Версальская роза

Глава 8.    В салоне все было как всегда — женщины сплетничают, мужчины ведут серьезные беседы и разбрасывают карты. Даже Оливия за такой короткий срок успела к этому привыкнуть.    — Я смотрю, все вернулось на круги своя. — резюмировал Орлеанский, глядя в высокие окна, выходящие в парк. С газонов сняли ограничительные кресты, гвардейцы скрылись и по тропинкам уже ходили люди, греясь под лучами спускающегося солнца.    — По сути, мы ждали пока вы вернетесь, чтобы рассказать что случилось сегодня утром. — сказала Лизелотта, выйдя чуть вперед к столу и глядя краем глаза на шевалье.    — Боже, я чуть не свихнулся. — воскликнул Лотарингский, подвигая стул сестре, а затем герцогине, — Представьте себе, я просыпаюсь, а в твои покои (он обратился к герцогу) врывается Бонтан со стражей, он искал тебя, по всей видимости. Разбудил Её Высочество, меня, а тебя найти не могут.    — Не томи, зачем он пришел? — нетерпеливо спросил Орлеанский, ухватившись за бокал с вином.    Шевалье сел за стол, оглядел всех и качнул плечами.    — Увидев не тебя, а меня, они тут же выскочили и ушли прочь. — сказал Лотарингский и, смотря в сторону Лизелотты, засмеялся вместе с ней.    Месье с подозрением переглянулся с Оливией и в замешательстве сказал: — Может, мне стоит сходить и узнать? Наверняка, его послал мой брат.    Герцог уже собрался вставать, как шевалье остановил его и аргументировал: — Если ему что-то нужно от тебя, он с большей вероятностью пошлет к тебе еще раз.    — Ты прав. — согласился с улыбкой герцог и взял в руки вилку.    Подняв глаза на Оливию, Лизелотта спросила: — Далеко ездили?    Обратившись за немым одобрением Орлеанского, через несколько секунд сконфуженная Лоррен начала: — Ездили по лесу, чуть дальше парка, в более неосвоенные места, а там не менее красиво.    — Мадмуазель отлично владеет навыками верховой езды, если честно, не ожидал. — любезничал Филипп, чем вызывал в сердце Оливии огромное волнение.    — Это все от отца. Лошади все отрочество мелькали у каждого из нас перед глазами поэтому не уметь на ней ездить можно было расценивать как нарушение семейных традиций. — сказал шевалье, улыбнувшись сестре.    — А я достаточно традиций нарушила. Например, не стала аббатисой как старшая сестра. Меня просто не успели определить, а тетушке некогда было этим заниматься. — ответила Оливия и взялась за еду.    Люди вокруг практически не смущали, и их было не так много. В основном вокруг крутилась прислуга в редком количестве, и мимо проходили всякие дворяне.    Оливия не могла выбросить из головы свою троюродную сестру. Она отпечаталась в голове Лоррен такой несчастной, и от боли в её глазах хотелось плакать. И поделиться было не с кем, чтобы разделить неприятное ощущение, спирающее грудь.    К столу с извинениями проползла какая-то юркая девчонка. Она подошла к Лизелотте и что-то шепнула ей на ухо. Под конец ее фразы герцогиня стала не на шутку серьезной, отложила вилку с ножом, кротко извинилась и ушла прочь.    — Мне тоже нужно отойти, я скоро вернусь. — сказал Орлеанский, озираясь вслед супруге, ответил на вопросительный взгляд шевалье резким поднятием бровей и быстро ушел по направлению к своим покоям.    Лотарингский видел как сестра последние десять минут нервно сжимает вилку и смотрит в одну точку, поэтому взял ее за руку и отвлек от раздумий.    — Что с тобой? Сидишь, толком ничего не ешь. — обеспокоился Филипп, разглядывая лицо Оливии.    Она удивленно покосилась на него и, шмыгнув носом, покачала головой. Тут она почувствовала, что врать нет смысла, поэтому девушка отодвинула тарелку и сложила руки.    — Помнишь Луизу, нашу троюродную сестру? — начала Лоррен с тревогой в голосе.    Задумчиво поводя глазами, Филипп с весельем вспомнил: — У них висело большинство моих картин. И Луизу помню ещё маленькой, Кристиан был мне ровесником, мы вместе пытались привлекать девушек в Монруже.    — Так вот... Луиза осталась одна. Отец и брат пропали, а мать умерла. — рассказала Оливия и опустила голову.    Улыбка с лица шевалье тут же пропала. Он отвел взгляд в сторону, вздохнул и вновь обратился к сестре: — Откуда знаешь?    Недолго думая, Оливия сообразила: — Неделю назад пришло письмо от нее.    — Почему ты сразу не рассказала? — спросил Филипп, поджимая губы.    — Не было подходящего момента. — выкрутилась Оливия и перевела взгляд на стену.    Теперь в грустную думу был погружен и шевалье. Пусть с семьей он расстался рано, но он с возрастом понимал, что время, проведенное с родными самое ценное, и как всё — необратимое. От этого теперь он не может оставить близких, ведь сейчас для него это были сестра, Месье и Лизелотта. На этих людях держалось его самочувствие и ментальное здоровье, давно пошатанное и разбитое.    Орлеанский, как и обещал, вернулся, причем довольный и даже сияющий. Лотарингские одновременно с вопросом кивнули головами, а Филипп протянул шевалье развернутое письмо.    Перечитав его, Лотарингский с непониманием и иронией спросил: — Ты купил шесть тысяч акров земли где-то под Лионом?    Возмущенно ахнув, герцог забрал письмо и негромко ответил: — Это письмо от испанского короля, адресованнное Луи, но в нем говорится обо мне. Как оказалось, (он стал говорить совсем шепотом) после определяющих трех сражений под Уторро, где я командовал войском...    Шевалье вдруг прервал его: — Это которые были четыре года назад?    — Да, не перебивай. После сражений под Уторро, испанский король заинтересовался в военном союзе с Францией, и имеет желание беседовать со мной лично.    Оливия с широкой улыбкой поздравила герцога с получением такой чести, а сам он возложил руки на стол и взглянул на шевалье. Лотарингский с трудом связывал слова. В один момент он вдруг заговорил с испугом: — Это те, после которых ты полгода ходить не мог?    Филипп выпрямился, повертел головой, кивнул и сказал: — Но сейчас же я нормально хожу. Речь идет не об этом.    — О войне речь идет. — серьёзно ответил шевалье и показал свою трость из-под стола, — Еще хорошо, что просто надрез, а могло быть и хуже.    — Я — воин. — принц нагнулся над столом, — В сражении это пустяк. Действительно, могло быть и хуже.    — Да, — начал Лотарингский и откинулся на спинку стула, нервно усмехаясь, — сейчас вы заключите военный договор, испанцы вторгнутся в Португалию, и по легко предсказуемым условиям, ты опять отправишься на фронт подвергать себя риску.    Наблюдая за разговором мужчин, Оливии стало не по себе. С одной стороны, шевалье говорил верные вещи, действуя лишь из любви к герцогу. Но и Месье не был промах. Если война правда его стезя, раз он столь одаренный полководец, рыцарь, который жаждет подвига, то ничего не способно его остановить, даже крепкая и беспрецедентная любовь и забота. Кого поддерживать она не знала и даже не пыталась.    — Ты вечно так реагируешь на все, что со мной связано. — безэмоционально выпалил Орлеанский, встал из-за стола и ушел туда, откуда пришел.    Оливия взглянула на брата. Он опустил глаза в стол, сжал губы до побеления и схватился за бокал с вином. Замахнув все, что в нем было, шевалье откинулся на спинку стула и нахмурился.    — Филипп... — осторожно начала Лоррен, брат обратил к ней строгий взгляд, сбивший её с толку, — ссоры — это нормально, нужно держать голову трезвой.    Лотарингский в раз безумно усмехнулся и потянулся за графином с вином.    — Трезвой у меня не получится. — шевалье вот-вот схватился за ручку, как Оливия остановила его, проникая в душу взглядом.    — А ты постарайся. — серьезно сказала девушка, прикрывая ладонью вверх графина, Лотарингский, не выдержав напора сестры, оставил вино и сложил руки перед собой, — Давай прогуляемся, чтобы ты отвлекся.    Филипп начал мотать головой, недовольно поморщился, но Лоррен была непоколебима. Она встала со стула и, встав рядом, взяла брата за руку.    — Пойдем, родной, тебе воздух нужен, а то позеленеешь скоро. — агитировала Оливия, хлопая шевалье по плечу.    Недолго сопротивляясь, Лотарингский вздохнул, встал и, выставляя вперед трость, направился вместе с сестрой к лестнице. Вдруг навстречу показалась знакомая женская фигура, которая вышла из противоположного коридора, а именно герцогиня д'Анже, она с улыбкой помахала шевалье рукой. Оливия увидела в её улыбке насмешливость и высокомерие, ей стало очень противно.    — Какое счастье, что я встретила Вас. — сказала со всем положенным ей Богом подобострастием герцогиня, — Право, мсье, Вам стоит бывать на наших вечерах.    Лоррен терялась в догадках: о каких вечерах твердит эта женщина? Почему между ними с шевалье такое напряжение? Ей кто-нибудь что-то объяснит?!    Лотарингский же был на удивление спокоен, как море в штиль. Он натянул улыбку и, подхватив сестру под руку, ответил: — Я прекрасно обойдусь в своей компании, герцогиня, тем более, насколько я знаю, мне там не очень рады.    Д'Анже с видимой злобой смотрела на Лотарингского, Оливия даже испугалась. Герцогиня выглядела так, будто она сейчас вытащит из-под юбки кинжал и вонзит шевалье в грудь, но такое было маловероятно... или нет?    — Неужели Ваша сестра не передала Вам письмо? — спросила герцогиня, оглянувшись на Оливию.    Девушка уже хотела вступиться, но умиротворенный братец не дал ей этого сделать: — Все передала, до мелочей, вы ещё что-то хотели от меня? Если нет — позвольте, мы пойдем.    Осмотрев шевалье с ног до головы, д'Анже хмыкнула, неоднозначно повела головой в воздухе и, поравнявшись с Филиппом, резюмировала шепотом: — Будьте аккуратнее, мсье Лоррен.    И ушла. Оливия, до слуха которой донеслись слова герцогини, в шоке посмотрела ей в след и перевела взгляд на Лотарингского.    — Это что было вообще? — возмутилась Лоррен, как будто раскачивая брата.    Он погрузился в мысли, и не сразу расслышал ее вопроса.    — Не заморачивайся, у меня с ней немного неоднозначные взаимоотношения. — с терпимостью сказал Филипп, — Мы пойдем в парк или нет?    Лоррен переменила строгость на улыбку, кивнула и с хорошим настроением двинулась вперед.    Лизелотта вернулась в свои покои, после того, как не обнаружила Лотарингских и мужа за покинутым ей столом. Её одиночество продлилось недолго, потому что герцог Орлеанский, раздосадованный ссорой с шевалье, начал ходить сквозь две комнаты туда-сюда. После третьего захода принцесса не выдержала и остановила супруга.    — Что происходит? — спросила она, сев на кровать.    Филипп взглянул на нее большими глазами и, подсев рядом, начал молча скрещивать пальцы.    — Вы с Лорреном повздорили опять? — догадалась Лизелотта, Филипп кивнул, а герцогиня выдохнула, — Не надоело вам еще отношения выяснять?    — Он по-человечески не может даже поддержать меня! — жаловался герцог, — Меня вызвал лично испанский король на заключение военного договора, а он вместо того, чтобы просто поздравить, как сделала его сестра, начал читать мне морали!    Филипп согнулся как старая коряга и закрыл лицо руками. Принцесса провела рукой по широкой спине мужа и с посредственностью заявила: — Может, ты неправильно его понял? Напомни мне хоть один момент, когда Лоррен не поддержал тебя или выступил против.    Орлеанский снова вытянулся и неотрывно стал смотреть в одну точку. Сквозь еле шевелящиеся губы герцог выговорил: — А как можно по-иному трактовать его слова?    — Ты можешь процитировать хотя бы часть? — попросила Лизелотта, выглядывая в лице супруга хоть какую-то перемену.    Филипп будто оцепенел. Он прокручивал в голове недавний диалог, с точностью до последнего слова, здесь что-то заставило его затихнуть и набрать в легкие побольше воздуха.    Орлеанский постарался воспроизвести слова шевалье, и сам по мере пересказа вспомнил одну очень важную вещь: тот Лоррен, который был для него любопытен, юный и ветреный, высокомерный единоличник, и новый — по-настоящему родной человек, взрослый и вдумчивый, для которого в первую очередь важна безопасность близких, нежели его собственная — два разных человека. И сейчас, со стороны принца, он смотрел через призму устоявшегося восприятия, совсем позабыв о том, что шевалье изменился.    Правда, привыкнуть к этому было сложно. Спустя несколько лет разлуки, перед Орлеанским явился совершенно другой человек — статный, важный, но с тем же легко узнаваемым блеском в глазах и нежной улыбкой.    Из мыслей его вырвала Лизелотта. Она, покачав головой, сказала: — Мне кажется, что он прав. Сам посуди: как я считаю, здесь речь шла совсем не о войне. Ты сам не замечаешь, что чаще всего ты стремишься к реализации собственных желаний, совсем забывая о том, что вокруг есть люди, которые любят тебя. И это касается не только фронта, а в принципе об необдуманных поступках, которые ты совершал.    От всех этих мыслей у Филиппа заболела голова. Он закрыл виски руками, а в это время Лизелотта продолжала.    — То, что ты выступаешь доверенным лицом французского короля в заключении важнейшего договора с Испанией — это замечательно. Только не забывай о тех людях, которые вдохновляют тебя на подвиги.    Хлопнув мужа по плечу, герцогиня встала, взяла со стола кружевной веер и ушла прочь. Принц остался наедине со своими мыслями.    В это время Лотарингские уже прогуливались по саду. Для шевалье в нем не было ничего удивительного, эти тропинки он знал, допустим, не как пять пальцев, но как три — точно. А Оливия шла и с детским восторгом озиралась по сторонам.    Дул прохладный ветерок, колышущий бриллиантовые росинки на изумрудной траве. Вдалеке более явственно звенел фонтан, шуршание деревьев звучало как песня, а проходящие мимо люди не были чрезвычайной помехой.    — А что же вас так сблизило с Его Высочеством? — спросил шевалье, медленно переставляя ноги.    Девушка таинственно усмехнулась, обернулась вперед и сказала: — Он очень интересный собеседник, знает много увлекательных историй.    Лотарингский незаметно улыбнулся и согласился с сестрой: — Право, Филипп на это мастер. Что же он рассказывал?    — Например о сражениях в Испанских Нидерландах, а ведь это было, дай Бог памяти, когда мне восьмой год пошел, а он уже армией командовал.    — У вас ровно двадцать лет разница. — подметил шевалье и улыбнулся ещё шире, — В те времена он показал себя настоящим рыцарем, как впрочем и всегда, что касается войн.    — Будь снисходительнее, он полководец, и выполнять обычные задачи рыцаря для него долг. Я понимаю тебя, что спокойно отправлять любимого человека туда, где его в любой момент могут навзничь проткнуть штыком, невозможно, но и ты можешь его понять. — рассуждала Оливия.    Лоррен замолчал и свел губы. Тем самым он давал понять, что этот разговор он продолжать не желает. Подобные темы вводили его в ступор и не давали мыслям четко выстроиться в голове.    Оливия продолжала любоваться садом. Зеленые арки, стены и бирюзовые дымки освещенных солнцем цветов. Композиция главной аллеи потрясала. Лоррен заметила изгородь, белые головки акации и желтоватую тень деревьев впереди. Живость в сердце заставляла Оливию вздыхать от шока и иногда слегка дергать брата за руку. Искренние эмоции сестры не могли не радовать шевалье, поэтому он не сдерживал улыбки и подкреплял общее восхищение своими высокохудожественными комментариями.