ты прости за то что я тебе наговорил… Я не хотел — парень закусил губу.       Анга поправила волосы.       — Горюшко ты мое — женщина совсем ласково обняла Мишу, поглаживая сына по спине.       Разница в росте с каждым годом становилась все больше. Мама казалась совсем маленькой, на фоне старшего сына.        — Вот махнул под два метра ростом, ни уши надрать, ни подзатыльник дать — усмехнулась Анга, совсем легонько хлопая сына по голове, когда он наклонился.       Миша покраснел. Он не слишком любил обниматься, но сейчас это не показалось чем-то стеснительным. Пальцы сами собой сжались от волнения, а руки ответили на объятья.       — Вот ещё раз будешь заявлять о том что ты нам не нужен и мы тебя не любим, я из всей любви ремнем надаю — Анга не злится, говорит она это с каким-то смехом. Она его и не шлепала никогда толком. Там более, когда Мишка перемахнул восьмилетний возраст. Парень сомневался, что мама вообще может больно наказать.       Миша хихикает и делает вид, что обижается.       — Миш, Миша. Только если тебя в угол поставят, ты краску на стене не ковыряй, а то ещё полотенцем шлепнут — Галочка тянет брата за руку, на полном серьёзе пытаясь предупредить.        Парень берет сестру на руки.        — Нет, Галь, он в угол не поместится, перерос — Александр возвращается откуда-то с буханкой хлеба. — Ну чего, помирились? Ты это, Глафиру Илларионовну не слушай особо. Сплетница она та ещё.        Миша только улыбается.        — У нас сегодня есть гвоздь программы покруче твоих выкрутасов, Мишка. Я учителя Марата в булочкой встретил — Александр кладет хлеб на стол и опирается о столешницу.        Тут уже даже Миша закрыл лицо рукой. Он то знал о всех проделках Марата, но даже не предполагал о каких из них мог рассказать учитель. Если только о разбитой мячом форточке, то брата строго отругают, да как в крайней степени, отправят в угол, думать над поведением. Если о срыве урока немецкого — тоже ничего. А вот если о прогулах…        — Наш футболист две недели на уроках математики, природоведения, немецкого и ещё чего-то не появляется. Вот домой придет, по первое число вставлю