Уэнсдей

Она сидела на крыше, обхватив ногами музыкальный инструмент. Смычок скользил по струнам, а пальцы по грифу, пропуская через себя едва уловимые, но от того лишь более приятные вибрации. Сердце сжималось с каждым скачком нот, тело непроизвольно двигалось в такт мелодии, пока глаза бегали от строчки к строчке в тетради. Музыка разливалась по венам, стала тем, чем девушка жила в этот момент. И казалось, если оборвется мелодия — умрет и Уэнсдей. Вещь перевернул последнюю страницу, игра близилась к концу, и как же девушка не желала этого. Она готова была музицировать всю ночь, весь день, пока пальцы не стерлись бы в кровь, и так громко, пока не оглохла бы. Она хотела остановить время и раствориться здесь и сейчас, стать с виолончелью единым целым и играть вечность. Но секунда, вторая и мелодия утихла, еще мгновение и рука со смычком опустилась. На лбу выступили капельки пота, над губой испарина, но она была рада. — Еле дождалась, пока закончишь, — раздался уставший голос за спиной. Уэнсдей не ответила и неспешно стала собирать нотные листы. — Ну что, Паганини, скажешь идешь к Белладонне или нет? — Скажу, что Паганини был скрипачом. — Я не знаю виолончелистов, — с долей раздражения, ответила Энид. — И это серьезное упущение в образовании. Но я не удивлена, с учетом того, как ты ведешь блог. — Я могла бы обидеться на эти жестокие слова, но ты моя подруга и я великодушно прощу тебя, — не без гордости произнесла девушка, пусть ее маска и спала через секунду, — Так мы идем? Не могу выбрать наряд. — Вынуждена тебя огорчить, но подобные мероприятия не в моем вкусе. Предпочту провести вечер за чтением дневника какого-нибудь убийцы. — Ты привезла в пансион дневник убийцы? — наверное информация такого рода больше не должна была вызывать удивление, но продолжала делать это до сих пор. — Тринадцать различных дневников и несколько писем, — уточнила Уэнсдей, — Помогает заснуть. — Иногда я задаюсь вопросом почему мы дружим. Энид залезла в комнату и продолжила копаться в куче одежды, время от времени прикладывала что-то к телу, оценивала образ у зеркала и возвращалась к поискам. Уэнсдей же без особого труда, — что абсолютно поразительно, — занесла виолончель с остальными предметами внутрь, подошла к книжной полке, провела пальцем по корешкам, осторожно достала нужный дневник и, поудобнее устроившись за столом, демонстративно открыла первую страницу с надписью «Ариэль Кастро». Примерно спустя час на телефоне Энид зазвонил будильник, а это значило, что пора выдвигаться. К счастью, она успела собраться еще четверть часа назад и последние несколько минут смиренно сидела на кровати, рассматривая читающую подругу. — Я одолжу тебе его, если хочешь, — не поднимая глаз, предложила Уэнсдей. — Мы можем одеть тебя, еще есть время. Будет весело. Ставлю сто долларов, что ты никогда не была на вечеринках, — она была готова умолять. Аддамс бесстрастно повернулась и с ноткой ностальгии на лице начала, — и по этому выражению можно было понять, что рассказ не сулит ничего хорошего: — В честь дня рождения дяди семья заказала каждому на ужин бьющееся сердце, а потом мы пытались сбить яблоки с голов людей, пока те бегали и прятались от нас по дому, потому что отец пошутил, что мы никогда не стреляли. — Да как… как такое вообще возможно? — краска сошла с лица Энид и та вот-вот готовилась упасть в обморок от картины, что рисовало воображение. — Полностью согласна. Мне было двенадцать, как они могли подумать, что я не умею стрелять из арбалета? Уэнсдей и дальше могла бы рассказывать о том чудесном, по ее мнению, вечере, но звук будильника прервал эти размышления и привел в чувства волчицу. — Знаешь, мне очень интересно, но я обещала Эйджиксу быть на месте вовремя. Я обязательно дослушаю историю в следующий раз. Приятного чтения. Уэнсдей проводила соседку взглядом и продолжила знакомство с личностью насильника. Она знала как люди реагируют на истории подобного рода. Часто это доставляло ей удовольствие. Но когда голову посещала мысль, что не найдется человек, который поддержит ее идеи — грустная тень пробегала по бледному лицу. Но ведь Уэнсдей не нуждалась ни в ком, кроме себя, и подобное не должно было ее заботить. Большую часть времени было действительно так, но чем старше она становилась, — особенно получилось прочувствовать это на каникулах, — тем больше ставила под сомнения собственное мировоззрение. И сейчас ей казалось, что нет ничего ужасного в том, если на всей планете будет всего один человек, способный слушать ее не с отвращением или страхом в глазах, а с улыбкой. Прочитанный дневник давно стоял на книжной полке. Вещь листал журнал на кровати Энид. Часы показывали двойку на циферблате, а в комнате все еще была только одна девушка, которая смотрела в потолок и почему-то волновалась. Она не осознавала этого чувства, но ощущала неприятную тревожность в груди, стоило только подумать об Энид. Ведь тот, кто натравил на изгоев хайда и Лоран, был на свободе. И компания пьяных подростков могла стать его мишенью. И среди этих подростков Энид. И Ксавье… да, и он тоже, ведь, какая бы неприятная история не произошла с ними в прошлом, за эти месяцы переписок они успели найти какой-никакой, но общий язык. Торп смело назвал бы это дружбой, но Уэнсдей не торопила события. И сейчас, лежа на кровати, переживала за них обоих.