***
К зиме между ней и Снейпом складывается нечто странное, недоверчивое и шаткое, построенное на взаимном игнорировании. Лили не пытается подружить их, и она благодарна за это. Иногда с губ Петуньи слетают язвительные комментарии — Снейп всегда находит им ответ. A иногда она слышит, как он и Лили разговаривают в соседней комнате, отголоски его рассказов или даже смеха, вместе со смехом сестры. Это странно: понимать, что Снейп может смеяться, шутить или быть нормальным человеком, отдельно от его обычных колдовских штучек. Чем ближе к середине декабря, тем больше времени он проводит у них, и Петунья от досады кусает пальцы. Он что, не может посидеть дома в выходные? Что с ним не так? За неделю до Рождества мама подзывает ее к себе и дает Петунье два фунта. — Туни, забери одеяло из швейной мастерской. Мастерская находится через квартал от начала Паучьего Тупика. Ей не хочется идти туда в холод и одной, но Лили еще в школе, а мама занята ужином. Так что она отправляется одеваться. Паучий Тупик — не то место, куда приятно ходить ребенку, но в этом все и дело: Петунье кажется, иногда ее родители забывают, что ей всего десять лет. Когда она доходит до конца своего сектора, начинает темнеть. Улица впереди неприветливая и тянется на километр до самой ткацкой фабрики. В стороны отходят узкие переулки, как настоящий лабиринт. Петунья идет быстро, стараясь поскорее отделаться от неприятного поручения и вернуться в уют дома, пахнущего яблочным пирогом и супом. Она добирается до мастерской, нетерпеливо рассчитывается со швеей и так же торопливо уходит. Мороз царапает щеки сквозь ткань шарфа. Когда до конца Тупика остается не так много, кто-то окликает ее. Петунья не глупая. Она никогда не обращает внимания на незнакомцев, особенно тех, кто зовет в темноте переулков. Петунья не глупая, но ей десять и ей по-прежнему не нравится, когда кто-то попадает в беду, поэтому, услышав следом короткий и резкий всхлип, она оборачивается. Стоящую на углу женщину она замечает не сразу, настолько хорошо грязная ткань ее платья сливается с кирпичом домов. Ее волосы не причесаны и выбиваются из-под чепца, а дыр в одежде столько, что их невозможно сосчитать. — Привет, малышка, — говорит женщина, обнажая зубы. Некоторых не хватает, а некоторые выглядят так, будто очень нуждаются в чистке. — Что это там у тебя? Всхлип — это вовсе не всхлип, понимает Петунья, а не что иное, как полузадушенный тонкий смешок. «Ведьма. Она выглядит, как ведьма из страшной сказки». Петунья немедленно возобновляет движение по улице, не собираясь отвечать ни на какие вопросы. Нужно идти быстрее, но одеяло, свернутое в руках, тяжелое. Позади слышны шаги. Настойчиво и целенаправленно они следуют за ней десять метров, пятнадцать, двадцать. Волоски на ее шее шевелятся, совсем как четыре года назад, в их с Лили спальне. «Отстань, — думает она. — Уйди, дурацкая карга». Как правило, Петунья вежлива со взрослыми, но это взрослые, которых она знает. Идущая следом женщина пугает ее, и, чем быстрее она идет, тем сильнее ускоряются позади шаги. «Придется бежать», — понимает она, когда звук, кажется, раздается совсем близко. Стены чужих домов по бокам возвышаются темным туннелем. Она глубоко вдыхает и резко бросается к концу улицы. Проблема в том, что Петунье в школе многое дается хорошо, но вот спорт в этот список не входит. Одеяло оттягивает ей руки, мотаясь из стороны в сторону, сердце колотится, а зимнее пальто хлопает по ногам. «Пусть мама говорит, что угодно, — отстраненно думает она, — но я больше никогда сюда не пойду. Ни ногой». Главное, не споткнуться. Последний десяток метров Петунья даже не знает, следует ли за ней та женщина, но остановиться не может. Остановиться никак нельзя, и горящие ноги несут ее к мутной реке. Только добежав до заброшенной мельницы, Петунья валится в покрытую инеем траву, пачкая брюки и полы пальто. Она открывает рот, делая несколько хриплых вдохов, но тут же закрывает его обратно, заставляя себя дышать через нос. Шагов не слышно, и облегчение настолько велико, что Петунья готова расплакаться. Дурацкое одеяло прижато к ее груди, и она зарывается в него лицом. Нерешительный шорох, идущий от мельницы, она не слышит. — Эванс? Снейп, стоящий под деревом напротив, выглядит так, словно ему крайне неловко и в высшей степени не по себе, а Петунья вспоминает, что где-то неподалеку он живет. Ей хочется сказать что-нибудь колкое или потребовать, чтобы он ушел и оставил ее в покое, но язык приклеился к нёбу, а ноги дрожат. Какое-то время Снейп топчется на месте, теребя рукав своей куртки, слишком тонкой для такой погоды, затем делает неуверенный шаг вперед. — Почему ты сидишь на земле? — спрашивает он. Ей хочется ответить как-нибудь по-остроумному, чтобы избавиться от запоздалых эмоций, которых вдруг слишком много, но вместо этого получается только: — Не могу встать. Слова выходят с хныканьем, и Петунье становится стыдно и страшно, что сейчас Снейп засмеется. Она знает, что все лицо у нее мокрое, нос красный, а щеки горят, и это тоже не слишком облегчает положение. Снейп не смеется. Вместо этого он осторожно пересекает дорожку, разделяющую их, и за локоть помогает ей подняться на ноги. Вид у него сомневающийся. Петунья цепляется за одеяло и шмыгает носом. — Спасибо. Он вздрагивает. — Пойдём, я с тобой схожу. Может, Лили уже дома.II
12 декабря 2022 г. в 05:07
После этого разговора к Петунье подкрадывается ощущение, которого раньше не было. Неприятное чувство неизбежности, ожидающее за углом. Оно ей не нравится, но и прогнать его не выходит.
Лили по-прежнему пропадает где-то в других местах, а Петунья делает то, что умеет лучше всего: собирает и упорядочивает по своему вкусу.
Настойчивое царапанье в дверь заставляет ее оторваться от альбома.
— Туни?
— Что?
— Давай погуляем?
Петунья вздыхает. Она скучает по компании Лили, но есть огромное препятствие, которое сложно игнорировать.
— Он тоже будет?
Она, конечно, имеет в виду мальчишку Снейпов.
Судя по тому, как Лили молчит, ответ положительный.
— Я не хочу гулять.
Шагов не слышно. Ее сестра все еще за дверью, не уходит, и Петунья раздумывает. Она не хочет гулять со Снейпом, но Лили, очарованная его историями и обещаниями волшебной сказки, тоже не хочет проводить время без него.
А она... она действительно скучает по Лили.
Петунья вздыхает.
— Ладно.
Снейп ждет у реки, Петунья почти жалеет, что не может разглядеть выражение его лица издалека, когда не только Лили, но и она поднимается по тропинке.
— Снейп.
Он кривится.
— Эванс.
Она не знает, почему Лили решила, будто это хорошая идея, но, так или иначе, поворачивать обратно поздно, поэтому Петунья разглаживает платье и садится на большой корень дерева. Она ведь всегда может уйти, так?
Лили тут же валится в траву.
Снейп настороженно глядит из-под длинной челки и явно чувствует себя неловко. Не то чтобы Петунья чем-то отличается от него: она жалеет, что не взяла с собой альбом, когда наконец завязывается разговор.
Остается только ждать удобного момента, чтобы присоединиться, но то, что обсуждают ее сестра и Снейп, настолько причудливо, что глаза Петуньи становятся все круглее и круглее. Снейп говорит о четырех факультетах Хогвартса — так называется их воображаемая школа, — о шляпе, которая принимает одно из самых важных решений в жизни, о движущихся лестницах и самонакрывающихся столах.
Она не замечает, как начинает слушать, жадно втягиваясь в это описание чудес совершенно незаметно для себя.
Рассказывает Снейп интересно, и Петунья вроде бы понимает, почему Лили так нравятся его истории. Пусть даже они и неправда. Пусть даже это все грандиозный розыгрыш.
— А как мы узнаем, что пришло время отправляться? — спрашивает Лили.
Вид у нее встревоженный, как будто перспектива пропустить занятия в Хогвартсе — это самая серьезная проблема. Петунья едва не кивает — вопрос разумный, — но вовремя спохватывается. Не хватало еще, чтобы кто-то подумал, будто она ему поверила, пусть даже чуть-чуть. И все же она слушает, затаив дыхание.
— Тебе расскажут.
Через мгновение Снейп поясняет:
— Мы вдвоем получим письма: и я, и ты. Но в твоем случае кто-нибудь, наверное, навестит твоих родителей.
От нее не ускользает, как он не очень-то деликатно исключает ее из их славного круга.
— Зачем это?
Вопрос вылетает у Петуньи сам собой, и она замирает.
Снейп молчит, словно раздумывая, ответить или нет. Затем он, колеблясь, говорит:
— Затем, что Лили — магглорожденная. Магглам такое непривычно, придется много всего объяснить.
Петунья вспоминает слово, которым Снейп назвал ее, неприятное, и хмурится.
— Магглорожденный — это важно?
На мгновение выражение его лица становится задумчивым, и по его легкому румянцу Петунья понимает: Снейп собирается солгать.
— Нет.
Она ничего не говорит, поскольку Лили облегчённо выдыхает, но ей-то теперь известно. Обманщик.
Со временем лето подходит к концу, и снова начинается школа. Настоящая, а не придуманная, с учителями, домашними заданиями и всем прочим.
Петунья прилежна, как всегда, потому что хочет хорошие оценки и красивый табель. Ей нравится видеть одни A на листке бумаги.
Успеваемость Лили, однако... значительно падает. Почему, понятно без слов: она ждет дурацкое волшебное письмо, поэтому ни английский, ни математика, ни все остальное, что может предложить их обыкновенная учебная программа, ее больше не увлекает.
И все из-за Снейпа и его историй. Интересно, ходит ли он вообще в школу? Должен ходить. Наверное, в какую-нибудь жуткую в этом своем Паучьем Тупике.
Бесследно это не пройдет, просто не может, и Петунья права в своей догадке, потому что в один вечер отец говорит, массируя шею:
— Лили, так нельзя.
Они в гостиной. Петунья собирает паззл на журнальном столике, а папа проверяет их отметки.
— Что случилось? — спрашивает он. — Это совсем на тебя не похоже.
На прямоугольном листке пестрят вперемешку C и B, язык Петуньи жжет. Она думает: «Я знаю, что случилось». Эта мысль кипит, клокочет в горле, Лили бросает ей предостерегающий взгляд.
Петунья назвала сестру дурочкой, но в действительности это далеко от правды. Лили хорошо понимает, кого ей не видать, как своих ушей, если выяснится, что это все его дурное влияние.
— Лето только закончилось, я еще исправлюсь.
Папа какое-то время молчит, потом вздыхает, разом растеряв свою мягкую строгость.
Петунья мысленно фыркает. Вот лисица.
В ее табель подпись ставят не глядя, и она не может не почувствовать легкий укол ревности и обиды.
— Ты даже не посмотрел.
На лице папы — удивление, настоящее, как если бы у нее вдруг выросла вторая голова.
— А на что тут смотреть? — спрашивает он. — Я знаю, что у тебя все в порядке, Туни.
Петунье впору гордиться оказанным доверием, но этого не происходит: чувство горечи селится где-то на дне ее диафрагмы.
К чести Лили, свое слово она держит, и через несколько недель ее результаты улучшаются. Они не идеальны, но родителям этого достаточно, а значит и Лили тоже. Перед ней расстилается целый мир перспектив и чудес, и порой Петунья жалеет ее, потому что когда этот мир пойдет трещинами, она наверняка будет скучать по нему, может быть, даже плакать.
Кстати, о чудесах.
На какое-то время Снейп полностью исчезает из жизни Лили. Петунья гадает: быть может, эта нелепая летняя история все-таки закончится и все станет, как раньше? Может быть, Лили поняла, что волшебные миры хороши только на страницах сказок.
Гадать приходится недолго.
В одну субботу, спустившись вниз, она обнаруживает неожиданность еще более внезапную, чем упавший за шиворот сугроб. Снейп сидит в их кухне за их столом, с чашкой какао и сэндвичем. Петунья замирает в дверном проеме, словно пораженная ударом молнии, и даже щиплет себя в неверии. Но нет, это действительно Снейп, этот кардиган она узнает где угодно, и он не торопится исчезать.
— А ты что тут делаешь?
— Туни, не будь грубиянкой.
Мама выглядывает через заднюю дверь и вновь пропадает, в фартуке цвета персика.
Снейп оглядывает Петунью с ног до головы с осторожной неприязнью.
— Твоя мама пригласила меня на завтрак.
Она не может поверить своим ушам. И с каких пор?..
Дорога до стола невероятно медленная, как сквозь слои патоки. Лили счастливо хрустит яичницей и тостами, делая вид, что ничего не замечает, — специально, Петунья готова отдать на отсеченье руку.
Она несколько раз пытается пихнуть ее ногой под столом, чтобы привлечь внимание, но промахивается.
Тогда она говорит:
— А дома ты позавтракать не мог?
Наступает тишина, даже Лили перестает жевать.
— Мог, — медленно произносит Снейп, никуда особо не глядя, кроме как на столешницу.
Петунья замечает, как по его шее расползается знакомый сердитый румянец. Внезапно она чувствует толчок в голень, попавший точно в цель.
— Туни, перестань, — шепчет Лили.
«Иногда, из вежливости, нужно отказываться от таких предложений», — хочет ответить Петунья, но не успевает, потому что Снейп, наклонившись еще ниже, переигрывает ее за один короткий ход.
— Но отказаться было бы крайне грубо, — говорит он, и как будто в насмешку коротко глядит на нее из-за темной занавески своих волос.
Он кажется ей нелепым, со своей отросшей челкой, падающей на глаза, с красными щеками и все в той же дурацкой рубашке из исторических романов, но несмотря на весь его внешний дискомфорт, язык у Снейпа — как жало, и он не боится им пользоваться.
Петунья скрипит зубами и, чтобы больше не обременять его вниманием, отправляет в рот полную ложку омлета.
Наверняка это была идея Лили.
Она украдкой глядит на его бледное лицо, на полупустую чашку какао, которую он держит четырьмя пальцами с такой осторожностью, будто это какая-то музейная ценность. Снейп делает глоток и зажмуривает глаза от удовольствия. «Это же просто какао», — думает Петунья.
Тогда впервые с середины лета ей на ум приходит мысль, что эта странная дружба ее сестры не закончится. Что, может быть, отныне будет не только Лили и она, но также Лили и Снейп, и это точно, и это насовсем.
Она опять оказывается права.