Когда зацветёт каприфоль

Несмотря на многолюдность перед случившимся, никто не сумел наглядно пояснить и дать описание нападавшего, все как одни говорили: неизвестный был в чёрной, непросветленной одежде, лицо укрывал капюшон и маска, закрывающая челюсть. Некоторые видели за минуту до случившегося целого и не раненного потерпевшего, но далее сознание словно померкло, нужная личность безвозглядно пропала. Появление небывало откуда, исчезновение непонятно куда. Момент нападения зафиксирован. Сердце отдавало удар за ударом, нервозно приливаясь по артериям и отображаясь подрагиванием ноги, как и неординарными движениями пальцев рук. Грудь лихорадочно поднималась и опускалась, дыхание воспроизводилось тяжко, а выдох – жгуче обвивал полость рта и, ощущением металлической заострённой проволоки, связывал лёгкие. Необходимостью являлось закрывать дела. Множество рядов бумаг, поделенные между собой на категории, сказывали ощущение насмешки над Скарамуччей, в его загнанных ловушку мыслях. Ситуация казалась неизбежной. Меньше всего ему хотелось бы отправляться в ненавистное им место. Через скрежет зубов, юноша сложил руки на груди. Воздух пропитывал его внутренности холодностью, а ветер трепал волосы, разрушая образ спокойного и серьёзного начальника, тем самым он напоминал более эмоционального мальчишку, имеющий бурный и не поддающийся контролю характер. Кадзуха стоял чуть поодаль, никаких внешних изменений и преобразований от природных явлений не наблюдалось, грациозность, манерность и тактичность яро ощущалась, схожая с колыбелью нежели доминантностью, будь то место заколдованное либо же осень невзлюбила столь трепкого парня, набрасывая свой пыл лишь в его сторону. Желудок был набит угощениями Кадзухи, от чего недовольство от голода прошло. Неописуемая тревога всё же терзала, контроль взять невозможно, оставалось принять. За несколько часов после произошедшего, парень успел сдать необходимые бумаги и отправить их свыше, принять и закончить часть заявлений, любезно принимая помощь нового напарника, давая дозволение на расследование нового дела. Хоть ситуация не столь серьёзна, но может являться зацепкой к важному расследованию. Скарамучче нравилось получать премии и гонорары. Признаясь честно, он занимался всем не от чистого сердца, но время потаило в нем сострадание и сочувствие ко многим случаям. Мыслей о деньгах не было, работа становится привыканием, а привыкание привычкой, способствуя полному погружению в работу и ставшей обыкновенной – ответственностью. Жизнь взбудораживает, непредсказуема, всаживает в корень твоей души адреналин, который лишь ты решаешь насколько и как развивать. Фиолетововолосый имел возможности со своим статусом, немалые. Если изначально властвовало безразличие, то его сверг искрящий море безумием интерес к своей деятельности. Сколько необычного он видел в своей работе? Мысль успокаивалась после окончания дела, что подалось увидеть потрясающе интересное событие и манящее исследование, уничтожаясь после новым происходящим, которое в разы превосходило прошедшее. Удивляло все больше. С каждым разом заманивая в сети, завязываясь на стальной узел, стоило рыбке заплыть полностью, ныряясь в ранее неизведанное ею. Шанс выбраться был. Тишина между ними двумя не являлась напряжённой. Комфортной не назвать. Скорее, происходила фаза принятия и дозволение вторгания в личное пространство, а может, в свою жизнь. До ушей донеслись восторженные вздохи, изумленные ахи и восклицания в издающихся звуках, воспроизводящие с наглядностью стороны перед юношами, где в ряд, уступая предусмотрительно дорогу, собирались местные жители; дети выбегали из домов, торговцы отходили от своих лавок, старушки стояли, опираясь на трость, спешащие на важные спланированные дела останавливались. Все пытались разглядеть даль либо источник трепета, приподнимая брови или сводя вместе, малыши же округляли глаза и тыкали пальцем, указывая взрослым объект необычной и прекрасной живой картины, на что получали подзатыльник, недовольно буркая. Кадзоку не изображал никаких эмоций, кроме убаюкивающего ощущения. Казалось, вокруг ничего не происходит кроме одиночественной тишины. Смольная грива блестяще развивалась на ветру, тёмно-коричневая шерсть коня игралась вдобавок пастельно-жëлтыми пятнами, очерченные суставы и крепкий громадный вид демонстрировал ценность. Копыта чаянно издавали цоканье об дорогу, озвучивание схоже с нахождением в эпицентре барабанного оркестра. В стремене находились серые сапоги, украшенные серебряной цепочкой. Бархатные синевые штаны обтягивали длинные ноги, начинающийся у щиколотки разрез сзади удлинялся, закрывая заднюю часть обувки. Поверх шифоновой рубашки седоватого перелива, укороченный спереди жилет, сделанный под ткань штанов, сзади шнуровался, очерчивая талию и удлиняясь до середины бёдер. Эластичное переливание однотонной палитры в различные оттенки придавало бóльшую драгоценность. Ко всему, недосягаемый статус украшало пары серебряных цепочек, ожерельев и амулетов, застегнутых вокруг шеи и имеющие разную длину. Венозные руки, державшие крепкой хваткой повод, не обделены множеством золотых или серебряных колец. Из под рукава рубашки, на запястье выглядывали блестящие браслеты. Кобальтовые, слегка прилизанные, волосы собраны в косичку, по бокам лица пряди, доходящие до губ, один глаз прикрывает чёлка, затмивая темную повязку. Длинная серьга без соседней пары вздрагивает на ухе при каждом движении самца. Аксессуары надвигающимся сделаны из высшего и самого дорогого качества, прямиком из соседней страны с лучшим снаряжением. Статус человека принято показывать внешностью. Аристократия редко появлялась по дороге к управляющему в их городе правительству, особенно средь бела дня и прямиком по главной улице, демонстрируя своё прибытие. Вблизи конь откинул ожидания, оказываясь в разы крупнее и выше. Сидячий сбавил темп животного, приказывая командой идти медлительно. На лице проявились чёткие ямочки, уголки глаз приподнялись, лучезарно улыбаясь прохожим и приветствуя их, васильковые глаза пронзали глубину души чуждых своей великолепностью. Стоило пройти прям перед лицом, жители смотрели снизу вверх, отчего чувствовали надменность. Скарамучча фыркнул, наклоняя голову и смотря испепеляющим взглядом. — Тпру! — парень издал звонко губно-губной дрожащий согласный звук, откидывая корпус назад и натягивая повод, повинуя покладистое животное и затем аккуратно слезая, придерживая за повод. Рты детей ещё были открыты от удивления и они не могли осознанно увести взор от спины прибывшего. Родители отвлекали их своими выдумками, уводя прочь. Торговцы завистно вздыхали, вставая за свои лавки либо возвращаясь в заведения, которые за пару лет не окупятся в сравнении с нарядом аристократии. Столпотворение рассеялись столь быстро как собралось воедино. Длинные пальцы прямо выстроилось перед грудью, загиная преднамеренно локоть, тело чуть склонилось вперёд. Тонкие ресницы заслонили рубиновый освещающий цвет глаз, губы сжались в слабой улыбке. Отдавая почтительный поклон, Кадзоку поприветствовал коллегу в сфере банкета и пиршества балов, тем самым показывая часть уважения. Брови окончательно недоуменно свелись на почтительном поклоне в ответ действий напарника. — Ахах, — позабавился Кэйа, не унимая улыбки с лица, — Ты слишком правильный, отдавать дань уважения нет нужды в не светских мероприятиях. — Ты ответил. — Не мог проигнорировать манерность, — ответил за парня Скарамучча, — Благодарю тебя за отзывчивость и действенную помощь, прокурор, — десяток шагов вниз, мягкая и нежная рука опустилась в смольную гриву, поглаживая старого знакомого, укрепляя дружественные отношения. Конь утвердительного фыркнул, склоняя голову в сторону поглаживающего. Напарник спустился вслед, изучая всем своим видом жеребца, рассматривая его параметры, силу и мощь, не дозволяя тронуться. — Удачи, парни, — попрощался недавно приковывающий внимание человек, скрываясь за входной дверью в прокуратуру. Кэйа Альберих — Аристократ подвида теократии, имеющий подмножество малых бизнесов среди населения и входящий в десятку лучших огромных и произведённых фирм. Назначен самолично прокурором от лица начальства отдела, доверенное лицо. Лучшей кандидатурой замены Скарамуччи являлся именно этот трудоголичный парень, принимающий ответственность и заканчивая работу вовремя, не тянув сроки. Руки Скарамуччи потянулись к седлу лошади, с намерением снять, по телу Кадзухи пробежал холодок совместной с дрожью, подчиняя тело вздрогнуть. — Мы, — парень замялся в озвучивание своего предположения, — поскачем вместе? Скарамучча изогнул бровь, недоуменно глядя на напарника, держа в руках снятое седло. — Ну, да. Что не так? Губы сжались. В красном море свете глаз отражался страх и волнение, перенаправляя взгляд, то на парня, то на лошадь. — Но, тогда получается, будет опасно ехать. Центры тяжести не совпадают и нагрузка выйдет кривая. Ко всему, нас совместный вес не соответствует допустимости для коня, — стараясь сохранить спокойствие, смотрел в сапфировы глаза. Светловолосый не был обеспокоен возможной опасностью. Конь наилучшей породы для перевозок; учитывая его параметры и соотношение двух мужчин, выдержал бы расстояние необходимое до назначенного места вдвое дольше. Стыдно признать, в свои двадцать пять лет, оставался страх седлать на лошади, а попутно с кем-то более смущающе: прижиматься плотно телом к другому, ощущая температуру пыла и мышцы в мерах предосторожности защиты. Удивившись беспокойством светловолосого, Скарамучча изумлённо бросил взгляд на него, затем протяжно вздыхая. Считая ответ бессмысленностью, парень отложил седло, отойдя поодаль, с наружной точки хранения вещей. Сердце Кадзухи стучало натяжной стрелой, ожидая момента выскочить и попасть в цель, которой являлся сам нападающий. Кадзоку – всегда справляющийся самостоятельно, надеющийся лишь на свою кандидатуру, работающий в одиночестве и не дозволяя другим вмешиваться на долю процента в свою работу, бессознательно начинал воспринимать Скарамуччу в свою жизнь. Стрела пронзила грудную клетку, расцветая яблоневый сад, срывая спелый плод надежды ощутить сладковкусия, проявляя бледный румянец на ушах; стоило Скарамучче попросить обхватить его и прижаться ближе. Интуиция юноши была хороша, он второй раз в жизни чувствовал желание надеяться и полагаться на другого. Скарамучча не приносил дискомфорта, а возрождал комфорт в неподвластной ему душе. Шелестлявый вальс кружили листья, теряющие броский цвет, падающие градом, приземляясь на землю и утопая в мощных копытах. Поток ветра нескончаемо обмораживает лицо, жаркое, порывистое дыхание обогревает мутный висок ведущего парня. Разница в росте ощутима. — Она деспот, — предупредил Скарамучча, спустя пару часов, стоило войти на землю. — Деспот? — переспросил Кадзуха, приподнимая брови, — Верховная управляющая жестокая власть? Решения не предоставлялось, ситуация казалась неординарной, бросать на самотёк могло означать проигрыш. Они пожаловали в соседний регион, что могло привести к открытому делу и расследованию. Ответа не последовало. Характерной командой, последовательно движениями, конь остановился. Скарамучча спрыгнул, придерживая повод и ожидая действий от напарника, не заставляющие ожидать. Медленный шаг под умиротворение сопровождающиеся с тишиной и лёгким дальним пением птиц. Чаща леса позади. Фигуры приближаются к высоким обширным воротам, охраняемым двумя мужчинами. — Проследи, — указательным тоном сказал юноша и подал повод одному из охраняемых, — Со мной, — не удосужая взглядом другого, оповестил при открывании ворот и прошёл бок о бок со светловолосым. — Мы взошли с конечной границы, тут расположена управляющая власть, — каждое слово выходило сложнее, образовывая ком в горле. Кадзуха не стал интересоваться полномочиями Скарамуччи, считая излишне лишним и неуважительным спрашивать. — Сейчас, — остановившись перед лестницей крыльца замка, поднял голову вверх, устремляя взор на высший этаж, — ты познакомишься с моей матерью. Пальцы руки Кадзухи слабо дрогнули.