Сбрось свой облик! Загаси огарок! Принимай подарок! Вырви корень вон!! Егор Летов, "Прыг-Скок"
Магии подвластно почти всё. Проще перечислить то, что неподвластно. Скажем, предсказание будущего. Да. Даже боги не скажут вам с уверенностью, что уготовил вселенной завтрашний день. Слишком ветвисты пути судьбы, слишком причудливо она тасует карты в колоде. И по её капризу мятежный военачальник, которому пророчили трон короля королей, угодит в тесную одиночную камеру, где будет зарезан, как свинья. Выползший из колодца колдун-самоучка сыграет ключевую роль в наступлении новой эпохи истории человечества. Дева, что казалась слишком доброй для этого прогнившего мира, станет кровожадной рабыней клинка. Кроха, сжимавшая в дрожащих руках почти игрушечный кинжал, сольётся с Силой, способной переиначить устои мироздания. А тот, кто провёл восемь сотен относительно спокойных лет в уютной лаборатории, будет вынужден за одну ночь проститься и с лабораторией, и со всем удивительным Подземельем… “…Сколько тайн придётся оставить неразгаданными.” - Нозрамус вздохнёт и покачает головой. Размышляя над поворотами судьбы, он будет паковать вещи, чтобы покинуть место, ставшее ему домом, и никогда не вернуться. Без лишней спешки, но и без лишнего промедления. Ему определённо не стоит оставаться здесь, когда новорождённая богиня начнёт действовать. В столице Рондона, в дворцовых палатах посреди ночи проснётся придворный жрец короля. Перина будет влажной от холодного пота. Он позовёт слуг, которые её поменяют. Между делом, признается им, что видел сон – очень странный, но уже вылетевший из головы. Он выйдет на балкон и будет долго, задумчиво смотреть на звёзды. В далёкой Джеттайе начинающие жёлтые маги, устроившие лагерь в заброшенном склепе, недоумённо взглянут на своего наставника. Тот, вторую неделю кряду пребывавший в религиозно-наркотическом трансе, вдруг выйдет из него и будет истерически смеяться. На морском берегу Ольдегарда, в одинокой лачуге уставшая ведьма плотней прижмёт к груди колыбель своего малыша, почувствовав душой, зарождение чего-то невыразимо неправильного.Никому из них не суждено спать спокойно в эту роковую ночь. Но ни к чему забегать вперёд… ***
Если бы у Энки остались пальцы, сейчас они бы неизбежно тряслись. Он со стороны наблюдает, как варвар в два счёта расправляется с медлительным ящеролюдом-магом. Этот гибрид был последним из нелюдей, вставших на пути. До чрева Глубинного подать рукой. По мере погружения тьма сгущается, и Энки видит в ней скорый триумф. Можно сказать, он уже победил. И не абы кого – предвечных творцов. Поборол, превозмог, прошёл сквозь игольное ушко! Куда там гордецу Наз'ре, который со всем своим богатством добыл жалкую толику истинного могущества! Да что уж, даже хитрость Алл-Мера, вознёсшегося скрытно, благодаря неподготовленности Старых богов, не сравнится с гением Энки, что обыграл демиургов лицом к лицу, в их же крепости! Наверное, пора возрадоваться, отдаться чувству торжества, строить грандиозные планы по переустройству мира… Только жрецу не удаётся. Мешает наглая мысль, что без устали свербит в больной голове. “А вдруг что-то как обычно пойдёт не так? Сорвётся в последнее мгновение, и замысел рассыплется прахом?” Беспочвенное сомнение злит Энки, но его не прогнать. Оно стойкое, будто запах тухлятины. Беспочвенное ли? Всё-таки зловредная тень невезения прицепилась к колдуну давным-давно. На каждое его “Ага!” у судьбы тут же находилось своё “Увы”: Отыскал Подземелье и Ма’хабрэ – застрял внутри, окружённый стеной тумана. Упокоил призрак рыцаря, охранявший шахты, – лишился руки. Справился с Д’Арс – лишился второй. Перехитрил Покеткэта – поставил на кон свою душу и загробную жизнь… Тут волей-неволей вспомнятся слова одного военачальника минувших эпох. “Ещё одна такая победа, и мы погибнем.” Но иных побед Энки просто не изведал. С самого начала всякий его значимый успех крыл в себе гнильцу. С самого детства. Он помнит ту злополучную ночь. Помнит в деталях, помнит до последней мелочи. Небо было тёмное-тёмное, затянутое густыми облаками. Стоял холод. Никто не видел, как откинулась колодезная крышка и как тощий оборванец, похожий скорей на насекомое, чем на ребёнка, вылез наверх. Не успев отдышаться, он впился взглядом в ненавистный чертог храма Гро-Горотопоклонников. Деревянное здание… без окон… Некроманты оказались столь самоуверенными, что даже не выставляли стражу – никто не мешал Энки забаррикадировать все выходы. Не надо много ума, чтобы угадать, что было дальше. Рондонские инквизиторы удавились бы от зависти, увидев костёр такой величины. Изнутри раздавались крики агонии. Ребёнок любовался пирующим пламенем, жадно вдыхая дым. Яркий свет слепил ослабшие глаза, но ему было неважно. Он смеялся и, казалось, огонь смеётся вместе с ним. Вся горечь и слабость остались позади, на дне затхлой ямы. Сны Энки о мести претворялись в явь. Конечно, он предпочёл бы убить каждого обидчика лично, глядя в глаза, но так тоже… Внезапно одну из дверей вышибло магией, и из храма, на ходу сбрасывая горящую мантию, выбежал один служитель Гро-Горота. Точнее, сам верховный жрец… хотя узнать его в этом удирающем голом старике было очень непросто. Энки накинулся на него со спины и повалил на землю. Верховный стал барахтаться и вскинул руку для заклятья. Энки ударил его по пальцам зажатым в кулаке камнем. Пальцы хрустнули. Верховный перестал барахтаться. - Помнишь меня?! Верховный повернул к мальчику лицо. Нахмурился. - Ну… нет. Кто ты, нахрен, такой? Вместо ответа Энки, зарычав, огрел жреца камнем. - Ты велел меня убить! - Думаешь, я запоминал всех малявок, которых хотел убить? С какой стати! Энки опешил. В его снах всё было совсем, совсем не так. Этот человек, главный виновник его страданий, проявлял не больше эмоций, чем если бы Энки был надоедливой мухой, кружащей у лица… - Ты часом не из рода Аопэ? - донельзя светским тоном предположил старик. - Нет! Я – Анкариан! - выпалил растерявшийся мальчик, чувствуя, что его возмездие на глазах превращается в дурацкий анекдот. - Анкариан? Брат моей ученицы? О. Кажется, припоминаю. Давненько я не встречал такого труса, как ты. - Что ты… имеешь ввиду? - прошипел Энки, балансируя на грани бешенства. - Мне вспомнился ваш поединок – позор, а не схватка. Сперва твоя сестра проявила феноменальную глупость. Просто оставить врага в живых - приемлемо, но эта девчонка повернулась спиной, даже не удосужившись отнять твой ножик! Все мы ждали, что она вот-вот поплатится жизнью, но ты… Ты оказался полным ничтожеством. Верховный жрец смаковал слова со злорадством, совсем неподходящим побеждённому. - Ты лишь смиренно смотрел на сестру, скорчив рожу мученика. Ты опустил руки. Из малодушия ты упустил шанс, преподнесённый судьбой на блюде с голубой каёмкой. Я потомственный некромант и не отличаюсь брезгливостью, но твоя безвольность… от неё даже мне стало тошно. - И это было поводом хоронить меня заживо?! - Наш мир жесток, малыш. В нём сильные пожирают слабых. Если бы тебя не прикончили мы, прикончил бы кто-то иной, немного позже. К чему тянуть, раз ты был обречён? - Что-то не похоже! - Энки потряс камнем, будто напоминая, в чьей руке он зажат, а чья голова скоро будет им пробита. - Больше не похоже, - согласился верховный. Он посмотрел на пожарище, и тень улыбки тронула его губы, - Ты изменился. Стал сильней. Казнил свою трусость и начал действовать. Мы тебя… перевоспитали. Кулак сжал камень с такой силой, что руку свёл спазм. Но, прежде чем размозжить наглому, завравшемуся деду череп, Энки страшно хотелось опровергнуть всё, что вышло из его уст. - Я тогда не из трусости отложил кинжал. Я не собирался убивать сестру ради вашей вшивой выучки. Я не завидовал. Я радовался за неё, понимаешь ты, подонок? - Неужели? - протянул старик. С догорающего храма с грохотом упала кровля. Энки внезапно, будто ведро ледяной воды, накрыло понимание. Он кое-чего не учёл. Она наверняка была внутри, вместе с остальными некромантами, а значит… - Я видел, как твоя сестрёнка задохнулась в дыму, - заявил верховный, угадав, о чём ребёнок думает, - Ну не забавно ли? Ты собственными руками лишил себя и достойного обучения, и сестры. Вот куда приводит милосердие – сущая глупость… С нечленораздельным воплем Энки прицелился булыжником врагу между глаз. - Давай живей! Сил больше нет смотреть на твою тупую морду, - огрызнулся тот. И Энки забил его до смерти. Месть свершилась. Но почему-то долгожданная радость не пришла. Будущему колдуну вдруг почудилось, что мальчик по имени Энки всё-таки сгинул на дне колодца, а на свободу вышел кто-то… другой. Непоправимо другой. И этот другой, уходя прочь, не мог отделаться от мысли: “Пожалуй, всё впрямь было бы гораздо проще, если бы я зарезал её тогда.”***
Рагнвальдра беспокоит то, с какой хмурой задумчивостью оккультист смотрит на ведомую им Девочку. Рагнвальдра беспокоит то, что тоннель пищевода Бога глубин становится всё уже и ведёт их всё ниже без малейшего намёка на выход. Его многое беспокоит. По мере погружения тьма сгущается, и бывалый охотник чует в ней угрозу. Его никак не назвать суеверным, но он видел полярную ночь севера, заглядывал в чернильные пучины океана, узрел зловещие тени Винланда. И всё это не шло в сравнение с чернотой, которая окружает их маленькую команду сейчас. Рагнвальдр готов поклясться: то, с чем они столкнулись, не простое отсутствие света. Слишком уж неохотно оно отступает перед огнём факела, словно делает одолжение, и слишком быстро смыкается за спиной. Нет, здешний мрак – точно нечто материальное. Может даже… живое. Рагнвальдр делится своими подозрениями с колдуном. Тот отмахивается, дескать, темнее всего перед рассветом. И как прикажите это понимать? Но прежде, чем он успеет потребовать от Энки путного объяснения, их встречает громадный, бездонный грот. Тоннель подошёл к концу. Стены его резко раздвигаются, дно же переходит в утёс, одиноко торчащий над чёрной пропастью. Утёс похож на бивень: вытянут, загнут вверх и покрыт не вездесущим перегноем, а чем-то бледно-серым… - Благой Алл-Мер. …Это мертвецы. Приблизившись, Рагнвальдр различает, что каменную глыбу оплетают сотни голых человеческих тел. Плотно, без единого просвета. Кажется, они срослись воедино. Некоторые свежие, но подавляющее большинство гораздо старее. Помутневшие глазные яблоки незахороненных стеклянно таращатся в никуда. - Что это такое? - Рагн инстинктивно переходит на шёпот, рука тянется к копью. - Полагаю, те, кто пытались до нас, однако столкнулись с Гро-Горотом, - преспокойно бросает Энки, - Мы прибыли. - Гро-Горот? О чём ты, во имя всего святого?! “Святого”... Каким неуместным выглядит слово посреди этого безобразного, мерзейшего места. Жрец больше не удостаивает варвара хоть каким-то ответом. Он, затаив дыхание, приосанившись, ступает на покрывало из трупов. Незрячая Девочка держит Энки за пустой рукав мантии и без колебаний идёт за ним. - Эй! - Рагнвальдр требующим тоном окликает их. Без толку. Учитель и ученица мерно движутся по мёртвым к краю утёса, ритмично покачиваясь, будто пара кобр, заворожённых дудкой заклинателя змей. - Стой, колдун! - никакой реакции. С него хватит. Рагнвальдр покончит с уймой накопившихся загадок здесь и сейчас. Даже если ответы из жреца придётся выбивать кулаками. Он ускоряет шаг, чтоб догнать спутников. И спустя считаные секунды понимает, что по мертвечине ходить нужно с такой же осторожностью, как по болотной топи. Чьи-то истлевшие рёбра не выдерживают его веса, и нога по голень проваливается в трухлявые внутренности проломленной грудной клетки. Чужеземец окидывает взглядом этого покойника. Видит у него на шее татуировку – изображение ожерелья. Подобные в былые времена наносили шаманам в ольдегардских племенах. Вот только такая традиция отмерла больше двух веков назад…. Мёртвый шаман поблёк и иссох, он похож на мумию, но вот следов гниения на нём за десятки лет не появилось никаких. Ни на нём, ни на всех остальных. Даже разлагающему гнусу хватает ума держаться подальше от чрева Бога глубин. Задержав внимание на татуировке, Рагнвальдр не сразу замечает, какие у шамана чужеродные пальцы. Длинные и загнутые, точно серпы. Вдобавок торчат в разные стороны. Случай не единичный. Среди погибших то и дело попадаются неправильные, искажённые. У одного на лбу костяной нарост величиной с кулак. У другого лицо натянулось на затылок. У третьего левый глаз вылез из орбиты, а правый погрузился так глубоко в туго обтянутый кожей череп, что почти не виден. “Господи… Что же здесь творилось?” Рагнвальдр слишком поздно осознаёт, что, встав столбом, отвлёкся от самого важного. Чернокнижник уже подвёл Девочку на вершину горы тел к краю бездны. У Рагнвальдра мелькает глупая мысль, будто сейчас он её столкнёт. Но нет. Всё оборачивается гораздо хуже.***
- Ты чувствуешь Силу? - спрашивает Энки. Она решительно кивает. Она собрана и серьёзна. Такая маленькая пешка в столь великой игре… - Прекрасно. Впитай и вознесись. Тьма сгущается, и неважно, что Девочка не способна видеть. Истинная природа здешней тьмы всё равно недоступна зрению. Разумеется, она не просто отсутствие света, но воплощённое могущество, как оно есть. Летучая кровь Старых богов. Это ключ от кладезя бездны – квинтэссенция бытия, порождённая в додревнюю эру из межзвёздных истоков. Девочка моментально осознаёт всё это. Понятия не имеет почему, но осознаёт. Наверно, тьма сама подсказывает ей. Тьма, а точней архаичный многомерный квазиживой конструкт, понимание которого за гранью человеческого разума, клубится вокруг троих людей, вкрадчиво подползая ближе и ближе по мере угасания факела. Девочка душой чувствует тьму. И поведением та напоминает ей любопытную собаку. Девочка помнит безлунную волчицу, прибившуюся к их группе у входа в шахты. Ненадолго: близ деревни синих дикарей жёлтые маги четвертовали её колдовством, никто не успел вмешаться. Девочка тогда в первый раз ощутила, каково это – потерять друга. Как же много воды утекло с тех пор… Взрослые быстро выбросили четвероногую попутчицу из головы. А Девочка нет. К ней до сих пор в сновидениях приходит Безлунница, такая смышлёная, такая сильная и прыткая, но охотно выполнявшая все команды людей, точно ластящийся щенок. Отчаянно стремившаяся обрести вожака, стать частью стаи. Так же и тьма желает стать частью чего-то большего. Глубинный, бывший хозяин тьмы, оставил её одну. Полторы тысячи земных лет провела она, томясь в недвижной и немощной груди исполина. Тьма готова переселиться в любого гостя, лишь бы прервать своё бессмысленное, невыносимое заточение в этой подземной темнице… Девочка её понимает. Девочка, как просил учитель, приглашает тьму к себе. Впускает в свою душу, сознание и тело. Она в последний раз задумывается было, каким именно богом ей хочется стать. Но тьма шепчет на неизвестном наречии, что, изучив природу хозяйки, сама найдёт ответ. А потом с тараняще мощным толчком входит в Девочку. Увязший в мертвечине Рагнвальдр с приоткрытым ртом смотрит, как мрак сгущается ещё больше, до предела. Из мглы к спутникам тянется щупальца чернотного тумана. Рагнвальдр не верит своим глазам, но тьме нет дела до веры варвара, она вихрем щупалец оплетает ребёнка и проникает под кожу. Девочка вздрагивает. Ею овладевает дрожь, быстро перерастающая в судороги, что скрючивают её тело колесом. Кинжал выскальзывает из обмякших пальцев. Ноги подкашиваются – дитя падает. Из носа Девочки кровь струёй. Руки с ногами беспорядочно и бесцельно дёргаются. Она переворачивается со спины на живот и обратно, словно пытается сбить с себя огонь. Рагнвальдр наконец добегает к краю уступа, отталкивает с пути бездействующего жреца и подхватывает несчастную на руки, пока та ненароком не свалилась в пропасть. Температура растёт, а сердцебиение замедляется. От многократно возросшей нагрузки отмирают нервные клетки, одна за другой. Слаба человеческая плоть, рассудок слишком узок – ничтожной смертной не выдержать божественной крови, та губит её изнутри. Примитивный разум додревней тьмы видит лишь одно решение: переродить новую хозяйку по образу и подобию предыдущего обладателя, Бога глубин. А, как известно, не бывает богов, которые сами по себе. Каждый должен воплощать какую-то идею. Это их неизбежная природа, закон мироздания. Тьма рыщет в разуме Девочки и ворошит воспоминания. Оживляет эмоции из её давнего прошлого, осваивая их. Всё вспыхивает, как впервые: “Эй, малая, смотри, что я тут нашёл.” - радость, когда Кахара подарил ей тряпичную куклу. “Сгинь, выродок!” - облегчение, когда Д’Арс срубила голову зловонного жнеца, чьи длинные лапы пытались утащить Девочку сквозь дыру в стене. “Отлично сработано. Даже я не заметил ножа в твоей руке.” - угрызение совести, когда Д’Арс с перерезанной глоткой рухнула к её ногам. “Череп вдребезги.” - клокот ненависти, когда она стискивала в пальцах холодную кисть Кахары, прощаясь с ним, убитым по воле Старых богов. Тьма ищет основополагающую черту хозяйки, стержень характера. Тьме нужен краеугольный камень, вокруг которого можно выстроить обновлённую, божественную сущность Девочки. Однако никакого центрального концепта в её личности не разобрать: там лишь причудливая смесь разнородных чувств и убеждений, да и та постоянно меняется из-за внешних раздражителей. Чем больше воспоминаний тьма анализирует, тем сильнее подозревает, что у людских душ ядра в виде идеи просто… нет. Тьма в ступоре.***
Рагнвальдр в ступоре ещё большем. Девочка колотится в конвульсии. Он пытается обездвижить её, не то она не вывихнет себе что-нибудь. Но дитя остервенело вырывается из его хватки. Успешно вырывается – сил у неё теперь больше, чем у опытного воителя. Прерывистое дыхание. В лихорадочной тряске Девочка сдёрнула с лица повязку. Видны её чёрные глазницы и то, как из них вытекают столь же чёрные капли влаги. Она, кашляя, дёргает шеей… …и сворачивает её. Позвонки поддаются легко, голова делает полный оборот вокруг своей оси. Затем ещё один. Затем с легкостью возвращается в исходное положение. Девочка не прекращает корчиться ни на миг. “Как же быть?” - Рагнвальдр закусывает губу до крови. Дураку понятно, что лечебными зельями здесь не поможешь. И само по себе это (чем бы “это” ни было) уж точно не пройдёт. Громкий скрип зубов. Её платьице вспучивается в области груди и рвётся. Рагн таращится на кисть третьей руки, которая прорастает у ребёнка между ключиц. Прорастает и тянется вверх, раз за разом сжимает белые пальцы, отчаянно хватая пустоту. За спиной раздаётся хохот. Колдун смеётся и горланит что-то о своей победе и гениальности. Рагнвальдр думает, что обязательно наорёт на этого спятившего последними словами. Позже. Когда к нему вернётся дар речи… Надсадный хрип. Она глубоко вдыхает, и её грудная клетка буквально сминается вовнутрь, скукоживаясь раза в полтора. Острые осколки раздробленных костей пробивают кожу и шипами иглобрюха вырываются, окровавленные, из туловища. Одно из остриёв глубоко царапает Рагнвальдру оголённый локоть. К счастью, от остальных защитила толстая меховая накидка. И всё же продолжать удерживать Девочку на руках не стоит. Это просто опасно. Рагн опускается на одно колено и медленно, со всей возможной аккуратностью укладывает ребёнка на землю. Может, глупо обращаться столь осторожно с той, кто спокойно пережила такие увечья, но… “Это по-прежнему наша родная малютка." “Так ведь?..” Скрежетание, которое не способны издать уста человека. Она молотит затылком об покрывало из трупов, катается по нему, напоминая рыбу, выброшенную волнами на берег, однако на предсмертную агонию это не похоже. Кажется, энергии у неё только прибавляется. Костяные иглы втягиваются обратно в тело. Прорванные ими рубцы затягиваются. На коже остаются лишь мелово-белые пятна шрамов. Одержимая тьмой, она растёт на глазах. Кожа её растягивается и утолщается. Тело её деформируется, рывками вытягиваясь в длину и в ширину. Не проходит минуты, она становится ростом со взрослую женщину. Внезапно ей удаётся встать. Рагнвальдр, невольно вздрогнув, делает шаг назад. Смех застревает у Энки в горле, когда тот замечает, что она сосредоточилась прямо на нём. Её ноги все ещё трясутся, выстукивая аритмичную дробь, – бесовская пляска. Безглазое лицо, залитое чёрными слезами, – окостеневшая гримаса безумия. Создание-бывшее-Девочкой кидается к жрецу и цепляется за его плечи тремя руками, наваливается всем своим весом. “Учитель” “Помоги мне” “ПОЖАЛУЙСТА” Энки шипит от боли. Три огрубелые ладони, потерявшие сходство с людскими, стискивают мёртвой хваткой. Пятнадцать острых ногтей вонзаются под кожу. Он пытается вывернуться, но она сильнее на порядок. Для неё он не больше чем кукла. Ей хватит одного взмаха рук, чтоб порвать учителя на части. Одна достаточно сильная судорога, и… - Успокойся! - гаркает Энки сердито-испуганным голосом, - Отойди! Как ни странно, Создание не подчиняется. - Кх-х! Р-раны! - по велению колдуна красная дымка заклятья обвивает руки одержимой и с мясом выдирает их из туловища. Та всхлипывает. Не от боли, скорей ошарашено. Высвободившийся Энки быстро пятится, не сводя с неё глаз и бормоча слова нового заклятья. В воздухе меж ним и Созданием формируется шар чернильно-чёрного цвета, пульсирующий от скопленной внутри энергии. - Держись подальше, слышишь! Шаг ко мне, и тебя прикончит сфера тьмы! “Блефует. Одной сферы не хватит.” - понимает Рагнвальдр. Он уверен, что сейчас одержимая бросится на учителя, и начнётся драка насмерть. Но нет. Истязаемое порчей дитя, сникнув, падает на колени… “Может, от греха подальше, пригвоздить её к земле копьём?” - Рагн колеблется. …потом Девочка заваливается на бок и сворачивается в позу эмбриона, прячет в ногах заплаканное лицо. “Нет.” - логично это или нелогично, но у него просто не поднимется рука. Рагнвальдр не меняет решения, даже заметив, что у неё начали расти новые, когтистые руки. Четыре – по паре из каждого плеча. Варвару невдомёк, но калечащие преобразования идут ребёнку на пользу. Без них неукротимая божественная Сила давно угробила бы её, однако тьма оберегает хозяйку. Подобно команде тонущего корабля, затыкающей пробоины чем попало, тьма исступлённо укрепляет телесную оболочку метаморфозами. Разумеется, это не самоцель – лишь выигрыш времени на сотворение божественной ипостаси Девочки. И даже так, тьма не уверена, успеет ли. В хаосе человеческого сознания никак не выходит найти главную черту. Едва она нащупала нечто, отдалённо похожее на неё, как вся система ценностей хозяйки внезапно дала трещину. Тьма не понимает отчего, но в девичий разум вторгаются неверие, злоба, смятение и горечь. Они, словно четверо всадников, топчут мечты и стремления, разрядами молний перечёркивают все картины воспоминаний. Нечто, миг назад бывшее единственным лучиком надежды, низвелось до жестокой бессмысленной глупости, которую хозяйка с немым плачем прогоняет вон. Тьма недоумевает, почему так. Душа человека – потёмки, смертные до абсурда непредсказуемы… Но тьме нельзя медлить. Она повторно считывает сознание, приходя к выводу, что разочарование опустошило его. Для хозяйки теперь ничто не имеет ни смысла, ни значения. Хозяйка не желает думать о прошлом, отказывается верить в будущее. Хозяйке остаётся только монотонная боль текущего момента да вызванные ей ужас и истощение. Ну что же. Тьма неприхотлива. Ей по силам соорудить божество и на таком фундаменте.***
- Она чем-то напоминает статуи античности, - бормочет взявший себя в руки Энки, заворожённо следя за одержимой с почтительной дистанции. А та, встрепенувшись, принюхивается к устилающим утёс телам. На синюшных губах Создания-бывшего-Девочкой вспенивается слюна. Оно начинает отрывать от трупов куски и жадно запихивает их в рот. - Жрец! - зовёт приближающийся варвар, - Ты же знаешь больше меня. Гро-Горот дери, ты даже не притворяешься удивлённым! Энки прищуривается с хитрецой фокусника, который распиливает пополам добровольца из толпы. - Верно соображаешь, чужеземец. Хотя, честно говоря, я ожидал, что процесс пройдёт более… возвышенно. Но разве это важно? Откуда мне было знать, как происходит вознесение? - Вознесение? - Рагнвальдр подходит вплотную и сцапывает колдуна за грудки, - Не время говорить загадками. Объясни, что с ней делается, живо! У Энки широкая горделивая улыбка. Этого триумфального момента он дожидался всю жизнь. Ему немного жаль, что нет рук, которые можно патетично вскинуть к небесам. Да и публика, что услышит его победную речь, так себе: всего один тупица-ольдегардец… Как бы то ни было, Энки берёт слово: - Да будет тебе известно, здесь куётся история! Недавно я выведал, что в чреве усопшего Глубинного схоронилась его безграничная Сила, а наша Девочка способна её поглотить… - Ты утверждал, что здесь выход из Подземелья, - перебивает Рагнвальдр. - Я помню, что утверждал, - жрец мог бы оскорбиться, однако он настолько счастлив, что может простить небольшое нарушение такта, - То была полуправда. Став богом, Девочка легко проложит путь наружу, если таково твоё желание. Я же мыслю шире тебя. Могущества Девочки хватит, чтоб свернуть горы и вскипятить реки! Для начала она наделит меня бессмертием и неуязвимостью. С её помощью я соберу тайные знания со всех концов земли. Пусть крепость Страха и Голода скрывала несметную прорву опасностей, но сколько же здесь нашлось манускриптов, сколько свитков с артефактами! Просто представь, дикарь, как много я получу, когда обойду места, подобные крепости, что сокрыты в Богемии, Джеттайе, Эдо, Абиссонии, Винланде! Я сорву печати с тайн мира, изучу их без риска быть убитым или сойти с ума! “Да ты уже сошёл…” Рагн косится на Создание-бывшее-Девочкой. Оно всё ползает по утёсу, загребая в пасть мертвечину четырьмя длиннопалыми руками. Оно продолжает расти… оно уже размером с медведя. С бешенством дюжины винландских вендиго Создание вгрызается в иссохшие трупы и давится, не успевая глотать набитое в рот. Когти срывают лоскуты прохудившейся кожи, зубы крошат кости. Время от времени Создание вместе с останками случайно откусывает куски собственных пальцев, но не перестаёт жевать. Бывшая Девочка гортанно стонет. Ей мало. - Считаешь, оно будет тебя слушаться? - Рагнвальдр настороженно вжимает голову в плечи. - Разумеется! - Пять минут назад ты убегал от него, в панике швыряясь заклятьями! - Я велел ей не приближаться, и она подчинилась. Иначе и быть не могло! Я её учитель! Всем, что у неё есть, было и будет, она обязана мне! Проклятье, я что угодно отдал бы, чтоб оказаться на её месте… Но не подумай, варвар, нынешний расклад мне тоже по душе, - колдун издаёт смешок, не отрывая восторженных глаз от корчащейся пожирательницы, - Моя ручная богиня… Наш дуэт сделается величайшей силой на свете, пред нами склонятся люди и твари, живые и мёртвые! Всё, что может предложить вселенная, станет нашим достоянием! Я отточу до совершенства каждую грань магического искусства, включая-таки эту вшивую некромантию! Во веки веков лучшие из человеческого рода будут равняться на меня! А когда встану с моей Девочкой на один уровень, мы переустроим сей гадостный мир. И это будет красиво! Из боков Создания вновь лезут свежие руки. Крохотные наряду с великанскими, артритно-искорёженные, опутанные сетями тёмных вен. Им нет числа – счёт идёт на десятки дрожащих, словно живущих своей жизнью, рук. А оккультист мнит происходящее жутко весёлым. Его льстивые слова о чудовище сопровождает то же дурманное придыхание, с которым рыцарь описывала своего ненаглядного капитана Полуночного Солнца. “Это безумие…” - Рагнвальдр не способен подобрать иного слова. Рагнвальдру охота затрясти колдуна как чучело, поливая отборной бранью. Но нет, выплеск эмоций будет бесполезен. Нельзя, нельзя поддаваться гневу. - Прекрати это, - требует Рагнвальдр сквозь зубы, - Оберни вспять. Верни Девочку. - Прекратить? Каким, интересно, образом? Всевышняя стихия астрала уже пришла в движение. Считаешь, мне по плечу бороться с ней? - Попробуй. Придумай. Волшебник ты или кто? - Даже если предположить, что смогу… Зачем оно мне? Ты вообще меня слушал?! Переполненный живот Создания вздулся и налился кровью. Многочисленные руки одичало царапают его, будто пытаясь растерзать безудержный голод. И кожа не выдерживает – лопается, как на волдыре. С чавканьем из прорехи в брюхе на землю вываливаются сальник и органы, а вместе с ними груда чужих останков, покрытая мутно-жёлтой пищеварительной слизью, Создание, кажется, вообще не замечает этого. Его пальцы нашаривают липкие изжёванные ошмётки и отправляют их в пасть повторно. - Она же мучается… - по слогам произносит Рагн в последней попытке образумить жреца, - Ей больно, голова твоя баранья. - Да. Мучается, - не моргнув глазом, соглашается Энки, - Я не слепой, вижу. Но чего стоит её боль по сравнению с великолепным грядущим? Став богом, она поймёт, что оно того стоило! Ты, дикарь… - Белокурая падаль! - не стерпев, кулак Рагнвальдра наотмашь врезается чернокнижнику в скулу, и тот, обмякший, шмякается седалищем на покрывало из трупов. Чужеземец разворачивается к Созданию-бывшему-Девочкой. У него искрой проскакивает спонтанная мысль: “А может я просто тронулся умом и брежу?” Ведь кто-то из них определённо спятил: либо Рагн, либо мир вокруг. Иначе творимый кошмар не объяснить. Как может быть, чтобы оба его спутника… оба товарища в мгновение ока обернулись бесчеловечными монстрами? Растерянный рассудок умоляет отвергнуть реальность, забиться в угол и ждать, пока всё не кончится само, не вернётся на круги своя. Однако крепкий дух, пылкое сердце и воля, собранная в кулак, никогда такого не допустят. Судьба слишком часто била Рагна под дых. Ему не привыкать. “Это безумие… которое я обязан остановить.” Тук. Тук. Тук. Рагнвальдр слушает ускорившийся стук своего сердца. Увы, он совсем не разбирается в магии, он воин, а не колдун. И воину известен только один способ решения проблем… “Не смей дрожать. Избавь ребёнка от мук. Так будет лучше для всех.” Он сглатывает ком в горле, берётся за копьё и шагает к монстру.***
Страх и голод – позывы непримиримые, противоборствующие испокон веков. Голод всегда толкал смертных вперёд, на поиски пропитания, а страх загонял их в укрытия и сковывал на месте. Действие и бездействие Философы и демагоги любят рассуждать, что произойдёт, если неудержимая сила встретит незыблемую стену. Но как насчёт того, что оба абсолюта окажутся намертво сплетены в одном сознании. В одной детской душе. Что будет тогда? Взрыв. Под давлением парадокса оболочка души человекобогини лопается, подобно стекляшке, и живительная эссенция – самая суть Девочки, начинает изливаться вовне. Тьма не беспокоится, так и задумано. Человек ни за что не пережил бы такой метатравмы, однако хозяйка тьмы – уже не человек. По той же причине её чувства не поддаются описанию: человечество не придумало слов, раскрывающих пропажу барьера между внутренним “я” и окружающим миром. Да, бывшая Девочка по-прежнему ощущает рассеявшиеся в пространстве частицы души. Впрочем, тут ничего сверхъестественного нет – люди тоже ощущают свои кишки, когда те выпадают из вспоротых животов наружу. Разница в масштабе. Невидимые, неосязаемые волны эссенции распространились на многие метры вокруг и не намерены замедляться. Человекобогиня воспринимает окружающую среду как продолжение себя: просачивается в холодный воздух, истлевшие трупы, сточенные камни. Но чётче всего она улавливает голод и страх. Чужие голод и страх. Раззадоренный, предвкушающий оккультист. В потустороннем спектре он выглядит как клякса, переливчато сверкающая оттенками психопатии. Он буквально светится голодом – жутким обжорством, которое не утолить пищей. Такое при возможности заглотит весь мир и потребует добавки. Бывшей Девочке ни за что не разглядеть в этом сгустке алчности того, за кем она прежде следовала тенью, кого с благоговением именовала своим учителем. Хотя ей в любом случае вряд ли удалось бы узнать его. Тьма отсекла хозяйке всю память кроме связанной с основополагающей идеей. Второй смертный, носитель измученной души, ярко пульсирует страхом. Странно: он осознаёт всю грозную мощь зарождающегося божества, однако не убегает. Наоборот – лезет на рожон. Зачем? Он же пока не зажат в угол… “Прочь, прочь, прочь! Не приближайся ко мне!” - как и всякий зверь, хозяйка тьмы остерегается непонятного. Рагнвальдр видит, под Созданием-бывшим-Девочкой безо всяких видимых причин возгорается земля. Прожорливые очаги синего пламени вспыхивают вокруг, заграждая ему дорогу. - Ты видишь это, дикарь? - за спиной самозабвенно визжит Анкариан, - В её душе сосредотачивается столько магической энергии, что приходится бессвязно исторгать излишки наружу! На твоём месте я бы держался подальше! Рагнвальдр, ощущая жар на стопах, перескакивает взметнувшуюся на пути полосу огня. Пока варвар с колдуном препирались, Создание не прекращало разрастаться ввысь и вширь. Отяжелевшее, оно валится на согнувшиеся колени, и за распухшими телесами уже не видно ног. Пятиметровая туша выглядит и тощей и обрюзгшей одновременно, выпирающие кости торчат между свисающих жировых складок. Никаких человеческих очертаний, громадина походит на термитник из плоти, в верхушку которого воткнули, шутки ради, голову Девочки. По всему телу копошатся ладони. Мертвечина ретиво ухватывается нижними руками, передаётся верхним, те вталкивают её в глотку. Щёки разорваны – они мешали челюстям раскрыться достаточно широко. Проглоченное немедленно высыпается, выбегает обратно сквозь зияющую в чреве дыру. Круговорот. Ненасытность. Свежее мясо. Его запах доносится до Создания, щекочет ему ноздри и даже ненадолго отрывает от пожирания трухлятины. Безотчётный голод совсем срывается с цепи и подавляет запуганный разум. Создание рывком поворачивается к идущему, концентрируя всё внимание на нём. Но не на человеке, а на человечине. “И зачем я пыталась отогнать такую вкуснятину?” Оно упирает руки в землю и пытается ползти навстречу добыче, скребёт по камням лоскутами рваного брюха. Оно тащится до ужаса медленно, вес слишком велик. Язык нетерпеливо проскальзывает по губам. Во рту скапливается едкая слюна вперемешку с вязкой кровью. Обегая синие костры, Рагнвальдр замечает, как из распахнутой пасти изрыгаются полупрозрачные комья отравы. Создание плюёт в него струёй, шипящей на лету. Промах – боец увиливает, метнувшись вбок, и пролетевшие мимо капли окропляют трупное месиво. Они, источая едкий дым, проедают кожу покойников, но Рагнвальдр этого не видит, он не оглядывается. А в лицо ему уже несутся новые сгустки кислоты. “Влево! Вправо и вперёд! Пригнуться! Вправо!” Чужеземец ловко уклоняется от плевков чудовища и перепрыгивает огненные дуги. Одним движением выхватывает метательный нож и запускает во врага. Метил в голову, попал в грудь – плохо. Нож воткнулся по рукоятку, да толку мало, для Создания он меньше занозы. Рагн, скрипнув зубами, совершает очередной уворот, затем срывает с себя задымившуюся накидку, на которую угодила пара брызг токсичной жижи… Это противостояние не назвать битвой. Оно, скорей, похоже на ритуальную пляску смерти пред ликом божества. И всё же воитель держится на высоте. Остаётся невредим, избегая кислотных залпов, вновь и вновь находя зазоры в полыхающих синим спиралях. Атаки Создания весьма предсказуемы, ему мешают сосредоточиться видения, что переполняют рассудок: Схватка кажется хозяйке тьмы всё менее значительной, её душа фантомной волной распространяется в пространстве, пересекает каменные стены, земную толщу, леса, горы, моря. Тьма подгоняет осколки души порывами ветра, ибо сущность божества должна пронизывать всё мироздание, бдительно следя за всеми своими служителями. “Но у меня их нет. Никто за пределами темницы не знает обо мне.” О, хозяйка заблуждается. Бог не земная тварь и не волшебный демон. Природа богов гораздо проще. Они воплощённые аспекты, образы мысли, жизненные пути. Чтобы идти по дороге смертный не обязан знать её истории – чтобы поклоняться богу не нужно тщательно изучать его личность. Нужно только прочувствовать идею, и божество обратит на тебя взгляд. Осколки души бывшей Девочки, закружив над людскими селениями, сыплются незримым дождём на головы тех, кто её понимает, – на таких же безнадёжно напуганных и голодных. Каждый из них теперь связан с хозяйкой тьмы. Она видит глазами несчастных, слышит их ушами, мыслит их мыслями. Будто пред ней распахнулись сотни и тысячи Книг Забытых Воспоминаний. Тех, которые, согласно легендам, дают окунуться в чужой разум. Только постигает человекобогиня не житие далёких предков, а бренное существование посторонних ей современников. Хотя каких ещё посторонних, если её дух стал продолжением их душ? Если она прямо сейчас наедине с каждым из них и его бедой, если видит насквозь их сокровенные воспоминания и неосуществлённые мечты? Вот солдат – единственный уцелевший из строя, застыл, таращась на несущихся на него всадников. Вон подавляет тошноту девушка, продающая себя за корку хлеба. А там, подальше, семья жмётся к стене комнаты, пока к ним в дверь ломятся пьяные погромщики… Забавно. Девочка надеялась выбраться из Подземелья – и вот, весь внешний мир как на ладони. Мир-гнойник стократно более сложный чем Темница, но ничуть не менее мерзкий, погрязший в разрухе, войне и мракобесии. Разумеется, на белом свете есть не только мрак: не все смертные погрязли в нём. Некоторым удаётся сохранять человеческое лицо и приходить друг другу на выручку, некоторым везёт отражать напасти и вести сытую спокойную жизнь. Но в их душах нет места новоиспечённой богине страха и голода. Она никогда не увидит картину с их стороны. Как же забавно. Девочка так хотела завести множество новых знакомых – пожалуйста, пусть слушает, как опустившиеся на дно бедолаги хором, без спроса рассказывают ей истории своих убогих жизней. “Замолчите! Голова трещит!” А ещё они молятся. Молятся почти все, за вычетом совсем отчаявшихся. На разных языках, кто-то заученными священными текстами, а кто-то своими словами, про себя или воплем, но все страждущие, от бродяги, замерзающего в переулке, до престарелой графини, оставленной в горящем поместье, просят об одном и том же: “Избави нас…” Просят, конечно, не её. Одни Алл-Мера, другие новых богов, иные даже Глубинного, но никому кроме бывшей Девочки нет до них дела. Демиургов можно понять, кто захочет возиться с такими ничтожествами? Хозяйка тьмы тоже не хочет. Однако ей выбора не дают. Отныне – вовек, их судьба – её удел. “Но я не знаю, как вам помочь! Я не умею быть богом!” Это не имеет значения. Натиск только усиливается, сотни видений вколачиваются в разум, как гвозди в крышку гроба. Гонимые, хворающие, обездоленные – всё смешалось воедино. Девочке уже не разобрать, где кончается её сознание и начинаются остальные. Больше не понять: это с неё срывают одежду? Это у неё гниют зубы? Это её угоняют в рабство? Девочка теряется в этом сумрачном лесу, где каждое дерево – изломанная жизнь. Растворяется в нём. Становится с ним единым целым. “Я больше так не могу.” Это мысль Девочки? Или, может, матери, которая хоронит своего сына?***
Рагнвальдр плохо представляет, как ему сразить монстра, но подбирается всё ближе. Бить куда попало? Вряд ли исполинской твари это всерьёз навредит. Надежда Рагна – удар в слабое место. Метнуть копьё? Нет, рискованно. Промахнётся – останется без оружия. “А что, если…” В голове не к месту всплывает давнее воспоминание о том, как в возрасте Девочки Рагнвальдр любил ползать по деревьям. И этот навык… “Глупость, конечно. Но может сработать.” Первое правило охотника на чудовищ: если враг безнадёжно сильнее тебя, а сбежать невозможно, поставь все усилия на мощный удар в голову. И молись. Второго шанса не будет. Воздух вокруг Создания загустел от тошнотворного зловония. Рагн глубоко вдыхает через рот и, подбежав к громадине сбоку, цепляется за её руки прежде, чем они успеют вцепиться в него. Подтягивается, ставит ноги в щели меж жировых складок, перехватывается за те руки, что повыше. На ощупь шкура чудовища жёсткая, шершавая и холодная, подобная крепостной стене. Наглость благоволит Рагну. Он взбирается метра на полтора ещё до того, как Создание среагирует. Но вот после… Хозяйку тьмы переполняет утысячерённая ненависть её последователей. Стегаемый господской плетью крепостной. Сосланный на каторгу вольнодумец. Жертва, заживо расчленяемая на сектантском алтаре… Эти уже не молятся. Сжимая скалящиеся зубы, они в унисон проклинают мироздание. Они бредят об одном и том же – восстать бы после смерти призраком небывалой силы, обернуться чёрной бурей и помчаться над землёй, круша и ломая всё на пути. Рушить жилища и выдёргивать оттуда людишек. Жирную знать, нахальных сатрапов, продажных попов, тупую бедноту – сгрести всех в охапку, швырнуть в грязь, раздавить как насекомых. Потом сорвать с неба богов, как листья с ветки, закружить их в урагане – пусть узнают, каково быть беспомощными. Пусть будет немыслимо! Пусть будет беспощадно! Пусть всю вселенную сотрёт в пыль! Их страшная грёза понятна, естественна, даже логична. Неутолённая нужда в справедливости рано или поздно вырождается в слепую жажду мести. Мести неразборчивой, ведь люди, обитающие в кромешной мгле, не верят в существование света. Неведавшие милосердия считают врагами всех без исключения. И хозяйка тьмы, наблюдающая за ними, заражается этим дикарским призывом разрушить всё и вся. Начиная с нахала, ползущего по её телу. Кисти рук облепляют Рагнвальдра со всех сторон. Точно бешеная свора или толпа линчевателей, руки наваливаются на плечи, дёргают за конечности, сдавливают туловище, кромсают ногтями спину, лупят по ней кулаками. Две впиваются в затылок и рвут волосы, ещё одна лезет в лицо, но варвар что есть мочи кусает её за пальцы. Он, кажется, ощущает хруст… как бы то ни было, эта пятерня убирается восвояси. Рагнвальдру всё нипочём. Он разит ладони копьём, стряхивает, отбрыкивается и упорно карабкается вверх по сизой живой горе. Напрасно кривые пальцы опутывают его – торс, истекающий потом, выскальзывает из хватки. Рагн прижал подбородок к груди, чтоб защитить горло. Исподлобья смотрит вверх, на покачивающуюся голову Создания. Пусть вражьи руки не оставили на нём живого места, он почти у цели. Он дотянется. Осталось распрямить руку и череп монстра будет проткнут… Тогда-то всё окончательно идёт наперекосяк. Врасплох застаёт атака сзади. Волна ярко-оранжевого огня хлещет по взмыленной спине, причиняя такую лютую пытку, что словами не выразить. Кожа багровеет и пузырится, будто кипяток. Из горла рвётся стон, в глазах тухнет свет. Словно сама преисподняя лизнула его между лопаток раскалённым языком, дочерна обуглив плоть. Тело судорожно изгибается дугой и выворачивается из пальцев Создания. Подкошенного, не успевшего нанести удар Рагнвальдра вместе с копьём опрокидывает наземь. Но, валяясь ничком у ног чудовища, погребённых под жировыми отложениями, он не думает о том, как близок был успех или что с ним станется дальше. Он вообще не в состоянии связно думать, мозг сжигает запредельная боль. И от каждого вдоха, от малейшего шевеления она разгорается пуще и пуще. Из-за боли Рагн не подмечает и главного: настигшее его пламя не было голубым. Его зажгло не чудовище. Энки Анкариан стоит, где стоял, но его не узнать. Улыбку перекосило в хищный оскал, а взгляд буйнопомешанного сверлит дыру в дикаре, покусившемся на его богиню. Снопы искр мечутся и кружат вокруг жреца, как снег в пургу. Он вне себя от ярости. - Не смей мешать! - голос стал на октаву выше. Чернокнижник запускает ещё один огненный шар, - Неблагодарный, слабоумный клоп! Целиться в лежачего неудобно – снаряд пролетел мимо. Обидно. Ну и пусть! Всё равно зарождающееся божество расправится с ним. Так ли важно, будет наглый балбес сожжён или прожёван? …вот только Создание внезапно утратило к нему всякий интерес. Оно, застыв, склонилось к земле, насколько позволила громоздкая туша, и голова его нависла над валяющейся там вещицей. Над крохотным кинжалом. Зверское обжорство и клокочущая злоба отступают на пару шагов под натиском любопытства. Одержимая изучает несъедобную железку, не сводя глаз, – никак не возьмёт в толк, отчего та кажется ей такой важной. Такой… ценной. Да, не сводя глаз: Энки слишком далеко, ему не разглядеть, но под завесой волос, налипших на лицо Создания, из глазниц только что прорезались два новых ока. Они удивлённо разинуты во всю ширь, и их застилают слёзы. Не чёрные: прозрачные, человеческие. Наверно, именно восстановившееся зрение замедлило, отрезвило бывшую Девочку. Зримый образ утёса, людей и кинжала, напомнивший ей, что в жизни, помимо страшащей мерзости и истощающей боли, есть нечто ещё. Или, по крайней мере, было. Она припоминает, какую роль в её прежней жизни играл кинжал. Припоминает смутно, будто отрывок давным-давно услышанной сказки, неправдоподобной до глупости. “Разве мог этот ножичек защищать от несчастий исполинское без пяти минут божество? Разве от несчастий вообще можно защититься?” Кинжал тянет целую сеть из нитей-ассоциаций, вылавливающую из пучины забвения уйму воспоминаний. Недолгий век Девочки, от и до, проносится перед новообразованными глазами. Так странно. Тьма полагала, что она вычистила сознание хозяйки ото всего кроме лейтмотива, ан нет. Душа человека – потёмки… Как бы то ни было, мысли-рудименты должны вскоре отмереть. Преображение почти окончено. Тьма подождёт. “Что я творю?” Внимание перескакивает с кинжала на того, кто когда-то учил её с ним обращаться. Распластанный искалеченный смертный, которого она чуть не отправила на тот свет. “Что я… натворила?” Как она могла поступить так с ним? С тем, кто столько раз спасал её от гибели, кто своей решимостью держал команду на плаву, кто был готов пожертвовать жизнью ради спутников. “Ро… Ра… Ры-ы?...” - как же его звать? Рангвальдр, ощерившись, встречает взор одержимой. Перед глазами всё плывёт, однако он различает, как два бездонных ока переполняет оторопь – то ли угрызение совести, то ли страх самой себя. Сохрани Рагн хоть чуток здравомыслия, он мог бы забеспокоиться. Ведь если к ней вернулось зрение, то мог вернуться и… Тут Создание начинает орать навзрыд. “Впервые” “Вот каков он” “Её голос” Мысли Энки обрывочны, и виной тому оглушительный, пронзающе-тонкий крик. Бывшая Девочка визжит истерически, не делая пауз, словно этот крик копился внутри её безмолвного горла с верхнего этажа темницы, с первой раны, с самого начала пути. И даже уши не зажать, рук-то нет. Вместе с криком пасть извергает поток воздуха, столь бурный, что задувает ближайшие синие костры. Воздух гудит, а крик многократно отражается от сводчатых стен, создавая впечатление, что чрево Глубинного вторит ей. “Радн… Рукх… Рыгх…” - всё не то. Зачем ей сдалось выскребать из забытья его имя? Мясо – это мясо, неважно что оно сделало для твоей прежней ипостаси. Да и как ни крути сей смертный уже не жилец. Какая разница, испустит ли он дух от полученных ран или станет лакомством, тающим на… “Нет! Нет! Нет!” Одержимая отрывает взгляд от варвара, сглатывает слюну и неистово молотит по вискам кулаками в попытке раздавить людоедский соблазн, заглушить прожорство болью. Не получается. Тогда она горбится и с размаху впечатывает голову в землю. Подымает, запрокидывает, впечатывает опять. Энки растеряно наблюдает, как Создание разбивает лоб о камни утёса… – будто оголодавшие прихожане деревенской церквушки, которые день и ночь молятся о прекращении засухи и неурожая, хотя догадываются, что боги не придут на помощь. Её знобит и лихорадит, она дрожит, как от холода… – точно путник, потерявшийся в заснеженных чащобах, подвернувший ногу и видящий во мраке сверкающие глаза волчьей стаи. Она конвульсивно извивается всем телом… – аки изнемогающая от схваток роженица, чья утроба уже сутки не может вытолкнуть младенца наружу, несмотря на все обряды повивальной бабки. А время уходит, его не ухватишь за загривок. Создание запыхалось, шумно переводит дыхание. Воздух, окутанный ароматом горелого мяса, проникает в ноздри режуще-яркой палитрой вкусов, судорогой чистого удовольствия. Бывшей Девочке стыдно наслаждаться этим запахом страданий умирающего друга. Но… но… “Но что такое стыд?” - вопрошают голодные и униженные, заскорузлые и озверевшие - “Стыд проистекает из морали. Мораль же – пустой звук. Её выдумали лжецы и идиоты. Власть имущие палачи пользуются ей как предлогом, чтоб драть с нас седьмую шкуру, и только. Мы верили в милосердие и смиренье, и где мы теперь? Жизнь загнала нас в грязь, а самых упрямых в могилу. Цепляться за миражи – это слабость, которая ничем не поможет.” Будто липкая подпольная паутина, их суждения опутывают разум бывшей Девочки, и та находит в них что-то резонное. Чего стыдиться, если на её месте любой поступил бы так же? А умирающий друг… какой же он друг, если бросился на неё с копьём? Первый начал. Сам виноват. Она лишь возьмёт, что причитается ей по праву, по праву силы. "Силы…" Рагнвальдра волнами обдаёт гнилостное дыхание. Он видит, как приближается, загораживая всё поле зрения, бесформенный силуэт – Создание, потакая голоду, клонится ниже и ниже. Его крик с бульканьем тонет в вязкой слюне, та пузырчатыми хлопьями падает из разинутой дыры рта. Из взгляда стремительно утекает всякая осмысленность. И жгучая злость на того, кто превратил Девочку в это чревоугодище, прошибает Рагнвальдра в последний раз. Титаническим усилием он превозмогает боль, заставляя оголённые, покрытые спёкшейся коркой, мускулы прийти в движение. Отчасти возвращая власть над своим телом. Он смыкает пальцы на рукояти оружия. Выгибает плечо вверх. Поворачивает запястье так, чтоб нацелить копьё на морду отродья. Когда он выбрасывает руку вперёд, течение времени, кажется, стопорится, затвердевает словно смола. Он орёт и сам того не слышит, сознание поглотила звенящая тишь. Мысли отшибло напрочь – безумная боль сдавила разум в одномерную алую линию, длинную как вечность. Сердце сводит спазм. И всё ради того, чтоб копье, прочертив в воздухе короткую прямую, не дотянулось. Остановилось в считанных сантиметрах до врага, а выгнуть руку дальше положение не позволяет. Храбро кинуться в бой, брыкаться и трепыхаться до последнего, рухнуть лицом в грязь и проиграть, чуть-чуть поспешив с ударом… Да уж. Смертный так и замер с протянутой рукой, посеревшим лицом и небьющимся сердцем. Оглохший, ослепший, одуревший от боли, не сознающий даже, что потерпел поражение. Беззащитная, пахнущая жжёным мясом добыча. Хозяйке хватит одного плевка, чтоб покончить со смертным. Любой на её месте поступил бы… С мысли сбивает образ его сознания. “Откуда?...” Ну конечно. Воин боится. Значит, он один из подданых хозяйки и мысли его – открытая книга. Просто различить конкретное сознание среди миллиона других сложнее, чем уцепиться взглядом за отдельную стекляшку в крутящемся калейдоскопе. Но вот, удалось. Ей ясно ощутим страх воина. Даже не так. Отчаянный ужас… Хозяйка вдруг замирает, осознав: он не боится её. Он боится за неё. Девочке раньше казалось, суровый чужестранец не ведает страха. Теперь же Создание видит насквозь: страх не давал ему покоя никогда, подкожным морозом пробирал наяву и во сне. Носитель измученной души пугался постоянно, всего встававшего на пути. Переживал, что просчитается, опоздает, подведёт. Он боялся сильнее всех остальных, но не смерти. Боялся потерять тех, кто рядом. - Рах-хн, - сдавленно выдавливает пасть. Да, вот так его звали. Рагном. Наконец она вспомнила. И наперекор торжествующей дикости из глубин души ребёнка в последний раз подымается протест. "Не буду! Не хочу! Не позволю!" Всего на миг бывшая Девочка опомнилась и возобладала над собой, но мига вполне достаточно… …чтобы податься вперёд, встретив хрустнувшим горлом остриё копья.***
Настаёт тишина. Только ветер свистит, потрескивает огонь да отзвук истерического крика никак не покинет ушей Энки. Кажется, Рагнвальдр наконец соизволил окочуриться. Туда этому барану и дорога. О чём он вообще думал? Что собирался делать дальше, если всё же сумел бы погубить богиню в зародыше? Волочиться по пищеводу Глубинного, назад в темницу? Или торчать здесь, ожидая Гро-Горота? Глупец, полный глупец… У Энки душа ушла в пятки, когда дикарь на последнем издыхании дотянулся-таки копьём до горла Девочки. Но обошлось: она осталась жива. Из раны на её шее даже не течёт крови, ни красной, ни чёрной. Будто проткнули не живое создание, а пустотелое чучело. “А в общем-то, так и есть.” - понимает жрец. Колдовское чутьё подсказывает ему, что гекатонхейроподобная громада вздувшейся девичьей плоти была только оболочкой. Пока немощная органика бурлила и разрасталась, под ней фокусировались энергетические потоки, Девочка насыщалась магией. Концентрируясь внутри, энергия зрела, обретала форму, застывала, подобно кристаллу из купороса – из чистой магической энергии лепилось её окончательное тело. Тело достойное божества. Такому не навредит ни копьё, ни палица, ни заклятье, ни коготь самого Гро-Горота. Смерть больше не посмеет тронуть его ученицу. Значит, впервые за долгое время Энки может выдохнуть спокойно. Да, расслабиться совсем не помешает, а то взгляд уже совсем замыливается. Например, ему показалось, что Девочка сама бросилась на копьё и сильно огорчилась, когда поняла, что не умрёт. Привидится же такое… Глупая фантазия шутит шутки… Жрец благоговейно опускается ниц, прижимаясь лбом к покрывалу из трупов. Слышится громкий шелест, это с богини, сотворённой его трудом, опадает человечья кожа. Как шелуха, как старая шкура, как кокон. Камни мелко дрожат. Утёс под ногами, и своды стен, и всё чрево, и всё исполинское туловище Глубинного сводит судорога. Старый бог обессилел и умирает под собственной тяжестью, освобождая дорогу грандиозным переменам. Свершилось. Спустя столько лет, проведённых в поисках и лавировании меж божествами, Энки осуществил свой замысел. Прощай, великая схема вещей! - Прими мои поздравления, вознесённая. Каково это, быть богом? - голос его дрожит от восхищения… …Но в ответ на колдуна обрушивается какофония из визгов и плача, лепета и ропота. Хозяйка тьмы выплёскивает наружу всё, невольной свидетельницей чего она стала. Многоголосое эхо людских бед, собранных со всех концов света, лавиной рвётся в уши. Отчаянные рыдания, мольбы, клятвы мести, предсмертные хрипы, – и всё неистово громкое. Однако среди бессвязного хора Энки чётко различает один обращённый лично к нему голос: - Предатель, - голос тонок. Голос тонок, словно лезвие кинжала, - Ненавижу! Энки в недоумении отрывает голову от земли, поднимает взгляд и видит новорождённое… нечто. Не богиню. Как выращенных Вальтеилом желтушных псевдомладенцев с ядовитыми когтями и гротескными рожами невозможно было принять за детей, так и представшую взору Энки хтонь не назвать божеством. Чёрно-бурая, она вздымается над лохмотьями своей скинутой кожицы. Похожая на варварский идол, грубо выточенный из металла, покрытый ржавчиной и гарью. У идола нет ног, он как столб. У идола нет рук, вместо них из плеч топорщатся крылья – недоразвитые, хилые, на таких ни за что не подняться в небо. Его сморщенная голова багрового цвета с серыми прожилками, на ней нет ни глаз, ни рта, ни носа. Она напоминает вытащенное из-под рёбер сердце. Стылое, окаменевшее. Над идолом своеобразный нимб. Грязный железный обруч, что держится на пронзающих голову стержнях. И от одного вида его рождаются ассоциации с могильным холодом. - Бойся с напуганными. Голодай с голодными. Умирай с убитыми, - велит тонкий голос, насылая на смертного кошмарные видения. Энки точно окаменел. Он не способен отвести взгляд от неподвижной сущности – она не пускает, она намерена поделится истинным ужасом и истощением. Чтоб он понял. Чтоб он прочувствовал. Он чувствует, как его, беззащитного, обволакивает потусторонняя сила. Даже не потусторонняя – запредельная. На порядок более чужеродная, чем любое проявление магии. Такая, о которой нельзя сказать вообще ничего, кроме её абсолютной мощи и ненависти. Ненависти… Богословы в один голос уверят, что творцы мира не ведают подобных эмоций. Демиурги стоят выше добра и зла, мыслят радикально иными категориями, непостижимыми для ничтожных земных тварей. Так и было. Прежде. Пока не явился на свет сей богоравный кадавр. И Энки на личном опыте познаёт, что страшнее встречи с невыразимой, холодно-равнодушной силой вселенского масштаба только встреча с невыразимой силой, которая несмотря на вселенский масштаб сочла тебя своим личным врагом. Жрец ощущает себя букашкой, зажатой в трясущемся от гнева кулаке. Сквозь его разум прокатывается истинная, чистая форма страха и голода: бездонная совокупность людских мук. - Ох-х… - он бы завизжал как подвешенная на крюк свинья, но из губ вырывается один слабый стон. Галлюцинации наслаиваются друг на друга, встают между извилинами как клинья. Голову режет мигрень. Через что-то подобное его проводила ментальная атака Миазмы, однако разница тут, как между игрой в снежки и горной лавиной. Человек не способен выдержать знание, ниспосланное богом. Душа Энки выгорает, точно сетчатка на глазах у глядящего на Солнце. А Глубинный агонизирует. Предсмертный рокот колосса разносится на многие километры. По стенам его внутренностей идут трещины, с потолка летят сталактиты, земля ходит ходуном. Очередная встряска чрева спасает колдуна – ему везёт разорвать зрительный контакт с идолом и избегнуть его напора. Энки пытается вскочить, но он совсем обессилел, ватные ноги не держат хозяина. Не удержав равновесия, он кубарем скатывается с края утёса. В бездну.