Версальская роза

Глава 13.    Долгая дорога по мшистым лесам Франции утомляла герцога Орлеанского. Стражники и сопроводители были не особо разговорчивыми, поэтому Филипп развлекал себя сам. За день пути он полностью прочитал собрание сочинений испанского мыслителя и от абсолютной скуки перевернул книгу на первую страницу и вновь стал читать. Так собрание было перечитано семь раз.    Когда кортеж пересек границу с Испанией, в окно кареты упал первый луч солнца, чему герцог обрадовался. В Мадриде, должно быть, тепло и уютно, нежели в холодном, мокром Версале.    — Ваше Высочество, в этой местности много волков, будьте начеку. — сказал один из сидящих напротив сопроводителей.    Филипп обратил на него взгляд и заметил, что тот заряжает мушкет.    — Поаккуратнее, а то чувство, будто Вы меня пристрелить хотите. — осторожно уберёг самого себя от опасности Орлеанский и на всякий случай проверил наличие заряда в револьвере у себя на поясе.    Солнечная Испания ослепила обличенного в черные одежды Орлеанского. Он недооценил лето в Испании, и оделся слишком тепло. Уже на подъезде к первому крупному населенному пункту ему стало нестерпимо жарко в своем камзоле. Пришлось снять верх платья. На Филиппе остались только штаны, чулки, рубашка и тонкий жилет. Но и это не спасало от палящего зноя. Голубую ленту Филипп не имел права снимать, поверх одной рубашки она смотрелась странно, но по крайней мере стало не так жарко.    От духоты пришлось разгонять один и тот же воздух по несколько раз веерами и всем, чем попадется под руку. Испания встречала французского гостя тепло, даже слишком.    Кортеж пересек границу Мадрида. Его улочки были узкими, и лишь широкая мостовая, по которой подковами звенели лошади, смогла пропустить гостей прямиком к королевской резиденции в Мадридском Алькасаре.    Габсбурги любили простор и не терпели постоянства, об этом королевская семья Франции после женитьбы Людовика узнала во всех красках. Филипп представлял свою встречу с братом невестки, и предполагал, что они похожи.    Кортеж остановился перед закрытыми воротами дворца. Стражники не сразу поняли испанский переводчика, приехавшего с герцогом, но быстро извинились и открыли калитку.    Карета въехала на широкий двор. «Нет, это не Версаль», — подумал Орлеанский, высовываясь из окна. Новая резиденция Карла Второго поражала скромностью, не было трепещущего золота, а лишь фиолетово-серый камень и балконы, обшитые блестящим гранитом. Каменный двор был пуст и тих, что ввело в замешательство французов. Редко им приходилось видеть спокойный, бесшумный Версаль.    Солнце горело в зените. За неделю дороги Филипп очень хотел спать, поскольку из-за тряски нормально поспать ему не удавалось, и вести переговоры был сегодня не в состоянии. Наверняка, их перенесут на завтра, при том, что Орлеанский был приглашен в Мадрид на неделю. Значит, переговоры будут затяжными, с противоречивыми условиями. Филиппа сейчас больше волновало, что они стоят посреди двора как тополи на Плющихе, и никто не выходит.    Через десять минут к карете, быстрым шагом подошел мужчина преклонных лет в белом камзоле, с широкой улыбкой поклонился и пожал Орлеанскому руку.    — Добрый день, Ваше Высочество. — поприветствовал мужчина, — Меня зовут Диего де Фернандос, я распорядитель приемов Его Величества, позвольте проводить Вас.    Филипп скромно улыбнулся, кивнул и пошел за Диего.    — Прохладно сегодня, неправда ли? — подметил распорядитель приемов, чем вызвал в Орлеанском непонимание и странный размер глаз, — Его Величество примут Вас вечером, он сейчас на прогулке в лесу с придворными и супругой.    Герцог выдохнул и закивал. Хоть сегодня ему дадут возможность нормально отдохнуть.    Войдя во дворец, Филипп обомлел. Было тихо, как в гробу, лишь отдаленный стук каблуков доносился до вошедших гостей. Неужели, у них здесь так всегда?    — Придворные ведут себя очень тихо, да и по большей степени гуляют, или находятся в своих покоях, шумно у нас бывает на танцах и свадьбах.    Идя по широким каменным лестницам, Орлеанский оборачивался словно параноик и вздрагивал от малейшего шороха.    — Непривычно, у нас в Версале всегда много шума, но такая тишина напоминает мне мою резиденцию, где спокойствие и безопасность. — поддержал разговор герцог когда они взошли на этаж.    Диего привел Его Высочество в просторные покои с видом на широкую мостовую. Высокую кровать, стоящую на подиуме, закрывал плотный полок. У Филиппа в детстве была такая, в Сен-Жермене, из-за этого его бросило в ностальгию, когда он не мог самостоятельно забираться, и ему приставляли ступеньки.    — Ваше Высочество, только не передвигайте это. — Диего указал на две одинаковые вазы, расписанные в серо-красном цвете, — Эти вазы стоят в каждой комнате дворца, наш король с трепетом относится к каждой из них, считает, что если хоть одна поменяет свое положение, то Испания обречена на падение.    Смутившись странному предубеждению, Филипп кивнул и продолжил осматриваться.    Секретарь ушел вместе с сопровождающими герцога, оставив его наедине с тишиной. Подойдя к окну, Орлеанский отодвинул занавеску и пропустил в комнату белый свет Солнца. Из-за каменных стен во дворце было прохладно, и это было скорее плюсом.    На стенах висели красочные пейзажи в дубовых рамках, комоды и столы были украшены единственным золотом, который герцог сегодня увидел — золотыми розетками с начисто отполированными камушками. На Филиппа нахлынуло странное чувство, он решил непременно кому-то об этом рассказать, и вспомнил, что перед отъездом герцог обещался связываться с близкими. Поэтому он без промедления взялся за бумагу, перо, сел за стол и начал долго и кропотливо выводить букву за буквой.    «В Испании тепло и солнечно, я совершенно обескуражен их дворцом. В Алькасаре очень тихо, будто тут никого и нет вовсе. С Карлом ещё не виделся, но могу сказать, что он человек своеобразный. Все чисто и практически симметрично. Всего в комнате должно быть по два, как будто вся комната заставлена зеркалами. Тут я осознал, что многое у нас совершенно по-иному. Мой брат стремится к внешней роскоши, оттого все в Версале пестрит золотом, а здесь роскошь внутри, дворец каменный и золото здесь то, что построен он с теплотой, я буду думать об этом еще долго»    Тут Филипп прервался, потому что дальше слова не шли. Он утомился, и решил час вздремнуть, чтобы хоть как-то прийти в ресурс для встречи с Карлом Вторым. Присев на софу, герцог меж мыслей о короле испанцев вдруг вспомнил кто сейчас их королева — Мария Луиза Орлеанская — старшая дочь Месье, уже почти год состоящая в браке с королем Карлом. Филипп затрясся. Не очень хорошо когда-то он проводил дочь, и теперь встречаться с ней ему было несколько некомфортно, но избежать этого никак нельзя. Думаю, у восемнадцатилетней королевы-консорта слишком много дел, чтобы помнить об оплошности отца, которого она видела всего пару раз в жизни.    С этими размышлениями герцог заснул. Разбудили его сопровождающие, когда солнце уже практически зашло за горизонт и оставляло лишь бледную солнечную корону. Помощники говорили, что король освободился и готов принять гостя, а может даже начать переговоры, поэтому Филиппу оставалось собраться в должный вид и направляться в приемную.    Через двадцать минут на ковре Карла II стоял герцог Орлеанский, в черном костюме, с синей лентой через все тело и орденом Франции на груди. Карл встал со своего трона и наклонил голову в знак приветствия дорогого гостя. Отношения между Францией и Испанией были нестабильными после победы французов в Голландской войне, но тем не менее испанский король с виду был очень доброжелателен к Филиппу. Он подошел к герцогу и пожал руку.    — Ваше Высочество, рад, что Вы приехали. — сказал Карл, сводя большие, ярко-розовые губы, в остром подбородке его отражалось закатное солнце.    — Как же не приехать, Ваше Величество. — любезничал с обыкновенной ехидностью герцог.    — Представлять Вам мою дорогую супругу, я думаю, не стоит. — с улыбкой сказал Карл и показал на Марию Луизу в платье цвета охры с белым корсетом, она была похожа на крестьянку с короной на голове.    Она улыбнулась отцу, встала и сделала реверанс. Карл позвал её и Мария Луиза без промедления подошла.    — Здравствуйте, Ваше Высочество, рада видеть Вас. — на чистом французском сказала девушка, наблюдая как зачарованный отец целует ее белую руку.    Чем старше она была, тем больше в ней можно было разглядеть мать, гены Генриетты оказались сильнее, нежели отцовские, но это лишь радовало. Прелестная Генриетта всегда оставалась в сердце герцога и всей Франции.    — Думаю, можем обсудить наш договор позже, а сейчас нужно прощупать почву, так сказать. — сказал Карл и рассмеялся.    Гостеприимство испанцев было посредственным, без особого энтузиазма, торжественный вечер напоминал обычный ужин в кругу семьи, без вычурных речей и галдежа, к чему привык Филипп. Здесь ему стало даже не по себе, что по началу кусок не лез в горло, но спустя время он успокоился и даже почувствовал себя хорошо.    В таком же темпе прошло пять дней. Этап переговоров перешел к финальным. Чтобы немного отойти от нудных мыслей и науськиваний секретарей, Карл предложил Филиппу пройтись по парку и обсудить последние аспекты на свежем воздухе.    — В моем палисаднике растут отменные апельсины, несколько саженцев было отправлено во фруктовый сад Версаля лет так пятнадцать назад, прижились ли они? — начал невзначай Карл.    Герцог мог только ориентировочно промотать головой и нелепо улыбнуться. Наверняка прижились, вот только договор Орлеанского сейчас волновал больше.    — Может, вернемся к итогам наших переговоров? Уже через полтора дня я должен отправляться в обратный путь, а подписанного документа до сих пор нет. — подвел Филипп, но король вряд ли его слушал.    — Дерево растет тридцать лет, питает в себя солнечные лучи, спасает тысячи жизней, чтобы такие как мы уничтожали эти жизни в ходе войн. — вслух рассуждал Карл, смотря в небо, — Голландская война стала апогеем человеческой злобы и хаоса в мире, неужели этому учат нас? Разве в нас заложена только ненависть?    Герцог не пытался вникнуть в душеизлияния Карла, лишь кивал, и только через несколько мгновений он осознал слова собеседника. Идя каждый раз на фронт, Филипп знал, что будут убийства, и никто не понесет за это наказания, ведь на войне как на войне.    — Люди жестоки, Ваше Величество, и мы вряд ли сможем это изменить. — ответил Филипп. Карл остановился и обернулся на свой дворец.    — Мне жаль огорчать Вас и Вашего брата, но боюсь, договор не может быть подписан. По крайней мере сейчас. — сказал Карл и, развернувшись, пошел обратно к Алькасару.    Удивленный герцог окликнул короля и спросил: — Значит, Вы не собираетесь вступать в Португалию?    — Зачем? Иберийская уния была расторгнута ещё сорок лет тому назад, и вступаться туда нам нет никакого смысла. — с этими словами Карл ушел, оставив Филиппа в парке со странным чувством на душе. Ему казалось, что все, что он проделал ради этого договора, оказалось зря. Но он вспомнил недавние слова короля Испании о жестокости людей и ему стало вдвойне грустно. Фраза о заложенной ненависти теперь надолго засела занозой в сердце Филиппа.    Когда французский кортеж отъезжал от Мадридского Алькасара, стал капать слабый дождик, но именно его ждали испанцы. На душе у герцога была лишь тоска, и даже не из-за того, что он возвращается домой ни с чем, а больше из-за своих переживаний. Теперь он мечтал стать свободным от своей ненависти ко всему, даже к самому себе.