Версальская роза

Глава 10.    За три дня, минувших меж нашего повествования, ничего особенного не происходило. Версаль жил своей обычной, полной роскоши и развязности жизнью. Весь двор был поднят на уши перед отъездом Его Высочества на подписание договора. Сам герцог был взволнован не меньше, хоть прежде мог участвовать в переговорах и поважнее. Хотя, куда важнее? Это военный союз, надежда одной стороны на поддержку другой, а заключение дружбы между странами это ответственнейший момент, требующий много энергии и обаяния.    Сегодня герцог Орлеанский планировал выезжать, и весь двор готовился к проводам. Лишь Оливия де Лоррен поднялась только к одиннадцати утра. Её разбудил брат, распускающий свежие кудри перед зеркалом.    — Доброе утро, сестра. — улыбнувшись, сказал Филипп.   Оливия неохотно выползла из-под одеяла, спустила одну ногу на пол, но, не выдержав тяжести собственного тела, рухнула лицом в постель. Засмеявшись, шевалье со звоном положил гребень на стеклянный столик и подошел к окну.    — Мадмуазель, а это случаем не Ваше? — саркастично спросил Лотарингский и слегка отступил от стола.    Оливия поднялась, убрала волосы назад и, приоткрыв один глаз, увидела стоящий на столе букет из белых лилий. Лоррен с восторгом ахнула и вскочила с кровати. Подойдя к столу, она с удивлением начала рассматривать цветы и слегка касаться мягких лепестков пальцами.    — От кого, не знаешь? — обратилась Оливия, вдыхая аромат до дури сладкой пыльцы.    Филипп качнул плечами и сказал: — Я забирал с чистки свой костюм, когда вернулся — букет уже был здесь.    Оливия приняла ответ брата к сведению, и стала гадать: кто же такой романтик, подсовывающий столь прелестный букет? Ответ был прост как все гениальное. Оливия практически сразу догадалась, что это был Пьер Вилé, уже с первых минут знакомства давший ей понять, что без его внимания девушка точно не останется. Эти теории подтвердила записка средь белых лепестков. На испачканном в пыльце листочке было выведено: «Единственной и неповторимой» и внизу инициалы: P. V.    Радость на душе Оливии была невообразимая. Наконец-то она оказалась средь мужского внимания, впервые за всю жизнь, только девушка не знала — взаимно это или нет.    — Давай сюда свои цветочки. — сказал шевалье, поставив на стол вазу, уже наполненную водой, — Пусть стоят и создают атмосферу.    Оливия согласилась, но записку отряхнула и спрятала в рукав.    — Во сколько провожаем Его Высочество? — спросила Лоррен, затягивая шнурки рубашки.    Филипп немного помолчал и сказал: — В два, то есть через три часа.    Его настроение оказалось ниже уровня моря метров на тысячу. Последние три дня общение с герцогом было формальным, в виде "здравствуй – до свидания", хотя за двадцать два года отношений такое общение стало пыткой для обоих. Однако шевалье, чувствуя боль, не видел в этом трагедии.    — Вы с ним так и не помирились? — спросила Оливия, склонив голову.    Лотарингский как мог уворачивался от вопроса, и в итоге резюмировал: — Он все равно уедет сегодня на три недели, а о чем с ним можно разговаривать? Он уже бредит этой войной!    Удивительно для себя, Оливия тотчас возразила: — Он едет только подписывать договор, ни о каких военных операциях и речи не идет.    — Там где военный договор — там и война, испанцы слишком предсказуемы. — шевалье сел на край кровати и стал смотреть на сестру снизу вверх.    — Но ведь вы с ним так много прошли, неужели после всех неурядиц ты не можешь понять его и наступить на горло собственной песни? — спросила Лоррен, упирая руки в ребра.    Вдохнув и встав с кровати, Филипп продолжал: — Он даже не хочет подумать о семье, обо мне, он стремится к тому, что скажет брат. Мне просто больно видеть, как Людовик им управляет.    — Его Высочество стремится к этому на благо нашей страны, разве нет? — контрактовала Оливия, — И он идет на это за всех, за себя, за короля, за Лизелотту, и за тебя. И нуждается он именно в твоей поддержке. — закончила Оливия, ткнула брату пальцем в грудь и пошла к своему сундуку.    Шевалье застыл. На его лице отобразилась печаль, а вскоре и боль от режущей по сердцу совести. Слова сестры дошли до него, и теперь на душе было так гадостно, что думать страшно. Лотарингский погрузился в размышления, и сейчас смотрел на ситуацию совершенно с другой точки зрения, он чувствовал перед герцогом вину.    В это время, пока в голове боролись мысли о брате и о букете, Оливия искала что-то в сундуке. Все дошло до того, что она чуть ли не залезла в него с ногами.    — Что потеряла? — спросил Филипп, наблюдая за яростными поисками.    — Да брошь, с листком розы, — в панике ответила Лоррен, стаскивая с головы перевороченные платья, — я же всегда клала её в специальную шкатулочку, а теперь её там нет.    Оливия продемонстрировала пустую синюю коробочку на маленьком шпингалете и нервно кинула ее обратно в сундук. Пропажа любимой броши была для Лоррен печальна.     — А когда ты ее последний раз видела? — допрашивал шевалье, подойдя к сестре.    — Я вчера надевала её, когда мы ходили в салон, вечером сняла и положила в шкатулку. — процедила последнее слово Оливия и совсем расстроилась.    Лотарингский присел рядом, поцеловал сестру в макушку и успокоил: — Если ты вернулась с ней, то вариантов куда она могла деться не так много. Собирайся, иначе такими темпами останешься без завтрака.    Шевалье ушел в коридор, где столкнулся взглядами с осточертевшей ему герцогиней д'Анже. Слава Богу, вдова не решила подойти к Филиппу, а просто пройти мимо, но в ее взгляде Лотарингский прочитал много ненависти. Порой такое отношение забавило его, но иногда не очень.    Его мысли были заняты любимым герцогом. Слова сестры были как никогда вовремя. Он принял решение во что бы то ни стало успеть помириться с Орлеанским до его отъезда. Шевалье заглянул в комнату и кротко сказал, что попросит принести завтрак в комнату, а ему самому срочно нужно отлучиться.    Окруженный переживаниями, Лотарингский боялся, что герцога он просто-напросто не застанет, что и подтвердилось, когда шевалье вошел в покои Его Высочества. Лизелотты также в соседней комнате не было.    Филипп остановился посреди комнаты и стал ожидать в смиренной тишине, надеясь, что герцог вернется.    Удача обернулась к нему лицом, через пару минут дверь драматично всхлипнула и в комнату вошел Орлеанский. Он был обличен в новый, начищенный костюм, его тело украшала синяя лента с золотой каймой. Увидев шевалье, Филипп опешил и не сразу начал соображать.    — А что ты здесь делаешь? — спросил осторожно Месье, медленно приближаясь к Лотарингскому.    Напуганный неожиданным появлением принца Лоррен онемел. Он нервно усмехнулся, потер нос и сам подошел к герцогу. Разглядев его костюм и ленту, шевалье улыбнулся и поднял к Филиппу глаза.    — Я не должен был себя так вести. Ты прав — ты полководец, и то, что ты делаешь ради Франции — это дорогого стоит. А я просто должен тебя поддерживать. — раскаялся Лотарингский, коснувшись чернильных локонов.    Орлеанский вот-вот растворился бы в приятном чувстве. Он так любил видеть перед собой именно такого шевалье, чистого и человечного, что сдержать радости герцог не мог.    — И ты пойми меня, я ведь волнуюсь, я всегда желал тебе только лучшего, и просто хочу, чтобы ты был жив и здоров. — с комом в горле проговорил Лоррен и глубоко вдохнул.    Герцог, не сдержав порыва эмоций, припал к губам еле стоящего на ногах шевалье, тем самым чуть не уронив его. Орлеанский подхватил его за талию, а Лоррен уложил руки на бархатных, нежных плечах платья.    Если у обоих в этот момент сносило крышу, то каждый это интерпретировал по-разному. Шевалье слышал шум в ушах и, вдыхая пары парфюма, припадал к Филиппу с двойной силой. Орлеанский просто чувствовал себя счастливым, без каких-либо причин. Хотя, причины были, это ничем незаменимая, искренняя любовь.    — Я еду защищать честь страны для испанцев, а ты остаешься здесь защищать Лизелотту, в этом я давно тебе доверяю. — сказал герцог и оба засмеялись.    — Я буду скучать. — с грустной улыбкой заговорил Лотарингский, разглядывая черты лица принца.    — Вот увидишь, эти полмесяца пролетят незаметно, я вернусь, и мы с тобой это отметим. — с привычной игривостью в голосе и задорной ухмылкой подбадривал шевалье Филипп, Лоррена это успокаивало как ничто другое, — Мы всегда можем писать друг другу, разве нет?    Лотарингский закивал, поцеловал герцога в щеку и широко улыбнулся. Он чувствовал себя подростком, словно как тогда, двадцать с лишним лет назад, когда принц впервые, и очень неловко целовал совсем юного пятнадцатилетнего шевалье.    — Ты успеешь вернуться к нашей годовщине? — спросил Лоррен, поправляя Филиппу галстук.    Орлеанский замер, но практически сразу заулыбался, сказав: — Четырнадцатое июля?    Месье вспомнил правильно и ответил, что очень постарается, он мог назвать эту дату своим вторым днем рождения.    Оба оглянулись в сторону часов. Пробило двенадцать, совсем скоро должна была начаться церемония, а значит пора прощаться. Шевалье с трудом отпускал любимого в такое ответственное путешествие, но раз его нога уже душит единоличное чувство, то дело нужно доводить до конца.    — Меня что-то эмоции захлестнули. — сказал Лотарингский, быстро стер прозрачную слезу и взглянул на Филиппа, — Удачи тебе.    Обрадованный герцог с нежностью поцеловал шевалье и неохотно отпустил, будто делая одолжение. Он обвел рукой линию лица Лоррена и взял его за руку.    — Пойдем вместе, ты же собирался присутствовать на церемонии? — спросил Филипп и, не дожидаясь ответа, потянул шевалье в направлении двери.    Лотарингский в переизбытке эмоций засмеялся и пошел следом, даже не думая отпускать руку.    В зале, где король намеревался благославить брата на дорогу, скопилось приличное множество народа. Озираясь по сторонам, герцог не сразу заметил свою жену, не менее взволнованную чем шевалье, и они оба, переглянувшись, шагнули к Лизелотте.    — Извини, что не успели попрощаться наедине. — покорился Орлеанский и поцеловал жене руку.    Герцогиня молча кивнула и перевела взгляд на стоящего рядом Лоррена.    — Оставаться в одиночестве я теперь не боюсь. — улыбнулась Лизелотта и протянула к шевалье руку. Тот быстро понял её и, встав рядом с принцессой, галантно перехватил её локоть.    Филипп залился улыбкой. Его не смущали люди вокруг, что косились на него, на Лизелотту, а в особенности на Лотарингского. Наверняка суровый взгляд мадам де Ментенон скрывал мысль о нахальстве шевалье, и как он смеет брать под руку герцогиню при муже. Однако никого из троих это не волновало. Каждый знал, что ему нужно, и был счастлив.    Краем глаза Орлеанский заметил вошедшего короля с супругой. Он быстро, буквально в одно движение поцеловал Лизелотту и шевалье, и пошел к брату навстречу.    Королева, казалось, выглядела лучше прежнего. Она оправилась, правда плечо было полностью закрыто пышным рукавом платья. Король постоянно подталкивал жену под руку во время ходьбы, что вызывало у нее неприятные ощущения, это было видно по тому как она прикусывает губы. В конце шествия Людовик отпустил Марию и она смогла выдохнуть.    Герцог Орлеанский поднялся по ступеням на подиум и остановился перед братом. Король оглянул его, положил руку ему на плечо и прошептал что-то, что услышал только Филипп. Собравшаяся толпа стояла неподвижно, боясь вздохнуть. Людовик указал брату развернуться к народу, сам поравнялся с ним и обратился к собравшимся.    — Господа! Впереди нас ждут томительные недели, по истечению которых мы сможем узнать будущее нашей страны. Наши судьбы и будущее Франции сейчас зависят только от одного человека — моего брата. Испания, может быть, могущественна, но не настолько как Франция. Франция — страна, находящаяся под покровительством Бога, и никакие бури ей ни по чем!    Стоящий рядом Филипп к концу пламенной речи перестал понимать каким образом связаны фразы Людовика про него и про Францию, как и все присутствующие, однако с чувством полной ответственности, возлагаемой на его плечи, строго оглядывал присутствующих. Толпа раздалась в аплодисментах.    К герцогу подошел солдат с голубой подушкой, обшитой золотыми нитями. На подушечке лежал блестящий орден с изображением герба Франции. Король взял орден в руки и с гордостью прицепил его на грудь брата к синей ленте.    — Ты уже не раз защищал честь страны в честном бою, теперь у тебя та же задача, только за столом переговоров. — Людовик улыбнулся. Филипп кивнул и по-рыцарски приложил руку к сердцу.    Все присутствующие рыцари последовали его примеру, и шевалье с неохотой тоже. Да, по титулу он являлся рыцарем, но отсутствие военного опыта могло вызывать подозрения.    Королева тоже благословила деверя на долгую дорогу, перекрестила, перекрестилась сама и пролепетала какую-то молитву. Совсем скоро кортеж, уже стоящий на переднем дворе, должен был отчалить от своей "пристани".    Оливия наблюдала за процессией из окна в коридоре, поскольку в покоях вид был только на парк. Людей было не так много, поэтому она спокойно могла стоять у подоконника. Лоррен заметила брата, Лизелотту, стоящих в первом ряду, за спиной короля, видела как Орлеанский, пройдя мимо всех, остановился у кареты, быстро качнул головой и залез в неё. С высоты все действие, с еле слышными отголосками оркестра, были даже романтичны и напоминали игру в оловянных солдатиков. Оливия желала герцогу удачи отсюда, поскольку не могла сделать этого раньше. Она была рада за него, и надеялась, что с шевалье они все-таки помирились. Лоррен хотела увидеть, как карета будет отъезжать от ворот.    Вдруг со спины её окликнули. Девушка вздрогнула, обернулась и увидела господина Вилé-младшего. Пьер, заметив, что Оливия напугалась, засмеялся и извинился.    — Доброе утро, мадмуазель. — сказал он, целуя белую ручку.    — Уже день, мсье, но хуже от этого он не стал. — парировала Лоррен, отодвинув упавший локон.    — Вы получили цветы? Я не знал, как Вы относитесь к ним, но попытал удачу.    — Вам повезло, букет действительно прекрасен, Вы подняли мне настроение, спасибо. — отозвалась Оливия и склонила голову.    Виле улыбался, и в его глазах блестела искорка безумия, та, которая свойственна каждому, но человек сам решает потушить её, или разжечь до костра. Он взглядом обнимал Оливию, чем вызывал в ней много смешанных эмоций.    Через три минуты медленно тянущегося диалога Лоррен вспомнила про процессию. Она кинулась к окну, но кареты и след простыл, а провожающие потихоньку разошлись, в коридорах снова становилось шумно.    — Вот же! — кротко выругалась Оливия, упустив долгожданный момент и с грустью опустила глаза.    В несколько мгновений Лоррен почувствовала на своем плече холодные пальцы Пьера и его монотонное дыхание над ухом. Девушке стало не по себе и она осторожно пыталась его оттолкнуть. Виле сам отступил, как только в конце коридора появился шевалье.    Подойдя к сестре и взглянув на Пьера, Филипп не сразу сообразил в чем дело.    — Доброго дня. — сказал Лотарингский серьезно.    — И Вам, мсье Лоррен. — брякнул Пьер быстро, расправил плечи и, извинившись, скоро покинул общество брата и сестры.    Потупив глаза на раздосадованную Оливию, шевалье спросил: — Что он хотел от тебя?    — Хотел услышать благодарность за цветы. — язвительно улыбнулась Лоррен и сложила руки перед собой.    — Поаккуратнее с ним, если натура его отца ясна как день, то сынок та ещё темная лошадка. — предупреждал шевалье, озираясь по сторонам.    — Вы помирились с Его Высочеством? — в лоб задала вопрос Оливия, подступая к брату.    Филипп расплылся в улыбке и кивнул, совершенно не задумываясь. Лоррен обняла его со всей душой и решительно заявила, что хочет знать программу на сегодня, если, конечно, в списке нет пункта "умереть со скуки".