Хлебное пари, или немного о выдержке Хван Хенджина

                    Когда Хенджин сполз с кровати и обнаружил отсутствие Сынмина в номере, а затем нашел и мармелад, и засосы на своем теле, первой его мыслью было пойти за Кимом и наконец-то поговорить. Кричать уже не хотелось — хотелось просто всё обсудить, в том числе и то, что было несколько (Хенджин неуверенно посмотрел на время и обнаружил, что уже около трех часов ночи), хорошо, не несколько, а очень даже много часов назад. Но, во-первых, три часа ночи — не самое лучшее время для разговоров, особенно перед утренней репетицией, а, во-вторых, как только Хван пытается сделать хотя бы несколько шагов по номеру, то понимает, что от ломоты и общей усталости он сейчас просто рухнет на пол. Репетировать завтра с шишкой на лбу из-за неудачного падения совсем не хотелось, поэтому Хенджин на ногах, которые вмиг свинцом налились, возвращается в постель, чтобы в следующую минуту уже сладко сопеть в подушку до самого утра. Так крепко Хван давно не спал.       Но хороший сон заканчивается трелью будильника, персональным звонком Чана и ужасной головной болью, ведь вместе с утром спадает и покров ночи, окрашивающий вчерашние события приятной истомой. В солнечное и по-настоящему зимнее японское утро кутающийся в несчастный халат Хенджин хватается за голову, ведь вся их вчерашняя "беседа" предстает перед глазами в диком и животном свете, полном похоти и неконтролируемого желания. Воспоминания об оргазме, конечно, и заставляют тело приятно ныть, а в паху тянет отголосками возбуждения и жаром прикосновений, но всё произошедшее кажется Хенджину чем-то очень уж неправильным. А если уж точнее, то рационального Хенджина наконец-то услышали (точнее он доорался до Хвана), что все оно как-то хуево складывается, очень нехорошо и хитровыебно, что у Хвана нет и шанса понять Сынмина. Особенно теперь, когда он в еще более слабом положении: Сынмин видел его голым, уязвимым, Ким видел, как он кричит и выгибается, извивается под ним, тянется и вымаливает прикосновения с поцелуями. И от этого щеки Хвана тонут в красной волне смущения, а голова кружится сильнее. Его тело, как и разум, помнят все касания, а жар, подкрадывающийся и начинающий поджигать внутренности, слабый, раздражающий. Хенджин вновь хочет сгореть под Сынмином, и от этого ему только хуже.       Особенно когда он вспоминает такое неожиданное "я скучал"...       Сердце грохочет, а тошнота подкатывает к горлу с такой интенсивностью, что Хван на всякий случай прикрывает рот рукой, а заодно ловит холодными пальцами свои же горячие выдохи. Жарко и терпко. Какой-то кошмар, в котором Хван больше не хочет жить. Хочется расставить всё по местам, вот только вновь подкрадывается страх, нашептывающий, что он сделает только хуже и больнее себе. Хочет ли Хенджин разрушить свои иллюзии, если всё не так, как он думает и представляет? Если это всё действительно игра от Сынмина, то Хван точно проиграет. Он никогда не сможет выиграть у хитрого младшего. Всё, что Хенджин знает, так это то, что он просто хочет увидеть, как Ким Сынмин улыбается ему, а еще... Теперь Хван хочет увидеть, как он смотрит на него с обожанием, с нежностью, как придвигается для поцелуев и как Сынмин хочет его. Хенджин не готов начать разговор и всё же услышать, что это просто был такой "момент", а шутка закончилась и они вновь "товарищи-друзья-коллеги". Хенджин готов быть кем угодно, вот только сердце просит большего и от своего владельца, и от Сынмина. Вопрос в том, сможет ли Ким это ему дать?       Загнаться еще сильнее Хван не успевает, потому что Бан объявляет общий сбор, и Хенджину не остается ничего, кроме как собрать быстро сумку и выйти в холл, где уже сбредается вся группа.       Взгляд сразу напарывается на Сынмина, который лениво кивает ему и поправляет наушники. Будто и не было ничего.       Вспыхнуть Хенджину не хватает времени, потому что репетиция к МАМА началась. И только это имеет значение.       Сердце рвется из груди, когда Хвана поднимают в воздух, а тросы впиваются в кожу через одежду. Вся группа обеспокоенно следит за ним, а у Хенджина кружится голова, потому что глаза Сынмина не отрываются от него. И в них Хван видит слишком много из того, о чем мечтает. Беспокойство. Нежность. Трепет.       Хенджин вздрагивает и прикрывает глаза, повисая в воздухе.       Он будет чертовой легендой на МАМА, а со всем остальным разберется позже.       Так проходит больше часа, спустя который они все измотанные и мокрые валятся на сцену, стараясь вжаться в пол. У каждого дыхание сбившееся, а шея блестит от пота, но каждый знает, что впереди еще прогон. От начала и до конца.       Поэтому когда наконец-то объявляют перерыв, то все участники просто молча расползаются по углам, жадно впиваясь в бутылки с водой и оборачиваясь полотенцами с вентиляторами. Кажется, что можно за метр услышать чужое сердцебиение. Чонин, например, отказывается вообще шевелиться и остается лежать на полу посреди сцены.       Хенджин же со своего конца площадки, как ястреб, следит за каждым движением тяжело дышащего Сынмина, поэтому молниеносно реагирует, когда тот направляется в сторону туалетов. Хван хватает свою сумку и тенью следует за Кимом. Держится на расстоянии, скрываясь по углам и прижимаясь к стенам, хотя идти до туалетов всего лишь несколько поворотов по коридору, но Хенджин всё равно хоронится и высматривает, замирает, когда Сынмин наконец-то доходит до уборной и закрывает дверь. Хенджин же остается топтаться снаружи и выглядывать из-за угла. Приставать с разговорами в туалете Хвану кажется немного странным, да и вдруг кто в кабинках засел — подслушает еще... Поэтому он решает остаться в укрытии.       Двери туалета продолжают хлопать и впускать и выпускать людей, но нужного человека всё нет и нет.       И вот Ким наконец-то выходит, быстро шагая и зачесывая своей большой ладонью пряди назад. Сынмин очень сосредоточен, брови хмурит и прикусывает щеку изнутри, будто озабоченно думает о чем-то, Хван тоже сосредоточен и думает, вот только о том, как эти руки ощущались на его теле. Тяжело, Хенджину так тяжело функционировать с таким маленьким фокусом внимания... А ведь Ким Сынмин всё ближе с каждым шагом, он уже однозначно заметил зависшего Хенджина, у которого огромный значок загрузки на лбу, но, кажется, Сынмин собирается просто безразлично пройти мимо.       Хенджин же настолько увлечен своими мыслями и головокружением от потяжелевшего дыхания и появившегося тягучего чувства в паху, что почти не замечает этого. Вот только его сердце кричит громко и обидно ухает, тянется к приближающемуся Сынмину и одновременно морщится, как под замершей перед ударом рукой.       —Эй, Ким Сынмин! — Хенджин всё же отмирает, прочищает горло и почти кричит, от нервов переходя на тон выше положенного. Сынмин же спокойно меняет траекторию, чтобы подойти к нему.       — Что такое, хен? — Сынмин формален до скрежета зубов, чуть ли не кланяется. На гладкой коже не дрожит и мускул, а глаза смотрят прямо и жестко. Будто он ждет от Хвана атаки. Как будто Хенджин может ему что-то сделать... Хван уже всем ведь доказал, что перед Кимом он может только стелиться. Может и хочет. Но пока что не признается в этом даже себе.       От равнодушного тона Сынмина Хенджин теряется, а в голове с молниеносно ударяющей по сердцу болью проносится вчерашнее "Джинни". Оно ему нравилось больше. Как же хочется его услышать вновь...       — Ты, — Хван собирается все же с мыслями и туго сглатывает, выталкивая из себя слова. На лбу капельки пота выступают, когда он замечается, как Сынмин внимательно следит взглядом за его движениями и губами. Будто лев высматривает свою добычу. — Ты вчера забыл.       Хван с шуршанием вытаскивает из сумки пачку мармелада и протягивает ее Киму.       Конечно, он взял ее с собой. Ему нужен был предлог!       — Я не забыл, хен, — Сынмин бесстрастно смотрит на пакет и пожимает плечами. Хенджин же губу закусывает, потому что опять обида и ком в горле. Так сильно его душат, что следующие слова Кима он понимает не сразу. — Ты же любишь.       — А, да... Люблю... Спасибо, — Хенджин глупо смотрит на свои пальцы, сжимающие пачку со сладостями, и не поднимает на застывшего перед ним Сынмина взгляд. Они опять молчат, и эта тишина повисает между ними, прихватывая Хвана за горло и не давая покоя. Она ощущается кожей, липко и холодно, как и недомолвки между ними. Злость вновь вскипает в сердце, но Хенджин пытается ее потушить и довести их разговор сейчас до конца. У Хвана же был план. Первый этап пройден: мармелад-приманка сработала, осталось совсем немного.       Немного радует и то, что Сынмин, хоть и молчит, но не уходит. Будто бы ждет от Хвана чего-то, вот только совсем не догадывается, что Хван слова пытается выдавить из себя, а заодно победить ураган, что беснуется внутри. Нервы у Хенджина опять натягиваются, подрагивая, как струны.       — Мы поговорим? — выходит немного тихо и приглушенно. По плану Хенджина, это должна была быть вторая стадия — решительный призыв к диалогу, но вышло нечто среднее между мяуканьем и блеянием. Но главное, что слова были озвучены и, кажется, услышаны. Потому что Хенджину кажется, что Сынмин облегченно выдыхает, немного расслабляясь в плечах и обмякая. Будто какой-то слой напускного равнодушия падает, потому что отвечает он уже немного по-другому.       — Думаю, стоит, — Ким слабо улыбается, забирая с этой улыбкой всё внимание Хвана и его жадный взгляд. — Хотя вчера ты не особо был настроен на разговор. Сегодня как?       Хенджин вспыхивает. По-настоящему горит, краснея чуть ли не по уши. Сынмин взгляда с него не сводит, наблюдая, как пухлые губы терзаются под натиском белых зубов и пропускают разом потяжелевшее дыхание, как ресницы часто трепещут, а радужка зрачков становятся почти что полностью черной.       — У тебя в номере. В десять, — Хван на остатках воздуха чеканит слова и стискивает челюсть, с трудом дожидаясь кивка Кима, чтобы быстрым шагом уйти обратно ко всем. Он почти что бежит, чувствуя лопатками тот самый взгляд Кима, а ладони в бесполезной попытке скрыть румянец прижимает к щекам. Он не может выкинуть вчерашний вечер из головы и возгорается от одного только его упоминания и физической близости Сынмина. Возгорается, желая повторить.       Но Хенджин пытается сам себя наставить на путь истинный. Он поговорить хочет. Ведь так?       Каких-то шесть часов, и они поговорят.       Хенджин почти что бежит к сцене, где осталась остальная группа, хотя они могли бы и вместе пойти с Кимом. Ведь опережает его Хван всего лишь на жалкие секунд десять.       Оставшаяся часть репетиции проходит измученно-спокойно.

***

      По возвращении в свой номер Хенджин не может перестать поглядывать на часы. Стрелка то ползет, то несется вперед. И Хенджин не успевает ни за ней, ни за сменой своих чувств, которые так же резко меняют свое направление. Он и хочет, и до ужаса боится их разговора, хотя сам ведь является его инициатором.       Пытаясь придушить ненужные мысли и успокоить ноющее после репетиции тело, Хван идет в душ. Время перед встречей с Сынмином у него еще есть, поэтому он пытается занять себя уходом за своим телом. Хенджин тщательно моется, убеждая себя, что смывает усталость дня, но все равно задерживается на некоторых участках тела. Так же тщательно вытирается и зачем-то тщательно выбирает между своими худи и джоггерами, даже трусы проходят довольно суровый отбор.       Хван раздраженно шипит, но все же делает выбор в пользу белого цвета худи и черных штанов. Хотя от бесцельного валяния на постели с телефоном в руках это его не спасает. Томительное ожидание заставляет нервничать, дергаться и постоянно поглядывать на часы. Хенджина подташнивает от того, как медленно тянется время.       Хотя, в конце концов, он наконец-то стоит перед нужной дверью в просторном холле отеля и считает до десяти.       Стрелка часов уже две минуты как показывает назначенное время, а Хенджин уже целых три минуты мнется под дверью и оглаживает ручку, боясь нажать или постучать. Металл под его прикосновениями уже стал неприятно теплым и влажным, но Хенджин всё не находит сил, чтобы сделать последнее движение до их разговора, которого он так ждал.       В голове так много мыслей, которые цепляются друг за друга. Хенджин знает, что это нужно сделать, но так хочется оттянуть момент еще чуть-чуть, потому что у него абсолютно нет никаких представлений, чем эта встреча закончится. Он впервые за всё это время дурацкого "пари" с Сынмином взял инициативу в свои руки, а теперь стоит и пялится на свои пальцы, которые продолжают держаться за ручку, а сам Хван не в состоянии пошевелиться. Дурак ведь.       В таком положении Хенджин и остается, пыхтит и злится сам на себя, пока всё не решают за него. Дверь распахивается, вынуждая его испуганно дернуться и выпустить ручку из пальцев, а в ноздри тут же забирается знакомый сладко-терпкий парфюм с нотками колючего древесного геля для душа. Запах теплый, распаренный, поэтому Хенджин в удивлении поднимает широко распахнутые глаза на стоящего перед ним Сынмина.       На стоящего перед ним в халате и с мокрыми волосами Ким Сынмина.       Хенджин давится крохами воздуха, что еще оставались в легких.       — Ты настолько меня не ждал?— с огромным трудом Хван старается держать лицо, поэтому скрещивает руки на груди и делает самый оскорбленный вид на свете. Хотя глаз дергается от вида такого Ким Сынмина.       — Нет, — тяжелый голос Сынмина ложится на плечи, будто придавливая к земле и пригвождая к месту. У Хенджина начинает кружиться голова, а все внимание сосредотачивается на глубоких нотах в чужих словах, скользящих между розовыми губами. — Просто уравниваю наши встречи.       Сынмин загадочно пожимает плечами, но отходит в сторону, пропуская Хенджина внутрь.       На деревянных ногах Хван проходит вперед, но чувствует, как часть решительности остается за порогом и не пролезает в номер Кима, потому что халат Сынмина распахнут и ключицы с капельками воды заманивают, заставляют глядеть на себя неотрывно. Хенджин вспоминает про свои засосы и вспыхивает почти стыдливо, но больше возбужденно, ведь каждый из них вдруг горячей меткой жжется на коже.       Щелчок замка входной двери запечатывает его клетку.       Сынмин обходит его, замершего в коридоре, и встает у кровати, опираясь одной рукой на прикроватный столик. Хван же продолжает смотреть на него стекленеющими глазами, которыми только и видит, как капелька срывается с шеи Кима и скользит по телу, проходя по впадинке грудной клетки, проваливаясь ниже, туда, где наконец-то сходится ужасный халат. Хенджин провожает таким же взглядом и вторую каплю, но с ней становится всё еще хуже, потому что теперь Хван замечает, что пояс держится на честном слове. Которого от Сынмина он ожидать не настроен, поэтому пояс почти что и не выполняет свое предназначение, открывая грудь и плечи всё больше и больше с каждым движением Кима, который немного покачивает бедрами, переступая с ноги на ногу. Блядство.       Хенджин продолжает стоять на месте и высматривать мокрые дорожки на теле Сынмина. Кажется, что он делает это безотчетно. В его голове уже десятки набросков Сынмина, которые хочется сейчас же перенести на бумагу, но оторвать взгляд Хван просто не может. Он по-настоящему любуется Кимом, когда скользит глазами по бедрам, обхваченной поясом халата талии, что выделяется даже несмотря на почти что полную бесполезность куска ткани, вновь упивается каплями на мягкой коже, теплого песочного цвета, ключицами, что острыми стрелами расходятся и заставляют кожу натянуться, а затем Хенджин совершает самоубийство — смотрит прямо в глаза.       — Воды, хен? — Сынмин неопределенно хмыкает и тянет губы в легкой улыбке, пока Хенджин пытается всплыть на поверхность и вдохнуть. Кончики пальцев и губы жжет от желания прикоснуться и собрать капли воды с чужой кожи.       Хенджин и сам не замечает, как он приходит к этому желанию, но оно в одночасье становится его единственным и самым неистовым.       —Х-е-е-ен? — Сынмин напевает, и Хенджин прикусывает язык, чтобы не застонать от красоты его голоса. Он обожает пение Кима.       Но на вопрос кое-как отвечает кивком головы, потому что пить действительно хочется. Хван чувствует ужасную сухость во рту, которая усиливается, когда их пальцы соприкасаются и он забирает стакан. Быстрым рывком Хенджин притягивает сосуд к губам и с жадностью его опустошает. Пока он пьет, с такой же жадностью Сынмин смотрит на него.       Хенджин делает глоток за глотком и пытается придумать и понять, что будет происходить дальше, но ни слов, ни мыслей не находится. Взгляд шальной и скачет от ключиц до мокрых скул и сухих губ, которые стали ближе, когда Сынмин подал ему воды, и так по кругу. Хенджин отчетливо помнит, что пришел сюда поговорить, а в итоге плавится под взглядами Кима и сам его в ответ... Раздевает.       Хенджин чувствует, как загорается изнутри, а виски сжимает от осознания, что именно он делает. Он действительно раздевает Сынмина глазами. Жадно и неотвратимо.       — Так что ты хотел? — голос Кима опять, как хлыстом, задевает его натянутые нервы. Сынмин садится на кровать и откидывается на выставленные за спиной руки, из-за чего ключицы выделяются острее, а ноги младшего разводятся шире в попытке устроиться комфортнее.       Хенджин вопроса уже не слышит, потому что думает, как же он хочет оказаться между этих длинных и стройных ног.       Все мысли об этом, а не о разговорах.       — К чёрту! — сердце бешено стучит, когда Хенджин рычит и в один бросок оказывается рядом с Сынмином. Не спрашивая, расставляет ноги и усаживается на чужие колени, проезжаясь по изящным бедрам, чтобы замереть в напряжении, нависая над Сынмином.       В глазах Кима нет удивления, только кривая улыбка на губах и огонь в глазах, жадный и манящий, сжирающий все, в том числе и Хвана. Хенджин вдруг учится читать Кима и сам впивается в губы, не встречая никакого сопротивления или протеста, с протяжным стоном удовольствия тянет за влажные пряди, вынуждая Сынмина немного запрокинуть голову и упиваясь собственной властью.       Хенджин целует его так, как хочет, абсолютно не заботясь о том, нравится ли поцелуй Сынмину. Хотя, судя по тому, как чужие пальцы забираются под его худи и давят на бока, нравится. Хенджин облизывает нижнюю губу Кима и сжимает на затылке черные волосы, наслаждаясь покрасневшими щеками и распухшими губами. Он запоминает каждую черту в таком распаренном душем и его прикосновениями Сынмине. Запоминает, чтобы в следующую секунду вновь припасть к мягким и мокрым от слюны губам и сделать их еще более прекрасными.       Хенджин целует острую линию челюсти и с придушенным стоном добирается до продолжающих выглядывать ключиц, чтобы с особой жадностью и развязностью мазнуть по ним языком. Тихое шипение с припухших губ Кима — всё, о чем мог мечтать Хенджин.       Сынмин его хочет. И его тело говорит об этом лучше всяких разговоров.       Радость, граничащая с пьяным экстазом и тахикардией, наполняет всего Хенджина. Она такая сильная, что ему дышать становится тяжелее, из-за чего горячие и томные выдохи срываются с губ. И каждый из них оседает на теле Кима, пока Хенджин спускается поцелуями вдоль кромки халата вниз. Чтобы в конце концов оказаться на полу, на коленях и между разведенными ногами Сынмина. Всё, как он хотел.       Хенджин задыхается от того, каким наслаждением отзывается эта поза во всем его теле. Возбуждение вибрирует в нем и вокруг него, он чувствует, как оно растекается тугими толчками и сталкивается с волнами, исходящими от Сынмина.       Апокалипсис.       — Ты же хотел поговорить, не так ли? — Сынмин проводит по его волосам пальцами, чтобы грубо дернуть за пряди на затылке и задрать голову Хенджина вверх.       — Утром, — Хенджин покорно запрокидывает голову и смотрит в глаза улыбающемуся Киму, который с мягкой улыбкой ведет костяшками пальцев по щеке Хвана, доводя до подбородка.       Хенджин прикрывает глаза, чувствуя чужую власть над собой, и отпускает себя.       Хван распахивает полы халата, вынуждая пояс сдаться и распуститься, а сам с жадностью смотрит на уже эрегированный член младшего, который скрыт бельем.       "Ненадолго" сам себе шепчет Хенджин и спускает боксеры с Кима, чтобы оба в унисон шумно выдохнули.       Хенджин подползает ближе, опираясь ладонями на мягкие, широко разведенные бедра Кима и сминая их под своими прикосновениями, а затем с упоением вжимается лицом в пах Сынмина, ведя носом от мошонки по мокрому и теплому, напряженному члену, на головку которого Хван давит языком. Терпкий и приятный запах кожи смешивается с ароматом геля для душа, кружа голову.       Почерневший взгляд мажет по лицу Кима, который неотрывно смотрит на него такими же мутными и темными глазами. И Хенджин сгорает окончательно, позволяя языкам пламени сожрать его.       Что-то о разговорах и выяснении отношений осталось очень далеко позади. На его месте сейчас только красное пламя и черный взгляд, что пускает мурашки по позвоночнику, а пальцы на ногах заставляет поджиматься в нетерпении и предвкушении удовольствия.       Они молчат и, кажется, почти не дышат, когда Хенджин раскрывает губы, проводит по ним языком, а затем позволяет бордовой головке проскользнуть внутрь, чтобы аккуратно раскрыть щель языком.       Сынмин двумя руками хватается за его волосы, но сжимает несильно, почти что трепетно пропускает голубые пряди сквозь свои длинные пальцы. А Хенджин чувствует, что ему ничего больше и не надо в этой жизни. Особенно сейчас, когда он хочет взять Сынмина глубже и услышать, как тот стонет от удовольствия, получаемого именно от Хвана.       Хенджин пропускает член дальше, доводя головку до стенки горла, и медленно сглатывает, давая Киму прочувствовать, как стенки сжимаются вокруг него. Заглядывает в глаза и сам краснеет, понимая, что ждет похвалы, но дергается и вновь нетерпеливо сглатывает, когда Сынмин гладит его по щеке, задерживаясь пальцем на родинке. Слегка давит, оглаживая маленькую точку.       — Великолепный Хван Хенджин, — Ким смотрит на замершего с его членом глубоко во рту Хенджина и закусывает губу. Хенджин плавится под таким взглядом и прикосновениями, но следующая фраза — будто плеть по спине.       — Что еще ты можешь? — Сынмин издевательски дергает бровью, но продолжает гладить его скулу. — Ты сам пришел ко мне сегодня. Так что покажи мне всё.       Хенджин широко раскрывает глаза, почти что задыхаясь, особенно когда чувствует, как член дергается у него во рту. Сынмин так заведен из-за него.       Сначала Хвану хочется возмутиться из-за слов младшего, но еще спустя мгновение он прикрывает глаза, послушно расслабляя глотку. Он принял и решение, и всю ситуацию, и чужую власть над собой.       Хенджин сдается и опускается ниже, стараясь насадиться до самого выбритого лобка. Вязкая слюна стекает по подбородку и оставляет капли на белой ткани худи, но Хенджин лишь старается взять глубже и мягче принять Кима, следит за зубами и упивается прикосновением языка к выступившим венам, от которого Ким вздрагивает и легко стонет, будто выдыхает воздух. Но Хенджин отчетливо слышал стон и хочет услышать еще, поэтому он вновь сглатывает и вдыхает через нос, чтобы в следующую секунду взять до конца, наслаждаясь чужой дрожью и потяжелевшими прикосновениями.       Сынмин становится небрежнее и несдержаннее, когда Хенджин начинает покачивать головой. Он стучит по бедру Кима, стараясь привлечь чужое внимание. Выпускать член изо рта не хочется, но очень уж хочется сообщить Сынмину, что он может трахнуть его в рот.       От второго постукивания Сынмин вздрагивает и все же смотрит на Хвана, который берет руку Кима и кладет себе на затылок, пробегаясь пальцами по чужому запястью.       — Ты уверен? — голос у Сынмина низкий и хриплый. Хван такого никогда не слышал, но он электрическими разрядами струится по его венам и заставляет нетерпеливо кивнуть, прикрывая глаза и расслабляя горло.       — Что же ты со мной делаешь? — Сынмин стискивает челюсть и впервые толкается сам, аккуратно двигая бедрами. Громкий стон срывается с его губ, когда он чувствует сжимающие его горячие стенки. Хенджин победно смотрит на него и щурит глаза, пока сам сжимает свой член через мягкие штаны и ловит каждый выдох Кима.       Желание заполучить удовольствие и дать его топит в себе, вынуждая дышать чаще, а слезы скапливаться в уголках глаз, чтобы они соскальзывали по щекам и смешивались со слюной, вытекающей от глубоких и быстрых толчков Кима.       Хенджин не профи в минетах, но сейчас он чувствует себя идеально, интуитивно подставляясь под толчки и темп. Интуитивно подстраиваясь под Сынмина.       Хенджин гладит бедра, выводя на них свои узоры, дотрагивается до потяжелевших яичек Кима, слегка сдавливая их и перекатывая в ладони, чувствуя, как и они стали мокрее от его слюны. И от этих прикосновений новый стон Сынмина, мелодичный, красивый, пускает разряд по его позвоночнику.       Еще бы чуть-чуть, и Хенджин, кажется, кончил бы лишь от того, что в его глотку толкаются тяжелым членом. Но Сынмин отстраняется, громко выстанывая его имя. Хенджин готов заплакать от этого, но вместо слез и хныканья выдает единственное слово, на которое оказывается способен:       — Еще! — Хенджин краем сознания сам поражается тому, каким нуждающимся он становится рядом с Сынмином, но не может ничего поделать, когда почти инстинктивно обхватывает его член и пытается вновь коснуться плоти губами.       — Подожди, Джинн-и, — сознание Хенджина взрывается, когда он слышит это обращение. Это всё, что ему нужно было. Тихий всхлип срывается с пухлых и растраханных губ. — Давай ты ляжешь на кровать, хен?       Сынмин тянет его на матрас и, не сдерживаясь, целует в губы, когда раздевает обмякшее тело и укладывает его на пахнущие свежестью и кондиционером простыни.       — Вот так, — Сынмин неожиданно начинает ворковать над ним, нежно целуя и оглаживая взмокшую и покрывающуюся мурашками кожу. — Ты потрясающий, хен.       На секунду сознание Хенджина проясняется, и он хочет спросить, почему Сынмин разговаривает с ним так только в постели, а днем бегает и рычит на него, но Хван успевает только раскрыть рот, потому что Сынмин расценивает этот жест по-своему и вновь припадает поцелуем к губам.       — Позволишь мне показать, как ты сделал мне хорошо? — Сынмин мокро целует щеки и шею, пока Хенджин трепещет и пытается понять смысл сказанных слов.       — Минн-и... — Хенджин цепляется за чужую спину, чтобы выгнуться и провалиться в поцелуе. Сынмин настолько нежный сейчас, что Хван окончательно потерялся и запутался в происходящем, полностью отдаваясь и доверяясь.       — Всё хорошо, Джинн-и, — Хенджин опять выгибается до хруста, что не остается незамеченным. — Нравится, когда я тебя так называю?       Хенджин приоткрывает слипшиеся от накатывающих слез глаза и быстро-быстро кивает, стараясь сжать ладонями щеки Сынмина и заглянуть тому в глаза.       — Хорошо, — Сынмин улыбается, отчего щеки забавно собираются в ладонях Хвана. — Я учту.       Но последнее разбивает всю нежность момента, потому что даже сквозь забавное выражение лица Хенджин видит шальной и коварный блеск в глазах напротив.       — А теперь позволь мне сделать то, что я хочу, — Сынмин убирает его руки с лица и наклоняется к нему, шепчет в губы, прежде чем поцеловать и резко отстраниться.       Хенджин пытается схватить его, но в итоге хватает воздух, потому что Ким Сынмин уже сидит на его бедрах и смотрит сверху вниз с улыбкой, в которой потрясающим образом переплетаются похоть с нежностью. Или это поплывшему мозгу Хвана только кажется?       В любом случае кислорода в его организме становится значительно меньше, когда Сынмин разворачивается на нем, сползая бедрами к его лицу, а затем аккуратно укладывает их обоих на бок, чтобы сразу же взять давно мокрый и напряженный член Хвана в свой рот, медленно и осторожно. Сынмин опускается неглубоко, стараясь не задеть брекетами чувствительную кожу, но языком аккуратно оглаживает венки и чувствительную головку.       Хенджин стонет от сконцентрировавшегося в паху удовольствия, жмется щекой к мягкой коже бедра Сынмина, чей напряженный член оказывается прямиком на уровне его губ. Они лежат идеально, чтобы Хенджин понял Сынмина без слов и уже потянулся к красной плоти, но Сынмин всё равно отрывается от его возбуждения и пытается приподняться, чтобы посмотреть Хвану в глаза:       — Поможешь мне, Джинн-и? — Сынмин мокрой от слюны и смазки рукой ведет по покрытому мурашками бедру старшего и нежно улыбается. Но Хенджин смотрит только в горящие глаза и кивает болванчиком. — А я помогу тебе.       Пламя разгорается с новой силой и взмывает высоко к небу.       — Х... Хорошо, — Хенджин удивляется своему потрескавшемуся голосу и тому, что смог собрать из звуков слово. Кажется, он правильно понимает, о чем просит Сынмин.       Сынмин коварно улыбается и возвращается к его члену, а Хван, в свою очередь, сплевывает себе на ладонь, чтобы сделать стояк Кима еще мокрее и доставить еще больше удовольствия, прежде чем вновь насадиться глубоко.       — Ммм... — Сынмин мычит вокруг члена Хвана и пытается опуститься глубже, когда Хенджин уже вовсю двигает головой, помогая себе рукой и тоже задушенно мыча, потому что ему так хорошо, как никогда в жизни не было. Даже в прошлый раз с Сынмином. Сейчас они ближе, и всё ощущается острее. — Хе-е-ен.       Сынмин опять пропевает слова, отстраняясь и задыхаясь стонами, когда Хенджин ускоряется и сжимается вокруг него, стараясь быть идеальным для Кима.       — Так хорошо, — Сынмин отстраняется от его члена, оставляя у губ только головку, потому что бесконтрольно дергается и стонет, изливаясь в рот Хвану, кружащему и давящему на пульсирующий член языком и позволяющему толкаться меж скользких и пухлых губ, пока Сынмин переживает свой оргазм и оставляет синяки на мягких бедрах, которые он сжимает своими узловатыми пальцами. — Хе-е-ен.       Сынмин в последний раз дергается и громко стонет, чтобы в следующее мгновение вновь накинуться на Хенджина и взять его как можно глубже, подначивая толкаться в свой рот и довольно мыча, когда взмыленный и окончательно поплывший Хван теряется в стонах и накрывающих его жарких волнах удовольствия.       Сынмин продолжает удерживать его за бедра и призывать толкаться в свой рот, особенно когда он вновь переворачивает Хенджина на спину и нависает над ним, чтобы опуститься губами на его член до конца и позволить излиться в туго обхватившие его стенки.       Хенджину кажется, что он услышал бы свой собственный крик, даже находясь в другой галактике, потому что ему невероятно хорошо и тепло. Удовлетворение растекается по всему телу вместе с выплескивающейся в рот Сынмина спермой.       Хван продолжает дергаться и стонать, даже когда последняя капля оседает на языке Кима, потому что тот все равно посасывает головку опадающего члена и мягко наглаживает бедра, на которых уже расцветают крошечные синяки от его прикосновений.       Хенджин не чувствует, как Сынмин выпускает его член изо рта и как продолжает покрывать все его тело поцелуями, потому что почти что теряет сознание, а на деле — почти что проваливается в сон, с каждой секундой все больше теряя связь с реальностью. Знает только, что окончательно расслабляется, когда ужасно измотанный Сынмин тоже ложится рядом с ним и крепко прижимает к себе, накрывая их обоих одеялом.