Версальская роза

Глава 19.    Оливия скорым шагом спустилась на первый этаж, не оглядываясь, пробежала коридор и, как по зову сердца, вернее, по зову брата, Лоррен зашла в комнатку недалеко от кухни. Отодвинув занавес, Оливия увидела шевалье, сидящего за маленьким столом.    — Доброго дня... — сказала девушка, озираясь по сторонам, вокруг нее были стеллажи с коробками и коробочками, с банками и баночками, все как под стать, аккуратно и красиво, — Интересное место для препровождения отдыха. У тебя какое-то поручение ко мне?    Лотарингский посмотрел на сестру и замотал головой. Он заговорил: — Нет-нет, я уже все сам сделал, там и делать-то нечего. Я хочу совета у тебя спросить.    Оливия улыбнулась и села напротив брата, обратив на него пристальное внимание.    — Я слушаю. О чем речь пойдет? — спросила она, подперев голову руками.    Не выжидая долгой паузы, шевалье вытащил из кармана и поставил на стол коробочку, напоминающий миниатюрный сундучок. Филипп открыл его, и Оливия увидела внутри два великолепных кольца, один с хризолитом, а второй с чистейшим сапфиром, который так и пестрил бликами по бежевым стенам. Девушка с восхищением подняла взгляд на смутившегося брата и тут же пришла в себя, закусила губу и смотрела на него уже с интригой.    — Это то, о чем я думаю? — спросила Оливия, указав пальчиком на коробочку.    — Я не могу знать, о чем ты думаешь, но наверное ты права. — ответил шевалье с печальной улыбкой.    Девушка аж подпрыгнула, похлопав тихонько в ладоши, она была очарована радостью и восторгом.    — Вот только я не знаю, имеет ли это смысл? Правильно ли? — Филипп заметно погрустнел, поник, как весенний цветок, поэтому Лоррен быстро хлопнула брата по руке и окликнула его.    — Даже не смей! Он любит тебя, а ты его, а остальное неважно. — подбадривала Оливия, любуясь кольцами, — Вы столько вместе прошли, чтобы сейчас о чем-то задумываться?    — Король... его проповеди, порядочность, благоразумие. — стал рассуждать шевалье, — Он обещал, что если увидит нас с Филиппом вместе, он просто вышлет меня со двора, а я хочу чтобы хоть что-то нас связывало помимо общих воспоминаний.    Теперь взгрустнула и Оливия. Слезы невольно показались в ее глазах, брат заметил это и, приподнявшись, отвлек ее, подцепив пальцем нос. Он частенько делал так, поэтому Оливии стало немного полегче.    — Ты, самое главное, не ищи в этой врéменной разлуке своей вины, я знаю тебя, накрутишься, как нитка на веретено, разматывать тебя потом. — сказала Лоррен и усмехнулась.    Шевалье закивал, закрыл коробочку и спрятал ее в карман. За шторой что-то зашуршало, поэтому Оливия обернулась, но, ничего не увидев, снова обратилась к брату.    — Я могу показаться меркантильной, но... сколько ты копил на эти кольца? — спросила она, наклонив голову.    — Около года откладывал понемногу. — ответил Филипп, — Одно кольцо я брал еще в январе, а второе, с сапфиром, две недели назад только привезли.    Хотел было Лотарингский сказать еще что-то, как заскрипели кольца шторы по штанге, в подсобку заглянул какой-то щуплый юноша, может, младше Оливии. Увидев обоих руководителей, он поклонился и заговорил: — Вот вы где! Мсье, мадмуазель, там на складах полная неразбериха!    Переглянувшись, брат и сестра сорвались с места и буквально в минуту добежали до указанного места. Из коридора с кладовыми несло спиртом, причем так явно и сильно, что у Оливии даже закружилась голова. Войдя в более-менее освещенную комнату, Филипп увидел разбитые в пух и прах бутылки с алкоголем. Весь пол был залит едкими настойками, и выглядело это зрелище похуже, чем битва при Уторро. В комнате как назло никого не было.    — Это что еще за безобразие?! — воскликнула Оливия, заглянув в комнату из-за плеча брата.    Шевалье был в оцепенении, он отступил назад, оставив сестру присмотреть за бардаком, а сам пошел на поиски нового управляющего складами и хоть кем-то из подчиненных его департамента.    Оливия осталась в тишине. В стенах эхом разносилось тихое дребезжание стекла по кафелю. Лоррен, осторожно переступая осколки и лужицы, прошла в комнату и оглядела пустой, облитый вином стеллаж, опрокинутый на пол. Ничего кроме мата на ум не приходило, Оливия заткнула нос платком и подняла глаза. Она увидела на противоположной стене сорванную наполовину штору, а за ней выбитое окно. Быстро подойдя к нему, Лив выглянула на улицу. Перед ней открылся вид на засаженную травой клумбу, тянущуюся вдоль окон полуподвальных помещений. Лоррен, осмотревшись, заметила на что-то блестящее среди травы. Раздвинув ее руками, Оливия увидела белый ключ, резной, красивый, каких она раньше никогда не видела. Недолго думая, она забрала его и спрятала в карман.    Вернулся шевалье. Он долго ругался на оставивших кладовую без присмотра рабочих, они отбрехивались лишь желанием подышать свежим воздухом. В это время Оливия вернулась обратно к выходу и подала Филиппу найденную находку.    — Дышать по очереди надо. — гаркнул разъяренный Лотарингский и обратился к сестре, — Это что?    — Там окно разбито и это лежало на помятой клумбе. — хладнокровно сказала Лоррен и кашлянула, — Я за уборкой, а вам, молодые люди (она обратилась к рабочим), советую посмотреть этикетки с разбитых бутылок.    — Так все заплыло наверное, спирт разъел. — предположил один из них.    Подступившись к юноше, Оливия строго отрезала: — Но на полках стеллажа-то этикетки остались, — и ушла прочь.    Шевалье был вне себя от злости, но стоило прийти в норму, освежить голову, поэтому он повторил наказ сестры и, приглаживая кудри, направился на улицу подышать.    Наступал вечер. Солнце спускалось медленно, окрашивая все вокруг в самые чистые и яркие цвета. Засияли ворота золотыми блесками заката. Топот, лязг, шепот, разносившийся по главному двору Версаля, был до боли приятен. Шелест деревьев вдалеке успокаивал и заставлял почувствовать единение с природой.    Шевалье присел на скамейку около выхода и достал из кармана коробочку с кольцами. Они много стоили для него, и совсем не в смысле денег. Филипп очень хотел вложить в них свои чувства, которые трепят его сердце долго, уже двадцать два года. А эмоции всегда были разными, это были боль, обида, одиночество, страх, но в то же время радость, восторг, счастье и самое необычайное блаженство от осознания факта любви. Это чувство есть и оно не придумано для одурманивания детских умов.    — Мсье Бонтан, нужно баррикадировать, иначе никак. — говорил юноша с синим планшетом для бумаг, идя следом за управляющим Версаля, — Потолок слишком сильно сегодня обвалился, это может быть очень опасно.    — Нет, там жилые помещения. — рассуждал Бонтан, обернувшись к своему помощнику, — Поручите мсье Вилé начать переселение в свободные покои, и начинайте демонтаж. Перекройте пока восточное крыло на третьем этаже, выставьте охрану по периметру, разберемся.    Герцог Орлеанский шел по коридору, пряча руки за спиной. Нежданно-негаданно он повстречал Оливию. Она сделала реверанс, а до ужаса педантичный Филипп пошутил, что сегодня они уже виделись.    — Не подскажешь, где твой брат? — спросил герцог, улыбаясь.    — Вроде бы был в покоях своих, хотите, я позову его?    — Не надо, я сам к нему иду, спасибо. — Филипп улыбнулся напоследок Оливии и направился прямиком к покоям шевалье.    На полпути ему встретились несколько знакомых лиц, а у двери, открывающей коридор к покоям восточного крыла, он увидел двух гвардейцев, которые выглядели уж очень уставшими.    — Ваше Высочество, Вам сюда нельзя. Лично распоряжение его Величества. — сухо сказал один из гвардейцев.    Филипп с презрением осмотрел обоих и усмехнулся, качнув головой: — Это что-то новенькое.    Шевалье был заперт в своих покоях, но пока об этом ничего не знал. Он ждал прихода возлюбленного, подготовил хоть какой-то небольшой стол, стоял и просто глядел в окно в абсолютной тишине. Коробочка лежала перед ним на столе.    А Оливия по удачному стечению обстоятельств столкнулась с Лизелоттой. Они поприветствовали друг друга и вдруг обнаружили, что удивительным образом гвардейцы стоят в совсем не свойственных им местах, и почему-то конкретно охраняя дальнюю часть восточного крыла.    — Филипп говорил мне, что направляется к шевалье... — шепотом сказала герцогиня, заправив волосы за ухо, и вот увидела мужа собственной персоной, он выскочил из коридора с другой стороны лестницы и, увидев Лизелотту с Оливией, направился к ним.    Герцог был зол ни на шутку. Подойдя к дамам, он без всяких прелюдий быстро заговорил: — Похоже, Луи отдал приказ теперь не подпускать меня к шевалье ни на шаг. Я в полном шоке, что за маразм?!    Принцесса, погладив мужа по руке, посоветовала меньше нервничать, зная какой гневный бывает супруг, а Лив прищурилась и, подойдя к Лизелотте, стала что-то шептать ей на ухо. Шептала она недолго, отстала от подруги и обратилась уже к Орлеанскому: — Ваше Высочество, знаете где находятся полуподвальные кладовые? Идите туда, первая дверь в первом проходе, я Вас уверяю, все будет отлично.    С недоверием осмотревшись, Филипп поправил волосы назад и небыстро направился к лестнице, а Оливия хмыкнула.    — Отвлеки гвардейцев на той половине, я пройду через этих, — шепотом сказала Лоррен и улыбнулась, развернулась и быстрым шагом пошла в коридор. Лизелотта, недолго глядя ей вслед, направилась на другую сторону лестницы.     Оливия столкнулась с гвардейцами. Они перегородили вход, но она даже не дрогнула.    — Я сестра шевалье де Лоррена, неужели я не могу пройти к брату? — сказала она с непоколебимым выражением лица и заметила, как вдруг оно изменилось у сторожей.    Они расцепили свои навешанные вилы и извинились. Один из них буркнул: — Прошу прощения, мадмуазель Лоррен. — и дверь открылась. Оливия без труда попала в перекрытый коридор и внезапно её озадачила картина, открывшаяся ей: полный разор, будто здесь была потасовка, абсолютная неразбериха и хаос. Не желая в этом разбираться, Лив буквально пробежала эти метры и оказалась у дверей в покои брата.    — Филипп! — окликнула она его, — Сейчас ты без лишних вопросов хватаешь кольца и идешь в подсобку, в которой мы были утром, через вот эту дверь. — Лоррен указала на нее пальцем, — Без вопросов, кое-кто видимо не очень хочет, чтобы вы с его Высочеством пересекались.    В это время Лизелотта, приложив весь свой актёрский дар, поднеслась к гвардейцам и в полном ужасе, что отображался на ее лице, запаниковала: — Там, кажется, гардины горят, там люди!    Озадаченные сторожи не сразу сообразили о чем идет речь, как вдруг послышался ясный треск упавшего карниза откуда-то сбоку, от которого сама герцогиня была ошеломлена. Гвардейцы оставили свой пост и направились по указанному направлению, а Лизелотта сняла с двери затвор. Вместе со стуком своих каблуков явился шевалье.    — Лоррен, туда. — принцесса быстро указала на черную лестницу, которая бы привела к месту назначения, а сама осталась около двери, ожидая развязки остросюжетного водоворота событий.    Герцог ждал минуту, пять, в итоге сел за стол. Одна лампа освещала его бледное лицо, тонкие пальцы и подсвечивала отдающие серебром волосы. Скрипнула штора, и шевалье тотчас появился вместе с мыслью принца о комичности своего положения. Орлеанский вскочил с места и подошел к шевалье, отводя его светлые локоны назад.    — Да, забавно, отмечаем двадцать вторую годовщину в подсобке, — усмехнулся сквозь отдышку Лотарингский и обнял возлюбленного за шею. Легкий шлейф парфюма затягивал целиком, подбивал как можно скорее раствориться в приятной тишине и компании любимого человека.    — Главное, что мы вместе. — сказал с улыбкой герцог и вытащил из-за спины черную лакированную трость, на круглой ручке которой была вырезана роза и закрыта под сверкающим стеклом.    Шевалье был восхищен. Филипп вручил ему свой презент, и, покрутив ее в руках, заметил гравировку на верхней стороне трости: «Versailles, 1680». Лотарингский увидел это и с благодарностью взглянул на возлюбленного.    — Я подумал, что стоит найти предыдущей более крепкую замену, да и без трости ты как без рук. — улыбался Орлеанский, смотря в глаза любимого шевалье и видя в них лишь любовь.    — Ты прав. — Лоррен осторожно вытащил коробочку из кармана и протянул герцогу, — У меня, на первый взгляд, все не так символично.    Приняв из дрожащих рук коробок, Филипп с интригой в глазах открыл его и увидел кольца с их сверкающими камнями. У принца перехватило дыхание, он, неотрывно глядя на содержимое, прошептал: — Это намек?    Лотарингский лишь качнул плечами, шмыгнул носом и, широко улыбаясь, негромко сказал: — С годовщиной, дорогой.    Филипп оставил коробок на столе и, расплывшись в счастливой благодарности, бросился к шевалье. Они воссоединились в поцелуе, объятые остатком легких духов. За двадцать два года в их отношениях уже не было места романтике, это была чистая, самоотверженная любовь, прошедшая через тернии недопонимания и боли, что даже сейчас ее пытаются запретить, не понимая, что это бессмысленно.