Образование — это оружие, чей эффект зависит от того, кто держит его в копытах и на кого оно направлено.
Генеральный секретарь Сталлионграда Синистер Серов
Северо-восточные земли Эквестрии были одними из самых бедных во всём государстве. Идущая полным ходом по всему Эквусу индустриализация коснулась этих мест лишь косвенно, создав несколько градообразующих предприятий, но не сделав количество рабочих по сравнению с фермерами подавляющим, как это было в других регионах Эквестрии. Из-за того, что эти края были бедны на полезные ископаемые, но славились плодородным грунтом, большинство пони не видели смысла уходить в города и работать на заводах. Оставшись единственным аграрным регионом, северо-восточные земли начали поставлять две трети сельскохозяйственной продукции, и по факту кормили всю остальную Эквестрию. Однако связанные с этим дальнейшие события в итоге стали ключевыми для становления нового государства и одного из влиятельных мировых игроков. Долгая эксплуатация почвы и поставки продукции сверх нормы дали о себе знать — грунт истощился, и следующие два года выдались неурожайными. За ними последовала одна из самых холодных за последнее столетие зим. Руководство региона было готово к этому: на складах оказалось достаточно запасов провианта, чтобы пережить буйство стихии. Но тут пришёл приказ из Кантерлота: «Отправить все запасы еды в столицу. Немедленно». Одна небольшая строчка стала фатальной для миллионов пони. Смерть от недоедания в самом плодородном крае превратилась в обыденность и за несколько месяцев население северо-восточного региона сократилось на треть. Последовали повсеместные голодные бунты. Руководство посылало в Кантерлот призывы о помощи, но или получало отказ, или письма вовсе оставались без ответа. Бурление масс дошло до точки невозврата, и этим воспользовалась небольшая коммунистическая ячейка. Седьмого декабря девятьсот девяносто пятого в Петерсхуфе во время одного из митингов группа большевиков под руководством талантливого оратора и жёсткого руководителя Стилл Сталлиона смогла войти в доверие протестующих. Предшествующая до этого многомесячная пропагандистская деятельность большевиков дала свои плоды. Уже к концу дня коммунисты взяли под контроль местную администрацию, вокзал, порт и телеграфную. После нескольких часов переговоров на сторону большевиков перешёл местный гарнизон и три крейсера, находящихся в бухте города. Так началось вооружённое восстание голодных и отчаявшихся пони против монархии Эквестрии. Дальнейшие события развивались стремительно. Ещё несколько городов поддержали большевиков, включая столицу региона — Принцессин. В быстром порядке было сформировано управление Дома Советов, а всех несогласных эквестрийских чиновников либо выдворили за пределы будущей территории Сталлионграда, либо же разобрались по законам военного времени. Дом Советов, провозгласив на бывших северо-восточных землях Сталлионградскую Советскую Республику и объявив диктатуру пролетариата, пообещал пони решить проблему голода, начать массовую модернизацию и создать на территории республики коммунистический рай. Вот только правительство Эквестрии не желало просто так мириться с утратой одного из ключевых регионов и отправило на его территорию ограниченный военный контингент для подавления восстания и наведения порядка. Эквестрийские генералы ожидали быстрой сдачи в плен войск Красной армии, но после недели кровопролитных боёв Принцесса Селестия отдала приказ на вывод контингента с территории Сталлионграда, а затем начала переговоры, в результате чего был заключён мир и признание новообразованного государства. Несмотря на всеобщую эйфорию коммунистов она вскоре сошла на нет. Стилл Сталлион в результате одной из перестрелок получил тяжёлое ранение и скончался, найдя покой в мавзолее на Красной площади Сталлионграда и славу преданного борца за дело Мировой революции, сравнявшись с идеологами коммунизма Карамель Маркса и Эльвиса Фридрихса. Эквестрия наложила на республику эмбарго, затормозив развитие государства, параллельно найдя альтернативные источники провианта, а сам Дом Советов погряз в интригах и дрязгах, позабыв об обещанном. Каждый видел развитие Сталлионграда по-своему и не желал слушать остальных, в то время как среди народа вера в коммунистические идеалы постепенно угасала.***
Детство Василия можно охарактеризовать очень кратко — у него его не было. Будучи единственным ребёнком в семье и потеряв на заре революции обоих родителей, ему пришлось долгое время влачить существование беспризорника. Ситуацию Василия нельзя было назвать уникальной. После образования республики выяснилось, что среди детей процент сирот составлял почти двадцать процентов. Но правительство быстро придумало как решить эту проблему, а заодно принести пользу Мировой революции. На всей территории Сталлионграда было организовано несколько десятков специальных учреждений. Если поначалу они напоминали обычные сиротские приюты, то почти сразу стали видны кардинальные различия. Здесь маленьких пони с самых пелёнок подвергали идеологической обработке, тщательно следили за интересами малыша, способствовали развитию его навыков и становлению на благо Партии и народа. Не прошло и десяти лет, как из дверей спец. детдомов вышли десятки идеологически пропитанных и всецело верных Дому Советов молодых пони. Вскоре многие из них станут профессиональными солдатами, инженерами, политработниками и членами тайной полиции. Когда Василия задержали за кражу двух буханок хлеба, выбора у него особо не было. За воровство полагалась смертная казнь, но молодому жеребцу дали шанс на искупление. Попав в учреждение, преподаватели начали играть на чувствах ребёнка, внушая, что именно Эквестрия виновата в его муках и нужно сделать всё возможное, чтобы отомстить и спасти от оков капитализма остальных пони. Василий особо не сопротивлялся давлению. Детский ум сам давно пришёл к выводу, что принцесса Селестия прямо или косвенно виновата во всех его бедах. Он не мог найти этому доказательств, но сердцем чувствовал, что это так. В Партии же Василий видел тех, кто дал ему право на счастливую жизнь нового советского пони. Десять лет спустя, когда Василию исполнилось пятнадцать лет, он покинул стены учреждения и был зачислен помощником инженера-проектировщика на только что построенный Сталлионградский тракторный завод. С самого детства жеребец демонстрировал способности в математике, особенно когда дело касалось фигур. Василий любил чертить и считать, обгоняя в этом плане всех остальных детдомовцев. Прибыв в столицу на место первой своей работы, его почти сразу отправили в отдел проектировок. Там, под суровым взором старого мастера, из-под его копыта пошли первые чертежи. Сначала это были простые детали и механизмы, но вскоре они заменялись более сложными задачами, и в один момент жеребцу стало ясно, что в отделе проектировок создавали не сельскохозяйственную технику. Они создавали… танки. Однако Василий не видел в этом ничего удивительного. Или старался не замечать? Не замечал, что спустя десять лет многие пони так и продолжали недоедать и жить в бедности, платя таким образом цену за десятки новых предприятий. Не замечал коллективизацию, тем самым дав легальное право Дому Советов отобрать у фермеров всё имущество и загнать их в колхозы, по сути вернув феодальную зависимость, отменённую принцессой Селестией больше тысячи лет назад. Не замечал, что многие несогласные постепенно куда-то исчезали и о них предпочитали забыть. И то, что на первый взгляд на мирном предприятии производится отнюдь не мирная техника, Василий тоже решил не замечать. То, что страна готовилась к заграничному походу и распространению революции на штыках дальше, понимал каждый живущий в Сталлионграде. Но об этом дальше кухонных разговоров никто распространялся. Официально Сталлионград проповедовал мирную политику и осуждал любые проявления милитаризма, попутно на секретных полигонах готовя сотни тысяч солдат. Василию некогда было об этом думать. Он с головой ушёл в работу, которая была ему по душе. За него решала Партия, а Василий был всецело ей верен. Так, год за годом, Василий постепенно осваивался на новом месте. Достигнув совершеннолетия, настал вопрос о получении высшего образования, но для этого требовалось хорошая характеристика и членство в комсомоле. Василий подходил по всем пунктам, кроме одного: он не был посвящён в пионеры. Для многих детдомовцев это было головной болью. Не избежал этого и Василий. В поисках решения Василий, к своему разочарованию, понял, что единственный путь лежал через пионерский лагерь. По возрасту жеребец подходил только на роль вожатого, и именно этот момент больше всего убивал будущего комсомольца. Он совершенно не умел вести себя с детьми. Но выбора, как всегда, не было. Подав несколько заявок он почти сразу получил одобрение от одного из лагерей, находящегося почти у самых северных границ республики. Взяв трёхнедельный отпуск, Василий на следующий же день отправился туда, предвкушая, что это будут самые худшие три недели в его жизни. Он ещё не знал, что летняя смена навсегда изменит его жизнь и пошатнёт веру в Партию и её идеалы.***
Тонкая линия ржавчины проглядывалась по всему краю стальных ворот, будто игнорируя свежую краску, и периодически выныривала из-под слоя белого цвета, словно прячась от лучей летнего солнца. Посередине вырезали большую звезду. По бокам, как часовые, стояли две статуи пионеров. Скульптуры за долгое время вахты осыпались и слегка поросли травой, но трубящий в горн молодой жеребец и зазывающая в лагерь кобылка продолжали верно исполнять свою службу. Большие буквы, воздвигнутые над воротами, отбрасывали тень и складывались в милую и дорогую сердцу многим жеребятам надпись «Совёнок». «Вот мы и прибыли». Сомнений не было. На многие километры в округе это был единственный признак цивилизации и власти диктатуры пролетариата над этими землями. Несмотря на далёкий север, здесь властвовало самое настоящее лето. Леса высоких сосен сменялись миниатюрными лугами, а следом шли порослые густой травой холмы, формируя пейзаж бьющей жизнью природы. Находясь долгое время в огромном городе, среди жара доменных печей и смога труб, Василий не смог отказать себе в удовольствии просто постоять у этих ворот ещё несколько минут; полюбоваться красотой своей родины и утонуть в калейдоскопе ярких красок, позабыв на миг о всех невзгодах, выпавших на его век. Однако момент счастья всегда короток. Вспомнив цель своего пребывания, Василий поднял копыто и несмело потянул за створки. Ворота жалобно скрипнули, оповещая всех о новоприбывшем госте. Но, заглянув внутрь, Василий не увидел ни единой живой души. Небольшая заасфальтированная дорожка убегала в густую зелень деревьев аллеи, обрываясь где-то вдалеке, а кроме пения птиц он не уловил никакого постороннего шума. На миг промелькнула мысль, что в мире существует два пионерлагеря «Совёнок», и Василию «повезло» попасть именно в заброшенный, но он сразу взял себя в копыта. Василий хоть немного и опоздал на общий сбор персонала, но прибыл за день до начала смены, а вся тишина объяснялась отсутствием жеребят, коих завтра здесь будет в достатке. Поняв, что никто его встречать не собирается, Василий побрёл вглубь лагеря, и по мере его приближения к аллеи до него начал доносится отдалённый шум бурной деятельности. Весь персонал лагеря был полностью поглощён подготовкой к завтрашнему открытию смены. Земные пони белили бордюр и возводили импровизированную сцену, пегасы развешивали коммунистическую символику и клеили буквально на каждом углу пропагандистские плакаты, а единороги с помощью магии перетаскивали аппаратуру. За всем этим контролируемым хаосом с долей безразличия наблюдала красношёрстная кобылка. Василий не сразу признал в ней бывшего генерального секретаря Альтидию. Альтидия Револьтсова после смерти Сталлиона стала его легитимным правоприемником, но не смогла справиться с растущей оппозицией в Доме Советов и вскоре подала в отставку, после чего уехала далеко на север. Вскоре её заметили в качестве директора недавно созданного пионерского лагеря, что стало главным фактором популярности этого места. Каждый маленький пони мечтал воочию увидеть бывшего лидера Сталлионграда, но такая честь выпадала лишь самым лучшим и преданным пионерам. Василий уже шагал в сторону Альтидии, стоящей возле огромного памятника Сталлиона, в окружении скульптур чуть поменьше. Судя по всему, его верных последователей. Иронично, что Альтидия оставалась одной из немногих, кто ещё застал в живых тех, кому в итоге суждено было воплотиться в мрамор и бронзу. В голове Василий последний раз прокручивал приветствие, как вдруг где-то сверху послышался отчаянный крик: — Осторожно! Единорог взглянул вверх, едва успев рефлекторно увернуться. Туда, где он стоял секунду назад, упала огромная стопка плакатов, разлетевшись во все стороны. В ворохе листов бумаги и чьих-то перьев, Василий не сразу заметил рыжевоватого пегаса, пытавшегося среди образовавшейся кучи найти свои очки. «Интелегентишка несчастный, — скрипнув зубами, подумал Василий, — твоё счастье, что я спешу». Рог Василия озарился магией, плакаты облачились магическим светом, и один за другим вернулись обратно в стопку. — Спасибо, товарищ, — слегка улыбнулся пегас, нацепил очки и через миг уже улетал прочь с места происшествия. — Подожди! — окликнул его Василий, держа перед собой ещё один лист. — Ты не всё забрал! — но пегас не слышал, скрывшись за кронами деревьев. Взглянув на парящий перед ним плакат, Василий на секунду опешил: единорог в офицерской шинеле и пегас в тельняшке и кителе, крепко обняшись, страстно целовали друг друга прямо в губы. «Крепи союз армии и флота!», — гласил размашистый красный лозунг. Советская пропаганда славилась своей креативностью и умением попадать точно в цель, но здесь редакция явно перестаралась… Наверное, даже к лучшему, что этот плакат остался у него. Это явно было не для детских глаз. Убедившись, что никто за ним не следит, Василий сложил плакат несколько раз и засунул во внутренний карман рубашки, а затем продолжил свой путь. — Вы опоздали, товарищ Зайцев, — холодно начала Альтидия, продолжая следить за остальными пони. Василий кучу раз отрепетировал объяснения своего запоздалого приезда, но тон директора лагеря был словно ударом под дых, отчего он не сразу смог привести мысли в порядок. — Прошу меня простить, товарищ директор. Я буквально на несколько минут опоздал на автобус и пришлось добираться сюда попутками. А учитывая в какой глуши мы находимся… — Вы же понимаете, что мне придётся указать это в вашей характеристике? — вставила кобыла. — Конечно, — кивнул тот. «Вот же ш гидра». — Мне доложили о вас как о дисциплинированном и преданном делу Партии пони. Не заставляйте меня пожалеть о своём решении, — продолжала Альтидия, попутно достав красную папку. — Вам поручается седьмой отряд. Помогать будет второй вожатый — Юрий Мармеладов. Вопросы есть? — У матросов нет вопросов, — иронизировал Василий. — Хорошо, — слегка смягчилась Альтидия, сверкнув красным зрачком. — Тогда распишитесь здесь и здесь, — сказала она, открыв папку с документами. Беглый анализ дал понять Василию, что в первом документе он отвечал за безопасность, целостность и сохранность доверенных ему детей. Он бы не сильно волновался по этому поводу, если бы не понимал, что доверили ему младший отряд. А это значит, что вверенные ему пионеры будут делать всё возможное и невозможное, чтобы влезть в неприятности и навредить себе, зачастую с летальным исходом. Второй документ сводился к тому, что его принимали в дружную семью пионерии. По факту задача, ради которой Василий сюда приехал, была выполнена. Оставалось лишь отплатить тремя неделями пребывания здесь. — Это всё? — сказал он, оставив подписи. — А что вам ещё нужно? — недоумевала Альтидия. — А как же пионерская клятва? — Ах, да, — директор сняла светло-зелённый берет и принялась им махать. — Юрий! — крикнула она так, что её наверняка было слышно на другом конце лагеря. — Да? — не успело эхо утихнуть, как Василий услышал позади себя знакомый голос, сопровождаемый шелестом крыльев. — Плакаты отнёс? — Конечно. — Тогда прими присягу у товарища, — хмыкнула она и ушла руководить установкой аппаратуры на сцену. Василий обернулся. Слух его не обманул. Это был уже знакомый ему пегас. «Юра, значит». — Галстук и значок есть? — поправил очки пегас и стал в деловую позу, сложив крылья. — А как же, — ответил единорог и достал из вещмешка новенький красный галстук с такого же цвета значком в форме звезды и выбитым посередине обликом Сталлиона. — Текст присяги знаешь? — Более-менее. — Хорошо, — ухмыльнулся он. — Значит, сработаемся. «Да кем ты себя возомнил?!» — Подожди, а разве это не должно быть как-то более торжественно? Фанфары, перед строем пионеров и прочий пафос? — Это для нормальных пионеров, которых принимают с девяти до четырнадцати лет. А ты у нас вон уже какой вымахал, — жеребец вытянул копыто, будто на глаз измеряя рост собеседника. Потом поставил его, тихо топнув. — Так что для тебя более бюджетный вариант. — Бардак, — фыркнул Василий и мельком взглянул на статую Сталлиона. Тот невозмутимо глядел куда-то далеко на юг, очевидно строя планы по дальнейшему распространению революции. — Хорошо, — вздохнул вскоре единорог. — Я, Зайцев Василий, вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Стилл Сталлиона, перед лицом своих товарищей, а в моём случае в количестве аж одной штуки, торжественно клянусь горячо любить и беречь свою родину, жить, как завещал великий Сталлион, как учит коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Сталлионградской Республики. — Молодец, — Юра мастерски повязал ему на шею галстук, поцепил значок и похлопал по плечу. — Добро пожаловать в Совёнок, Вася. — Я тебе не Вася, — сухо ответил он и пошёл прочь от памятника и слегка опешившего Юрия.***
Ближе к вечеру подготовка к торжественному открытию была окончена и персонал распределили по их временному месту жительства. Юру и Василия, как и остальных вожатых, разместили в одном из десятка таких же одноэтажном зданий, где им, вместе с пионерами, предстояло провести следующие три недели. Одна комната с рядами одинаковых коек — для жеребят, точно такая же вторая — для кобылок и третья, совсем крошечная, для вожатых. Туалет и умывальники — на улице. Душ — в противоположном конце лагеря. Василия особо не смутили спартанские условия. Жизнь в детдоме и заводских бараках сделали его неприхотливым ко многим вещам, чего нельзя было сказать о Юрии. Пегас всем своим видом показывал, что пребывал в небольшом шоке от увиденного. — В Артеке было совсем не так, — вскоре заключил он. Ближе к полуночи все разошлись по своим комнатам. Предвкушая сложный день, Василий собирался сразу провалится в сон, но его сосед был иного мнения. — Вася, — сказал Юрий, разложив вещи и поставив у основания кровати большой продолговатый футляр, — а ты к нам издалека приехал? То есть — Василий. Василий молчал, пытаясь притворится спящим. — Как же так вышло, что тебя в детстве не посвятили в пионеры? Это же обязательно для всех пони. Василий молчал, теряя остатки хладнокровия. — А мама с папой куда смотрели? Последний вопрос больно резанул по сердцу и Василий открыл глаза. — Значит так, ошибка селекции, — фыркнул он. — Если уж ты свалился на мою голову и нас поставили вместе, это не означает, что мы с какого-то перепугу стали приятелями и друзьями. Мы будем следить за тридцатью спиногрызами и делать только это. Я не знаю зачем ты сюда приехал, но я ради штампа в партбилет. Была б моя воля, уже б скакал счастливый в противоположном направлении от этого места. — Тебе здесь не нравится? — покачал головой Юрий. — Нет. Но это не означает, что я буду наплевательски относится к своим обязанностям. Я привык образцово выполнять свою работу и, надеюсь, ты тоже. Через три недели мы разъедемся обратно по домам и больше никогда не увидимся. И давай не будем за это время портить себе характеристику. Verstehen? — Да, — грустно протянул пегас, — хорошо. — Спокойной ночи? — Спокойной ночи, — ответил Юрий и погасил свечу.***
Первая линейка прошла успешно. Столько красного цвета всевозможных оттенков Василий видел разве что на митингах и парадах. Красный был везде: на знамёнах, плакатах, лозунгах, галстуках, значках и пилотках. После гимна Сталлионграда на сцену вышла Альтидия и разразилась получасовой речью о важности пионерского движения, созданного с его помощью братства между молодыми пони, необходимости подставить в трудную минуту своему товарищу плечо и прочих не менее важных целей и задач. Василий отметил, что Альтидия не даром была в прошлом генеральным секретарём. Все слушали её, затаив дыхание. Даже шумный седьмой отряд стоял, выпучив грудь, и внимательно внимал словам директора лагеря. Вскоре Василий придёт к выводу, что его пони-ракеты будут так себя вести только в исключительных случаях. Обычный день в пионерском лагере начинался в восемь утра со звука горна. Сонных пионеров, едва продравших глаза и наспех застеливших кровати, уже гнали к умывальникам и на утреннюю зарядку. Василий пусть и был физически развитым жеребцом, однако всё равно ненавидел утренние упражнения; а что в этот момент думали остальные вожатые и пионеры, он боялся даже представить. Завтрак, обед, полдник и ужин не отличались особо вкусной едой, но кормили сытно и, как однажды отметил Юрий, на убой. Между приёмами пищи вожатые старались любыми правдами и неправдами занять пионеров. Это мог быть как добровольно-принудительный труд, коим обычно занимались особо «отличившиеся» пионеры, так и активный отдых на пляже или вовсе дальняя вылазка с костром и ночлегом. После обеда в распорядке пионеров шел тихий час. Но во время него спали только самые отчаянные жеребята. Также лагерь часто посещали видные коммунистические деятели, рассказывая молодым пони о целях Партии, светлом будущем, в котором им предстоит жить, и о героях, чья жертва помогла воплотить в жизнь первое государство, ставшее на путь коммунизма. Ближе к ночи совсем ещё юные пионеры ложились спать, а те, кто были постарше, собирались возле сцены и под звуки граммофона или живого оркестра кружились в танце. Юрий. Второй вожатый ломал все стереотипы Василия об интеллигенции. На первый взгляд рыжий пегас был обычным ботаником-заучкой, но вскоре пришлось прийти к выводу, что внешность обманчива. Пегас всё свободное время проводил с жеребятами, играл вместе с ними, прерывал на корню возникавшие конфликты и вскоре вошёл в доверие молодых пионеров. Что было не удивительно, ведь на фоне грозного Василия, строго наказывающего за любые проступки лишением хлеба с маслом, посыпанного сахаром, или десятью кругами вокруг корпуса, доброта Юрия сияла ещё ярче. Несмотря на то, что вожатые отлично справлялись с ролями хорошего и плохого «полицейских», отношения между ними оставались прохладными. Сказывалось то, что оба были из разных слоёв общества и с полярными характерами. Мечтательному и чересчур активному Юрию было сложно найти общий язык с расчётливым и методичным Василием. Возможно их отношения оставались таковыми до конца смены, если бы однажды седьмой отряд не пошёл на пляж.***
Солнце стояло в зените, своими лучами нагревая песок до расскалёного состояния. Течение прозрачных речных вод медленно проплывало вдоль берега, переливаясь солнечным светом — казалось, что в воду кто-то случайно обронил драгоценные камни. Лёжа в тени дерева, Василий наблюдал за резвящимися вместе с Юрием в воде пионерами и скучал. Жара и отдалённый детский смех окончательно разморили вожатого и он клевал носом. Найдя себе оправдание, что дети всё равно под присмотром Юры, он всё же сдался и провалился в сон. Снилась ему Альтидия. Укоризненно глядя на Василия красным и зелёным зрачком, она периодически произносила его имя: — Василий. Её голос всё нарастал и вскоре шепот превратился в вополь: — Василий! Или это был уже не её крик? Василий вскочил и взглянул в сторону речки. Пионеры, словно окаменевшие, стояли в воде и смотрели в сторону буйков. Проследив за их взглядом, он увидел как за линией буёв, среди россыпи брызг, Юрий отчаянно спасал тонущего пионера, но ему не хватало сил — в итоге оба шли на дно. — Вася! — едва не сорвав голос, прокричал Юрий. — Гегемонию на ваши головы! — выпалил Василий, схватил спасательный круг и, параллельно срывая себя рубашку, на всех порах бросился к реке. — Дорогу! — рявкнул он опешившим пионерам; несколько из них визгнули и успели отойти только в самый последний момент. Прыгнув воду, Василий тремя махами оказался у буёв и утопающих. — Лови! — крикнул он Юрию и кинул круг, но не рассчитал силу, из-за чего заднее копыто ударилось о железное крепление буя. Уже собираясь бросить в ход весь словарный запас, накопленный во время работы на заводе, Василий в последний момент вспомнил, что рядом дети, так что ограничился сдержанным стоном. Тем временем Юра поймал круг и усадил в него утопающего. Посиневший жеребёнок нахлебался воды и громко стучал зубами, но был спасён. — Тюльпанов, — терпя боль, обратился к пионеру Василий, толкая того в сторону берега, — каким образом ты оказался за буями? — Т-т-т-товарищ во-во-вожатый, — не в силах унять дрожь, оправдывался он, — з-з-здесь бы-было очень м-м-мелко и я по-поплыл д-д-дальше… — Ясно, — махнул Василий, — можешь не продолжать. Отряд не заметил потерю бойца. Вернее, заметил, но слишком поздно. Мельком взглянув на плывущего позади Юрия, Василий увидел в его глазах благодарность. — Ты чего не взлетел вместе с ним? — спросил у него Василий, выйдя на берег. — Я пытался, но крылья намокли, — сказал он и отряхнулся от воды. — Что же, кажется обошлось. Только Тюльпанов от греха подальше теперь на пляже дальше метра отходить от меня не будет. Пойду отведу этого паршивца в медпункт — смотри как посинел. — Вася, — в голосе Юрия послышалось беспокойство. — Я же просил не… — …у тебя кровь, — сказал он, глядя на заднее копыто. Там после удара образовалась широкая рана, оставляя алые кляксы на песке. — Ай, ну зачем они делают крепления из стали? — Сможешь вылечить? — спросил Юрий, кивая на рог. — Не. Не умею я. Попрошу у медсестры бинт. — Давай я наложу повязку, а то так вытечешь весь по дороге. — Не волнуйся, всё в порядке. Но Юра его не слушал, порвал рубашку и принялся перевязывать. Василий отнекивался до того момента пока его не коснулись копыта Юрия. На секунду остановилось сердце, а затем забилось с утроенным рвением. Мысли спутались, закружилась голова. Копыта подкосились — Василий с трудом сохранил равновесие. А ниже живота разразилась настоящая буря. Всю жизнь его учили быть хладнокровным и твёрдым, ковали из него инструмент для достижения целей революции, лишили обычных жизненных радостей. И вот перед ним на коленях стоял он. Впервые Василий почувствовал… нежность. Он готов был поклясться, что это самые нежные копыта на всём Эквусе. Этот рыжий пегас несмотря ни на что проявил к нему заботу и не требовал ничего взамен. Потрясающе. Время шло. Повязка крепко сжала копыто и надёжно там закрепилась, но Василий продолжал оглушённым взглядом смотреть на Юрия. Когда их глаза встретились, пегас слегка улыбнулся. — Вася, — засмеялся он, — кончай смотреть на меня как Сталлион на буржуазию. — А-а-а… Да, — он проковылял несколько метров, затем развернулся и сказал: — это… — Что? — Ай, — фыркнул Василий, — ничего. «Что это было?» Этот вопрос не давал покоя Василию. Наваждение? Солнечный удар? Или что-то… иное? После прикосновения Юрий перестал быть в глазах Василия надоедливой егозой и превратился в нечто большее. Друг? Да, пожалуй. Только при взгляде на друга мысли не разбегаются по углам, а в глазах сохраняется ясность ума. Как бы то ни было, Вася старался гнать такие мысли прочь и с трудом, но держать себя в копытах.***
События на пляже не прошли бесследно для седьмого отряда. Если раньше Василий старался сторониться детей, отдавая их на попечение Юрию, и больше отыгрывая роль «жандарма», то сейчас единорогу самому было приятно помочь пегасу в воспитании пионеров. Дружба между вожатыми постепенно крепла, что было только в радость детям седьмого отряда и руководству лагеря. Альтидия лично сказала Василию, что если тот будет продолжать в том же духе, то она мобилизует всё своё красноречие и составит на него лучшую характеристику за всю историю Сталлионграда. На начало второй недели смены припал день патриотического воспитания. В него входили эстафеты с преодолением препятствий, демонстрация различного оружия, принятого на вооружение Красной армии и лекция, касающаяся «Капитала» Маркса и Фридрихса. День должен был пройти без происшествий, если бы не предложение Юрия: — Вась, может лучше пусть дети не пойдут на эстафеты? — Спятил? Альтидия с нас шкуру сдерёт. — Успеют они ещё набегаться в противогазах и посмотреть на винтовки, — констатировал Юра, поправив очки. — Я видел у берега небольшую рощу. Отведём детей туда, а потом скажем, что не услышали горна на эстафеты. — Что ты задумал? — спросил Василий, прищурившись. — Узнаешь, — хитро подмигнул Юра. Пока Василий распределял детей по парам, Юрий сбегал в их комнату и вернулся оттуда с футляром. — Что это? — Скрипка. — Ты музыкант? — удивился Василий. — Да, — ответил он, отогнул край штанов и показал кьютимарку: скрипку в окружении разноцветных нот. Кьютимарки считались пережитком прошлой власти, их старались не показывать на всеобщее обозрение. Каждый пони в первую очередь должен был упорным трудом приносить общее благо для страны, и только потом вспоминать о своих индивидуальных качествах. — А какая у тебя? — спросил Юра. — Карандаш и линейка — ничего интересного, — ограничился Василий устным описанием. — Если ты музыкант, почему не записался в музкружок? — Там нужны духовики и ударники. А смычковых и струнных не то что в лагере, по всей стране единицы. Поэтому это скорее хобби, чем основное занятие. — Пойдём уже, артист большой эстрады. Спрятав пионеров за стеной густой листвы и посадив полукругом, Юрий достал из футляра скрипку. Инструмент был вырезан из дорогого дерева, а натянутые струны блестели, будто их сделали из чистого хрусталя. Выгнув спину и зафиксировав скрипку подбородком, Юра взял копытом смычок и, положив его на струны, закрыл глаза. Стало так тихо, что слышалось прерывистое дыхание зрителей. Внезапно смычок дёрнулся и по округе полилась спокойная музыка. Обычно громкие и пафосные композиции, играющие на всех мероприятиях, заметно контрастировали с тонкой и деликатной мелодией, которую исполнял Юра. Василий окинул взглядом пионеров: все они завороженно смотрели на исполнителя. Вася и сам отметил, что это был красиво. У Юры был непревзойдённый талант. Сам же Юра в тот момент определённо пребывал не здесь, а в более в лучшем мире, где его способности оценивали лучше, чем в этой реальности. Музыка выходила в кульминацию, и скрипка в копытах Юрия буквально рыдала. Но вот последняя нота вылетела и скрылась за листвой, оставив пораженных пони наедине. Юрий открыл глаза, а в следующий момент уже принимал восторженные аплодисменты. — Вау, — единственное, что смог из себя выдавить Василий. — Это Лунная соната Бэтховина, — будто читая заученный материал, говорил Юра. — Её обычно играют на пианино, но я смог перенести музыку на скрипку. — Прекрасная музыка. — Когда Принцессу Луну заключили на тысячу лет на луне, многие бэтпони тосковали за ней. Один из них решил посвятить ей композицию, чтобы ей не было там так одиноко. Но во время написания музыки он лишился слуха. И тем не менее, несмотря ни на что он её дописал и в одно из полнолуний сыграл. Неизвестно, слышала ли её принцесса, но мне нравится думать, что всё-таки да, — смущённо улыбнулся Юрий. — Принцесса Луна, — послышался со стороны кустов холодный тон, — надменная и алчная правительница, под копытом которой до сих пор страдают миллионы пони, — сказав это, перед Юрием предстала Альтидия, буквально уничтожая того взглядом. Все повскакивали, отдавая пионерское приветствие. Юрий стыдливо спрятал скрипку, будто она была чем-то запрещённым для глаз пионеров и советского общества. — Товарищ Зайцев и Мармеладов, — продолжала до дрожи спокойным тоном Альтидия, — как вы это объясните? — Приучаем юные умы к искусству, — отойдя от первого шока, оправдывался Василий. — Вместо патриотического воспитания? Так ещё, — Альтидия сморщилась, — играя запрещённого композитора? — Мы не знали… — начал Василий. — Молчать! — рявкнула Альтидия. — Если вы не можете сами воспитать в жеребятах верность к коммунизму, этим займусь я. А вы, в знак наказания, будете каждый обед помогать поварам на кухне. Всё ясно? — Да, — пролепетал Василий. — Я не слышу, Мармеладов. — Да… — выдавил он и Василий заметил промелькнувшую в его глазах ненависть. Альтидия давно увела пионеров на эстафеты, а Юрий продолжал молча смотреть на реку. — Почему-то я думал, что этим всё и закончится, — грустно улыбнулся Василий. — Зачем? — прошептал он. — Зачем всё это? — Прости? — В школе с самых первых классов нас учат как правильно стрелять, ходить строем, прятаться от взрывов, не бояться и быть готовым пожертвовать собой. Бесконечные военные парады. Митинги, где как только не бранят Селестию. Кружки и организации, где чем бы ты не занимался, всё крутится вокруг войны. И даже здесь… Вась, мы что собрались воевать против всего мира? — Не знаю. Но против Эквестрии точно. — А зачем? — Как..? — вопрос сильно удивил Василия. — Чтобы спасти и освободить остальных пони от гнёта власти аликорнов. — А они знают, что их нужно спасать? — спросил Юрий, серьёзно глядя на Василия. — Ты о чём? — Ты был хоть раз в Эквестрии? — Нет. — И я нет. А вот мой папа в молодости был. И он сказал, что все там живут счастливо. Так от чего мы их должны освободить? — Твоему папе так показалось. Селестия эксплуатировала наш народ для удовлетворения потребностей узкого круга своих приближенных. — Ты про голод? Вася, в том году была страшная зима и голодали не только мы. У Селестии был простой выбор: либо будем голодать только мы, или будут голодать все остальные. — Она виновата в смерти моих родителей, — мрачно заметил Василий. — Да? А почему ты в этом так уверен? — Потому что… «Потому что мне так сказали». — М? — не унимался Юрий. — Почему все так легко поверили Дому Советов? Почему все считают, что если наши бедные дети сейчас будут бегать в противогазах, от этого всем станет лучше? Почему все так хотят войны? Что с нами стало за эти четырнадцать лет? — Юра… — с долей отчаяния в голосе сказал Василий. — Что? — едва не закричал он. — Больше никому не задавай эти вопросы. Иначе тебя убьют. Я не хочу, чтобы тебя убили. — Да, — заметно поник он. — Я всё понимаю, — его взгляд упал на футляр. — Пойдём, — сказал он, взяв скрипку, — нам же теперь ещё нужно ходить на кухню, — улыбнулся он, будто обратно нацепив маску образцового гражданина.***
Темнота. Настолько непроницаемая, что казалось, будто она обрела форму и к ней можно прикоснуться. В ушах слышалось как текла кровь и пролетали частички пыли, прерываемые лишь редкими вздохами жеребёнка. Загорелась спичка и зажглась керосиновая лампа, на секунду ослепив молодого пионера. Привыкнув к свету, он увидел на противоположном конце стола грозный лик Василия, незыблемым взглядом глядя прямо на него. Рог слегка поблёскивал от магии, а в голубых глазах тонул свет. — Тюльпанов, — начал Василий, — давай ты сразу признаешься — тогда наказание будет быстрым и безболезненным. — Товарищ вожатый! — бойко начал жеребёнок. — Честное пионерское — это не я! — Тюльпанов, — прорычал Василий, — в комнате был только наш отряд. Вы вместе с Юрой… — Василий осёкся, — с товарищем Мармеладовым смотрели в библиотеке диафильмы. — Но почему именно я?! — возмутился тот. — Тюльпанов, — глубоко вздохнул Василий, — с самой первой минуты нашего знакомства ты у нас за любой кипишь. Четыре побега во время тихого часа днём и семь ночью. Ты предложил мальчикам намазать девочек бурдой из зубного порошка. Ты три раза бросался в столовой манной кашей, из-за чего потом всему отряду приходилось убираться в столовой. Это самое яркое. Мне продолжать? — Нет, — пролепетал он. — Тогда скажи мне, именем революции, почему вдруг это сделал не ты? — Но товарищ вожатый… — жеребёнок начал тихонько хныкать. — Вася, — обратился к нему вышедшей из темноты Юрий. — Что? — Можно тебя на пару слов? — В чём дело? — спросил он, когда они отошли в дальний угол библиотеки и стали видны лишь их силуэты. — Как тебе сказать… — Юрий глубоко вздохнул. — Это сделал не Тюльпанов. Это сделал… я. — Ты?! — Василий в последний момент успел закрыть рот копытами и не в силах поверить в услышанное, продолжал безмолвно смотреть на виновато улыбающегося Юрия. Собравшись с мыслями, он обратился к другим пионерам: — Раскройте шторы! Тюльпанов, можешь с остальными возвращаться в корпус. Мы сейчас придём. Может быть… Зашерудели шторы и библиотека озарилась солнечным светом, начав пестреть вычищеными до блеска бюстами Маркса, Фридрихса и Сталлиона, а также всевозможными плакатами и лозунгами. Как только пионеры покинули библиотеку, Василий вместе с Юрием подошли к портрету Сталлиона, занявшего значимое место в красном уголке. Суровый взор первого генерального секретаря несколько изменился и теперь невольно вызывал смех. Кто-то пририсовал ему карандашом улыбку и под соответствующим углом брови. И этот кто-то сейчас стоял позади Василия, позволив себе с гордо поднятой головой смотреть на результат своего поступка. — Мармеладов, ты меня со свету сживёшь. — Вась, ну я… — Не заставляй меня отвечать в рифму, — прошипел тот, оборачиваясь. — Дети смотрели кино на простыне, а я решил побродить по библиотеке. И вдруг вижу его. Такой несчастный. Мне его так жалко стало. Очнулся я с карандашом в зубах и вижу, что он уже улыбается. А в следующий момент в библиотеку зашёл ты и я успел только спрятать карандаш, как вдруг ты увидел… ну, это. — Ясно, — покачал головой Василий. Долго злиться на Юрия у него не получалось. — Что будем делать? — Это краска, поэтому не ототрём. Если только, — Василий задумался и в следующий момент его рог загорелся магией, портрет вспыхнул и через секунду вернул прежний облик вождя революции. — Как? — не верил своим глазам Юрий. — Иллюзия. Но временная. Продержится несколько недель. — А дальше? — обеспокоено спросил Юра, и невольно взмахнул крыльями. — А дальше уже забота следующей смены. — Неправильно как-то это. — А правильно было в самый неподходящий момент открывать в себе художника? Юра, пожалуйста, оставайся музыкантом. От тебя тогда меньше хлопот. — Да… Хорошо. Василий и Юрий не знали, но на следующей смене тоже наложили на портрет иллюзию. И за ними на следующей тоже. Такая негласная традиция продолжалась вплоть до закрытия лагеря «Совёнок».***
Оркестр играл незнакомую музыку медленного танца. Благо, ритм был относительно прост и Василий с лёгкостью кружился со своей партнёршей — светловолосой кобылкой. Кажется, она была вожатой пятого отряда. Или второго? По правде говоря, для Василия не были важны ни её имя, ни откуда она приехала. Проиграв куплет, все остановились, кавалеры сделали поворот вокруг своей оси, и вот уже Василий танцевал с темноволосой единорожкой, затем с кудрявой кобылкой, а закончил танец с самой Альтидией. Ко всеобщему удивлению директор лагеря тоже любила провести вечер в обществе пионеров и вожатых, подчёркивая тем самым равенство всех пони. Отдышавшись, Василий краем глаза заметил скучающего Юрия. Тот сидел на лавочке и с выражением сморщенного помидора наблюдал за остальными. Музыка сменилась — начинался новый медленный танец. — Товарищ Зайцев, — деловито обратилась к нему Альтидия, — ещё один круг? — Простите, товарищ директор, но я пас. Рекомендую вам этого джентльмена, — Василий кивнул в сторону светлого пони и поспешил к Юрию. — В чём дело? — без предисловий начал он. — Иди, танцуй, — буркнул тот. — Я подожду. — Я тебя не для того вытащил из копыт детей, чтобы ты тут сидел с кислой мордой. Юрий фыркнул, поднялся и пошёл в сторону корпуса. — Юра? — Оставь меня. — Юра, ну прости, — Василий перегородил ему путь, но Юра просто перелетел его. Не растерявшись, Василий схватил его зубами за хвост, из-за чего пегас рухнул на землю. — Отпусти! — визгнул тот. — Пока не скажешь в чём дело, не отпущу, — ответил Василий, про себя отметив насколько у него мягкие волосы. — Ай, хорошо, — сдался он. — У меня нет значка парашютиста, — он кивнул на рубашку Василия. Там, помимо пионерского значка, был синий ромбик, изображающий пегаса в очках десантника. — Та ладно, — удивился Василий и ослабил хватку. Юрий воспользовался этим и вырвался, отойдя на несколько шагов. — Как? Ты же пегас. Им чуть ли не автоматом их присваивают. — Я не сдал последний норматив. — Парашютную вышку? — Да. Залез на неё и у меня вдруг в глазах потемнело. Я так и не смог прыгнуть. — Дела… — протянул Василий. Последние два года Сталлионград охватил парашютный психоз. Значок парашютиста для каждого молодого пони превратился в совершенно необходимый символ достоинства, а получить его было совсем не просто. Значок давали за настоящие прыжки с самолета, а к прыжкам допускали только того, кто предварительно сдал зачёты по бегу, плаванию, стрельбе, метанию гранат на дальность и точность, преодолению препятствий, пользованию противохимическими защитными средствами и многими другими, необходимыми на войне навыками. Прыжки с самолета были заключительным этапом индивидуальной подготовки бойца «крылатой» пехоты. Если у жеребцов не было значка, они просто выбывали из молодёжной жизни и о таких прерогативах как приглашение на танец могли забыть. — Юр, — в голове Василия возникла шальная мысль, — давай вместе потанцуем. — Чего? — не сразу понял смысл его слов Юрий. — Пока никто не видит. Юрий молча смотрел на него, не выказав ни грамма эмоций. — Ай, — махнул Василий, подымаясь, — забудь, что я сказал. — Давай, — почти шепотом сказал пегас. — А? — Я согласен. Давай. Внутри Василий ликовал. Его хитрый план сработал: он хотел ещё раз прикоснуться к копытам Юрия и проверить, не испытает ли он те же чувства, что и на пляже. Но едва дотронувшись, его будто окатило морской волной и единорог уже не отдавал отчёт своим действиям. «Что за дьявольские копыта?! Я… я просто таю…» Юрий же, казалось, не замечал того, что испытывает Василий, слегка покрывшись румянцем. — Так, — с трудом собрался с мыслями Василий, — теперь медленно переставляй копыта вправо. Да, вот так. Юрий не умел танцевать. Василию было на это плевать. Медленно кружась в импровизированном танце, он чуть ли не впервые в жизни получал истинное удовольствие. Но тут Юрий неожиданно остановился, пристально глядя на Василия. — Юра? — ничего не понимая, спросил тот. Юра ничего не ответил, закрыл глаза, наклонился, вытянув крылья, и на секунду прикоснулся к губам Василия. В глазах вспыхнул яркий свет. Ничего не понимая, Василий в позе железного дровосека продолжал глядеть на Юрия. Он же, опустив копыта, стыдливо отвёл взгляд. — Ты… ты что творишь? — первое, что смог спросить Василий.***
Уголовная статья — жеребцеложство. Однополые отношения между пони Дом Советов заклеймил психическим расстройством и пороком, способным развратить советское общество. Одним из самых ярких дел по этой статье было про главу тайной полиции товарища Яго́дки. Тогда, во время Большой чистки, суд, помимо измены и пособничестве врагу, обвинил главу в однополых отношениях с несовершенолетними и приговорил к расстрелу. Когда Василий узнал об этом деле, то был всецело поражен и не испытал ничего, кроме омерзения. Тогда будущее для единорога казалось кристально ясным: продвижение по работе, крепкая и обеспеченная семья, насыщенная событиями жизнь. Теперь же Василий чувствовал себя чуть ли не на месте Яго́дки. Если кто-то узнает о случившемся, то в лучшем случае Василия надолго упекут в жёлтый дом, где будут разнообразными методами заставлять забыть те чувства, что он испытал с Юрием. В худшем — лагеря с каторжниками или вовсе расстрельная стена. На обратном пути к корпусу никто из них не проронил ни звука. Если Василий всё ещё пребывал в глубоком шоке, то Юру разъедал глубокий стыд и оба не могли найти в себе сил даже на краткую реплику. Василий планировал разобраться во всём по возвращению в их комнату, но тут планы поменяли пионеры: несколько жеребят накинули на себя простыню и, притворившись привидениями, попытались напугать кобылок, однако встретили от тех организованное сопротивление и были загнаны с помощью подушек в угол. Только в последний момент подоспевшие вожатые смогли спасти несостоявшихся приведений от жуткой участи. Когда вожатые всё же успокоили детей, было уже далеко за полночь и оба, не сговариваясь, завались на койки. Неожиданный поступок Юрия? Последствия? Их дальнейшие действия? Оба слишком устали, чтобы решать сейчас, и отложили насущные проблемы на более благоприятный момент. Который, как назло, никак не хотел наступать. Вплоть до обеденного сна оба были поглощены своими обязанностями, вынужденные делать вид, будто ничего не произошло. Выходило непросто. Всё время Василий ловил на себе взгляды Юрия и изнемогал от нетерпения. Но когда настал тихий час, Юра пропал. Василий не смог найти его ни в корпусе, ни за его пределами. Пропала также скрипка и Василий догадывался, куда мог деться его рыжий пегас, но отправиться на поиски единорога останавливало одно обстоятельство — жеребята. А вернее их главный катализатор. — Тюльпанов! — крикнул на весь корпус Василий. Но, к счастью, у единорога появилась идея как решить эту проблему. — Да, товарищ вожатый! — пролепетал жеребёнок, выбежав из палаты в одной майке. — Упор лёжа принять! — скомандовал Василий. — Да за что? — фыркнул пионер. — Здесь я задаю вопросы, Тюльпанов! — Ладно, — нехотя согласился он, — сколько? — Один раз. — Всего-то то? — обрадовался жеребёнок и сделал одно отжимание. — Стоять, — шикнул на уже удирающего пионера Василий, снял свой сапог и поставил на пол. — Оббеги вокруг него, — кратко сказал он. Тюльпанов подчинился. — Теперь отожмись два раза. Издевательства над пионером продолжались до тех пор, пока количество отжиманий не достигло десяти. Делая это, Тюльпанов успел вспотеть и часто дышал. — Хорошо, — кивнул Василий. — А теперь по спадающей. — А? — не понял его жеребёнок, вытирая выступивший со лба пот. — Девять раз. — О нет… — вздохнул измождённый пионер. Сделав последнее отжимание, Тюльпанов устало побрёл в сторону своей койки. Этот способ Василий выучил ещё в детдоме. Тогда молодой единорог ненавидел ложиться спать днём и суровые воспитатели таким образом сжигали в нём остатки энергии. Действовало в ста случаях из ста. Взглянув на наручные часы, Василий засёк время и, прождав две минуты, заглянул в комнату. Кто-то сверлил глазами потолок, кто-то пытался уснуть, но тишину, ко всеобщему удивлению, нарушало лишь сопение Тюльпанова. Жеребёнок спал без задних копыт. План удался. Без главного затейника пионеры должны были вести себя тихо, а значит Василий мог ненадолго оставить их самих и отправиться на поиски Юрия. День выдался туманным — даже когда солнце давно встало, дымка всё равно не рассеивалась, нагоняя мрачную атмосферу на пионерлагерь. Бьющая жизнью природа словно затаила дыхание, ожидая когда друзья решат свои проблемы, и только потом всё вернётся на круги своя. Ещё немного. Ещё немного, и Василий исправит сложившиеся вечером недоразумение, вернув прежнюю лагерную атмосферу. Так ведь? Туман стелился вплотную к реке, прикасаясь белыми языками к прохладной воде и обволакивая противоположный берег. Ещё только подходя, Василий услышал музыку скрипки и ускорил шаг. Стоя на самом краю причала в облачении белого дымчатого балахона, Юрий исполнял резкий мотив, повторяя его раз за разом, будто таким образом пытаясь что-то исправить. Скрип дерева прервал музыку на высокой ноте, вывев Юрия из забытья. — Я знал, что ты будешь где-то здесь, — сказал Василий, медленно приближаясь. — И чего тебе так нравится эта река? — Когда ты помог мне спасти того мальчика, — не слушая, начал Юрий. — Да… — протянул он, будто до этого о чём-то размышлял и только сейчас придя к выводу. — Именно тогда. Я увидел, что ты способен рисковать жизнью ради кого-то. — Брось. Такое мог сделать кто угодно. — Нет, — серьёзно взглянул на него Юра. — Страх власти оголил наши пороки. Мы стали холоднее относится к другим. Игнорировать чужие проблемы. Думать только о собственной выгоде. И тут ты, будто олицетворение нового советского пони, о котором любит разглагольствовать наша пропаганда. Не знаю почему, но что-то во мне в тот момент ёкнуло. Я не смог больше видеть в тебе простого коллегу или друга, — Юрий вздохнул. — А тот вечер. Я подумал, что если не сделаю этого, то буду потом жалеть всю свою жизнь, — после этого он долго молчал. Василий терпеливо ждал. — Я всё понимаю, — вскоре продолжил он. — Я в твоих глазах ненормальный. Ошибка в стройной системе советского общества. И в том, что наша дружба разрушена, я не вижу ничего удивительного. Что же, пусть будет так. — Юр, — прошептал Василий, — если ты ненормальный, то позволь мне разделить эту ношу с тобой. — А? — удивился пегас, едва не выронив скрипку. Единорог на всякий случай окутал её телекеническим полем и осторожно отлеветировал на доски. — Последняя неделя для меня стала чем-то новым. Всю свою жизнь я не испытывал… счастья? Да! Но вот перед до мной ты и мне уже легче и спокойнее. Почему-то ты мне даёшь то, что не смогли дать Партия и Дом Советов. — Вася… — покачал головой Юрий. — Нас же убьют. — Скорее всего, — согласился Василий, — но пока никто не видит — мы же можем побыть собой. Верно? Юра ничего не ответил. Василий улыбнулся, провёл копытом по непослушным волосам. Обнял Юру, крепко прижимая его к себе, позволяя им обоим наконец расслабиться. Отпрянул, с нежностью глядя в глаза пегаса, а потом снова подался вперёд, целуя его. Рог Васи засветился, окружая их вихрями света и мерцающими крохотными копиями звёзд. Юра округлил глаза, отскочив назад и испуганно глядя вокруг. — Прости, — единорог хохотнул, останавливая иллюзии. — Не смог удержаться. Укоризненный взгляд был вполне заслуженным. Когда они через некоторое время открыли глаза, насладившись наконец компанией друг друга, то увидели как солнечные лучи начали разрезать белую простыню неба, возвращая к жизни дивный лагерный мир.***
Впервые увидев лагерную столовую, Василий пришёл к выводу, что она ничем не отличается от той, что была на его заводе. Те же пошарпаные столы и стулья, плиточные стены, деревянный пол, суровые повара и поварихи и вездесущий кисловатый запах квашенной капусты. Юра опоздал на завтрак и как только Василий увидел его в дверном проёме, то заметил в его копытах нечто странное. — Что это? — спросил Василий, глядя на стопку листов, исписанных печатными буквами. Юрий не спешил отвечать — он сел за стол, через силу засунул в себя несколько ложек овсянки, запил пресным компотом и только потом ответил: — Кристальная королева. — Сказка? — догадался Василий. — Старшие отряды ставят в конце смены театральную постановку, — объяснял Юрий. — Но копий сценария написали больше, чем требовалось и я забрал один экземпляр. — Ладно, — кивнул Василий, — на досуге освежим память о Карле и Гильде. — Всё хочу спросить, — лениво ковыряясь в тарелке, начал Юрий, — ты из столицы? — Как ты догадался? — удивился Василий. — Говор тебя немного выдал. Да и детдомы у нас в большинстве построили в пригородах Сталлионграда. Чтобы потом было легче распределять новых пони на должностях. — А ты..? — Из Петерсхуфа, — предвидев дальнейший вопрос, опередил его Юрий. — Родина революции, значит, — ухмыльнулся Василий. — И как живётся там нашему будущему светилу наук и искусств? — Обычно, — пожал плечами Юрий, — таких друзей как ты, — он на секунду замолчал, — да, — хихикнул Юра, — таких ещё не было. Большую часть времени я проводил с младшими братьями и сестрами. Родители засиживались на работе допоздна и мне приходилось брать воспитание младших на себя. — Теперь понятно почему ты так легко находишь с детьми общий язык. — Вась… — он замялся, — а ты что-то помнишь о своих родителях? — Не-а, — кратко ответил тот. — До того как попасть в детдом, я вообще мало о чём могу вспомнить. От родителей остались только имена — Роза и Снежок, — Василий помрачнел, отведя взгляд. — От этих имён прямо веет прошлой властью, — заметил Юрий. — Ничего. Мой отец работает в главном архиве. Уверен: я что-то обязательно узнаю про них и расскажу тебе. — Я… Тебе не нужно это делать. Столько времени прошло. Нечего ворошить прошлое. — Пустяки, Вась. Мне очень приятно помочь своему другу. К тому же, такому близкому, — Юрий подмигнул. — Да, — усмехнулся он. — Крепкая пионерская дружба будущих комсомольцев. В каждой шутке есть доля правды. После причала и Юрий и Василий старались вести себя естественно, маскируя то, что возникло между ними обычной дружбой. Да, так было днём. Но когда наступала ночь и лагерь погружался в сон, вожатые сбрасывали маски и, пусть и ненадолго, могли побыть собой. Каждый наслаждался моментом и старался не думать, что с каждым днём приближался конец смены, а за ним расставание и возвращение из иллюзорного мира лагеря в суровую реальность.***
— Ты помнишь, что такое радость, Карл? — спросила Кристальная королева, роль которой играла Альтидия. — Нет, моя королева, — как можно более холодно и безэмоционально ответил Василий. «Как только в это ввязался — сразу забыл», — добавил он про себя. — А красота? — ухмыльнулась Кристальная королева. — Нет ничего красивее вашего лика, моя королева. «Тут не поспоришь. Только попробуй сказать бывшему генсеку, что он не самый-самый». — Ты помнишь, что такое любовь? — не унималась Кристальная королева. — Я… Я… — Василий схватился за сердце и скорчился. — Я помню… Гильда, — как можно нежнее произнёс он имя и улыбнулся. — Гильда?! — вскочила королева с кристального трона, громко ударив посохом. — Ничего, — успокоилась она и медленно пошла в сторону кулис. — Забудешь. Рано или поздно забудешь. «С вами и не такое возможно, товарищ Альтидия». Королева ушла, оставив Василия наедине с кристальными осколками, с помощью которых ему нужно было сложить слово «вечность». Сам же единорог, лениво переставляя кристаллы, вспоминал как всё дошло до того, что ему пришлось срочно перевоплотиться в одного из главных героев сказки.***
— А я говорю, что без живописи и музыки, не говоря уже о театре и кинематографе, Сталлионград не сможет выстоять и решить поставленные задачи, — отстаивал свою точку зрения Юрий, часто махая крыльями. — И чем же оно всё помогло нам во время голода? — хмыкнул Василий. — Что бы мы делали, если бы не революция? Если бы не массовая индустриализация, давшая тысячу рабочих мест и спасшая пони от верной смерти? Кто бы слушал твою музыку, если бы мы не наладили производство? — Производство чего? — спросил Юрий. — Оружия? — Я ему про одно, — цокнул Василий копытами, — он мне про другое. Пойми: если бы не технологии и машины, ни тебя, ни меня бы не было и никому бы не сдались твои картинки с чёрно-белыми киношками. Юрий собирался парировать тем, что пропаганда является частью искусства и является чуть ли не главным фактором лояльности населения, но тут заметил спешащую к ним на всех порах Альтидию. — Вы… — кобылка была на редкость взволнована и не сразу смогла успокоить дыхание. — Вы читали сценарий? — Да, — кратко ответил Василий. — Несколько раз по ролям. Честно, меня немного смутило, то что маленькая кобылка смогла дойти аж до северного полюса, но ведь это же ска… — Текст помните? — перебила его Альтидия. — В общих чертах, — Юрий прищурился, догадываясь к чему всё идёт. — Отлично! — обрадовалась кобылка. — Выручайте. Главных актёров увезли в город с дезинтерией. Объелись груш, — в голосе Альтидии не было ни капли иронии. — Заменить их, кроме вас, некому. Все, кто знает текст, уже с ролями. — Сократите сценарий и снимите пару ролей. Вот вам и актёры, — предложил Василий. — Тогда постановка получится рваной и скомканной. — Если я не ошибаюсь, то там одна из главных героев — кобылка. И кто же ей будет? Альтидия внимательно взглянула на Юрия. — Нет… — сделал пегас шаг назад, уже собираясь бежать. — Ни за что!***
— Карл! — послышался голос Юрия, отчаянно имитирующий тон молодой кобылки. — Мой милый Карл! Где же ты? Это я — Гильда! Василий никак не отреагировал на зов, будто его и не было вовсе. Краем глаза он заметил вышедшего на сцену Юрия — в коротком красном платье, маленькой жилетке и светлом парике с заплетённой косой. Румянец на щеках и накрашенные губы должны были хоть немного сделать пегаса похожим на кобылку, но у самого Василия лишь вызывали смех и он держался из последних сил, чтобы не распластаться на сцене в диком хохоте. Зрители, видевшие Юрия в таком виде уже не в первый раз и привыкшие, отреагировали на его выход, на удивление Василия, спокойно, и внимательно смотрели за развитием событий. — Карл? — удивлённо спросил Юрий. — Карл! Почему же ты молчишь? Дальше следовала реплика Василия, но… он её забыл. «Мать моя Селестия, что там дальше было?!» По идее, Василий должен был нагрубить Юрию, но пегас несмотря ни на что будет пытаться достучаться до своего «брата», в какой-то момент единорог дрогнет, заплачет, и попавший в глаз осколок выпадет, сняв заклятие Кристальной королевы. Да, но Василий начисто забыл что от него требовалось, впав в ступор. «А-а-а, Дискорд меня дери! Хватило ума этому единорогу язвить королеве. Сидел бы сейчас дома и не знал горя. И я бы сейчас не мучился. Что же там было..?» Юрий заметил замешательство Василия и решил действовать: убежал в сторону кулис и вышел оттуда со скрипкой. Выгнув спину, он начал играть нежную и чувственную мелодию. «Ай да Юрка! Ай да сукин сын! Решил довести меня до слёз таким образом? Молодец!» — Гильда? — будто боясь ошибиться, спросил Василий и обернулся. — Карл, — добродушно улыбнулся Юрий. — Гильда! — из глаз Василия потекли слёзы, заклятие спало и единорог бросился в объятия пегаса. Василий был счастлив несколько мгновений побыть в нежных копытах пегаса и при этом не бояться за свою жизнь. Будто это было платой за весь пережитый за сегодня позор на сцене. Однако по сценарию на сцену должна была выйти Альтидия и влюбленные вынуждено разомкнули копыта, встретившись лицом к лицу с главным антагонистом сказки. «Не могла ещё пару секунд подождать», — прикусив губу подумал Василий, рассматривая кристальную корону королевы. — Уходи! — шикнул на неё Юрий. — Карл — он больше не твой! «Ага, — хмыкнул про себя Василий. — Карл теперь коллективная собственность рабочих и фермеров». Кристальная королева молча сверлила ледяным взглядом «брата» и «сестру». — Уходи! — продолжал на неё кричать Юрий. — Слышишь?! Уходи! Королева глубоко вздохнула, закрыла глаза и ушла прочь со сцены, признавая своё поражение перед силой любви. «А здесь можно провести параллели о том, как храбрые пони свергли монархический строй, — продолжал размышлять про себя Василий. — Точно! Кажется, я понял, почему цензура оставила эту сказку». На этом история заканчивалась. Все участники постановки выходили на сцену и принимали громкие аплодисменты восторженных зрителей. — Мы смогли, Вася, — довольно улыбнулся Юра, периодически кланяясь в сторону зрительского зала. — Ага. Всё благодаря тебе и твоей смекалке. — Я думаю, со скрипкой получилось даже лучше, — покрывшись румянцем, ответил пегас. Василий промолчал. Больше всего на свете ему сейчас хотелось поцеловать это рыжее чудо и он с трудом сдерживался.***
Наступил последний день смены. Как и до начала лагерной жизни, все были поглощены приготовлениями к этому событию. Линейка, митинги, патриотические лекции и, ближе к вечеру, большой костёр. День для Василия, во всеобщей каволькаде красных цветов, пролетел слишком быстро и он не сразу заметил, что сидел вокруг огромного очага в обществе всего лагеря и пел песни. Юрий почти сразу после того как зажглось пламя увёл укладывать спать пионеров в корпус, так что Василию оставалось глядеть на трескающиеся от жара ветки и вспоминать пережитое за лагерную смену. «Совёнок» что-то изменил в нём. Подарил то, за что стоило бороться, защищать и ценить. Заставил его на секунду усомниться в непогрешимости Партии. И оставил наедине с вечным вопросом: «Что делать дальше?» На этот вопрос не могли ответить великие мудрецы, поэтому Василий даже не пытался найти ответ. Будь что будет, а пока он будет наслаждаться огнём и дружной пионерской песней. — Вася, — Василий услышал взмах крыльев и почувствовал копыто на своём плече. Обернувшись, он увидел Юрия, держащего штыковую лопату. — Что такое? — удивился единорог. — Зачем тебе лопата? — Мне нужна твоя помощь, — он отвёл взгляд. — Ты всё-таки придушил Тюльпанова и теперь тебе нужно спрятать труп? — ухмыльнулся Василий. — Дурак, — он легонько ударил его по рогу. — Пойдём, на месте всё узнаешь. Но не успели они и пройти пару шагов, как их окликнул холодный голос Альтидии: — Товарищ Зайцев и Мармеладов, вы куда собрались? — Мы… — не сразу собрался с мыслями Юрий. — Мы идём закапывать капсулу времени для потомков. — Ах, — смягчилась кобылка, — похвально. Хорошо, только не задерживайтесь. Завтра ранний подъем. — Спасибо, товарищ директор, — сказал Юрий и потащил Василия в сторону реки. Полная луна бледным светом освещала всю округу, придавая окутанной в сумерки реке долю загадочности и очарования. Не дойдя нескольких метров до воды, Юрий свернул уже в знакомые им кусты и вытянул оттуда их вещмешки и футляр для скрипки. — Это мои вещи, — констатировал Василий, глядя на свою сумку. — Но зачем ты их сюда притащил? — Капсула времени лишь наше алиби, — он вытянул небольшой овальный контейнер. — Алиби? — ничего не понимая, спросил Василий. — Вася, — вздохнул Юра, — я так не могу. Всю жизнь прятаться и прятать самого себя? Нет! Я живое существо и имею право быть тем, кем хочу! Поэтому мы сбежим. Прямо сейчас. Пока заметят нашу пропажу, мы уже будем очень далеко. — Куда? — спросил опешивший Василий. — Туда, где мы сможем быть самими собой. В Эквестрию. Сначала пересечём через горы границу Кристальной империи, а потом уже без проблем доберёмся и туда. — У нас нет документов, — констатировал Василий. — Если нас на этом поймают, то сразу вышлют обратно, как нелегалов. — Мы что-нибудь придумаем! — не сдавался Юрий. — А о семье ты подумал? — серьёзным тоном спросил единорог. — Что с ними сделают, когда на тебе окажется клеймо предателя? Отправят в трудовые лагеря копать новые месторождения стали и нефти? — Нет, — поник Юрий. — Я не подумал. Зараза, — он рухнул на землю, — что же нам делать? — Посмотри на меня, — спокойно сказал Василий. Юрий поднял на него опечаленные глаза. — Будем вести себя так же, как и в лагере. Ничем не выдавать себя. Жить обычную жизнь обычного советского пони. И когда будет выпадать возможность, будем самими собой. И, возможно, когда-то мы сможем прожить свою жизнь, не опасаясь, что нас убьют, — он взял лопату. — А пока что ещё целая ночь в нашем распоряжении. И никто не вправе отобрать её у нас. — Капсула времени, — поднялся пегас. — В неё нужно что-то положить. — Письма с напутствием? — предположил Василий. — Да, и какие-то безделушки. — Но у меня ничего нет, — развёл копытами Василий. — Я обычный бедный инженер с завода. — А я обычный бедный музыкант, — рассмеялся Юра. — Тогда ограничимся письмами. — Да, — он покрутил в руках капсулу, открыл и достал оттуда листки с карандашами. — Хорошо. Сперва им ничего не приходило в голову, но вскоре оба так вошли во вкус, что не могли остановиться и им едва хватило места на бумаге. — Вася, — хмыкнул Юрий, — не подглядывай. — Это ты подглядываешь, — возмутился Василий. Вскоре письма были написаны и сложены в капсулу. Василий выкопал небольшую яму и погрузил туда контейнер, после чего капсулу поглотила земля. Оба молчали, наблюдая за ярким сиянием ночного светила. — Принцесса Луна продолжает неустанно подымать эту глыбу, — завороженно прошептал Юра. — Сталлионградские учёные доказали, что наша планета кружится вокруг солнца и вся сила аликорнов — ложь. Раньше я верил в это. — А сейчас? — Сейчас уже не очень. — А я им никогда не верил и никогда не поверю, — фыркнул Юрий. — Юр, — чуть тише сказал Василий, — сыграй что-нибудь на прощание. — Что бы ты хотел услышать? — Твою любимую композицию. — Катюшу, значит, — сказал он, открывая футляр и доставая скрипку со смычком. — Хорошо. Зафиксировав инструмент, Юра долго не двигался, настраиваясь на игру. По правде, ему сейчас абсолютно не хотелось играть на скрипке, но если это было желание Василия, он готов был его выполнить. Всплески воды смешались с пением кузнечиков и Василий не сразу заметил, что Юрий начал играть. Сначала музыку было едва слышно, но она постепенно начинала нарастать, с каждым аккордом становясь всё громче и твёрже. Вскоре музыка вышла на самый высокий аккорд и Юрий ушёл в кураж. Василию казалось, что волосы пегаса начали пылать ярким пламенем, глаза озарились ослепляющим цветом и музыка наделила его такой силой, что позавидовала бы сама Принцесса Селестия. «Нет, ты ошибся. Не я новый советский пони. Совсем не я». Смычок последний раз прошёлся по струнам и Юрий изнеможёно упал прямо в объятия Василия. — Прощай, Вася, — прошептал пегас, зарывшись мордочкой в его рубашку. — Выше нос, — сказал Василий, гладя Юрия по макушке. — Мы обязательно ещё встретимся, Юра.