Уэнсдей

— Моя дорогая, ты даже не представляешь, как я рада, что ты рассказала мне об этом, — с придыханием произнесла Мортиша. Ее голос звучал так нежно, а улыбка была такой теплой, словно Мортиша Аддамс вдруг стала идеалом добродушия. Уэнсдей не смогла вынести счастливого лица матери и опустила взгляд. Она, пусть и не признавала, но сильно скучала по семье, по дому, по мрачной обстановке и по самой себе. Наверное, звучит странно? Академия «Невермор» действительно изменила жизнь девушки и меняла ее до сих пор. В первые дни учебы Уэнсдей разрабатывала план побега, а сейчас была готова плыть по течению и оставаться в стенах школы, если в заточении вместе с ней останутся несколько близких людей. Раньше она и подумать не могла, что подпустит к себе так близко кого-то кроме семьи, а сама в прошлом семестре поцеловала парня. Она все еще безучастно, но уже без сопротивления входила в подростковую жизнь. Внутри груди все сковало холодом, мурашки побежали по телу. — Милая, все хорошо? — теперь Мортиша выглядела обеспокоенно. Девушка боялась показать матери, что изменилась, потому как это значило бы признать ее правоту. А благодаря юношескому максимализму сделать нечто подобное сложно. Уэнсдей вскинула подбородок и холодно посмотрела на Мортишу. — Как мне контролировать видения? Женщина наклонила голову и задумалась. Но не о том, как решить проблему, а о том, как об этом решении сообщить. — Понимаешь, ты сейчас находишься в таком возрасте, когда некоторые вещи сложно контролировать, — она старалась быть мягкой в выражениях, — Мне видения удалось взять под контроль к восемнадцати годам. Но, боюсь, мой случай - исключение, а не правило. Глаза Уэнсдей забегали по столу, пока та переваривала услышанное. — Ты умная девочка, милая, уверена, что для тебя контроль над видениями - дело времени. Прошло чуть больше полугода, как в тебе открылся дар… — но Мортиша не успела закончить воодушевляющую речь: дочь перебила ее. — Прошло немного больше времени. Слова девушки поразили Мортишу в то место, где у обычных людей находится сердце. Она переменилась в лице и с недоумением смотрела на Уэнсдей. — Насколько? — голос ее неожиданно обессилел. — На год. Несмотря на то, что на душе скребли черные кошки от чувства вины, Уэнсдей не отводила глаз от матери и с ужасом наблюдала, как статная уверенная в себе женщина с каждой секундой становится все меньше. Мортиша не была разочарована или обижена. Она была убита, - в плохом смысле, - тем, что в семье Аддамс ей соврали. Семья была для нее всем, она казалась ей нерушимой крепостью. А теперь получалось, что фундамент крепости дал трещину и начал разрушаться. — Прости, — как можно искреннее произнесла Уэнсдей. Она правда чувствовала вину и понимала какую боль причинила матери. Изнутри ее саму медленно пожирали черви совести, которых, как она думала, давно уже вывела, но видимо те отложили яйца в укромных местечках желудка и теперь новое поколение съедало девушку. Мортиша выпрямилась и негромко вздохнула. — Это ты прости, что я не стала матерью, которой ты могла бы довериться. Мне очень жаль, что тебе пришлось скрывать свой дар так долго. Я надеюсь, что в будущем исправлю свою ошибку. Уэнсдей молча смотрела на мать, не в силах произнести и слова. Впервые в жизни она хотела спрятаться, провалиться от стыда под землю, лишь бы не видеть печали в материнских глазах. — До свидания, моя летучая мышка. Ты знаешь, что я люблю тебя и всегда готова прийти на помощь. Изображение в хрустальном шаре растворилось. Вещь вылез из-за кровати, где прятался весь разговор, и забрался на стол. Он ничего не сказал, потому что никакое слово не могло бы утешить его подругу. Уэнсдей перевела на него виноватый взгляд. И этого было достаточно, чтобы понять как сильно она раскаивается. Погребальные колокола заиграли в стороне кровати. Уэнсдей медленно обернулась на звук и взглядом вцепилась в черный рюкзак, из глубин которого и доносился звон. С опаской и мыслями о неизвестном преследователе девушка достала из сумки телефон и прочитала подсвеченное на экране сообщение: «Эй, как ты?» Уэнсдей нажала на него дважды и перенеслась в диалог с Ксавье. Следом пришло другое сообщение: «Энид все рассказала нам.» Девушка с полминуты пялилась в экран, решая стоит ли ответить. И когда палец почти нажал на боковую кнопку выключения телефона, парень прислал еще одно СМС: «Мы, кстати, идем к директору. Придешь или все совсем плохо?» Эти слова заставили Уэнсдей взять рюкзак и выбежать в коридор. Она торопилась как могла. Ксавье отправил сообщение пять минут назад, занятия закончились немногим ранее, а из учебного крыла к директору идти было гораздо быстрее, чем из Офелия-холл. Девушка понимала. что опоздает, хоть и надеялась нагнать ребят хотя бы у двери. И надеялась до последнего, даже когда вошла внутрь директорской и увидела Энид, Бьянку и Ксавье. — В полном составе, — вздохнул мистер Джонсон, продолжая копаться в бумагах на столе, — Подождите секунду… Уэнсдей тихо прошла вперед к остальным и встала между Энид и Ксавье. — Ну конечно, — усмехнулся парень шепотом, — Мог и не спрашивать. — Что ж, — громко и хрипло произнес директор и встал из-за стола, — Насколько мне известно, школа не успела поблагодарить вас за ее спасение, — он направился к ученикам с какими-то бумажками в руках, — Поэтому от лица управляющего, педагогического и учащегося состава приношу вам нашу благодарность. Мисс Аддамс, — мужчина протянул ей документ, и в этот момент его глаза как-то по-особенному сверкнули, но всего на секунду, — Вас благодарим особенно. Мисс Синклер, мистер Торп, мисс Барклай, — он поочередно вручил бумагу и им, — Это особое разрешение на посещение Джерико и снятие ограничений комендантского часа до окончания учебы в Академии или особого распоряжения. Спасибо, что проявили мужество, отвагу и смекалку в такой нелегкой ситуации. Вы всегда можете рассчитывать на поддержку «Невермора», мы ваши должники, — абсолютно сухо закончил мистер Джонсон и вернулся за стол. Уэнсдей опустила глаза на разрешение в руках. Пробежалась по паре строчек и, когда заметила шевеления остальных в сторону выхода, обратилась к директору: — Вы забыли Юджина. Энид, Ксавье и Бьянка остановились на полушаге и переглянулись — Юджина? — мужчина напрягся и наклонил голову набок, вцепившись глазами в девушку. — Отингера. Он оказал неоценимую помощь по ликвидации мисс Торнхилл. Мистер Джонсон вздохнул и потер глаза пальцами. В неаккуратно надетой рубашке, взъерошенных волосах и этом жесте читалась сильная усталость. А ведь учебный семестр только начался. — Спасибо, мисс Аддамс. Тогда он будет приглашен ко мне отдельно, если только мне не нужно поблагодарить кого-то еще. Ему никто не ответил. — Хорошо. В таком случае, можете быть свободны. Уэнсдей развернулась и вышла из кабинета. То же поспешили сделать и остальные. — Юджин-пчеловод? — уже в коридоре произнесла Бьянка, выказывая сильное сомнение. В ее голове не укладывалось, как этот маленький кудрявый мальчишка мог убить мисс Торнхилл, пусть и не своими руками. Уэнсдей резко обернулась и взглянула в светлые глаза сирены. Без эмоций, холодно и серьезно. Юджин был ее другом, спас в тяжелый момент. Может, если бы не он, Джозеф Крэйкстоун был бы до сих пор воскрешен. И поэтому девушка никому не позволила бы его обидеть, даже за спиной. — Думаешь, я буду дрожать от этого взгляда? — Бьянка вскинула брови и улыбнулась уголком губ. Энид смотрела на молчавшую Уэнсдей, перевела глаза на Бьянку и решила вклиниться в разговор. — Я думала, вы подружились после всего… Обе девушки не без удивления уставились на нее. — С чего ты это взяла? — по выражению лица сирены стало понятно, что ее это заявление поразило сильнее. — Ну… — Энид неловко улыбнулась и начала выворачивать руки, — Драка с Крэйкстоуном, ты напала на него, пока он забирал энергию Уэнсдей… В поиске помощи девушка обернулась на Ксавье, но тот вскинул руки вверх в знак бессилия. — Бьянка просто защищала школу и себя, в первую очередь, — спокойно вступила Уэнсдей, — Если бы Крэйкстоун победил - всем нам гореть на костре инквизиции. — Как приятно, когда твои мотивы верно толкуют, — Бьянка повернулась к Аддамс и улыбнулась, — В любом случае, мне пора. Увидимся, — и быстро зашагала прочь. — Неловко получилось. — изрек Ксавье, сложил разрешение дважды и убрал в карман. Энид обернулась на него, но ее саму в этот момент окликнула подошедшая Йоко и что-то прошептала на ухо. Лицо девушки вытянулось. — Пойдем скорее, — произнесла она и помахала друзьям на прощание, после чего быстро скрылась с вампиршей за поворотом коридора. — Что ж, — протянул Ксавье и, поджав губы, подошел ближе, — проводить тебя? — Не стоит, я знаю дорогу. Уэнсдей резко развернулась на каблуках и пошла прочь от кабинета директора. Парень поднял глаза к потолку, словно спрашивал Господа, — если бы он был, — за что ему это все, глубоко вздохнул и отправился вслед за девушкой. — Знаешь, а мы теперь учимся на одном курсе. — с улыбкой произнес он. — Логично, учитывая сны про хайда. Предположу, что с тобой и раньше происходило подобное. — Да, ты права. — Ксавье улыбнулся еще шире и почесал нос от неловкости, потому как сам хотел рассказать об этом, — Поэтому теперь ты от меня не отделаешься. — Прискорбно. Ксавье вновь поджал губы и опустил глаза. Все же слова Уэнсдей ранили до сих пор. Давно нужно было привыкнуть к ее холодной манере речи. И как его только угораздило влюбиться в самую грубую ледышку из всех возможных? Уэнсдей пыталась идти с каждым шагом быстрее, словно хотела отделаться от парня. Но почему словно? Впрочем, ему было все равно. Он догнал бы ее, даже если бы Уэнсдей летела со скоростью света, а если бы отстал и потерял из виду, нашел бы даже под землей. Сделал бы все возможное для этого и нашел. — Уже решила, с кем идешь на бал? Сомневаюсь, что выбор большой, поэтому с радостью предлагаю свою кандидатуру. — он взглянул на девушку и вновь улыбнулся. Нельзя было смотреть на ее бесстрастное выражение лица, безэмоциональную походку и глаза, в которых читалось желание убить каждого встречного, без улыбки. Это сродни кощунству. — Откажусь. Такой лаконичный и разбивающий сердце ответ. Ксавье начинал чувствовать себя тряпкой, о которую Уэнсдей каждый раз вытирала свои чудесные черные туфли. — Хочешь снова засунуть иголки себе в глаза? И у тебя передо мной должок, не забыла? Уэнсдей вопросительно взглянула на него. — Ты пригласила меня в прошлый раз, но пошла с другим. Считаю, это несправедливо. — Ты сам отказался идти со мной. — Ты считала, что я убийца! — изумленно воскликнул Ксавье, — Не перестаешь удивлять меня, Аддамс. Девушка решила проигнорировать и данное заявление, и обвинение, потому как уже извинилась перед парнем и не собиралась делать это вновь. — Я хотел спросить… — тон Ксавье изменился, стал более осторожным, — Можешь рассказать что случилось? Энид пыталась, но вышло как-то скомкано и сумбурно. — Не хочу об этом говорить. Ксавье остановился и схватил Уэнсдей за руку, чуть не сдернув перчатку, чтобы остановить и ее. Это подействовало. Девушка выдернула запястье и бросила на парня злобный взгляд, но его чаша эмоций была переполнена. — Я не понимаю… Я что-то сделал не так? — спросил он спокойно. И злость на лице девушки сменилась непониманием. — Я с самого начала хорошо к тебе относился, всегда был на твоей стороне, даже когда ты подозревала меня, простил, когда упекла за решетку… Уэнсдей затылком почувствовала постороннее присутствие и оглянулась. Заметила директора около его кабинета. Мужчина наблюдал за ней, но сразу же заспешил куда-то, поймав на себе взгляд ученицы. А Ксавье все продолжал: — Я не понимаю. Мы переписывались столько месяцев. Я думал у тебя появилась симпатия, но ты словно избегаешь меня! — Я не давала повода думать, что заинтересована в тебе. В то время, как Ксавье сгорал изнутри от обиды, что с ним то общаются, то избегают его общества, - как ему самому казалось, - Уэнсдей искренне не понимала что происходит. И странное ощущение не покидало ее. Она вела себя как и прежде, говорила также, но почему-то именно сейчас это задело парня. — А вчера? Мы так хорошо и долго разговаривали. И ты не выглядела заинтересованной, ты такой и была. А еще искренней и милой, насколько это возможно, конечно. Его голос не повышался и не становился грубым, он правда хотел понять чем заслужил такое отношение. — Это было не больше, чем разговор. Ты выдумал то, чего нет. Ксавье нахмурил брови и с горечью взглянул в глаза Уэнсдей. Сердце неприятно защемило. Он кивнул несколько раз и тяжело вздохнул. — Да, наверное так. — и прошел мимо девушки. Она не осталась на месте, не стала смотреть ему вслед. Лишь еще раз попыталась осмыслить произошедшее и поспешила в общежитие. А он направился прямиком в мастерскую. Нужно было высвободить всю неожиданно появившуюся злость и обиду, а другого способа, кроме рисования, Ксавье не знал. По дороге руки сами расталкивали тех, кто мешал идти быстрее. Темная пелена застелила ему глаза. Он ничего не понимал, не осознавал и только сильное желание запереться в каморке и творить до глубокой ночи указывало путь. И вот, спустя несколько минут, парень яростным рывком открыл тяжелую дверь, швырнул рюкзак в угол, схватил карандаш и принялся резкими рваными движениями выводить что-то на холсте. В каждом штрихе он отражал обиду и злость, с каждым взмахом руки представлял, как кричит о своей боли и усталости. Он любил Уэнсдей с того самого дня, как она спасла его в десять лет, и теперь разрывался от безответной любви. Удивительно, но Уэнсдей тоже не была спокойна. Она влетела в спальню, скинула сумку и рухнула на кровать, погрузившись в размышления. — Ксавье решил, что я избегаю его. — произнесла она, как только учуяла запах крема с бергамотом. Вещь вскарабкался на стол и тут же спросил так ли это на самом деле. — Нет. Поэтому я озадачена. Не думаю, что эти мысли появились сами по себе. Вещь задумался на несколько секунд и выпалил все, что по его мнению могло помочь. — Но ведь это не правда. И за хайда я уже давно извинилась, долго вы собираетесь мне это припоминать? — она устремила взгляд в потолок и хотела уже закрыть глаза, как Вещь постучал по столу, чтобы привлечь внимание. Нехотя Уэнсдей приподнялась и уставилась на друга, который советовал отправиться к Ксавье и выяснить в чем дело. — Нам не о чем говорить. И я больше не желаю ничего слышать. Вещь хотел возразить, но девушка прервала его попытку. — Еще хоть слово и я добавлю в твой крем серную кислоту. С этими словами она вновь легла и в полной тишине погрузилась в себя. Вещь недовольно топнул несколько раз, спрыгнул на пол и выбежал из комнаты, наплевав на незаметность, если бы было чем плевать. Он перевернул вверх дном всё общежитие, прошерстил коридоры, заглянул в каждый туалет и в клуб стрельбы из лука, чтобы найти Ксавье, но того нигде не оказалось. Осталось последнее место, на которое Вещь возлагал большие надежды. Нелегко передвигаться, когда ты рука. Особенно, когда торопишься. У него болели пальцы, мышцы сводило и в какой-то момент Вещь подумал, что рухнет на землю и больше не встанет. Но очертания мастерской впереди придали сил и он выжал из-за себя все соки, в надежде застать художника на месте. Открыть дверь в полумёртвом состоянии было сложно, но Вещь справился. И тогда перед ним предстал настоящий хаос: на полу валялись мольберты вперемешку с картинами, вокруг них и на стенах яркими пятнами размазались краски, художественные инструменты расшвыряли по комнате, а чистые холсты словно когтями перерезали. И в центре этого беспорядка на коленях сидел парень и будто кланялся образу с картины. Словно Мона Лиза или Сикстинская Мадонна сошли на его холст, только в куда более мрачных тонах: на переднем плане с раскинутыми в стороны руками лежала девушка с белой кожей и чёрными волосами; и хоть те и были заплетены в тугие косы, всё равно растрепались и прилипли к окровавленным щекам, приоткрытые губы будто навеки замерли в таком положении, на шее красовался глубокий изящный порез, а большие чёрные глаза клевал Ворон и словно ухмылялся. И выглядело это так реалистично, словно это было фото, сделанное через секунду после смерти. Парень привстал, робко протянул к картине руку и провёл по женской щеке тощими дрожащими пальцами. Затем резко отпрял в ужасе от холста и накинул на него ткань, будто не желал больше видеть. Глаза его горели, как у сумасшедшего, распущенные волосы встали дыбом. Вещь быстро осмотрелся, - будто у него были глаза, - и спрятался за ближайшим из опрокинутых мольбертов, чтобы остаться незамеченным. Но такая мера предосторожности оказалась ненужной: Ксавье сел в угол на табурет, закрыл лицо руками и застонал. Так он сидел несколько минут и Вещь, решив, что теперь у него есть повод заманить в мастерскую Уэнсдей, тихо выскользнул наружу и побежал в сторону Офелии-холл. За всё время его отсутствия Уэнсдей не сдвинулась с места, хоть и прошла пара часов. Её руки всё также лежали на плечах, ноги всё также были вытянуты, а глаза закрыты. Не пошевелилась она и когда почувствовала запах бергамота. Вещь вскарабкался на кровать и принялся дёргать край пиджака девушки, чтобы обратить на себя внимание. И ему это удалось, пусть и после трёх попыток. — Чего тебе? Она не спала, но находилась в каком-то трансе. И несдобровать тому, кто это состоянии прервёт. Вещь, что не прекращал теребить ткань, приближал себя к смерти всё быстрее и быстрее. — Я неясно выразилась, когда обещала подлить кислоту тебе в крем? Девушка приподняла голову и с явным раздражением взглянула на друга. А тот в ту же секунду жестами начал объяснять, что происходит в мастерской Ксавье, правда упустил подробности о картине. — Ладно, идём. Она в секунду встала с кровати и, не дожидаясь Вещь, поспешила к мастерской. За это время внутри стало чище, но ненамного. Мольберты спокойно стояли у стены, разодранные холсты были составлены аккуратными рядами, но на полу всё ещё валялись картины и пестрели пятнами краски. Свет был включён, но парня и след простыл. — Показывай, пока он не вернулся, — бдительно осматриваясь, тихим голосом произнесла Уэнсдей. Бардак в мастерской произвёл на неё впечатление. Не то, чтобы прежде здесь был идеальный порядок, но такая обстановка явно кричала о том что что-то не так. Вещь послушно подбежал к мольберту с тёмной тканью, который Ксавье спрятал подальше в углу, и обличил его творение. Под тканью скрывалась та же картина, которую он видел несколько минут назад. Уэнсдей подошла к ней и обомлела. Даже больше: она не могла и пальцем пошевелить. И даже её каменное лицо на миг окрасилось в розовый. Картина была шикарна: эти пустые глаза, хирургически ровный разрез на шее, мёртвое выражение лица… Уэнсдей смотрела на себя и не могла сдержать улыбку, настолько ей понравилось увиденное. И только она захотела коснуться холста, как в комнату вошёл Ксавье. Усталый, измученный и подавленный. И как же он был шокирован, когда увидел девушку в мастерской, но ещё больше испугало то, что эта девушка смотрела на собственный портрет. Он рефлекторно дернулся вперёд, но вовремя поймал себя на мысли, что уже ничего не сможет изменить. Улыбка ушла с губ Аддамс, она опустила руку и вновь сделалась холодной и отстранённой. — Я не знаю как это получилось. — Ксавье опустил глаза и покачал головой. — Этот лучше, чем портрет с виолончелью. — возвращаясь взглядом к картине, ответила Уэнсдей. — Спасибо. Парень не спеша подошёл к ней, встал за спиной и также уставился на холст. — Я разозлился, а сейчас сам не понимаю почему. И дальше ничего не помню, только как тяну к ней руку. — Мне нравится. И в её сердце что-то дрогнуло. Это был приятный, хоть странный удар. Она смотрела на картину и не могла оторвать глаз, а всё это время внизу живота развивалось непонятное волнение. — Прости меня. Ну вот, опять. Такая простая фраза, а на душе сразу стало легче и теплее, словно кто-то укутал шкурой свежеосвежеванного зверя. — Я не понимаю почему вспылил. Конечно ты не должна всё рассказывать мне. Уэнсдей повернулась. Ксавье выглядел раскаивающимся. И будь на месте Уэнсдей кто-то другой, то наверняка этот кто-то без раздумий обнял бы парня и без единой мысли простил. — Зачем ты извиняешься? — металлическим голосом спросила девушка и вывела парня из строя на пару секунд. Он даже начал заикаться. — Я-я… я думал, что расстроил тебя. — Меня не может расстроить такой пустяк. Я не такая мягкосердечная, как ты думаешь. — Да, конечно, — он выдавил из себя улыбку, но она тут же слетела с его лица. — Я увидела всё, что хотела. — через минуту тишины произнесла девушка, — До завтра, Ксавье. Тот поджал губы и кивнул. Видимо ситуация в коридоре его всё же задела. Или тот факт, что она никак не задела Уэнсдей, ведь если так, то это значило бы полное безразличие к нему. И что бы как-то убедиться в этом, парень крикнул вслед уходящей девушке: — Ты всё ещё должна мне танцы! Уэнсдей, а за ней и Вещь, остановилась и обернулась. — Я подумаю.