***
Солнечная девочка – сказать по-другому про неё нельзя: каждый её счастливый смех, искренняя улыбка и искорки в глазах – даже взгляд на неё наполняет меня энергией. -Ты меня точно не бросишь? – строгим голосом спросила она спустя полчаса, когда мы оба немного устали и присели под тем же деревом в тени. Я кивнул. А что нужно было ей ответить, “Прости, я даже не знаю, что меня ждёт в конце поездки из лагеря”? -Никогда. – я сжимаю её руку, стараясь надолго запомнить эти моменты тепла.***
Следующим утром пришлось выйти в мир. Утренний морозец и хрустящий под ногами снег поначалу казались чрезвычайно не к месту, но головная боль быстро вытеснила подобные мысли и следовала за Семёном всю дорогу до места учёбы. К счастью, за ней из прошлого дня не подтянулась кровь из носа – наверняка потому, что он перестал активно думать о расхождениях в памяти. Обменявшись кивками с парой человек в консерватории, которые, судя по лицам, поначалу не узнали “Знакомого Семёна”, парень проскользнул в нужную аудиторию и довольно скоро занял место в самом конце, поближе к окну. Постепенно стекающийся на занятие народ наверняка подмечал незнакомую голову с края аудитории, также и парень вглядывался в появляющиеся лица: Герасимов, с ним он соревновался на фестивале духовых инструментов весной, в конце 2го курса (хотя сейчас была только первая половина этого курса); Прушко, которая переняла и извратила отношение своей подружки к Семёну, и в итоге до самого конца обучения старалась как можно сильнее задеть и покоробить юношу; Васильчук, который отчислился ближе к весне и сел за распространение запрещёнки летом, там же в итоге и умер – подобные мысли ни у кого не вызовут позитивного настроя. Вопрос о внезапно возникших знаниях остался без ответа, как и многие другие, остался без ответа. Делу не помогли и сны, довольно детальные и кажущиеся воспоминаниями: междугородний автобус подобно Икарусу, лето, почему-то представляемое бесконечным, и рыжеволосая девчушка в пионерской форме, чьё тепло готово было посоревноваться с солнечным, пробираясь в самые глубокие закутки тела – и чьё лицо стёрлось из памяти. Интернет не помог: искать в нём девушку, зная только имя и некоторые внешние черты, изначально было не самой умной затеей, но вот узнать о Совёнке ещё был шанс – и все попытки упёрлись в чёрно-белые фото советской пионерии, мальчишек и девчёнок 12-13 лет (“Почему та девушка явно была пионером?” – думать об этом Семён не стал, чувствуя подступающую боль), статьи вида “Образцовый пионер: распорядок дня” и многочисленные пионерские лагеря с похожими друг на друга названиями. “Не встречу я её: ни в стенах консерватории, ни близ каналов родной Северной Венеции” – это странное знание врезалось тем сильнее, чем больше людей заходило в помещение; и, хотя оно приносило в начале душевную боль, в конце концов парень успокоился – слишком непростой казалась их возможная встреча в прошлом, чтобы так просто всё закончилось. Вместе с преподавателем – в меру приятной женщиной бальзаковского возраста – в аудиторию также зашла девушка: причина былых томлений и метаний молодого юноши, первая по-настоящему понимающая его девушка – и после также легко разбившая его сердце (а её текущий парень ещё и разбил – или только должен был разбить – перспективы Семёна) – Оксана лишь прошлась равнодушным взглядом своих голубых глаз-ледышек по аудитории, не остановившись ни на ком, пока шла к своему месту. “Прости. Прощай” – двумя словами она разделила жизнь нерешительного юноши Семёна на до и после, разрушив ту. -Персунов, правильно? Не узнала вас изначально, спасибо за ответ. Так легко вылетевший в этот раз ответ, в прошлом так и не дался студенту Персунову. До конца занятия он сидел практически неподвижно, иногда ловя взгляды не узнавших его одногруппников. “Нет, не разрушила” – рот растянулся в улыбке, которая могла бы показаться хищной или хитрой, если бы её кто-то заметил. Всё это были дела “Другого Семёна” – того самого, что пал в бою, доживая свои последние вдохи в тени парковых деревьев, зимней прохладе и окружающей тишине, которая иногда прерывалась на шумы феерверков.