Версальская роза

Глава 11.    Войдя в покои, шевалье тут же подошел к окну и стал смотреть на небо.    — Поговаривают, будет дождь, да сильный. — сказал Филипп, выглядывая тучи на и без того сером небе.    — Это кто поговаривает? — парировала Оливия и положила в рот виноградину.   Лотарингский ничего не ответил. Он схватил трость и закрыл ею верхнюю форточку. Сестра удивленно на него посмотрела.    — Ты сегодня занят? — спросила Оливия, стоя перед зеркалом, — Лизелотта вчера говорила, что вы собирались присутствовать на собрании Его Величества в парке, и предложила мне с вами, ты не против?    Шевалье посмеялся и, приобняв сестру за талию, поцеловал её в висок и сказал: — Когда я был против тебя? Пойдем конечно.    Обрадованная Оливия улыбнулась сама себе в зеркало и старательно стала поправлять спускающиеся по плечам светлые кудри.    — Матушка говорила, что ни на кого я так сильно не похожа, как на тебя. — сказала Лоррен, хитро скалясь, — Ни на отца, ни на мать, а именно на старшего брата!    Филипп с улыбкой повел головой, сел на кровать и начал щелкать верхней ручкой трости. На её основании было выгравировано на французском «Palais-Royal 1663». Эта трость досталась шевалье на двадцатилетие от герцога Орлеанского, и даже несмотря на то, что она находится в активном использовании уже семнадцать лет, трость выглядит прилично, не взирая на то, что лак поизносился, а при долгом опирании на неё она начинала скрипеть.    — Мсье Лоррен, Вам письмо. — раздалось со стороны двери, брат с сестрой сихронно обернулись на вошедшего без стука юношу, тот быстро сунул в руки Филиппа листок, помеченный красным сургучом и выскочил вон.    — Стучаться еще с малолетства учат. — проворчал шевалье и стал разглядывать письмо.    Подошедшая Оливия с интересом оглядела печать и, пока брат разворачивал письмо, она заметила, что из сгиба что-то выпало. С пола девушка подняла белый крест, испачканный в песке.    — Что это? — не заглядывая в написанное, спросил шевалье. Он увидел на лице сестры испуг и самому стало не по себе.    В голове Оливии все стало потихоньку складываться. Она не понимала причем здесь крест, но красный сургуч волновал ее сердце с каждой новой секундой.    — Что там написано? — осторожно поинтересовалась Лоррен, взглянув на брата.    — Да даже знать не хочу. — отозвался Филипп, с гневом на душе отдал письмо Оливии и снова отошел к окну.    «У вас не получится игнорировать наше присутствие, мы давно здесь, мы внутри вас» — гласили строки из письма. Оливия с ужасом вновь посмотрела на крест и вдруг заметила, что на сургуче есть впечатанный силуэт. Присложив к нему крест, Лоррен поняла, что он идеально подходит к трафарету. Девушка продолжала теряться в догадках, а самое главное, что и рассказать об этом герцогу она не могла. Письмо явно было от имени «Красных волков», вот только что им нужно от шевалье?    — Слушай, а твоя герцогиня не может писать тебе подобные писульки? — спросила в замешательстве Оливия, вернувшись к брату.    — Вполне возможно, вообще удивительно, что она умеет писать. — усмехнулся Лотарингский и плеснул из графина немного вина.    — А ты не будешь против, если я оставлю письмо у себя? — поинтересовалась Лоррен, прижав бумагу к груди.    — Да ради бога. — махнул рукой шевалье и взялся за поиски своих колец.    Отходя к сундуку, чтобы спрятать письмо, Оливия почувствовала от пергамента ярко выраженный запах кислых яблок и вырванной с корнем мяты. Она не могла спутать этот аромат ни с чем. Давно в детстве, когда Оливия проводила по полгода в Киллоу, её троюродный дядя занимался разработкой пахучего отвара для приманки диких животных. На лисицу у него работали шелковица в перемешку с горьким корешком фасоли, лось пробирался сквозь лесную чащу на запах замоченной в соли моркови, она со своей сладостью давала своеобразный аромат. Единственное животное, которое охотник не мог привлечь на протяжении долгого времени — это был волк. Санитар леса не реагировал ни на перемолотый шпинат с каплей вина, ни на укроп с кислой вишней. И наконец, выход был найден: порубленное яблоко и мята. Волки не могли справиться с искушением и бросались на ловушки. А все потому что такое сочетание им очень напоминало запах падали.    Оливия передумала прятать письмо в сундук, чтобы не пропахли платья, поэтому она быстро сунула его в ящик комода.    — Мы с Лизелоттой договаривались на четыре часа, сейчас без семи минут половина четвертого. — сказал шевалье и усмехнулся.    — А что так просто? Ты бы ещё каких-нибудь эпитетов добавил! Можно просто сказать: три двадцать три? — возмутилась со смехом Лоррен и вытащила платье перламутрового цвета, отдающее пыльной розой.    Увидев платье, Филипп довольно прищурился и повернулся к окну. Пока сестра одевалась, он считал ворон, в прямом смысле. Птицы парили над землей не очень высоко, видимо, выше солнце жгло их крылья. Судя по ясному небу, несчастный синоптик ошибся, и дождя сегодня не предвидится.    Как только Оливия собралась, брат с сестрой выдвинулись к покоям герцогини. Лизелотта во всю собиралась и пыталась объяснить фрейлине, насколько сильно нужно затягивать корсет. Оказавшись в покоях принцессы, Лотарингские синхронно отвернулись, а герцогиня в непонимании позвала Оливию.    — Будь другом, помоги, может, у тебя получится. — попросила Лизелотта, указывая на болтающиеся шнурки.    Недолго думая, Лоррен схватилась за них, поправила и медленно начала затягивать.    — Скажите, когда будет достаточно. — сказала Оливия, краем глаза поглядывая на стоящую рядом фрейлину. Тянула она потихоньку, и как только корсет встал на нужное место, Лизелотта остановила Оливию. Лоррен припустила шнурки и на скорую руку стала завязывать.    — Спасибо, солнце. — поблагодарила Лизелотта с улыбкой и взглянула шевалье в спину, — Лоррен, уже можете повернуться.    Филипп осторожно оглянулся и, убедившись в правильности своих действий, приблизился к герцогине и галантно поцеловал ей руку.    — Прошу вас, дамы, иначе мы опоздаем и король будет разговаривать с пустыми стульями. — пошутил шевалье и подал Лизелотте руку.    В парке Версаля всегда светило особенное солнце и дул особенный ветер, но сегодня все на удивление было как и везде. В голове играла задорная музыка, сопровождаемая множеством людей и пением птиц. Своими эмоциями Оливии немедленно хотелось поделиться с братом.    — Такая чудесная погода, цветы будто поют! — вдохновленно воскликнула Оливия, но как реакцию получила резкую смену улыбки на смятение в лице шевалье и быстрый кашель герцогини. Объясняться оба не захотели. Качнув плечами, Оливия быстро забыла неловкость.    Движение по прямой приводило всех к просторной беседке в тупике парка вдоль лесной чащи. Ручеек в лесу звенел громче ветра, резко поднявшегося в высоте деревьев. Тем не менее, небо было светло и практически безоблачно.    Под навесом стояли стулья в шесть рядов, народу должно было быть много. Филипп и Лизелотта не особо тому удивились, а для Оливии такое собрание пока вызывало лишь панику. Лоррен посоветовал ей выдохнуть и успокоиться.    На беспокойную девушку косились все, кому не лень, и брат продолжал подшучивать.    — Здесь все как утки, что сбегаются на хлеб. — парировал шевалье, медленно переставляя трость.    — Так понимаю, что хлеб — это я? — уточнила Оливия. Филипп кивнул и усмехнулся.    Собрание устраивал сам король, но ни его, ни королевской охраны нигде не было. К чему приурочено собрание тоже никто не имел понятия. Все лишь безукоризненно повиновались воле короля. Ходили слухи, что Его Величество до боли набожен, и в основном все его декламации содержали в себе посыл о божественном явлении самого себя и Франции. Всем придворным оставалось только расторопно кивать головой.    — Филипп вчера вечером намекнул, что Его Величество озабочен дипломатическими отношениями с Испанией, посему возможно он вновь объявит какой-нибудь визит. — деловито сказала Лизелотта и неожиданно рядом с ней, шевалье и Оливией появилась маркиза де Ментенон. Она обладала удивительной способностью появляться из ниоткуда. Лотарингский совершил поклон, Оливия и Лизелотта быстрый книксен.    — Добрый день, Ваше Высочество. — высокомерно бросила Ментенон и перевела взгляд на шевалье, — Я смотрю, мьсе Лоррен уже для вас член семьи?   Насмешливо улыбнувшись, маркиза ушла, а все трое остались с неприятными ощущениями на душе.    — Всегда найдет за что зацепиться. Не укусит, так в спину плюнет. — прокомментировал Филипп.    Лизелотта, хмурясь, положила другу ладонь на грудь и сказала: — Не берите в голову, она теперь всегда будет так себя вести.    — А ее никто из придворных не пробовал ставить на место? — спросила Оливия, тоже не особо обрадованная словами маркизы.    — Да кто ей теперь вровень? Она — исповедник короля, куда нам до ее чистейшего ума! — язвил Лоррен и вскоре успокоился.    — Да и обижена она на Вас, — сказала Лизелотта шевалье, — с тех пор, как Вы ее перед всем двором опозорили.    — После того, как она доставила Вам столько боли, — ответил Лотарингский, — а во-вторых, я наоборот дал ей шанс закрепиться при дворе как популярной женщине.   В ожидании собрание провело около часа. Король в окружении камердинера, епископа и личной охраны прибыл к беседке, поприветствовал присутствующих и велел рассаживаться.    — Если король решил вещать при том, что все сидят, значит мы проведем здесь не меньше нескольких часов. — подметила Лизелотта шепотом и усмехнулась.   Шевалье не отпустил сестру далеко от себя, и Оливии пришлось сесть рядом с ним на крайний стул в первом ряду. Она подобрала все силы, положенные ей Богом, но робость брала свое. Девушка сложила руки по приличию, но на деле она сцепила их крепче стали.    — Господа! — начал король, опустившись в кресло, — Я принял решение, что нам стоит сейчас всем объединиться в надежде на успех заключения договора. Поэтому, я постараюсь чаще проводить такие собрания. Отныне жители Версаля должны иметь полное понятие о том, что творится в мире. Мы должны быть едины, даже в мыслях. Все молитвы читаются одинаково, и законы Божие ничем не различаются для всех. Любить ближнего, умение прощать — истина едина.    Король вещал в том же ключе ещё час. Хоть подданные старательно кивали, вторили Людовику, лишь фаворитки смотрели ему в зубы, в глазах всех остальных можно было прочитать только скуку и мысль о том, что королю стоило стать проповедником.    — Грехи — вот наша главная опасность. Общество расцветает благодаря им, но Франция никогда не найдет покоя, пока все её жители не покаятся в своих допущениях. Распутство, пьянство, содомия — наши главные враги.    Оливия слышала как сидящий рядом шевалье громко вздохнул и прикрыл рот рукой. Его пальцы не на шутку затряслись, но он уверенно не показывал вида.    Поднялся ветер, солнце вмиг затянули серые облака, и на улице стало тускло. Но король продолжал. Под навесом люди не сразу поняли, что начал моросить дождь. И как назло, уверенные в ясном солнце господа позабыли о зонтах.    — Мы должны подавать пример своим благочестием, пока наши совести чисты — будет чиста Франция. — резюмировал король и переглянулся с маркизой де Ментенон.    На сидевшую с краю Оливию капли дождя долетели в первую очередь. Она вздрогнула, как только холодная капля упала ей на руку, и посмотрела чуть дальше за спину короля, где простиралось поле. Серые, практически черные тучи надвигались вместе с ночью. Белел запад и тут же тускнел. Камердинер агитировал Его Величество прервать проповедь и направиться во дворец, пока дождь был не сильный. Но все пришлось как раз кстати: с новым порывом ветра капли полетели с бешеной скоростью, ещё один порыв вырвал из земли одну из балок, на которой держался навес. Началась паника и хаос.    Короля в срочном порядке усадили на лошадь одного из охранных всадников, накрыли какой-то парчой и увезли. Никто даже не успел этого заметить, потому что подорвалась соседняя балка. Все кинулись со своих мест. Оставаться под навесом было совсем не безопасно, была вероятность оказаться прибитым тяжелым каркасом, поэтому всем пришлось выйти из-под него.    — Мы не знаем сколько дождь продлится, поэтому искать новое укрытие нет смысла. — рассудила Оливия, и брат счел ее замечание важным.    — Тем не менее, тропу заволок туман, а до дворца идти не менее двадцати минут. — подметила Лизелотта, подбирая подол платья.    — Ненавистная погода, чтоб их черт побрал. — выругался чувствительный до боли шевалье, представляя, что сделается с его кудрями. Он оглядел стоящих вокруг людей и согласился с герцогиней.    — Ваше Высочество, другого выхода у нас нет, придется идти наобум. — сказал Филипп и рассмеялся, — А что, прогулка под дождем, романтично.    Мало кому было до веселья. Тропу затянуло, дождь то ускорялся, то замедлялся, тем не менее все уже промокли до нитки. Скопились лужи и иногда их можно было просто незаметить.    Шевалье по своему обыкновению шел, опираясь на трость, но неожиданно под его рукой что-то треснуло и стало в разы легче. Опустив глаза, Филипп увидел, что его любимая трость сломалась пополам, и в руке осталась только небольшая верхняя часть с набалдашником.    Ошарашенный Лоррен с трудом смог понять что произошло. Заметив эксцесс, Лизелотта и Оливия переглянулись, посмотрели на раздосадованного шевалье и герцогиня сказала, что логичнее будет разобраться с этим непосредственно во дворце.    Король, сухой и обогретый, уже был в своих покоях, а вернувшимся подданным, которые были больше похожи на пиявок, было, мягко говоря, неприятно. Лизелотта ушла к себе, а Лотарингские на третий этаж. Шевалье был не на шутку огорчен тем, что случилось с тростью. Сидя в одной длинной рубашке, которая чудом не промокла, он вертел в руках набалдашник и вздыхал.    — Это был подарок Филиппа на мое двадцатилетие. — сказал грустно Лотарингский и закинул ногу на ногу.    — Проблема будет ему подарить тебе ещё лучше, только уже на сороколетие? — усмехнулась Оливия, развесив вещи на сушилку и отжимая воду с волос в ведро.    Дождь по-звериному шумел. Казалось, что он вот-вот обратится в какого-нибудь льва и ворвется в каждое окно с диким ревом. Конечно, это все метафоры, но таких погодных условий Версаль не видел очень давно.