***
Сообщение пришло примерно в середине урока Эндрю, начавшегося в десять утра. Мираж: Дэн только что написала в групповом чате, что игра отменяется. Вы: и они говорят, что хорошего не случается Мираж: какой-то скандал в другой команде. Мираж: Дэн говорит, что у нее будет больше информации на тренировке. Вы: почему у нас тренировка? Мираж: …Дрю Мираж: если нет игры, это не значит, что мы не тренируемся. Мираж: возможно, мы даже сможем нормально потренироваться, потому что нам не нужно беспокоиться о том, что мы будем измотаны перед игрой. Вы: гребаный наркоман Мираж: тебе это нравится [эмодзи с глазами-сердечками] не ври Вы: … Вы: Я ненавижу тебя Мираж: [ухмыляющийся лис эмодзи] [экси-ракетка] [сердце] [сердитый кот эмодзи] [нож]. Эндрю смотрел на это гораздо дольше, чем он когда-либо, когда-либо признался бы. Ему также совершенно не нужно было бороться с импульсом, побуждающим его лицо сделать что-то глупое, например, улыбнуться. Нет, он явно сильно прикусывал внутреннюю сторону щеки, чтобы не скривиться от отвращения. Вы: 139% Эндрю открыл чат с Ники, зная, что именно он научил его кролика-идиота пользоваться эмодзи. Вы: 3 пинты — двойная шоколадная помадка, мус трэкс (мороженное) и кэнди суприм — (конфеты) и 2 бутылки вокера (виски), или ты лишаешься правой почки. Ники: Что я наделал?!!!?! Вы: Ты знаешь, что ты сделал Ники: Нет! Не знаю! Я, к сожалению, к сожалению, не знаю! Ники: Эндрю!!! Эндрю перевел телефон в беззвучный режим и засунул его обратно в карман. Его условия были согласованы, и больше не было необходимости вступать в разговор.***
Эндрю понадобилась только один раз пригрозить человеку за то, что он подошел слишком близко и попытался «подружиться» из-за игры, которая теперь даже не проводилась. Как только он вернулся в Лисью башню, он стянул с себя майку и поменял ее на что-то менее яркое, а затем рухнул на диван и включил телевизор в качестве фонового шума, делая домашнее задание. Нил вернулся не слишком поздно и уединился за своим столом, чтобы погрузиться в учебу. По его виду Эндрю решил, что тот передумал насчет обеденной тренировки, что его вполне устраивало, особенно если этот чертов наркоман собирался настаивать на более продолжительной вечерней тренировке. Только когда Кевин вошел, Эндрю понял, что у него внезапно появилась прекрасная возможность. — Нил, пойдем. Пойдем. Кевин даже не снял обувь, когда вошел в общежитие, очевидно намереваясь зайти лишь на время, чтобы сбросить рюкзак, взять спортивную сумку и забрать Нила, чтобы они могли пойти на корт. Нил даже не поднял глаз. Он пренебрежительно махнул рукой в сторону Кевина. — Не пойду. Буду заниматься. — Прости? — Кевин медленно потянулся, как будто в словах Нила была какая-то скрытая часть об экси, которую он, должно быть, пропустил. — Ты прощен, — легкомысленно ответил Нил, все еще не удосужившись посмотреть на него. Кевин издал звук, похожий на запор белки. — Нил, ты не можешь пропустить тренировку. На этот раз Нил сел и повернулся на стуле, чтобы посмотреть на Кевина с тяжелым вздохом. — Кевин, сегодняшнюю игру отменили, а у меня тест прямо перед тренировкой сегодня днем. Если я не пойду на нашу необязательную импровизированную тренировку в обеденное время, это не испортит мне жизнь. Не воспользоваться возможностью подготовиться к этому тесту, когда у меня вдруг появится время, которое я могу использовать для этого? Возможно. Он говорил медленно, как будто Кевину было года четыре, и между его бровями пролегла явная складка раздражения. — Ты не можешь быть серьезным. Кевин был шокирован тем, что что-то может быть более срочным, чем дополнительные тренировки по экси, и разозлен тем, что Нил посмел предположить это. Эндрю взглянул на Нила как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот закатил глаза и повернулся, оставив Кевина за плечом, когда вернулся к своим занятиям. Когда Кевин сделал движение, словно собирался подойти к Нилу, чтобы снова попытаться убедить его, Эндрю закатил глаза и схватил свои ключи, резко встав так, что Кевин остановился и посмотрел на него. Эндрю встретился с его взглядом. Сияющий, зеленый; и холодный, скучающий карий. — Если хочешь, чтобы тебя подвезли, не отставай. Иначе я пропущу корт и просто поеду за тако. Затем он направился к двери, не заботясь о том, чтобы она закрылась за ним. Он уже хорошо знал Кевина и понимал, что этот навязчивый идиот не будет отставать. Как и положено, Кевин догнал его еще до того, как он вошел в лифт, ворча про себя, хотя Эндрю не настолько заботило, чтобы пытаться уловить, на что именно он жалуется. Возможно, это был Нил, а может быть, зажатая в его заднице ракетка экси, которая должна была сильно натирать, учитывая, что его голова тоже была там. В любом случае, Кевин был достаточно счастлив, чтобы бормотать себе под нос, по крайней мере, пока они не вышли на корт. Когда они были в раздевалках, Кевин возился со своей экипировкой, а Эндрю сидел на скамейке и копался в телефоне в ожидании, нападающий с упреком обратился к Эндрю. — Нил должен быть здесь. У него было достаточно времени, чтобы позаниматься на этой неделе, плюс у него есть все выходные. Эндрю не был уверен, что это его вина, но он был более чем готов принять предложение разговора. Было несколько вещей, которые Кевину действительно нужно было понять, и сейчас было самое подходящее время, чтобы обратить на них внимание. — Все еще думаешь, что он бездельничает? Эндрю выстрелил в него без промедления, позволяя холодку своего недовольства заменить скуку, которую он сдерживал до этого момента. Кевин напрягся, и Эндрю наблюдал, как нападающий вспоминает события вечера вторника. Он не сводил взгляда с лица более высокого мужчины, пока Кевин смотрел в сторону корта, несомненно воспроизводя в памяти образ Нила, вбивающего себя в землю, когда он в саморазрушительном порыве работал над своими демонами. Эндрю позволил ему на мгновение задуматься над этим, прежде чем продолжить, не желая дать Кевину шанс влезть в разговор с каким-нибудь другим типично эксицентричным отклонением. — Что именно Нил для тебя, Кевин? Прямота вопроса, а может быть, то, что Эндрю вообще что-то сказал на эту тему, явно поразило Кевина. Его рот раскрылся и на мгновение замер, зияя непривлекательной дырой, как мусорный бак, у которого сняли петли с откидной крышки. Когда он наконец собрался с силами, чтобы закрыть его, он продолжал смотреть на Эндрю широко раскрытыми глазами. Эндрю терпеливо ждал, пока в его мозгу размером с горошину снова начнется возня, пока Кевин, казалось, не понял, что он готов ждать весь день, если потребуется, чтобы получить ответ. Он неловко сдвинулся с места, возясь с чем-то, висящим в его шкафчике. — Я… Эндрю, послушай… Я не знаю, что могло заставить тебя подумать… Я натурал. Нет ничего… Эндрю издал звук, который был почти смехом, и покачал головой. — Заткнись, Дэй. Это не то, что я имел в виду. Он решил не оспаривать «натурала». Внутренняя гомофобия Кевина была проблемой для другого дня и, честно говоря, для другого гребаного человека. Кто-то другой мог бы сказать этому невежественному шуту, что то, что его сердце замирает всякий раз, когда Джереми Нокс входит на корт, в комнату, в разговор, в гребаную стратосферу, имеет меньше отношения к его навыкам экси и больше к его милой улыбке и тому, как выглядит его задница в облегающих шортах (Эндрю был в серьезных отношениях и не занимался солнечными мальчиками, но он не был, блядь, слепым, спасибо). — Тогда что ты имел в виду? — настороженно спросил Кевин, как будто он не был уверен в мотивах Эндрю. Что, как признал Эндрю, было вполне справедливо. Он не был известен тем, что приглашал людей для душевных разговоров. Подход Эндрю к общению с другими людьми, как правило, больше походил на фильм о слэшере (поджанр фильмов ужасов, в которых главным героем становится маньяк-убийца, беспощадно лишающий жизни множество людей.), чем на программу на Халмарк (Канал для семейного просмотра). Тем не менее, во всем есть исключения, и если чужие проблемы со зрелостью и долбаным личностным ростом будут и дальше мешать его личностному стилю, то, по его мнению, нет причин, почему он должен страдать в одиночестве. С тем же успехом можно было бы потащить за собой остальных монстров. — Как я и говорил, Дэй. Что для тебя Джостен? — Он… Кевин замялся, и Эндрю без удивления понял, что Кевин, вероятно, никогда раньше не задумывался об этом. Он также не удивился тому, что слово «друг» не пришло нападающему на ум. Кевин, вероятно, знал о дружбе меньше, чем все остальные, включая Эндрю. Выросший в Гнезде, с Рико в качестве «брата», вынужденный искать способ выжить, процветать в этом токсичном месте… да, Эндрю был бы очень недоверчив, если бы Кевин вышел оттуда готовым петь кумбайю с Лисами, даже с таким отъявленным наркоманом, как Нил. — Он… Лис, — наконец сказал Кевин, его тон был почти нерешительным. Эндрю поднял бровь и жестом показал, чтобы он продолжал. — Он лучший нападающий в команде, не считая меня. Эндрю закатил глаза. — Для тебя, Дэй. Кто он для тебя. Просто еще одна ракетка на корте? Может быть, мы могли бы подумать об обмене его с Университетом Южной Каролины, они могли бы даже отдать нам Солнечного мальчика Нокса. — Нет, — сказал Кевин так быстро, что Эндрю практически услышал щелчок понимания в крошечном мозгу Кевина. — Нет. Он мой партнер. Мы делаем это вместе. Здесь, с Лисами. Однажды мы будем играть за США. Он посмотрел на Эндрю раздражающе знакомым взглядом. — Ты тоже можешь туда попасть, если… — Мы сейчас говорим не обо мне, Кевин. Он окинул собеседника тяжелым взглядом, Кевин закатил глаза, но пока оставил эту тему. Это был спор, в который Эндрю отказывался вступать уже много лет, и он не собирался присоединяться к нему в ближайшее время. — Ты только что назвал Нила своим партнером, — сказал он вместо этого. Именно на это он надеялся, что Кевин подскочит раньше, но, по крайней мере, он сам установил эту чертову связь, без того, чтобы Эндрю объяснял ее ему. — Только когда дело доходит до палки и мячика или как? Он сказал это специально, чтобы заставить Кевина вздрогнуть, как расплата за то, что он снова заговорил о его «потенциале». Кевин вздохнул. — Эндрю, к чему все это? — Тебя волнует только то, что Нил делает на площадке, или ты видишь в нем настоящего гребаного человека, Кевин, вот, о чем я тебя спрашиваю. Теперь ты собираешься ответить на этот ебаный вопрос или так и будешь бегать вокруг него, как сраная крыса? — Эндрю выплюнул это с большей яростью, чем собирался изначально. О, похоже, его самообладание все еще было на грани из-за вечера вторника. Челюсть Кевина сжалась от шока, гнева или защиты, Эндрю не знал, да его это и не волновало. Он просто смотрел на другого мужчину, пока наконец не сделал глубокий вдох и не ответил. — Конечно вижу. Но важно то, что он делает на корте, неужели ты, блядь, этого не понимаешь? Нет, нет, блядь, не понимает. Эндрю волновало то, что Нил делает на корте только с точки зрения того, как это заставляет улыбаться его тупого кролика. Что для него имело значение, так это удовлетворение Нила. Нил все лучше понимал свою собственную гребаную личность, в которой должен был иметь право голоса за долго до того, как ему исполнилось девятнадцать, блять, лет. Нил был мягким по утрам, готовящим бекон и двигающимся без всякого, мать его, ритма под дурацкие песни на своем телефоне. Был Нилом, окутывающим себя именем Эндрю и запахом Эндрю в плохие дни, чтобы чувствовать себя более приземленным, а в хорошие дни просто потому что он этого хотел. Что имело значение? Что, блядь, имело значение, так это улыбка Нила. Руки Нила. Сердце Нила, бьющееся под его щекой, когда они лежат вместе, просто потому что они, блядь, могли, потому что после двадцати долбаных лет жизни, когда мысль о прикосновении пугала Эндрю до такой степени, что он физически отталкивался от этой идеи, теперь у него был кто-то, кому он доверял настолько, что активно жаждал этого контакта семьдесят, блять, процентов времени. Так что нет. Он ни хуя не понял. — Объясни мне это, Кевин, — прохрипел он так медленно и мягко, что его слова могли бы быть неразборчивы, если бы он не изогнул край своего гнева настолько, чтобы в каждом слоге слышалось точное произношение. — Нил не может вернуться из мертвых, — мгновенно ответил Кевин, его голос был жестче и холоднее, чем Эндрю когда-либо слышал, и Эндрю чуть не ударил его за это. Затем он посмотрел прямо ему в лицо и увидел, что тон был совершенно противоположен сырой панике в его глазах. — Если Нил не идеален, если он не лучший, если он не окажется стоящей инвестицией — он мертв. Я думаю, что ты, как никто другой, понимаешь это, хочешь, чтобы он выжил, Эндрю! После того, что случилось с ним в Балтиморе… — Нет. Эндрю наполовину прошипел, наполовину прорычал это слово, вставая со скамейки, на которой сидел все это время. Он наставил палец на Кевина в жестком предупреждении. — Нет. Ты не должен об этом вспоминать. Ты, ты не должен говорить со мной о Балтиморе. Не тогда, когда ты знал, что это случится. — Я… я не знал, что они собирались забрать его, Эндрю, — заикаясь, проговорил Кевин, его голос был грубым, а одна рука тянулась к горлу, как будто он все еще чувствовал фантом пальцев Эндрю, сжимавших его. — Ты, блядь, знал, что его дни сочтены. Ты знал, что он чего-то ждет. Ты знал, что за ним охотятся. Ты знал, кто за ним охотится. Ты знал, что я хотел защитить его. И тебе даже в голову не пришло сказать мне. Эндрю почти забыл о масляном пятне ненависти на этом конкретном участке. Он забыл пламя именно этой точки его ярости. Оно праведно пылало в его жилах, и Эндрю сделал шаг ближе к Кевину. — Ты был слишком покорным трусом, готовым просто стоять в стороне и дать ему умереть, чем даже, блять, попытаться. Ты собирался дать ему умереть, Кевин. Ты собирался просто позволить ему… просто позволить ему, блядь, уйти и умереть, даже не задумываясь. Что, тебя слишком отвлекала твоя драгоценная игра, чтобы наплевать на человека, который был рядом с тобой каждую ебаную секунду, когда для спасения собственной жизни нужно было развернуться и бежать в другую сторону? Эндрю построил свою жизнь из пепла ярости, боли, страха и ненависти на основе взаимности. Сделки и обещания. Мучительно точные балансы. Отношения с четкими, определенными правилами и ожиданиями. Отдавать и получать — равноценный обмен. Он уже не так сильно нуждался в этом, но эта философия все еще была основой того, кем он создал себя, когда любой другой сделал бы из него ничего и бросил бы его умирать или еще хуже. Может быть, именно поэтому то, что сделал Кевин или, точнее то, чего Кевин не сделал, чего он никогда не делал, беспокоило его так сильно. В лице Кевина почти не осталось крови. Он выглядел пепельным и слабым, почти больным, зелень его глаз была размазана вокруг страшно расширенных ямок зрачков. Он несколько раз открывал рот, не издавая больше, чем несколько придушенных вздохов. Эндрю ждал. Он смотрел, разъяренный, и ждал объяснений, которые Кевин, мать его, должен был ему дать. Наконец, спустя пять минут, а могло быть и двадцать, Кевин стиснул зубы и с огромным усилием поднял взгляд, чтобы встретиться с Эндрю. Он смог удержать его лишь на секунду, прежде чем он снова опустился. Его руки были сжаты в кулаки и дрожали по бокам. — Все, что я мог дать ему, была игра. Все… все, что я могу дать ему — это игра. Все, что я… все, что я вообще могу дать кому-либо — это игра, Эндрю. Эндрю ожидал, что голос Кевина будет слабым и хлипким, целлофановая копия того, что должно было быть духом человека — пластиковая, цепкая и плохо сформированная форма, которая могла бы быть чем-то, если бы вы знали, что она должна имитировать. Вместо этого голос Кевина был густым и наполненным таким отвращением, что Эндрю пришлось сделать паузу. Он внимательно изучал Кевина и крепко сжимал свой гнев, не желая позволить зарождающейся идее сострадания пробиться сквозь фалангу его защитной ярости. — Когда я понял, кто такой Нил… Черт. Он должен был убежать, Эндрю. Он должен был убежать. Он пытался. С трудом, но сначала пытался. Когда он увидел меня в Милпорте, когда узнал, что Ваймак был там, чтобы подписать с ним контракт. Он пытался отказаться, но он так сильно хотел играть в эту игру, что готов был рискнуть всем даже ради нескольких месяцев. Потом он был здесь и продолжал… он ставил себя между мной и Рико, снова и снова. Он грубил мне на корте. Он толкал меня. Он бросал мне вызов. Он… он защищал меня, как и ты. Вы оба поддерживали меня, как… Он сделал паузу, все его тело застыло в напряжении, которое показалось Эндрю до боли знакомым, потому что это выглядело точно так же, как когда Нил пытался говорить, когда ему нужно было говорить, но его разум не позволял словам сформироваться и прорваться наружу. Кевин, однако, смог вытолкнуть слова, и он сделал это с силой и отчаянием утопающего, пробивающегося сквозь тонкий лед на замерзшем озере, борясь за привилегию воздуха, которая должна была быть естественным правом. — Ты стоял за меня, как должен был стоять Рико! — слова прозвучали громко и резко и были подкреплены ударом кулака по шкафчикам. — Я не защитник. Я не друг. Я не брат. Я не партнер. Я думал, что я был этим, я думал, что когда-то мог быть этим, но я знаю, что я не такой и никогда им не буду. Единственное, что я есть — это экси. Это все, что я могу дать Нилу. Я не могу быть рядом с ним, как ты. Я не могу быть его другом, как Лисы. Но я могу дать ему его игру. Я могу сделать так, чтобы он остался жив, потому что если Мориямы… — голос Кевина оборвался, и он издал звук, больше напоминающий полудикое, загнанное в угол животное, чем бывшую суперзвезду, когда он снова ударился о шкафчики. Понимание было горьким на языке Эндрю. Оно обволакивало его легкие, как свинцовое одеяло, и заставляло ярость вернуться под кожу. Она не исчезла, но она тлела. Она кипела, ожидая и голодая, и Эндрю позволил ей заполнить его глаза, медленно двигаясь так, чтобы он стоял прямо перед Кевином на достаточном расстоянии, чтобы ему не нужно было откидывать голову назад, а достаточно было поднять подбородок, чтобы посмотреть мужчине в глаза. — Ты знаешь, что Нил сказал мне той ночью на корте, Кевин? Его голос прозвучал ровно, но гораздо грубее, чем он хотел. Он хотел изобразить что-то более холодное, что-то неприкосновенное, но проблема с чувствами заключалась в том, что, начав, уже не так легко от них отмахнуться. Эндрю наблюдал, как адамово яблоко Кевина подрагивает при глотании, а затем нападающий медленно покачал головой в ответ. Руки Эндрю поднялись, и он подписался под своими словами. — Потому что я — ничто. Ничто. Н-и-ч-т-о. Ничто. Я. Я — ничто. Я должен быть ничем. Не должен быть никем. На третий раз он произнес это слово пальцами, как это сделал Нил — сохраняя ясность голоса, даже когда он зазвенел на грани рычания от близости этого воспоминания. Когда он закончил, он опустил руки и посмотрел на Кевина. — Вот что он мне сказал. Когда он чувствует себя таким, когда он сводится к тому, чтобы быть ничем, единственное, к чему он всегда может обратиться — это к экси. Это единственная мечта, которую он всегда себе позволял, и поэтому, когда все остальное, что он построил, кажется недосягаемым или непреодолимым, это единственное, за что он все еще может ухватиться. — И ты, Кевин, должен был быть тем, кто понимает это в нем. Ты должен был уметь видеть это, помогать ему опираться на это, когда ему нужно разобраться со своим дерьмом или просто продержаться на плаву достаточно долго, чтобы перевести дух. Ты не можешь сказать мне, что не понимаешь, где именно он находится, когда дело доходит до экси, когда ты только что сказал мне, что ты думаешь, что все, что ты есть — это экси. В глазах Кевина, в поведении его плеч, в дрожании дыхания и сжимании рук было слишком много разного, чтобы Эндрю мог понять, о чем он думает или что чувствует в данный момент, но кое-что он мог угадать. Он не знал Кевина так, как знал Нила или даже как знал Аарона и Ники, но он понял страх на лице Кевина, когда он промелькнул, смешавшись с остальным. Ему казалось, что он мог различить и гнев, а отвращение было достаточно откровенной эмоцией на лице любого человека, и он не смог бы пропустить ее, даже если бы попытался. Он также достаточно узнал о Кевине за эту единственную встречу, чтобы понять, что все они были направлены внутрь, и он понял, что это еще один из тех моментов, которые он так ненавидел. Это был еще один из тех моментов, когда у него была возможность сделать шаг вперед и протянуть руку, в которой еще не был зажат нож. Он мог сделать выбор в пользу уязвимости, обнажить слабость и рискнуть порезаться еще глубже. Эндрю колебался. Он думал о переменах в их с Аароном отношениях. Он думал о своих руках на горле Кевина. Он думал о том, что Нил назвал Кевина своим другом. Он думал о том, что Кевин не сумел быть рядом с Нилом в ответ. Он думал о том, что Нил — «ничто», а Кевин — «единственное, что я есть — это экси». Он думал так долго, что момент был почти упущен. (Или, может быть, что-то тихое и новое, а может быть, только что обретенное внутри него прошептало: моменты никогда не теряются, может быть, они просто оставлены.) — Ты больше, чем экси, — наконец сказал Эндрю в напряженной тишине раздевалки. Выражение лица Кевина заставило Эндрю осознать, что, вероятно, никто никогда раньше не говорил ему таких слов. Он подумал, что именно так могло бы выглядеть его собственное лицо, если бы у него была способность выражать эмоции, когда Нил впервые начал бросать ему спасательный круг за спасательным кругом в тонко очерченных линиях его улыбки и восходе солнца на просторах голубых глаз, нарисованных вечностью. — Ты больше, чем экси, — снова сказал Эндрю. В его голосе не было ни мягкости, ни тепла, ни уверенности. Он был твердым, холодным, как броня, и ровным, как биение самого времени. — Тогда что… что я такое? Кевин задыхался, и его голос был слабым, таким тихим, почти детским, хриплый шепот мальчика за дверью шкафа, спрашивающего, действительно ли безопасно выходить. Эндрю не был готов стать тем человеком, который вытащит его. Он не мог сказать Кевину, кем он был. Кем он был. Кем он мог бы стать. Но он был единственным человеком здесь и сейчас, и, открыв эту дверь, он взял на себя обязательство встретиться с тем, что было по другую сторону. — Кем ты хочешь стать? — спросил Эндрю и, произнося эти слова, понял, что ему действительно, искренне интересно. Черт. Он полагал, что они с Кевином действительно были друзьями. Что ж. Эндрю смотрел, как Кевин барахтается еще секунд тридцать, потом со вздохом потянулся и захлопнул свой шкафчик. — Ч-что…? Не обращая внимания на недоумение придурка, Эндрю схватил сумку Кевина и швырнул ее в него. Пока придурок-нападающий возился, ловя ее, он достал свой телефон и выбрал один из пяти контактов. Телефон зазвонил дважды, прежде чем хрипловатый, невеселый голос рявкнул на него: — Лучше бы ты, блядь, не говорил мне, что ударил кого-то ножом, Миньярд. Молюсь, чтобы один раз — всего лишь один чертов раз — случился скандал, в котором мы не будем замешаны, и… Эндрю закатил глаза и прервал его, прежде чем тот смог продолжить. — Пора тебе поиграть в отца года, старик. — Подожди. Что? Пауза, затем голос мужчины стал слишком ровным, чтобы быть по-настоящему спокойным. — Кевин? Что случилось? С ним все в порядке? — У твоего ребенка экзистенциальный кризис. Ты должен его разрешить. С рождением или как там его. Кевин смотрел на него расширенными глазами, открывая и закрывая рот, словно забыл, как работают челюсти. Возможно, он пытался протестовать, но Эндрю было все равно. Не ему было толкать Кевина через это, но он мог отвести его к кому-то, кто мог сделать гораздо больше, чем Эндрю, даже если бы он знал, с чего начать. К тому же, что за дерьмо? Необходимо было выбрать человека, который провел бы тебя через это, хотя бы на каком-то уровне. Кевин выбрал Дэвида Ваймака в тот день, когда тот появился, истекая кровью, в его гостиничном номере в ночь зимнего банкета два года назад. — Где вы? На заднем плане Эндрю услышал шарканье бумаг и ключей, затем стук локтя или колена по твердому дереву, за которым последовало шипящее восклицание. Эндрю закатил глаза. — На корте, где же еще? Когда Ваймак снова выругался, Эндрю был поражен жестокостью этой быстрой тирады и понял, что Ваймак, вероятно, знает Кевина гораздо лучше, чем этот болван думает сам. Эндрю перевел взгляд на придурка, опустившегося на скамейку в каком-то недоуменном ступоре, и сказал: — Не отрывайте пока свиней от пончиков, тренер, он не причинил себе никакого вреда. Ну, он может стать вегетарианцем, если попытается думать больше, чем сейчас. О, так он был внимателен, судя по резкому взгляду, который он только что получил. — Что, блядь, случилось, Миньярд? — сказал Ваймак. Эндрю показал Кевину палец и сказал в трубку: — Узнай историю от него. Не мне рассказывать. Это снова остудило пыл Кевина, и Эндрю закатил глаза, положил трубку, чтобы тренер не говорил, и сунул телефон в карман. — Зачем ты это делаешь? — спросил Кевин, и Эндрю подумал, что это о чем-то говорит: в его голосе не было ни малейшего подозрения, только растерянность и, возможно, что-то еще, что-то, что намекало на оставшиеся клочья невиновности другого человека. Он не знал, о чем это говорит, и не хотел задумываться об этом. Вместо этого он вздохнул и устремил пристальный взгляд на другого человека, а затем посмотрел в сторону двери, ведущей из площадки в вестибюль. — Мы никогда не будем петь кумбайю или заплетать друг другу волосы, Дэй, но мы друзья. Он оглянулся на него, оспаривая шок Кевина своей собственной безапелляционной уверенностью в этом заявлении. Если он собирался сделать это, то, блядь, он мог и не сомневаться в этом. — Поговори с отцом. Или нет, неважно. Поговори с кем-нибудь. Поговори с Нилом. Поговори со мной, если хочешь. Возможно, я не смогу сказать ничего полезного, но я выслушаю. Он указал на него. — И, блядь, в следующий раз? Забей на то, что ты думаешь о своих хреновых ограничениях. Ты называешь Нила своим партнером? Вот и веди себя так, блядь, на корте и вне его. Эндрю смотрел, как Кевин сглатывает, как он впитывает сказанное и все, что за этим стоит. Ему было интересно, будет ли этот болван мяться или протестовать, говорить, что он не может снова, что ему нечего дать. Если да, то у Эндрю не хватит терпения разбираться с этим во второй раз, и он не знал, какой будет его реакция. Однако Кевин сделал глубокий вдох и, казалось, заставил себя стоять ровнее, а затем встретился взглядом с глазами Эндрю и выдержал его взгляд. Он не отрывался от него, даже не моргал, а только уверенно кивнул. Эндрю не знал, что происходит в голове у Кевина. Он не знал, прозрел ли тот, или это была лишь кратковременная вспышка глубины, и он вернется к своей желеобразной сущности, как только ему придется это доказывать. Он не знал, понял ли это Кевин, но, по крайней мере, в данный момент он был готов принять то, что ему дали. Он кивнул в ответ, затем достал из кармана ключи и направился к двери. Он приостановился, когда открывал ее, оглянувшись через плечо. — Пойдем, Кевин. Я подожду с тобой, пока не придет тренер. Кевин открыл рот, затем снова закрыл его и кивнул, подхватив свою сумку и двинувшись вслед за Эндрю. Они больше ни о чем не говорили, устроившись в гостиной, чтобы подождать, и тишина между ними была не совсем комфортной — Кевин все еще был слишком взвинчен, его колено подпрыгивало, когда он беспокойно возился с руками, но и враждебной ее тоже нельзя было назвать. Когда появился Ваймак, Эндрю встал и пошел прочь, не глядя ни на кого из них, хотя он слегка замедлил шаг, открывая дверь, чтобы направиться к своей машине. Позади себя он услышал, как Ваймак произнес имя Кевина, и в тусклом отражении стеклянной двери увидел, что Кевин стоит. Он услышал звук, возможно, это было слово, возможно, это было «папа?» — и тихо вздохнул. За мгновение до того, как дверь распахнулась слишком широко, чтобы он мог увидеть сцену позади него, он, возможно, даже увидел, как тренер шагнул вперед, и под углом могло показаться, что он притянул высокого, неуклюжего почти взрослого человека в свои объятия. Возможно. Трудно было сказать, и, конечно, Эндрю было все равно. Ни капельки. Даже совсем не волновало.***
Эндрю не рассказал Нилу, что произошло с Кевином в раздевалке, когда он вернулся в общежитие, а Нил и не спрашивал. Он поднял глаза, когда Эндрю так скоро вернулся, затем нахмурился в замешательстве, когда не увидел Кевина, но на пренебрежительное пожатие плеч Эндрю он легко отмахнулся от этого, вернувшись к учебе. Перекусив на кухне, Эндрю вернулся к своей небольшой куче домашнего задания, и до конца работали в тишине. Они ушли на занятия немного раньше, чтобы успеть заскочить в столовую и быстро пообедать на ходу, и у Эндрю было достаточно времени, чтобы дойти с Нилом до его корпуса, прежде чем отправиться в свой собственный. После обеда все прошло без особых происшествий, пока не началась тренировка. Кевин не успел вернуться в общежитие к тому времени, когда остальные погрузились в Мазерати, чтобы отправиться на корт, но Эндрю не удивился, увидев, что он уже ждет в командной комнате отдыха, когда они пришли туда, расположившись на своем обычном месте и просматривая что-то на телефоне. Его кризис был либо эффективно разрешен, либо отложен на потом, потому что в его выражении лица или поведении не было абсолютно ничего, что указывало бы на то, что несколько часов назад что-то произошло. Он поднял голову, когда вошла команда, его взгляд метнулся к Эндрю, затем к Нилу. Он поднял подбородок в резком, четком приказе. — Нил. Не обращая внимания на властный тон Кевина, Нил закинул сумку на плечо и направился к нему, опустившись на сиденье рядом с ним и глядя на то, что рассматривал Кевин. Когда ему предложили, Нил взял один из наушников и вставил его в ухо. Эндрю закатил глаза, заняв свое обычное место по другую сторону от Нила, и посмотрел, на что они смотрят. Чертово экси. Это был какой-то ролик с комментариями, и Эндрю потерял интерес, прежде чем понял что-то большее. В течение следующих нескольких минут к ним постепенно подтягивались остальные Лисы, и как только пришли последние отставшие (большинство первокурсников), Дэн встала и переместилась на свое любимое место перед большой раздвижной доской. Она несколько раз хлопнула в ладоши, чтобы привлечь их внимание. — Хорошо! Итак, другая команда была поймана на приеме препаратов, повышающих работоспособность. Сначала они думали, что это были только два члена команды, поэтому они долго тянули с дисквалификацией, но сегодня утром они узнали, что это было гораздо более масштабно. Национальная ассоциация студенческого спорта настаивает на том, чтобы комиссия провела полное расследование по всему дивизиону на случай, если они были не единственной командой, которая употребляла наркотики. — Подождите, подождите, что значит «полное расследование всего дивизиона»? — спросила одна из первокурсниц. Нападающая, Лидия-что-то-там. Она выглядела рассерженной, так что громко кричала: — Я нервничаю, потому что, возможно, везде ношу с собой наркотики. Дэн встретила ее взгляд. — Только то, что я сказала. Они хотят, чтобы комиссия послала инспекторов проверить все команды. Тесты на наркотики, обыск раздевалок, обыск общежитий, если они сочтут это необходимым. — О, «если они сочтут это необходимым», приятный штрих, — вздохнула Рейнольдс. — Что? — бросила она, когда все посмотрели на нее. — Мы — Лисы. Они решат, что мы все под кайфом, и обыщут наши общежития, прежде чем выйдут на корт, вы же знаете. Я просто говорю то, что у всех вас на уме. — Они могут это сделать? — спросила Шина, и она звучала еще более взбешенной, чем Лидия. Дэн поморщилась. — Технически? Да, это прописано в наших контрактах. Конечно, у них должна быть справедливая причина, но, учитывая проблемы с наркотиками в предыдущих поколениях команды и в записях многих нынешних Лисов, а также потенциальный наркоскандал в масштабах всего региона…? Она пожала плечами и оглядела команду. — Слушай, мы не должны даже знать об этом, но Эбби поддерживает контакт с медбратом команды, которая попалась, и он был достаточно любезен, чтобы предупредить. Вполне вероятно, что комиссия согласится с требованиями Национальной ассоциации студенческого спорта, и также вполне вероятно, что они придут сюда в первую очередь. — Как скоро, по-вашему, они появятся? Это спросил Роуэн, обычно спокойный защитник. Эндрю заметил, что он обычно держался рядом с Калебом или вратарем первого курса Хейли, хотя первый обычно обращался с ним как с дерьмом, а вторая боялась собственной тени. Он не стал больше ничего узнавать об этом человеке, решив, что он не представляет угрозы и не настолько интересен, чтобы уделять ему внимание. Дэн вздохнула и пожала плечами. — Трудно сказать. Возможно, не сегодня, но, потенциально, возможно очень скоро? Думаю, к понедельнику, но я не исключаю, что они приедут в выходные, особенно если хотят убрать нас с дороги до того, как пойдут слухи. На этом различные разговоры прервались, поскольку каждый жаловался или суетился в той или иной степени громкости и интенсивности. Дэн позволила этому продолжаться всего минуту, прежде чем она снова привлекла внимание резким: «Эй!», которое любой другой мог бы попытаться произнести и быть полностью проигнорированным. — Слушайте, я знаю, что это заноза в заднице, и что некоторые из вас нервничают и справедливо злятся на идею того, что комиссия вмешивается в наши дела, но мы не хотим создавать здесь проблемы, понятно? Ее выражение лица стало жестким, когда она оглядела комнату. — Я также не хочу, чтобы мы дали им повод сократить нашу команду или довести этот скандал до нашего порога. Казалось, она немного дольше смотрела на первокурсниц. Лидия встретила ее взгляд и обнажила зубы в подобии улыбки, а Шина закатила глаза. Хейли, казалось, съежилась в подушках. Затем Дэн подалась вперед и посмотрел прямо на Эндрю, на что тот лишь приподнял одну бровь. Он забавлялся, думая, что бы сказал Нил, если бы узнал, что Дэн только что молча намекнула, что думает, будто у Эндрю в их комнате могут быть наркотики. А может, капитан просто подумала, что он скрывает улики убийства. Дэн не стала долго разглашать свое молчаливое суждение, прежде чем снова обратиться к команде в целом. — Суть в том, что мы должны убедиться, что наши задницы прикрыты. Сегодня вечером тренировки не будет, так что делайте то, что вам нужно. Мне не нужно знать, что именно, но если вам надо о чем-то поговорить, не стесняйтесь, приходите ко мне. Вы также можете написать или позвонить своему вице-капитану. Тут она жестом показала на Нила, который кивнул в знак согласия, выражение его лица было серьезным. — Меня не будет в городе в эти выходные, но я буду доступен по телефону. Хотя я могу не ответить сразу, так что если это срочно, свяжитесь с Дэн или тренером. Джек насмешливо хмыкнул, потому что для него было просто невозможно не реагировать, когда Нил что-то говорил, особенно когда он действовал в своей законной должности вице-капитана. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут через пространство пролетела подушка и ударила его по лицу. Эндрю не понял, откуда она взялась, но и Ники, и Мэтт выглядели слишком невинно. Прежде чем маленький засранец успел начать что-то говорить, Дэн снова хлопнула в ладоши и громко сказала, перекрывая хихиканье и легкое бормотание. — Ладно, хватит. Мне нужно поговорить с тренером, так что если я вам срочно понадоблюсь, я буду здесь ненадолго. В противном случае, уносите свои задницы отсюда. Разберитесь со своим дерьмом и наслаждайтесь выходными. В понедельник у нас обе тренировки на корте, так что не будьте идиотами и не явитесь в спортзал. Там никого не будет, и вы будете наматывать по пять кругов за каждую минуту опоздания. В ответ раздались предсказуемые стоны, но большая часть команды была рада получить свободный вечер пятницы, даже если им вдруг придется искать место, где спрятать контрабанду на случай импровизированного обыска и проверки на наркотики. Что было заметно, так это предсказуемые протесты Кевина и Нила. Нил ответил, когда Дэн указала на него, и не стал отрицать, что его не будет в городе, но Эндрю, честно говоря, ожидал, что он попытается вернуть вопрос о том, не придется ли им отменить тренировку. В конце концов, наркоман был единственным, кто надеялся на более длительную дневную тренировку благодаря отмененной игре. Эндрю было трудно поверить, что Нил был настолько готов оставить все как есть. И даже если Эндрю был достаточно тщеславен, чтобы считать, что Нил решил, что ранний побег на выходные стоит больше, чем тренировка, у Кевина не было такого стимула. А может, и был, только немного в другом ключе. Эндрю как раз оглянулся, чтобы попытаться добиться от Кевина понимания, и увидел, что нападающий уже стоит и направляется к тому месту, где Ваймак прислонялся к стене на протяжении всей маленькой встречи с Дэн. Когда он подошел к нему, старший мужчина положил тяжелую руку на плечо младшего. Ага. Эндрю оставил их наедине, отец и потерянный сын, и посмотрел на своего кролика. Он не удивился, увидев, что Нил уставился на него с глупым выражением лица. Закатив глаза, Эндрю оттолкнул его лицо, а затем встал. Он проигнорировал смех Нила, выходя из здания и направляясь к Мазерати. Он закурил сигарету, ожидая остальных, и с любопытством поднял бровь, когда только Нил и Аарон подошли к нему. — Кевин остался с тренером, а Ники отправился с Мэттом, — пояснил Нил, пожимая плечами, когда он обогнул машину и сел на переднее сиденье, а Аарон занял свое обычное место сзади. Эндрю слегка кивнул в знак признательности и завел машину. — Эй, ты можешь подбросить меня до общежития Кейтлин? — спросил Аарон с заднего сиденья, когда они выезжали с парковки. Он даже не потрудился скрыть волнение в своем голосе, гребаный самец. Эндрю ничего не ответил, но свернул с парковки налево, а не направо, что Аарон, должно быть, заметил, потому что не стал требовать от него ответа. Только после того, как они высадили Аарона и возвращались в Лисью башню, Эндрю наконец позволил своему любопытству взять верх над ним. — Я удивлен, что ты не устроил переворот, когда Дэн объявила, что тренировка отменяется. Его голос был пустым и скучающим, взгляд был устремлен на дорогу, но он мог сказать, что Нил не обманулся по намеку на улыбку, дразнящую его на периферии. Нил хмыкнул и откинулся на сиденье, пожав плечами. — Не похоже, что это была бы продуктивная тренировка, в любом случае. Первокурсники все были на взводе, а старшекурсники жаждали длинных выходных. — Угу, — отпарировал Эндрю, демонстрируя свое неверие в это оправдание небольшим морем сарказма. Ему не нужно было смотреть на Нила, чтобы понять, что этот идиот закатывает на него глаза. — Ладно, возможно, это была немного тяжелая неделя, — сказал Нил спустя еще минуту. Эндрю благосклонно решил не комментировать это большое преуменьшение. Когда Нил не сразу продолжил, Эндрю бросил на него короткий взгляд. Нил смотрел в окно, выражение его лица стало более серьезным, но не расстроенным, поэтому он оставил его наедине со своими мыслями до конца короткой поездки. Подъехав к Лисьей башне, он припарковался и выключил машину, но не стал сразу же выходить. Через несколько минут Нил вздохнул и переместился на своем сиденье, чтобы посмотреть прямо на него, и Эндрю без колебаний встретил его взгляд. — Мне не нравится идея, что комиссия будет копаться у моих Лис. Я не хочу, чтобы они совали свой нос в наши дела, копались в наших шкафчиках или комнатах. Нил пытался сохранить ровный тон, но у него это получалось не так хорошо, как у Эндрю, и Эндрю мог слышать вспышки возмущенного, защитного гнева. — Но я ничего не могу с этим поделать. Он даже не пытался скрыть горечь. — В этом случае мне нечего делать, я ничего не могу сделать. Так что я могу остаться здесь, могу провести несколько дополнительных тренировок на корте, думая о команде и обо всем, что может произойти или не произойти в ближайшие несколько дней… Он сделал паузу, затем протянул руку и провел ее в сантиметре от щеки Эндрю. Когда Эндрю сократил расстояние, склонившись к прикосновению без просьбы Нила, он наконец увидел, как на губах его кролика появилась улыбка. Наступило короткое напряженное молчание, а когда Нил продолжил, его голос стал более ровным, а глаза, плавающие в океане, наполнились чем-то уверенным и сосредоточенным. От тяжести этого взгляда в груди у Эндрю что-то сжалось, и это ощущение не было похоже на удар по ребрам, если бы этот удар имел жар голодного поцелуя. — Или я могу принять то, что это не в моей власти, и провести несколько дополнительных часов с моим партнером, если он согласится. Эндрю на мгновение забыл, как дышать. Он забыл, как говорить. Он забыл о том, что находится в машине, и забыл о самом существовании Государственного университета Пальметто. Он забыл обо всем, кроме человека, сидящего перед ним, потому что ему нужно было выкинуть все остальное, чтобы осознать, что при выборе: зациклиться на экси и поддаться своему неврозу и тревоге или провести дополнительное время с Эндрю. Нил выбрал Эндрю. Это было больше, чем просто победа Эндрю в стикболе. Нил выбирал то, что сделает его счастливым, а не то, что причинит ему боль, но чувствовал себя неизбежным. Это было осознание того, что Эндрю сделал Нила счастливым. Эндрю уже давно смирился с тем, что он может заставить Нила чувствовать себя в безопасности, но счастье не было тем, что он когда-либо приписывал себе, и это не было тем, что он когда-либо думал сделать в отношении Нила. У Нила были его Лисы и его экси, они делали его счастливым. Эндрю мог заставить его чувствовать себя хорошо, конечно, особенно в сексуальном смысле. Он мог заставить его чувствовать себя в безопасности, он мог заставить его чувствовать себя желанным, но счастливым? Нежное движение большого пальца Нила по его щеке вернуло его в настоящее время, заставив его отвлечься от своих мыслей и вернуться к мужчине перед ним. Нил изучал его, его рот был мягким, а взгляд — ровным, брови слегка насуплены со смесью любопытства и едва заметного беспокойства. Его рука слегка напряглась, но прежде чем он смог отстраниться, Эндрю поднял свою руку и положил ее поверх руки Нила, чтобы сохранить их контакт. Затем он повернул голову настолько, что смог поцеловать ладонь Нила. Все беспокойство и растерянность мгновенно исчезли из глаз Нила и сменились океаном тепла, которому Эндрю не знал названия. Он не был уверен, что оно вообще может существовать. Словесный язык был слишком мал, чтобы передать глубину этого взгляда, и Эндрю просто позволил ему омыть себя. Какая-то его часть хотела притянуть Нила ближе, поцеловать его крепко, быстро и настойчиво, поделиться хотя бы малой долей того, что это делало с ним, но вместо этого он позволил себе греться в ласкающем взгляде своего кролика еще столько же времени.***
Им потребовалось двадцать минут с того момента, как они вышли из машины, чтобы подняться в общежитие, собрать вещи и осмотреть комнату, чтобы убедиться, что любопытный инспектор ничего не найдет. Не то чтобы кто-то из них употреблял наркотики, но, наверное, было бы не очень приятно найти запасные ножи или папку Нила. Или доказательства сомнительного прошлого Нила. Были и более личные вещи, в которые Эндрю просто не хотел, чтобы кто-то лез, если он считает, что имеет право залезть в его вещи. Все, что ему было неприятно, чтобы незнакомец увидел, отправилось в сейф Нила, кухня была проверена на предмет избытка алкоголя (который был упакован в рюкзак Эндрю, чтобы взять с собой в Колумбию), а затем они отправились в путь. Дорога в Колумбию была спокойной. Эндрю позволил Нилу возиться с радио, и в итоге они попали на инструментальную станцию, которая играла столько же новых необарочных интерпретаций, сколько и кавер-версий рок-песен в исполнении струнного квартета, с редкой россыпью классических и раннеромантических композиций. Это была хорошая станция. Эндрю оценил, как они пропустили композиторов модернизма и двадцатого века и остановились на дерьме, которое действительно звучало как музыка. За всю дорогу не было ни одной позднеромантической «хроматической поэзии». Когда он заехал на парковку Мамы Евы, небольшого ресторанчика, который они любили в нескольких милях от дома, Эндрю даже потянулся и нажал одну из кнопок на приборной панели, чтобы сохранить станцию в качестве избранной. Он проигнорировал ухмылку Нила. Когда они вошли в ресторан, они сразу же пошли в угловую кабинку. Через несколько минут перед каждым из них поставили стакан воды со льдом и корзинку с булочками, которая была настолько переполнена, что две булочки упали на изящно испачканную скатерть еще до того, как она была полностью застелена. Никому из них не дали меню, но оно им все равно было не нужно. Эндрю приходил сюда с тех пор, как они с Аароном только начали жить с Ники, и меню никогда не менялось. Летом он начал водить сюда Нила и всегда заказывал еду для них обоих, против чего Нил, казалось, никогда не возражал. Мама Ева была очень коренастой, строгой на вид женщиной с ограниченным знанием английского языка. Тот английский, на котором она говорила, был с сильным акцентом и всегда звучал сердито, и Эндрю находил ее очаровательной. Она носила два бейджика с именами, один с надписью «Мама» и другой с надписью «Ева», хотя, наверное, могла бы носить и просто бейджик с надписью «Мама Ева». Ей уже должно было быть за шестьдесят, и обе ее руки были покрыты причудливыми татуировками, которые, казалось, никогда не заботились о том, чтобы их прикрыть, поскольку она регулярно носила платья с короткими рукавами и без рукавов даже зимой. — Новое мороженое, — сообщила она им, ткнув предплечьем в направлении кухни. — Зеленое. Затем она ушла. Нил смотрел ей вслед со знакомым выражением удивления на лице. — Двадцать баксов на то, что это фисташки, — легкомысленно предложил Эндрю. Нил наклонил голову в раздумье, затем ухмыльнулся. — Я приму эту ставку. Я думаю, это мята. Он более распространен, его логичнее добавить в меню. — Именно поэтому она бы взяла фисташковый, — заметил Эндрю. — Кроме того, она производит впечатление женщины, которая считает, что мятное мороженое для слабаков. После минутного раздумья Нил хмыкнул и кивнул в знак согласия с оценкой, но не стал пытаться скорректировать свою ставку. Вместо этого он угостился булочкой, а Эндрю молча просмотрел пункты меню, решая, что им принести. Он решил, что нужно что-то легкое, и, когда вернулась мама Ева, заказал пару своих любимых сэндвичей (и макароны с сыром). Через некоторое время мама Ева принесла их сэндвичи, после чего Эндрю заказал «зеленое» мороженое. Оно не было ни фисташковым, ни мятным, это было зеленое яблоко. Мама Ева полила его большим количеством шоколадного сиропа и взбитых сливок, что было интересным сочетанием с мороженым из зеленого яблока. Эндрю без сожаления съел его, пока Нил с ужасом смотрел на это. Эндрю удалось уговорить Нила попробовать небольшой кусочек только мороженого, поскольку это было мороженое со вкусом фрукта. Таким образом, ему было сообщено, что зеленые яблоки не такие на вкус. Закончив, они оставили маме Еве солидные чаевые и вышли из ресторана. Эндрю чувствовал себя… легким. Это было не то, что он привык чувствовать, поэтому он всегда обращал на это внимание, когда это случалось. Поначалу это чувство вызывало тревогу, и почти всегда, как только он его замечал, его прогоняла волна разочарования и негодования (которое, как сообщила ему Би, эта сука, скорее всего, коренилось в страхе). Он по-прежнему относился к этому с подозрением, но если Нил мог сделать шаг в сторону от искушения, погрузиться в свою навязчивую тревогу и выбрать что-то, что заставит его почувствовать себя счастливым, то Эндрю мог позволить себе принять и это чувство. По крайней мере, на сегодня. Это было странно, правда. Эндрю прожил в доме в Колумбии больше года, прежде чем отправиться в колледж, часто приезжая туда на выходные и праздники, но до недавнего времени он не чувствовал себя как дома. Даже сейчас он не решался назвать это домом. Это слово заставляло его насторожиться, это был мираж, который всегда казался недосягаемым, сколько он себя помнил. Каждый раз, когда он думал, что, возможно, в этот раз будет именно так, он катастрофически ошибался. Дом должен был быть чем-то безопасным, а у него этого никогда не было. Даже когда он стал жить с Ники и Аароном и больше не беспокоился о том, что ему грозит прямая опасность, все равно не было того мифического, устоявшегося чувства «дома», которое он всегда связывал с этим словом. Здание было просто жилым помещением, местом, где он жил, спал, ел и мирился со своей нелепой семьей, но он никогда не мог назвать это домом. Сегодня, наблюдая за тем, как Нил отпирает дверь с медленным благоговением, с которым он всегда использовал свой ключ от этого места, Эндрю почувствовал, как в груди поднимается что-то, что он автоматически принял за возвращение домой. Однако он не смотрел на дверь. Он не заглядывал в комнаты. Он почти не обратил внимания на непринужденный уютный беспорядок в гостиной или на беспорядочно разбросанную обувь, которая годами валялась у двери. Он обратил внимание на то, как расслабились плечи Нила, как с него полностью исчезло остаточное напряжение. Он заметил почти сонное настроение в тяжелом взгляде его глаз и легкий поворот губ в мягкой улыбке. Он услышал тихое, довольное хмыканье Нила, когда тот вошел в дом и бросил сумку у дивана. Он почувствовал, как Нил переключил свое внимание на него, и ощутил полноту его ласк. Помня о тщательно завернутом и спрятанном алкоголе, Эндрю поставил свою сумку на место, затем убедился, что дверь заперта, прежде чем подойти к Нилу. Он подошел и осторожно взял его за подбородок, усиливая хватку, когда кролик наклонился к нему. — Да или нет, Нил? — Да. Это слово прошептали на тихом вдохе, и Эндрю был более чем счастлив принять его в себя, когда он приблизил рот Нила на последний сантиметр к своему собственному. Он начал поцелуй мягким, маленьким, приветственным, но было трудно сохранить что-то между ними, когда Нил так вздыхал в него, гудел и улыбался ему в губы. — Прижмись ко мне, Нил, — почти прорычал Эндрю в эти игривые губы, и почувствовал, что Нил все еще удивлен. — Я хочу, чтобы ты прикасался ко мне. Он оторвал свои губы от губ Нила, но только для того, чтобы вместо этого прикоснуться к его шее, когда он провел их к стене и крепко прижал Нила к ней. — Где? Нил задыхался, все его тело напряглось, и Эндрю не нужно было слышать эту особую ноту в его голосе, чтобы понять, что это было от нужды. Его собственное тело знало песню желания Нила, как будто он был единственным композитором, и он предполагал, учитывая Нила, что так оно и было. — От талии и выше, — согласился он между поцелуями, ведущими от плеча кролика к уху, по которому он слегка провел языком, наслаждаясь дрожью, которую они вызвали в теле другого мужчины. — Под или поверх рубашки — это прекрасно. Нил не терял времени даром, и тогда настал черед Эндрю резко вдохнуть, на мгновение отвлекшись, когда теплые, призрачно-легкие пальцы скользнули под рубашку, провели по животу, по груди, по спине, по плечам, потом вниз и снова по спине. Когда Нил издал разочарованный звук, потому что его руки запутались в рукавах, мешая его явному желанию пробежаться по рукам, Эндрю откинулся назад и стянул рубашку, чтобы дать ему доступ. Ему даже не пришло в голову отрицать это. Затем руки Нила снова оказались на нем, его губы смаковали шею, чувствуя стук его пульса о язык, когда он всасывал на горле метку, которой он будет наслаждаться все чертовы выходные. — Эндрю, — тихо вздохнул Нил, и хотя Эндрю никогда не был религиозным человеком, звучание этих слогов на его языке было почти святым опытом с тем, как его голос порхал вокруг них, и единственное, что Эндрю сделал до сих пор, это поцеловал его шею. Сильные кончики пальцев сжали его плечи, массируя и исследуя, вырывая стон из такого глубокого места внутри него, до которого мог добраться только Нил. Нил снова потянул свои руки вниз по его рукам, и на этот раз Эндрю позволил себе ухмылку: он впился пальцами в горло кролика, которое теперь было открыто для него под более выгодным углом, так как Нил очень кстати наклонил голову, предлагая ему. — Чертов наркоман, — пробормотал он, касаясь мягкой кожи, и Нил слегка вздохнул. Эндрю не мог сказать, было ли это развлечением или жалобой, потому что еще до того, как звук закончился, он перерос в тугой, тихий стон, когда Эндрю крепко сжал свою ладонь поверх штанов. — Тебе… Тебе нравится, — ответил Нил, и что-то первобытное и очень удовлетворенное внутри него прямо-таки мурлыкало от заикания и придыхания. Эндрю не потрудился ответить. Вместо этого он опустился на колени. Он даже не открыл рот, чтобы задать вопрос — как только он встретился взглядом с этими голубыми голубыми глазами, Нил задыхаясь произнес «да». Удовлетворенно хмыкнув, Эндрю переключил свое внимание на то, чтобы разобрать Нила на части по одному вздоху, вздоху и стону «Эндрю, о, черт, да, Эндрю!» за раз.