(Не) быть собой.

             Чимину к страху не привыкать, ведь этот верный товарищ сопровождал его, где бы он ни был. Омега с ним засыпал и просыпался, а между тем и жил, ощущая это липкое чувство донельзя ярко и естественно, как стук сердца в груди, как запахи, как тяжесть век на глазах поутру, как колкое щипание кожи мурашками, как звуки собственного дыхания, как всё привычно-реальное и как самого себя. Именно так оно и было: страх стал частью Пака, врастая и пробираясь в него, пуская свои вьющиеся корни по всему организму и существовать без него — невозможно.       Страх — непростое чувство, оно скрывает внутри себя маленький мир и историю определённого существа, связывая в себе прошлое и будущее, беря приобретённый опыт и накладывая на последующие жизненные шаги. Многим он мешает и задерживает на определённом уровне, не давая взобраться туда дальше — выше, туда, где тайна, туда, где никогда не был. Он сдерживает и не даёт раскрыться, делает слабым. Но есть одно огромное «но» — страх в одиночной своей форме сильно отличается от страха, который идёт в комплекте с чувствами, превосходящими его по силе. И вот гибридный страх способен помочь пробить стену — препятствие, что встало на пути и мешает добраться до цели или совершить что-то невообразимое, как, например, спасение любимых.       Чимину не привыкать к страху, но в этот раз он боялся не за себя, в этот раз сердце не колотилось загнанно, умоляя отступить и спрятаться, в этот раз оно разнесло все мысли, заставляя действовать мгновенно, совершенно не отдавая себе отчёт, не давая задуматься о собственной безопасности, ведь было страшно за рыжеволосого вредного парня, которого утягивало вниз. За парня, отдавшему себя в руки судьбе, а та великодушно передала его в маленькие ручки хрупкого вампира, предлагая распорядиться чужой жизнью и тот сделал выбор: забыл про крылья, забыл про громкие слова, забыл про гордыню, про обидные слова, про прошлое и про настоящее, а на будущее махнул рукой, падая в бездну, вслед за своим сердцем.       Земля смягчилась, принимая в свои объятия двоих юнцов, пытающихся противостоять этому несовершенному миру и его правилам. Два горячих сердца прижимались друг к другу, делясь своими чувствами через удары, общаясь точно также, как вампиры общаются с помощью речи и языка, как животные с помощью звуков и запахов, как растения с помощью соприкосновения корней, связывая этой подземной паутиной между собой всё живое.       Юнги ощущает на себе приятную тяжесть чужого тела и не хочет открывать глаза, ведь боится, что это предсмертный и заключительный выдох жизни из его груди. Но, к счастью, предположение оказывается ошибочным, поскольку парень чётко слышит шумное дыхание и всхилипы, а на коже шеи ощущает влажное прикосновение, мурашками разбегающееся по всему телу.       — Чимин, — тихо шепчет севший голос и длинные пальцы зарываются в копну мягких и густых волос, — ты как?       Красные глаза открываются и чёрный зрачок отдаёт пространство огню, сужаясь под яркими солнечными лучами. О да, небо кажется необычайно чистым, освобождённым от серости. Властовать в высоте позволили голубому цвету, который местами разбавляли пушистые и белоснежные облака.       На вопрос альфы не последовал ответ и он сильно заволновался, пытаясь сесть, но тело на нём буквально прибило его к земле, не позволяя этого сделать. Пак лежал на рыжем парне, сжимая пальцами на его груди одежду. Крылья Чимина были раскрыты и прижаты по бокам от Юнги, беря его в плен. Влажный нос продолжал доводить кожу своими касаниями и красноглазый шумно выдохнул, подавляя желание зажать омегу между плечом и головой.       — Чимин, ответь, хоть что-нибудь, — тихо умоляет Мин, беря парня чуть выше локтей.       От омеги не слышно слов, он лишь тихонько дрожит и всхлипывает, пытаясь дышать менее шумно. Ничего, естественно, не выходит и он давится воздухом, закашливаясь, что становится последней каплей терпения альфы, который резко садится, вместе с собой поднимая и Пака, оказывающего сидящим на его ногах. Голова опущена и лица совсем не видно, ведь юноша прячется намеренно, не показываясь красноглазому.       — Эй, — зовёт Юнги. Длинными пальцами он касается щеки парня, скользит по ней подушечками и заводит их мягко за ухо, аккуратно поднимая его голову, чтобы видеть лицо, — Чимин.       У маленького вампира были плотно закрыты глаза, но даже сквозь сжатые веки просачивались слёзы, стекая по красным щекам. Реснички слиплись от солёной влаги, а пухлые губы были приоткрыты и пропускали через себя вздохи, ведь нос был заложен.       — Всё нормально, — медленно и тихо говорит рыжий, — мы уже на земле, понимаешь? Всё хорошо. Открой глаза.       Омега тяжело выдыхает и пожимает плечами, говоря еле слышно:       — Я не хочу.       — Почему? — также тихо спрашивает красноглазый.       — Глаза, — дрожит голос, — очень больно.       Мин перебирает в голове все причины возможного повреждения глаз Чимина, но на ум не приходило того, что могло логично объяснить поведение вампира.       — Позволь взглянуть, — просит рыжий и тянет пальцы к веку Пака, а тот, даже не имея возможности его видеть, перехватывает руку за запястье и отводит в сторону. — Что-то происходит, — одними губами произносит омега, — в целом со мной, а глаза сильно жжёт.       — Ты их не можешь открыть? — аккуратно спрашивает альфа. Он более не пытается лезть к Паку, боясь ещё больше его напугать.       — Могу, — брови маленького вампира расходятся в стороны от переносицы, на которой сошлись пару минут назад из-за напряжения мышц и сильного зажмуривания глаз. Веки слабо вздрагивают, а после расслабляются и медленно открываются.       Рыжий хотел было сказать, что всё нормально, но замирает с приоткрытым ртом, всматриваясь в глаза напротив.       — Юнги? — шепчет Чимин, пытаясь сквозь слёзы посмотреть на альфу.       Прохладные пальцы касаются щёк, проводят по ним и заходят за уши. Ладони прижимаются к лицу, фиксируя голову маленького вампира на одном месте. Двое молчат и смотрят друг на друга, прожигая взглядом: огонь впервые сталкивается со скалами и разбивается об них, стекая закатом к подножью.       — Твои глаза, — с придыханием произносит Мин, — они поменяли цвет.       — Цвет? — спрашивает Пак, накрывая своими руками чужие.       — Они будто смешались с серым: на половину тёмные, почти чёрные, а ближе к зрачку серые, как у Джуна, — сбивчиво говорит рыжий, часто моргая, — только у тебя это выглядит максимально неестественно.       — Как такое возможно? — не верит парень, изгибая бровь и закусывая губы.       Взгляд Юнги поднялся чуть выше и он открыл рот шире, показывая мимикой лица ещё больше удивления, чем ещё сильнее пугает бедного Чимина:       — Что? — несдержанно, почти требует объясния.       — У тебя прядь волос седая, — получает омега в ответ, выдёргивая голову из захвата рук Мина, а после отползает от него и садится на землю.       — У меня есть дикое желание сжечь тебя, — почти спокойно проговаривает маленький вампир и сжимая пальцами траву, вырывает её из земли, — ты хоть понимаешь, что сделал?       — Я помог тебе полететь, — утверждает красноглазый, — ты меня спас, иначе бы не рискнул прыгнуть.       — Я не летел, — поднимает взгляд необычных глаз Пак, — не верил, что смогу. Единственное, что хотел — спасти тебя, закрыв собой. Сделать тоже самое, что ты сделал когда-то для меня.       — Нет, — глупо улыбается Юнги, качая головой, — мы бы умерли, ведь слишком большая высота. Мы не упали. Ты крылья раскрыл.       — Ты — идиот, — кидает Чимин и поднимается на ноги, слегка покачиваясь, — даже говорить с тобой не хочу.       — Стой, — поднимается следом Мин. Его голос звучит совсем неуверенно и слегка дрожит, поскольку вид Пака его сильно настораживал, — давай не будем усугублять. Я искренне хотел тебе помочь.       Омега морщится, будто съел что-то кислое и противное, а после разворачивается и желает уйти подальше от этого места, но не успевает сделать и пяти шагов, как оказывается перехвачен за руку альфой, продолжающего повторять, как мантру:       — Я хотел помочь. Ты способен на большее, просто боишься. Тебя необходимо было подтолкнуть.       Пальцы с хрустом сжимаются в кулак и Пак тяжело выдыхает, прикрывая на пару секунд глаза. Кожу слегка обжигает и в ладонях ощущается прилив пульсирующей энергии. Сердце резкими ударами разгоняет адреналин в крови по венам. Ещё немного и парень должен взорваться, но вместо этого разворачивается всем корпусом и поднимает руку, горящим ударом выстреливая в лицо красноглазого со всего размаху: голова рыжего отлетает, отклоняя тело. Парень отходит на пару шагов назад, чтобы не упасть.       — Какой же ты мудак, Юнги, — рычит злой Чимин, — думаешь, что сделал доброе дело? Ты использовал мои чувства и слабость! Но поздравляю, ведь ты смог превзойти все ожидания! Так надо мной ещё никто не издевался. И не делай вид, что тебе не плевать на меня и мои проблемы — выглядит смешно.       Мин смотрел в сторону, ощущая, как по губам и подбородку стекает горячая кровь, обжигая кожу сильнее удара. Альфа знал, что перегибает со своей помощью, но не думал, что настолько.       — Чимин, послушай, — пробует вновь достучаться до взбешённого парня, — давай спокойно поговорим.       — Ха? Неужели, блять, до тебя только сейчас дошло, что таким способом можно решать проблемы? — ломано смеётся Пак.       — Я виноват, — признаёт вампир и переводит взгляд на омегу, чьё лицо выглядело совершенно ему незнакомо: клыки выглядывали из-под верхней губы, брови сошлись на переносице, утяжеляя взгляд тёмно-серых глаз, а на лоб упала седая прядь, белой вороной мелькая в копне тёмных волос, — прости, давай успокоимся. Хорошо?       — А я и так спокоен, — пожимает плечами парень, изгибая уголки губ, — мне даже очень хорошо. Знаешь это чувство облегчения, когда из-под кожи достаёшь занозу, которая долго саднила и отправляла тебя, заставляя страдать? Вот также и сейчас, только вместо занозы — ты.       — Ты не в себе, — делает вывод Юнги, опуская взгляд на кулаки омеги, горящие красным пламенем, — не начинай, Чимин, знаешь же, что ничем хорошим для тебя это не закончится.       — Думаешь? Я очень устал от тебя и того, как ты поступаешь со мной, — голос садится и связки начинают хрипеть от напряжения, неприятно скрипя на низах, — и я больше не хочу терпеть. Я тебе не игрушка. Я живой, Юнги. Нельзя просто брать и делать всё, что вздумается и верить, что это кто-то должен принять. Может мне ещё нужно сказать: «Спасибо»? Хах, так вот получай…       Руки Пака расходятся вместе с крыльями в стороны и, прямо как у альф, огонь начинает двигаться под его прозрачной кожей по венам, словно корнями он оплетает конечности парня, заряжая их дикой энергией. Единственное, что выдаёт в вампире сейчас омегу — кровь, которая густыми каплями капает из-под носа от неестественного давления в организме. Эта сила не для слабого пола, но правила природы Чимина сейчас мало интересуют.       — Прекрати, — уже просит рыжий, жестоко закусывая щёки изнутри, — я не хочу драться с тобой и не буду.       — Будешь, — ядовито шипит маленький вампир и кидается на красноглазого, а тот успевает в последний момент увернуться от чужой руки, — выбора у тебя нет!       — Да что ты творишь? — рычит Мин, рефлекторно поднимая руки перед своим лицом. Тело встаёт в боевую позу.       Пак двигается не как раньше: его конечности не путаются от быстрых движений, а набирают нереальную скорость, чётко попадая по цели. Помогают ему в этом два крыла за спиной, которыми ранее он и шевельнуть нормально не мог, но, благодаря воску и дикому желанию прибить вампира перед собой, омега превосходит себя в десятки раз по ловкости и силе, управляя конечностями для полёта.       От столкновения огня во все стороны разлетаются искры пламени, поджигая траву. Два вампира противостоят друг другу: один наносит серию серьёзных ударов, пытаясь скорее не просто ранить своего противника, а убить. Второй же, не разделяя желания первого, просто блокирует атаки, пропуская небольшое их количество, оставляющее на его теле яркие следы.       — Дерись, — кричит омега, — я не остановлюсь! Ну давай, Юнги! Где же твоя сила, альфа?! Где она?! Покажись! Мы оба знаем, кто ты такой! Не пытайся быть хорошим! Тебе плевать на всех, кроме себя! Разве ты способен чувствовать?!       Пак каждое слово гвоздями загоняет под кожу, вбивает прямо в кости, а они острыми концами достают до самой души: царапают её, оставляя не просто крохотные следы, а открытые раны, из которых льётся кровь, отравленная пережитым дерьмом. Терпеть становится не просто сложно и больно, а нереально. Мин в агонии бьётся между желанием разорвать и прижать к себе парня, пытающегося вытянуть его нутро наружу и обнажить всё то, что оно скрывает. Неужели придётся позволить заглянуть в свою душу и познакомить с тем, что в ней живёт?       — Знаешь, кто я такой? — по звериному рычит красноглазый, резко перехватывая запястья омеги. Он смотрит, как лицо парня захватывает гримаса боли, но отпускать не спешит, лишь сильнее руки его сжимает, норовя переломать хрупкие кости.       Рыжие пряди воспламеняются, а чёрные перья вытягиваются в острые лезвия, звонко разрезая воздух, лишь стоит вампиру крыльями взмахнуть. Альфа грубо валит Чимина, выбивая ударом из его лёгких воздух и, от сильного столкновения затылком с землёй, он закусывает язык и болезненно мычит, переходя на змеиное шипение.       Омега рычал и пытался достать до Юнги, нависающего над ним, но у него это никак не получалось: в сильных ударах челюсть звонко сходилась в миллиметрах от, на удивление, спокойного лица альфы, так и не касаясь его.       — Я Мин Юнги, — начинает рыжий и запускает пальцы в волосы маленького вампира, прижимая его голову затылком к земле, чтобы тот не смог дотянуться до него, — и мне было почти шесть лет, когда монстры в белоснежных доспехах пришли в наш город. Мне было почти шесть, когда они сожгли его, уничтожая всё: наши дома, нашу природу, наших животных и нас самих, не оставляя и камня на камне. Мне было почти шесть, когда мою семью закололи, как свиней, прямо на моих глазах и я даже не пискнул, зная, что со мной сделают тоже самое, если найдут. Но перед этим моего папу брали на нашем обеденном столе с десяток мерзких паладинов и он вопил, лёжа с разведёнными ногами возле трупа любимого вампира — моего отца, а потом, уже после всех пыток, зарезали и его. Мне было почти шесть, когда меня и горсть выживших отправили в другой город, чтобы мы начали жизнь с «чистого листа». В семь лет я узнал, что это «недоразумение» и его последствия урегулировали, просто выгоняя паладинов с наших территорий, а после заключили договор о перемирии. Все делали вид, что им жаль меня и мой крохотный мир, который разбился осколками и упал под ноги, а я должен был улыбаться, наступая на его остатки и, ни в коем случае, не говорить о том, что произошло, поскольку наш великодушный король решил забыть о «неприятном» событии, предлагая двигаться вперёд. Даже для меня эта тема была под запретом. Моя семья будто перестала существовать: я стал сомневаться в реальности своих собственных воспоминаний из-за окружающих вампиров, делающих вид, что случившегося никогда не было. Знаешь, какого это, когда голос папы становится шумом? А улыбка отца расплывается мерзкой лужей всякий раз, когда я пытаюсь её себе представить? Знаешь? Все делали вид, что всё нормально и твердили, что белокрылые твари — друзья, которые заслуживают прощения. Но за что их прощать, если ничего не было?! Этим дерьмом кормили меня и всех, кто выжил в ту ночь, Чимин. А потом, спустя четыре года, я превратился в настоящую мразь: эмоции застыли внутри огромными льдинами и об них разбивались все, кто пытался со мной сблизиться. «Боль становится слабее, когда делишься ею с другими» — стало моим девизом и так я существовал, пока меня не нашли два мальчика, которые смогли сблизиться со мной, растопить во мне зиму и показать, что я всё ещё способен любить. Да, я начал жить, но от прошлого не избавишься, ведь оно кошмарами возвращалось в памяти, но открывал я глаза и всё исчезало, оставляя невидимые раны на сердце. Исчезали также и мои воспоминания. Я не помню лиц своих родителей, как не помню и приятных моментов с ними, но кончину их вижу каждую ночь, я чувствую эту боль каждый раз, стоит мне лишь закрыть глаза и погрузиться в сон. Это так реально ощущается, отчего я начинаю вопить и воспламеняться. Вся мебель в моей комнате совсем новая, поскольку я уничтожил всю ту, что была раньше. Возможно, мы с тобой отчасти схожи, ведь от прошлого у нас остались только кошмары и имена. Поэтому я не пытаюсь тебя обидеть, Чимин и не издеваюсь. Моё странное поведение — это то, как я научился заново проявлять симпатию и любовь. Я хочу тебя защитить и сделать сильнее. Рядом с тобой моё сердце перестаёт болеть и ночи не кончаются ужасами. Пускай это и звучит эгоистично, но не пытайся от меня сбежать — не отпущу. Я настолько прогнил, что готов прибегнуть к самым страшным манипуляциям, лишь бы удержать рядом тех, кто смог войти в моё сердце.       Пак всё это время молчал, втягивая шумно воздух через нос, шмыгающий от недавней слезливой истерики. Сердце в груди также затихло, будто забывая, что ему, в принципе, необходимо биться. Восприятие Мина менялось и Чимин пытался всё нормально обдумать, трезво рассудить его слова и поступки, но выходило криво из-за представления и осознания того, через что прошёл маленький мальчик. Смерть родителей? Какого это? Естественно, что омега не мог разделить чувства утраты с альфой, поскольку никогда не имел настоящей семьи, но он мог вообразить себе тот ужас, который испытывал Юнги, присутствуя на «казни» самых дорогих ему вампиров. А от слов про групповое изнасилование под боком тела умершего любимого — трясёт и Пак морщится, пытаясь игнорировать картинки, возникающие у него в голове.       «Юнги прошёл через настоящий ад, — соглашается с этим фактом мысленно омега, стараясь не смотреть на альфу, чтобы эмоции не захлестнули его новой истерикой, — я даже представлять себе подобное боюсь. Но почему именно со мной ему легче? Я ведь обычный вампир, который тот ещё неудачник. Зачем в его сложной жизни ему дополнительные проблемы? Вцепился в меня и не отпускает. Я говорил ему, что он не думает о моих чувствах и желания, да, но чего же я хочу? Что чувствую и желаю? Хочу ли я, чтобы он меня держал? Чтобы рядом был? А что, если я просто боюсь того момента, когда он осознает, что я ему не нужен или встретит истинного и бросит меня. Я не готов терять, я не хочу этого. Неужели единственный выход не сближаться? И не влюбляться. А если я…? Получается я уже проиграл».       — Юнги, — тихо хрипит Чимин, — я не понимаю твоих чувств, как не понимаю свои собственные, но похоже, что.. — пауза возникает непроизвольно. Паку тяжело говорить вещи, которые хоть как-то касаются его искренних чувств, — похоже, что я привязался к тебе не меньше, чем ты ко мне. Но лучше всё закончить сейчас, чтобы потом нам не было ещё больнее отпускать друг друга.       — Нет, — отрезает рыжий, — ты меня, должно быть, не слышишь или не так понял, ведь я не просто привязался к тебе, Чимин. Пускай я выражаюсь странно, но иначе не умею. Мне нужно, чтобы ты был со мной постоянно, понимаешь? Всегда.       — Что значит «всегда»? Это то «всегда», которое бывает у… — теряется маленький вампир, чуть ли не проглатывая нижнюю губу.       — Я не верю в ту истинность, о которой идёт речь, — чуть мрачнеет Мин, — не могут чувства и счастье возникнуть из-за какой-то метки, что возникает от идеального сочетания феромонов, но при этом согласен, что это правильно. Такова природа — приходится подчиняться, если хочешь родить здоровых детей. Но любовь сильнее судьбы и если между нами всё искренне, то никаких истинных и не нужно, хватит той метки, что оставлю я с помощью своих острых зубов.       — Хах, — слегка смеётся Пак, — ты в себе слишком самоуверен. Но разве не вы твердили, что Джин с Джуном истинные и всё решено? Юнги, я не против отношений с тобой, но, — лёгкая улыбка начинает искривляться, а тёмно-серые глаза затягивает пеленой слёз, — если ты встретишь свою пару, с которой обязан прожить всю жизнь, то обещай, что не сломаешь две судьбы и отпустишь меня. Из-за отсутствия феромонов я всё равно никогда не найду своего истинного, а может его и вовсе не существует, но ты имеешь право быть с тем, кто тебе предназначен. Мы и правда с тобой похожи, Юнги. Поэтому я понимаю, что значит найти того, кто разрушает одиночество, взаимно согревая своим теплом. Просто не обманывайся, поддаваясь секундному желанию сблизиться с первым, кто раскроет ответные объятия.       Красноглазый чувствует, как внутри трескается ледяное сердце, осколками вонзаясь в лёгкие. Возникшее волнение сбивает дыхание и заставляет голос дрожать:       — Выкинь это из своей головы, Чимин. Я уверен в себе и своём выборе.       — Обещай, что не откажешься от истинного из-за меня. Ведь не быть с ним и заменить кем-то другим — разные вещи. Иначе, клянусь, я сделаю всё, чтобы мы больше никогда не увиделись, — угрожает маленький вампир, пронзая взглядом глаза рыжего. Он звучит слишком уверенно и сложно не поверить в серьёзность его слов.       — Обещаю, — «что никогда не отпущу тебя, даже если встречу своего истинного» — договоривает у себя в голове Юнги, — доволен?       — Отчасти удовлетворён, — всхлипывает Чимин, слегка ёрзая под альфой. Дыхание его немного дрожит от сбитого сердцебиения.       — А чего не хватает для полного удовлетворения? — интересуется Мин, чуть изгибая бровь. Почти игриво.       — Думаю, что ты и так знаешь, — говорит шёпотом омега и кончиком языка красноречиво скользит по пухлым губам.       Внимательные глаза замечают данное действие и, естественно, реакция не заставила себя долго ждать: рыжий наклонился ниже к лицу маленького вампира, который сладко приоткрыл рот, ожидая прикосновения чужих губ к своим. Юнги накрыл мягкое облако, утопая в мягкости и нежности, касаясь сначала языком, а после и губами, плотно прижимаясь к парню. Чимин пытается податься вперёд и взять инициативу на себя, но рука, что пальцами удерживала его голову за волосы, не позволила этого сделать и он расстроенно простонал, провоцируя альфу на более смелые действия, в ходе которых омега стонал и скулил почти в голос, но уже вовсе не от грубости и неприятных ощущений, а как раз наоборот — ощущения были, что надо. Вот только потечь малыш безумно не желал и ему пришлось ладонями упираться в грудь Мина, который намёка абсолютно не понял, продолжая ласкать рот парня, сходящего в тягучем удовольствии с ума. Шестерёнки, находившиеся в механизме нижней части тела, заработали и живот маленького вампира начало приятно тянуть, отчего он поджал ноги к себе, упираясь коленом в интересное место Юнги.       — Чимин-а, — тихо зашипел рыжий, превращаясь в кота, — мы же на улице.       — Вот именно, — голос у Пака стал звонкий, вся хрипотца из него улетучилась, возвращая омежью нежность.       — Ты же сам попросил, а теперь говоришь таким тоном, будто я тебя заставил, — не обижается, но недовольно бурчит красноглазый.       — А где это я «просил»? — от удивления и возмущения омега давится воздухом.       — В чём проблема? Что я сделал не так? — требует объяснения, почти сдерживая свою злость.       — У меня, — Чимин зажмуривает глаза и вздыхает, поднимая брови вверх. Он сокрушается, думая о том, что это ещё нужно пояснять, — реакция.       — Хм, — искренне задумывается альфа и в очередной раз закатывает глаза, понимая, что тело омеги на него естественным образом среагировало, а он просто не чувствует, поскольку феромонов нет, — бля-ять, прости. Я никак не привыкну, что ты не пахнешь. Можно во время таких «дел» я буду тебя кусать?       — Нет, — открывает широко глаза Пак, смотря в шоке на красноглазого, — никаких укусов. Ты тогда, в принципе, не остановишься, — помнит парень их прошлый опыт, когда Юнги попробовал его кровь и с ума сошёл, кидаясь, как озабоченный.       — Но ты очень вкусный, — выдаёт рыжий, как аргумент и оправдание своего поведения, показательно облизываясь, — глоток же не осушит тебя, верно? Верно.       Чимин открывает теперь широко не только глаза, но и рот, чтобы высказать всё, что думает наглецу про его хреновую идею, но вместо него на альфу накричал кое-кто другой:       — Юнги! — рычит, почти воздух своим голосом разрывая на куски, — Мин Юнги! Псина грязная! Ты чё себе позволяешь?!       Парни привыкли, что в такие моменты всегда появляется Тэхён, будто из-под земли вырастая. И если один чертовски рад видеть своего друга, то второй скрипит зубами от негодования, крепко стискивая челюсть.       Омега выползает из-под рыжего, уже не удерживающего его, и поднимается с земли, сразу же натыкаясь лицом на тёплые ладони Кима, трогающего его щёки так, будто тот проверяет Чимина на подлинность: вдруг малыша кто-то подменил. Но на самом деле Тэ просто волнуется и пытается проверить маленького вампира на наличие ран, которые обнаруживает и печально вздыхает, приподнимая брови у переносицы.       — Тэхён, я в порядке, — отстраняется, от довольно приятных и нежных прикосновений, Пак, беря парня за руки, — а где Чон и мистер Хи Сан?       — Чимини, у тебя много царапин и погляди, — указывает вампир кивком головы вниз и дожидается, когда друг опустит взгляд, — колени разбил.       — Тэ, — цыкает омега и поднимает глаза.       Ким приходит в себя и замечает уже нечто поинтереснее, шокировано открывая рот и, делая им движения, как делают рыбки, пытается задать вопрос, но с губ слетают лишь странные звуки. Сероглазый всё равно понимает его и кивает, пытаясь успокоить:       — У меня поменяли цвет глаза и прядь волос, — отвечает на неозвученный вопрос, — со мной что-то явно произошло, но конкретно что — сказать не могу. А причина тому — Юнги, решивший покончить жизнь самоубийством и вынудивший меня себя спасать. Я хоть и не смог полететь, но каким-то образом мы не разбились. Всё, что я хочу сейчас, так это — спать, ну и попить, совсем капельку — кружка литровая, думаю, подойдёт.       — Ам, — Тэхён поворачивает голову в сторону рыжего и указывает на него пальцем, якобы спрашивая: «Какого хрена?». Естественно, что Мин плечами пожимает в ответ и сурово смотрит на, частично седого, парня, посмевшего его подставить, всем своим видом показывая, что стоит ждать мести. Ким, будто мысли его читая, в ту же секунду берёт друга под руку и начинает уводить за собой, — идём-ка, тебе нужно раны обработать. И попить получишь, да-да, сколько хотел? Литр? Будет тебе литр.       — Даже как-то неинтересно, — скучающе вздыхает омега и закидывает деревянный меч на правое плечо, оценивающе осмотривая проделанную работу, — я думал, что вы дольше продержитесь.       Пол под его ногами был вымазан кровью и грязью из-под разбитых горшков с цветами, не уцелевших в ходе страшной драки, но если выражаться более правильно — избиения. Джин пришёл, как и обещал, вернуть то, что получил от альф, которые пытались его изнасиловать. Месть была прелестной. Ким победно скалился своими острыми клычками и причмокивал, ощущая на губах металлический привкус чужой крови, брызгами разлетевшейся по всему помещению от щедрых ударов тупым оружием по различным частям тела.       — Два из четырёх, — произнёс парень, надувая нижнюю губу, — мне необходимо знать, где находятся ваши друзья, которые также нуждаются в моём внимании.       Ким шагнул вперёд и каблуком наступил на руку, что лежала на полу. Та противно захрустела от травматизации костей, после чего хозяин этой руки сдавленно заскулил, пытаясь вытянуть пострадавшую конечность из-под ноги омеги, который только сильнее на неё надавил.       — Где находятся вами дружки?       — Я-я, — еле выдавливает из себя голос вампир, булькая кровью и слюнями, набирающимися во рту.       — Да-да? Я весь во внимании, — приподнимает уголок губ Сокджин, прислушиваясь к парню.       — Не скажу тебе, — из последних сил сопротивляется альфа, сплёвывая мерзкую жижу на туфли Кима.       Омега убирает свою изящную ножку с руки и качает головой, слегка изгибая уголки губ вниз:       — Хорошо, — кивает, будто ответ его устраивает, — пускай будет по твоему.       Джин делает пару шагов назад и вампир, лежавший до этого без движения на полу, поднимает голову, взглядом цепляясь за лицо парня, который явно сдерживал странной улыбкой смех, поджимая и закусывая нижнюю губу.       — Повёлся? — засмеялся своим скрипучим и звонким смехом омега.       Не успел альфа и звука издать, приоткрывая свой рот, как его лицо встретилось с носом обуви, грубо откидывая ударом голову назад, да с такой силой, что его шейные позвонки в хрусте исходятся, не уступая в своём звучании костям кисти, сломанной минуту назад.       — У меня есть ещё один вариант, — кивает сам себе парень, переводя взгляд с бессознательного тела на вампира, наблюдающего за ним всё это время в ужасе, — да, котик? Ты ведь будешь умнее своего братца? Не заставляй меня идти к вашему брату-омеге. Я уверен, что не сдержусь и мелкой шлюхе все косточки переломаю.       — Я-я в-сё расскаж-жу, — заикается и поднимает руки альфа, жестом показывая, что сдаётся и подчиняется Джину.       Сокджин уверенно шагает по коридору, сокращая расстояние между собой и двумя вампирами, которые неосознанно ожидают приближения расправы. Их личный палач три цифры прокручивает в голове, смотря на нумерацию комнат и отсчитывая про себя сколько дверей ещё осталось пройти, чтобы, словно почтальон, доставить «казнь» точно по адресу.       — Джин-а, — тянет низкий голос, заставляя омегу резко обернуться и впиться ненавистным взглядом в лицо парня, который в ответ растягивает губы в лёгкой улыбке, — разгуливаешь по нашему этажу? Что же ты тут забыл? Да ещё и с оружием.       — Хах, — приподнимает уголок губ Сокджин, замечая на голове альфы повязку, — никак головка не заживёт, Намджун?       — А как твоя попка? — задаёт встречный вопрос старший.       Сокджин оценил ответный выпад парня и усмехнулся, невольно проводя взглядом по расслабленной фигуре вампира: руки в карманах брюк, рубашка его мягко струилась, свисая с широких плеч и откровенно подчёркивала накаченную грудь, стекая волнами тонкой ткани по торсу.       Омеге пришлось губу закусить изнутри, чтобы болью отрезвить разум и вернуть контроль над глазами, неохотно перемещая их взгляд на лицо собеседника.       Естественно, что Джун заметил на себе внимательный взгляд Джина, который был падкий на всё красивое и не мог сдерживать желание запечатлеть в памяти правильные изгибы тела альфы, а тот и не против того, что его оценивают.       — Так, — склоняет старший голову набок, продолжая улыбаться, — зачем ты здесь? И чья кровь на твоей одежде?       Младший хмыкает и опускает меч с плеча вниз:       — Так я тебе и сказал.       — Может не отвечать, но я обязан маленького омежку проводить до его комнаты, раз тот потерялся, путая второй этаж и четвёртый.       — Стой на месте, иначе я сломаю тебе что-нибудь, — угрожает Сокджин, сильнее сжимая рукоять меча, когда Намджун шагнул в его сторону.       — Вот он! — кричат с конца коридора и парни синхронно поворачивают голову на источник звука, взглядом натыкаясь на толпу вампиров, в руках держащих разнообразные вещи: палки, металлические крюки, отломанные ножки стула и т.п.       Младший замечает позади толпы блондинистую голову и сразу понимает, кто это и что происходит:       — Вот мелкая сука, — качает головой и чуть смеётся, но совсем не от веселья.       — Намджун, — узнаёт один из альф своего одногруппника, — хватай этого гада!              — Зачем? — спокойной спрашивает сероглазый.       — Ты не представляешь, что этот сукин сын сделал с нашими парнями, — рычит вампир, указывая на Джина рукой, — он избил их и повредил гениталии, превращая те в кашу. Он животное, которое насилует наших омег, а после ломает жизни и тем, кто пытается их защитить.       — Ахуел? Кого это я изнасиловал? Не ту ли шлюху, что стоит за твоей спиной? По-моему он кричал и кончал раз за разом не от боли, — усмехается Ким, смотря на парня, прячущегося от его гнева, — этот мальчик сам на мне прыгал, а когда подоспели его «защитнички» прикинулся жертвой, дабы не замарать честь братьев своей блядской натурой. Тогда они пришли ко мне, чтобы в отместку засунуть в меня свои члены. Конечно, я понимаю, что по природе это «нормально», когда альфачи ебут омежек. Но я захотел облегчить им жизнь и решил их главную проблему — самоконтроль. Им теперь не придётся слепо идти на поводу у своих инстинктов и использовать свой орган, как оружие, да и мозг будет работать лучше. Разве я могу быть плохим после этого? — кладя руку на сердце, невинно приподнимает брови вампир.       Плечом омега ощутил жар и настораживающий запах опасности от Джуна, который молчал и смотрел в пол. Руки его сжались в кулаки, а на скулах заиграли желваки от сильного сжатия челюсти. Альфа двинул массивными крыльями и поднял голову: изо рта торчали длинные клыки, а вокруг глазного яблока выступили потемневшие и набухшие вены, делая взгляд парня хищным и немного сумасшедшим.       — Так вот кто посмел тронуть моего омегу и друга, — голос Намджуна низкий, обертоны рычащие и звуки грудные, глубокие, — я лично каждому голову оторву.       Даже Сокджину стало не по себе от вампира, который ментально пытался ломать волю всех, кто находился рядом. Но отступать альфы не спешили, смело задирая подбородки. Понимали, что возьмут победу одним своим количеством.       — Твой омега? Этот конченный? — не удержался блондин, выглядывая из-за плеча высокого альфы.       — О, а вот и проститутка голос подаёт, — весело парирует Ким младший, — я конченный? Боже, твоё счастье, чтобы меня сегодня убили, иначе я приду за тобой.       — Джун, мы не хотим тебя в это впутывать, — говорит, судя по всему, их главарь, разводя руки в стороны, — просто не лезь и позволь забрать этого парня. Только на перевоспитание, никто не будет себя вести с ним грязно.       — Он мне не хозяин и никуда я с вами не пойду, — хмурится Сокджин, понимая, что его собственное мнение никого здесь не интересует и считаются только с Кимом, — лучше возьмите белобрысую шлюху, задницу мне который подставил и вот его воспитывайте.       — Тогда мы заставим пойти тебя с нами силой.       — Ну что же, — поднимает руки младший, — попробуйте возьмите.       Самый крупный вампир срывается с места и, скрипя обувью об пол, оказывается прямо перед Джином, который уже приготовился отражать удар. Но этого не потребовалось, поскольку бугай не успел ударить его и отлетел в стену: от столкновения тела с бетонной поверхностью пробежала трещина, проходя от пола и до самого потолка. Альфа стёк по стене вниз и не двигался.       — Ахуеть, — комментирует омега и поворачивается, смотря на своего истинного, стоящего сбоку, — это такой способ получить прощение? Не прокатит.       — Я не считаю себя виноватым перед тобой за наш первый секс, — убирает с лица младшего лёгкую улыбку Джун, — но я виноват, что не нашёл тебя раньше.       Старший говорил искренне, не пытаясь издеваться и омега к подобному не привык. Чтобы он сделал? Естественно, что защитил бы своего истинного от насильников. Сокджин, осознавая это, разваливается изнутри, оголяя своё чувствительное омежье нутро, что спящим цветком застыло в плену каменной наружности. Альфа берёт молот и безжалостно рушит стены, что непреодолимой крепостью возвёл вампир, держа оборону и защищаясь от жестокого мира.       — Заткнись, — единственное, что смог сгенерировать воспалённый мозг. И как хорошо, что парню более не пришлось краснеть перед альфой, поскольку тот отвлёкся на кучу вампиров, налетевших на них со всех сторон.       — Уходи отсюда! — командует Намджун, ловя одного ублюдка за палку, которой он намеревался снести ему голову и, резко дёргая наглеца, направляет импровизированное оружие в лицо вражескому соратнику, бежавшему рядом с ним, и тот красиво летит на пол, более даже не пытаясь подняться.       — Ни за что, — чуть ли не ногой топает младший, — не смей приказывать мне и, — омега ловит взглядом большого парня, который летит прямо на Намджуна, — по сторонам смотри! Джун!       Альфа, даже не развернув головы, раскрывает металлическое крыло и отбивает противника, словно надоедливую букашку в сторону, и тот, получая нереально быстрый и сильный удар, прокатывается кубарем, снося с ног своих дружков, которые рвались в бой.       — Ты такой милый, когда волнуешься за меня, — несдержанно улыбается старший, — так бы и поцеловал.       — Фу, — кривится младший, чуть высовывая язык и сплёвывая воздух, будто что-то попало в рот.       — Жестоко.       — Мне только интересно, где учителя, когда тут «такое» творится? — изгибает бровь Сокджин.       — Хах, — усмехается старший, — они никогда не лезут к учащимся и тем более не следят, что происходит на наших этажах, — сероглазый перехватывает в руке удобнее оружие, полученное в ходе обезвреживания одного из вампиров, делая это невероятно грациозно, будто в пальцах не холодный металл, а изящный цветок.       — Чудесно, — чуть приподнимает уголок губ младший, — тогда сами разберёмся.       Истинность — это связь между двумя существами, которая образует прочные нити и связывает души. Это осколок судьбы, воспринимаемый многими, как животные инстинкты и желания, но это далеко не так, поскольку под тяжёлым влиянием феромонов скрывается иная сила, способная слить воедино двоих, удваивая их возможности, дополняя и делая точки уязвимости практически недоступными для внешнего воздействия недоброжелателей. Истинность — не только плоть и кровь, она ощущается намного глубже, но отпечатывается меткой на коже омеги и сердце альфы, подтверждая этот союз по всем законам природы. С помощью этой печати сквозь тело проходят её тонкие ниточки, дотягиваясь до источника жизненной энергии — души. Эту связь не разорвать, даже смерть не способна разделить пару предназначенных: один всегда будет чувствовать присутствие второго. Как бы не было больно жить без своего истинного, он всё равно будет упрямо идти вперёд, ведь любовь — вечна.       Сокджин презирал все чувства, поскольку его так воспитали: из него ежедневно выбивали желание любить и быть любимым, показывали, что это слабость, что потом будет больно и что сначала его приласкают, а потом растопчат и оставят совсем одного, держащего осколки собственного сердца.       Папа Джина изменил его отцу, они не были истинной парой. Судить нельзя, но правда такова, что омега не любил своего альфу и решил рискнуть: забрал ребёнка и побежал к своему любимому. У него бы всё сработало, если бы не запах малыша, который отец ощутил и по нему, как поисковой пёс, смог их найти. Месть была ужасной и маленький Сокджин её слишком хорошо помнил, хоть многие и придумывали из года в год новую причину смерти его папы, но истина была лишь в том, что альфа не простил предательства своего омеги и убил их с любовником, навсегда возненавидев всё, что хоть слегка касалось чувств между двумя вампирами. Свою обиду отец вымещал на мальчишке, взявшего все данные от своего папы: внешность, характер и даже пол. Это надо же было родиться омегой, став точной копией того, кого презирали всей душой.       А сейчас под ключицами жаром пульсирует знак принадлежности и Джин от этого сходит с ума: желает подчиниться и упасть в мягкость этого прекрасного чувства, но та боль, что причинял ему родитель, постоянно напоминает о том, что омегой быть — нельзя, как и быть любимым тем, кого сам сможешь любить.       Тело двигалось само, непроизвольно прижимаясь спиной к мощной спине альфы. Два вампира, даже не общаясь речью, будто читали мысли друг друга и без команды синхронно сражались, держа оборону и не давая добраться до кого-то из них. Они силу свою сложили и получили практически совершенное оружие, против которого не мог достойно выступить никто.       — Вау, — схаркивает кровь главарь и поднимается на ноги, упираясь рукой в стену, — должно быть, было приятно трахаться с омегой, который вставляет другим омегам. Думаешь, что если нас избили, то всё закончилось? Если не мы — другие придут, ведь никто не станет терпеть выходки твоей бляди, Джун.       Намджун начинает закипать изнутри, прожигая взглядом вампира, чей голос стал сейчас самым отвратительным звуком из всех тех, которые удавалось ему когда-либо слышать. Альфа не стал терпеть, просто не мог позволить, чтобы хоть кто-то говорил подобное про его истинного. Он с разбега впечатывает парня в стену, вышибая из него не только воздух, но и дух, судя по тем жалобным хрипам, которые он издавал. Казалось бы, что с него хватит, но Ким не мог остановиться, теряя контроль и позволяя внутреннему зверю выйти наружу, делая всё, что тот пожелает, а желает он — убивать: разорвать тело на части, вспороть брюхо и органы достать, намотать их на кулак и выбить всё, что не смог выскребсти из тушки врага. Жестоко? Альфе так не кажется.       — Джун! Намджун! — чуть ли не вопит Сокджин, хватаясь двумя руками за одну руку старшего, выбивающего жизнь из тела парня, который уже никак не сопротивлялся, безвольно принимая удары по лицу.       Джину кажется, что противный хруст перешёл на мерзкое хлюпанье, поскольку от головы вампира уже толком ничего не осталось, а взглянуть на него не решался, хоть младшему и не привыкать было видеть подобное месиво.       — Ты же убьёшь его! Идиот, остановись, блять! — омега решается на крайние меры и повторяет то, что делал с альфой ранее: бьёт его по голове.       Это сработало и Джун перестал колотить бедолагу. Но сработало, как оказалось, не совсем, как в прошлый раз, ведь альфа не свалился на пол и не потерял сознание.       Старший поднимается с колен, отстраняясь от тела, и стоит спиной к младшему, который вдруг, как язык проглотил: стоит молча и рассматривает парня, с чьих больших кулаков стекает кровь и капает на пол. Мышцы его стальными канатами двигаются под кожей, а лезвия щёлкают, волнами перекатываясь на крыльях.       Вдруг Джин за грудь хватается, отходя назад, пока спиной в стену не упирается, стекая по ней на пол. Он неожиданно ощутил ментальное поле своего альфы, которое до этого обходило его стороной, затрагивая только других альф. Да, Намджун пытается сломать своим нутром всё вокруг, оставляя после себя руины, омега это чувствует, но реагирует не так, как было бы правильно. Его тело не ломает от боли, нет криков и паники. Ага, криков и боли нет, но есть кое-что покруче: жар по всему телу, обжигающие удары сердца в груди, мурашки на коже, липкость и влажность, муть перед глазами, тяжёлые вздохи и сильное желание.       — Прекрати, — жалобно стонет Сокджин, — н-не злись.       Старший полностью разворачивается к своему омеге, а тот смотрит в пол и весь дрожит, боясь столкнуться со взглядом серых глаз монстра, вышедшего наружу. Младший будто обрёл способность читать мысли зверя и его от этого ведёт, собственное тело отказывается слушаться. Двигаться и банально убежать становится нереально.       — Неужели сейчас подходящий момент? — ноет омега и сжимает пальцами подол окрававленной рубашки, прижимая к паху и пытаясь скрыть полувставший член.       — Возбудился? Нравится, когда я горю от ярости, м? — рычит альфа, жадно вдыхая запах своего истинного.       — Нет, ты же, — дрожит Джин, рискнув поднять голову и посмотреть на Джуна, — ты специально.       — Специально «что»? Я не пытался вызвать у тебя течку, малыш, — ухмыляется Намджун и присаживается на корточки возле напуганного парня, — это уже твоё чистое желание. Я выпустил агрессию через феромоны, а ты среагировал на них. Любой другой на твоём месте испугался бы, пытаясь убежать.       Грязными пальцами альфа пачкает нежную кожу щеки, заставляя омегу морщиться и отворачиваться. Сокджин молчал, понимая, что истинный прав: никто не пытался возбудить его, старший просто злился и сражался, но его отрицательная энергия оказала иной эффект на чувствительного партнёра, нежели на врагов.       — Так и быть, — пожимает плечами Джун и берёт младшего за руку, — я помогу тебе и в этот раз.       Сероглазый поднял с пола слабого омегу, заставляя идти за собой.       — Я не могу, — задыхается омега, переставляя быстро ноги, так как альфа выше на голову и, соответственно, конечности его намного длиннее.       — Нам осталось буквально пару метров, — будто это должно облегчить страдания течного парня или успокоить его, что ещё более странно, поскольку именно это и волнует Сокджина, точно знающего, куда и зачем его ведут.       Намджун говорил что-то ещё, что, вроде как, должно было задобрить младшего, но тот уже не мог разобрать смысл слов, полностью выпадая из реальности. Иначе как можно было бы объяснить то, что парень вдруг начал видеть и чувствовать? А видит и чувствует он примерно следующее: сквозь штукатурку на стенах, которая потрескалась и осыпалась на пол, пробивались первые колючие веточки. В нос ударил яркий запах хвои, но вовсе ненавязчивый — его хотелось ощутить сполна и надышаться, оставляя волшебный лесной запах в собственных лёгких, чтобы всегда и везде иметь возможность погружаться в это состояние — избавление от шумного неиллюзорного мира, который серый и бездушный. Его обязательно помогут заменить на душистый, магический, уютный, пускай и выдуманный мир — сосновые высокоствольные деревья, раскрывающие свои ветви для крепких объятий и, несмотря на длинные колючие иголочки, они лишь приятно щекочат кожу, относясь к ней с особенной нежностью. Или ели — небольшие, но такие пушистые, почти мягкие, сладко пахнущие и помогающие очистить мысли от жизненной суеты. Омега улыбается и явно слышит, как бежит ручей и как трещат кроны, наклоняясь в сторону из-за порыва сильного ветра, а вдали, еле-еле распознавательно, хлопают крылья птиц. Должно быть, дятел. Почему? Просто Джин готов поклясться, что по лесу разносятся удары острого клюва о прочную кору дерева. Магия? Чудеса? Галлюцинации? А что, если — вампир? Вампир, чьи феромоны в кожу впитались и попали в кровь, выбрасывая в неё всевозможные наркотики. Да, ведь это точно вызовет зависимость, как бы уже…       Нос утыкается между горячими лопатками и ноги подкашиваются, провоцируя длинные пальцы ухватиться за ткань — спасителя, заставляя бедную рубашку хрустеть и натягиваться на широких плечах альфы. Намджун замирает прямо перед дверью и впервые тормозит, не зная, что делать, поскольку омега сам льнёт к нему, принюхивается и шумно втягивает воздух, шмыгая носом. Этот момент кажется намного интимнее того, что у них был в первую встречу.       — Джин, — тихо, чтобы не спугнуть бабочек, порхающих не только вокруг парней, но и внутри их тел, приятно щекоча низ живота, — давай все-таки зайдём.       Устного ответа нет, но он и не требуется — омега соглашается, молча толкая своего истинного в спину. Джун более не медлит: обхватывает ручку двери, немного вспотевшей ладонью, что удивляет и дезориентирует малоэмоционального вампира, и проворачивая её, открывает путь в комнату. Входя внутрь, он затаскивает Джина за собой. Но, должно быть, «затаскивать» — слишком громкое слово для описания данного действия, поскольку парень не оказывал сопротивления от слова «совсем», чуть ли не самостоятельно проникая на чужую территорию.       В спальне лишь ярче раскрывается весь спектр эмоций запаха сероглазого вампира. Да, у хвойного аромата есть эмоции и омега их прекрасно распознавал, что немного странно, ведь в их первый контакт, довольно близкий и тесный, Джин и половины не чувствовал из того, что чувствует сейчас. Может дело не в нём? Может что-то не так с его истинным, который, кажется, затерялся где-то сознанием, ибо продолжает просто стоять подле парня, не решаясь предпринимать хоть какие-нибудь действия. Мысли будто прочитали. В эту же минуту Сокджина валяют спиной на мягкий матрас и придавливают всем своим весом, как будто омега планирует сопротивляться и вырываться, хоть сам, ну отчасти, пришёл к своему альфе. Звериное логово? Верно, ведь перед ним явно зверь.       — Не рычи на меня, — чуть с раздражением хотел бы произнести Джин, но связки предательски скрипнули и он закашлялся. Ну хоть тяжёлая тишина прекратилась, разбиваясь кашлем одного и смехом второго.       — Ты весь настрой сбиваешь, — улыбается Джун, совсем не упрекая парня, а шутя и мягко посмеиваясь над ним.       — Какой настрой? Ты нас видел? Мы все грязные, — немного брезгливо морщится Сокджин, забавно дёргая кончиком носа.       Пальцы бережно шлёпают по лбу омеги и это действие сопровождается тёплым смешком. Зрачки расширяются и пространство будто затягивает в бездну, заставляя сердце пропустить удар, но лишь для того, чтобы после недолгой паузы выстрелить в грудную клетку, выбивая воздух из лёгких.       — Пап, так нельзя! Ты же не досчитал до десяти, — обидчиво топает ножками маленький вампир, смотря на родителя, — я больше не буду с тобой играть.       — Прости-прости, — смеётся молодой омега, перехватывая сына поперёк грудной клетки и притягивая к себе, крепко обнимает, — давай ещё раз?       — Нет, — крутит головой малыш, крохотными пальчиками цепляя длинные пальцы папы, пытаясь убрать его руки от себя.       — Обещаю, что сделаю всё, как надо, — чмокает омега ребёнка в пухлые щёчки, а после плотно прижимается губами и выдыхает, издавая смешные звуки, которые вызывали самый красивый детский смех.       — Хорошо! — сдаётся мальчишка и выпутывается из объятий.       Ножки шустряка несут его по ещё никем не тронутым дорожкам. Нежную кожу ощутимо царапают веточки, но заведённого игрой в прятки ребёнка это никак не беспокоит. Он резвится, прыгает, высоко поднимая колени, чтобы преодолеть очередное препятствие в виде высокого куста. Птицы над головой напевают свои причудливые мелодии, сопровождая звонким хором бегуна, надеющегося отдалиться от родителя настолько, чтобы тот точно не смог его найти.       Сухая почва, усыпанная хвойными иголочками и тонкими веточками, обрывается длинным ручейком. Маленький вампир решает использовать свои крылья, ведь мочить обувь совсем не хотелось, а снимать её — времени нет. Малышу так и чудится, что за ним уже гонится папа, поэтому он не может оставаться на одном месте, как и обегать поток дикой воды, у которого нет начала и нет конца. Ребёнок отступает назад, но лишь для того, чтобы разбежаться и набрать необходимую скорость для прыжка: крылья раскрываются и мягкие перья сталкиваются с прохладным ветром, который небрежно заламывает конечность неопытного летуна, приближая того к земле.       Острая боль, сопровождаемая детским плачем и всхлипываниями, осаждает пылкое желание победить и примагничивает тело маленького вампира к большому камню, поверхность которого, должно быть, от повышеной влажности, покрылась плотным слоем мха, хоть как-то смягчая страдания пострадавшего мальчика. Колено саднило, выпрямление нижней конечности отдавалось сильной болью — встать на ноги не получится.       Ребёнок ждал помощи от своего родителя и уже тысячу раз пожалел, что так далеко убежал, надеясь на то, что его не смогут найти. Перспектива оставаться наедине с лесом пугала, а раненая нога стала гарантом того, что, если мальчика найдёт кто-то из обитателей дивного лесочка, он окажется чьим-то перекусом.       — Папа! Пап! — хнычет малыш, смотря по сторонам и надеясь, что будет услышан. Но даже после минутного выкрикивания, срывающего совсем юные связки, никто так и не отозвался.       На ноге давно подсохли дорожки крови, неприятно стягивая кожу, а боль уже менее активно расходилась волнами по всей конечности. Но сил подняться и идти обратно у ребёнка не было. Он согнул здоровую ножку и упёрся пяткой в камень, на котором сидел, чтобы уложить на колено голову, уставшую от рыданий и плохих мыслей. Глаза закрылись и ослабленный организм взял паузу, погружая детское сознание в сон.       Еле слышный шелест и треск сменились громкими порывами ветра. Волосы на затылке встали дыбом, а кожу по всему телу покрыли щипающие мурашки. Маленький вампир резко открывает глаза и поднимает голову. Его взгляду являются два широких чёрных крыла, но лица рассмотреть не удаётся, поскольку после сна пелена затянула зрачки. Ребёнок пугается и отклоняется назад. Ладонь, служившая упором, соскользнула с камня и тело неуклюже завалилось в сторону, норовя упасть в воду. Хрупкое запястье перехватывает крепкая рука и тянет вперёд, не давая мальчику окончательно свалиться.       — Господи, Сокджин! Где ты был? — пугается родитель, осматривая своего сына с ног до головы, проверяя на всевозможные повреждения.       — Я-я думал, что ты меня не н-найдёшь, — плачет малыш и лезет к омеге с объятиями, чуть ли не душит, оплетая руками тонкую шею.       — Что за глупости? Ну, конечно же, я тебя всегда найду, — успокивает не только ребёнка, но и себя, — ты поранил ножку? Покажешь папе?       — А ты правда-правда всегда-всегда меня найдёшь? — отстраняется от родителя Джин и заглядывает ему своими огромными глазками прямо в душу.       — Всегда-всегда, — улыбается омега и мягко шлёпает подушечками пальцев по детскому лбу. Это действие — личное и родное, то, что делают только эти двое, поэтому ответом на него служат красные губы, расплывающиеся в широкой улыбке и маленькие ручки, вновь оплетающие шею любимого папы.       Сокджин сбивчиво дышит и смотрит сквозь Намджуна, который, в свою очередь, испуганно трогает его за щёки и пытается привести в чувства.       — Он т-тогда в последний раз играл со мной, — еле живым голосом шепчет Джин, дрожаще выпуская воздух.       Естественно, альфа искренне не понимал, о ком идёт речь, но неприятные эмоции через запах ощущает максимально детально. Ему от него дурно и даже больно, такая болезненная тоска и скорбь, да, это определённо то самое чувство, опустошающее нутро. Но по кому? Может ли сероглазый спросить? Но, что ещё важнее: ответят ли ему? Конечно, омега его ненавидит и уж точно не станет делиться тем, что на душе. Но остановит ли это Намджуна? Нет.       — Кто играл? — аккуратно, почти шёпотом спрашивает сероглазый, убирая пряди тёмных волос с нежного лица.       Тусклый взгляд медленно приобретает осознанность и смотрит прямо на Джуна, теряющего весь свой горячий настрой. Там, где-то глубоко внутри, должно быть, на самом краю душевного мира, столько боли и её даже никак не опишешь — такое альфа видит впервые. Чувство пустоты охватывает двоих с головой. О да, в этом и есть прелесть истинности, и её огромный недостаток — жизнью данное поровну разделят двое.       — Почему именно твой запах? Почему именно он? Из всех возможных, Намджун. Я-я вспомнил то, что не должен был. Только не его, — отрицательно машет головой парень, пытаясь удержать неудержимое внутри себя, но, к сожалению, там уже совсем не осталось места, — почему этот чёртов лес? Почему этот чёртов момент? Почему он так поступил?! Зачем ушёл?! Почему любовь так важна?! Неужели это может быть важнее жизни?! А как же я?! Он лишил меня себя! Папа больше никогда не вернётся и я не смог ничего сделать, я не смог помочь! Всё из-за меня, нас нашли из-за меня, если бы я только…только…       Джина трясёт: замерзшая душа пробудилась после очень долгой спячки и требует тепла. Она, покрытая тонкой коркой льда, слишком долго бродила по лабиринту с высокими стенами, которые возвёл сам омега, а отец дружелюбно подавал ему кирпичи и камни, да покрепче, чтобы даже самые сильные кулаки не смогли их проломить, освобождая заблудшего. Пускай оболочка на вид прочная, пускай и выглядит жестокой, колючей, иногда наглой, надменной, пускай будто ничего не боится, но за ней скрывается всё тот же ребёнок с побитыми коленками. Он всё также ждёт своего папу, зная, что его обязательно найдут и согреют, крепко-крепко прижимая к груди. И стук горячего сердца сможет растопить любой лёд. Обязательно сможет.       Но реальности на то и реальность, чтобы ранить. Должно быть, она хочет сделать нас сильнее. Или так просто принято думать — верить, что все страдания не напрасны и у них есть цель, есть причина. Необходимо смиренно принять всё, что даётся и надеяться, что, когда-нибудь потом, сквозь месяцы, а то и годы, произойдёт чудо и ты осознаешь, зачем прошёл через всё это дерьмо. Может быть. А может ты просто утонешь и уйдёшь по самую макушку, опускаясь на дно. Ведь жизнь не добрая сказка — её не сочиняет добрый старичок, чтобы в конце написать: «…жили они долго и счастливо». Нет, жизнь — это повесть и в ней совсем нет картинок. Пишет её неизвестный, к которому взывают ночами потерянные души, рассчитывая на его милость. И в заключение всегда: оборванные странички в конце, ведь именно так чаще всего бывает, не так ли? Ты есть и тебя нет. У тебя было всё и в момент всё отобрали, вырывая точно также, как заключительную страницу из книги. Разве важно, что было до неё?       У Сокджина было всё: долго расписывать не придётся, ведь его всё — это любящая семья. Папа и отец, которые всегда были с ним рядом. Его поддержка, его защита и его дом — место, где ждут и любят. Но возвращаться стало некуда. Больше никто не ждёт. Больше никто не любит. Место, где душа находила раньше умиротворение, сейчас находит только пыль. Но внутри, пускай парень и был уверен, что всё мертво, остался крохотный кусочек жизни — воспоминания, одно из которых помог открыть ему истинный.       Альфа изо всех сил прижимает к себе омегу, но тот выламывает все свои конечности и пытается переломать позвоночник, неестественно выгибаясь. По лицу текут обжигающие слёзы, а из груди вырывается вой. Вой раненого зверька, брошенного умирать. От голоса содрогаются стены и сердце Джуна, который отчётливо ощутил на нём линии метки, оставленной странным парнем. Почему странным? А как можно вызывать сначала желание обладать собой, но мгновением позже сменить это желанием защитить, укрыть от всего мира, забрать все страдания себе, убить всех, кто обидит, огородить даже от себя самого, чтобы ни за что и никогда не причинить вреда. Истинность, и правда, штука недооценённая. А если прибавить к ней любовь? Любить Сокджина? Должно быть, это какая-то злая шутка, должно быть, издёвка судьбы. Ну невозможно в него влюбиться.       — Тише-тише, — шепчет сероглазый, касаясь губами уха омеги, отвернувшего от него лицо, — Джин, в жизни бывают ошибки и это нормально, понимаешь? Она вся состоит из них. Иногда последствия ужасные, но пока ты жив — есть шанс исправиться: не исправить то, что уже совершил, а избежать подобного в будущем. Но если ты винишь себя за то, что никак не зависело от твоих действий — прекрати. Ты не герой этой жизни, понимаешь? Не всё лежит на твоих плечах, не все судьбы связаны с тобой. Иногда мы правда бессильны…       Сокджин тихо всхлипывал, стараясь плакать менее шумно. Почему-то слова, сказанные Намджуном, тронули его. Коснулись где-то очень глубоко, где всё поросло колючками, и понизили градус боли. Дышать стало легче, хоть это совсем банальные фразы, причём говорит их долбанный Джун — истинный, которого отторгает всё естество Джина. И от этого немного смешно. Сколько прошло времени? Неделя? Как омега мог настолько открыться альфе? Неужели факт родственных душ не выдумка? Даже, если партнёр ненавистен? А ненависть ли это? Точно к нему? А может всё же к себе?       — Ты не знаешь меня, — чуть сжимает губы парень и поворачивает голову. Взгляд тёмных глаз устремился в серые, обладатель которых смотрел на своего истинного с теплом, а лёгкая жалость впервые не обижала и не задевала гордость. От неё хотелось расплакаться сильнее и позволить утереть слёзы с щёк, как это делали заботливые руки папы.       — Как и ты меня, но уже ненавидишь, — чуть улыбается Джун, — поэтому не придирайся к тому, что уже нравишься мне.       — Нравлюсь? Ты можешь врать мне, но не ври самому себе. Я не могу нравиться. Видишь ли, я не подхожу под звание «лучший омега», ведь я не милый, не добрый, не заботливый, не скромный, а злой, мстительный, сильный, способный сам о себе позаботиться, ненавижу альф, ненавижу всю эту чушь про семью и любовь, и уж тем более про истинных. Ты не представляешь, что я творил с другими, — усмехается со слезами на глазах омега, слизывая с губ солёную влагу, — мне приготовлен в аду отдельный котёл. Мало этого? Тогда вот ещё: ты мне не нужен. Мне никто не нужен.       — Говоришь не врать самому себе, а сам, — хмыкает сероглазый, видя на лице омеги появление удивления, — говоришь, что не нужен, но я отчётливо слышу шёпотом на заднем фоне: «Останься». Мы истинные, Сокджин и это не просто слово.       — И что ты хочешь от меня? Любви не дождёшься и получишь одни страдания. И дело не в том, что я так хочу — я только это и умею. Меня так воспитали. Внутри меня больше ничего не осталось, — сдаётся, почти признал, что когда-то мог чувствовать и вполне мог любить, но ни сейчас. Сердце его лишь поддерживает жизнь в теле. И вряд-ли что-то изменится.       — Даже шанса нам не дашь? И если признаю, что был не прав? Я не должен был поступать с тобой так, как поступил. Глупо? Я ошибся и прошлого не могу исправить, но могу исправиться, — нелегко склонять голову сильному альфе, но омега перед ним — исключение из всех правил и он не понимает проявления агрессии. Попробуешь доказать своё превосходство и он ответит тем же, но точно не признает лидерство над собой. Выход один: сдаться самому. Разве это не сильный поступок? Намджун не может иначе, — и быть достойным тебе… достойным партнёром.       Надо же, сколько ещё раз он увидит яркие краски удивления в тёмных глазах? Естественно, что Джин открывает рот и не находит слов. Омеге проще накинуться, драться, пойти одному против всех, но совсем нечем ответить большому альфе, который смотрит своими серыми глазищами прямо в душу. Они буквально просят прощения и наполняются… надеждой? Должен ли пойти парень на уступки? Разве то, что с ним сделали прощается? А верить? Верить должен?       Джун отстраняется и отпускает парня, отсаживаясь на край кровати, но упрямо продолжает смотреть в глаза и ждать ответа. Сокджин медленно садится и не может глаз поднять. Должно быть, это одно из самых сложных решений в его жизни. Постойте, а разве у него когда-нибудь, в принципе, было право принимать решения? Конечно, нет. Не было точно также, как и право выбора. Но не сейчас. И почему тогда ему страшно? Почему хочет спросить у кого-нибудь, как поступить?       Думать можно было бесконечно, но от этого ничего не менялось. В голове не появлялось гениальной идеи, мысли лишь сильнее путались. Отчасти виной тому — хвоя, запах которой захватил разум омеги и подтолкнул, наконец-то, дать ответ, пускай и принятый спонтанно, импульсивно и, чего греха таить, с мокрой задницей.       — Ладно, — пять букв единым звуком слетели с дрожащих губ, не успел парень даже перевести взгляд на своего истинного. Понял, что прокололся, но отступать уже было поздно, — но никаких попыток засунуть в меня член. И без поцелуев, понял? А ещё лучше — не трогай меня, совсем, иначе дам по роже и больше не пойдёшь ко мне.       Челюсть набрала вес и отвисла, слушая условия, выдвинутые партнёром. Хотелось возмутиться, ведь это — дерьмо какое-то. Разве могут быть отношения без прикосновений? Но эмоциональный пожар внутри пришлось усмирить, поскольку скажи альфа что-то против и потеряет омегу совсем. Иллюзия выбора? Похоже, что оно самое.       Намджун чуть закатывает глаза, тяжело вздыхает и говорит, прочищая горло:       — Хорошо, будь по твоему.       — О, — не ожидал созидания со стороны истинного Сокджин, ясно чувствуя раскаты несогласия, громом шумящее в его груди, — вот и отлично.       Парни неловко сидят в тишине, даже не смотрят друг на друга. Каждый ушёл в свои мысли и не знал, что делать дальше. Возможно, омеге лучше уйти из комнаты альфы. Им необходимо принять ванну, как минимум, да и ждать появления проблем, ведь натворили дел они весьма серьёзных.       Спустя долгие пять минут, Намджун осмелился разбить тишину странным вопросом:       — А ты, — чуть щурится, смотря на Джина, — правда им там всё прям в труху?       Омега поймал дебильный смешок на полпути в горле, перекрывая ему выход наружу, и кашлянул в кулак.       — Да. Рассказать каким способом? Или лучше продемонстрировать?       — Нет, я вполне смог представить, — машет перед собой руками Джун, — более в штаны к тебе не полезу.       — Чудно.       — А.А.А, — икающе бунтует омега, убирая свои пострадавшие колени подальше от грубых рук друга, — а можно я сам? Ты ваткой прям ранку трёшь.       — Ну правильно, — кивает сам себе Ким, — как мне ещё грязь из неё убрать?       — Давай водой просто, — предлагает измученный Чимин, — я схожу в купальню, а потом ты мои царапины обработаешь.       — Может всё же в медпункт? — слегка изгибается тонкая бровь Тэ, мягко пытаясь склонить друга сходить к доктору.       — Я ведь уже тебе говорил, что никаких докторов, — наотрез отказывается Пак, — я себя чувствую сейчас нормально. Чёрт с этими глазами и волосами, неужели это так важно? Ну поседел я от страха, с кем не бывает?       — Я скоро сам весь седой буду, — вздыхает Ким, начиная массировать длинными пальцами висок.       — Почему ты так заботишься обо мне? Ты не обязан, Тэ. Не подумай только, что мне неприятно или ты мне надоел, ведь это не так. Я тебе очень благодарен, но просто… — пожимает плечами сероглазый.       — Я всегда хотел себе брата-омегу, — вдруг говорит вампир, — Намджун хороший брат и он многому меня научил, всегда заботился, но он не был моим другом, не был тем, кто поймёт меня. Из-за моего характера у меня никогда не было друзей моего пола, а общаться только с альфами — утомительно. Я не мог рассказать всего, что творилось в моей голове, ведь реакция была бы не самая приятная. В академии я познакомился с тобой и ты первый омега, который начал общаться со мной нормально, будто я — обычный. К тому же ты очень милый и добрый: тебя хочется обнимать, целовать и защищать. В тебе нет подлости, Чимин, как и нет других ужасных качеств, которые наполняют чуть ли не каждого второго в этом месте.       Пак слушал комплименты и постепенно его лицо менялось в цвете, переходя с бледности на горячо-красные оттенки. Слова друга внутри теплом отзывались и омеге было тяжело поверить в реальность происходящего.       Неужели кто-то правда видит его таким? Раньше парню приходилось выслушивать одни насмешки и колкие оскорбления. Никто не хотел с ним дружить и принимать в свой круг общения, ведь странных никто не любит. С ними сложно, да? Их не понять, а стараться с ними ужиться никто не считал необходимостью. «Не будешь таким же, как и все — останешься один» — правила этого мира. Возможно, что есть шанс найти такого же чудака, как и ты сам, а после взяться с ним за ручки и улететь в закат, более не нуждаясь в общении с кем-либо другим. Классно? Классно, но где же найти такого?       — Нашёл, — сорвалось еле слышно с пухлых губ маленького вампира, вызывая вопрос в глазах напротив, — то есть, Тэ, ты не должен пытаться быть обычным, чтобы получить одобрение со стороны окружающих. Те, кто на самом деле будут необходимы — примут настоящего тебя, несмотря ни на что. Я говорю тебе это, как твой друг. Хосок, Намджун, Юнги, Чонгук и ты — вампиры, которые впервые обратили на меня внимание и не для того, чтобы поглумиться, а чтобы дружить. Благодаря вам я перестал подстраиваться под надуманные стандарты, лишь бы кому-то понравиться или не вызвать отвращение. Тэхён, я чудак, который видит то, чего нет, просыпается от кошмаров каждую ночь, постоянно пытается найти смысл своего существования, борется с правилами природы, не умеет летать, пугается каждого шороха, но при этом припёрся в военную академию, жадно желая стать сильнее, ведь так ему сказал кто-то, кого он даже не знает. А сейчас ещё и седой. Но мне забавно с этого, а знаешь почему? Потому, что я не один. У меня есть друзья, которые помогают и не оставят в беде. Забавно, что только сейчас осознал, настолько мне повезло вас повстречать.       Пак поднимается, в один шаг сокращая расстояние между собой и Кимом, в шоке хлопающего густыми ресничками, смотря на друга. Маленький вампир прижимается к горячей груди и кладёт щёку на сердце, слушая частые удары. Тэхён молчит, но за него всё сказали сильные руки, прижав омегу к себе крепче. Друзья жарко обнимались, разделяя между собой чувства дружеской любви.       Парни бы и дальше наслаждались тишиной в компании друг друга, если бы не оглушающий стук в дверь, разбивающий прекрасный момент.