***
— Драко, возможно, нам стоит поговорить о том, что ты сегодня увидел… — с толикой сомнения произнёс Кингсли. Малфой посмотрел на Бруствера, отрывая взгляд от записей магического ритуала, который они готовились провести. — Всё в порядке. Ты делал то, что должен, и, поверь, я не осуждаю тебя, — коротко ответил Драко, но через мгновение пояснил. — Я как никто понимаю, что порой просто нет иного выхода… Кингсли понимающе кивнул, поймав взгляд Малфоя, обращенный к тёмной метке на своём левом предплечье. Они молча вернулись к прерванной работе, чувствуя связывающую их теперь нить понимания и уважения друг к другу. — Я всё же думаю, что не стоило оглушать их, — сказал Драко, вычерчивая магическую пентаграмму на полу и сверяя рунические формулы и записи на латыни. — Ну и что бы ты им сказал? Здравствуйте, мистер и миссис Грейнджер, меня зовут Драко Малфой, и я жених вашей дочери, которую вы совершенно не помните. Она у вас умница, красавица и волшебница. Гермиона, так зовут вашу дочь, стёрла вам память, чтобы спасти во время магической войны, и поэтому вы думаете, что вас зовут Уэнделл и Моника Уилкинс. Драко, они бы приняли нас за сумасшедших и вызвали полицию, скажи мы им всё это, — ответил Кингсли, левитируя родителей Гермионы в центр круга. — Согласен, это звучит слишком нелепо и даже абсурдно. Но может стоило бы попытаться им объяснить хоть что-то? — спросил Малфой, когда вычертил последний символ и принялся расставлять свечи. — Спрошу напрямую. Со сколькими магглами ты общался? — спросил вместо ответа Бруствер. — По правде сказать ни с одним… — замявшись, ответил Драко. — Поверь тому, кто почти год проработал с ними бок о бок. Оглушение — это наилучший вариант именно в нашем случае. Кингсли выудил из внутреннего кармана маленький пузырёк и принялся методично распределять крохотными каплями зелье на основные руны. Попадая на руну, зелье ползло тонкими мерцающими струйками по линиям, и те начинали излучать тусклый золотистый свет. С каждой руной свечение становилось ярче, пока не засветился весь круг, окутывая два прижимающихся друг к другу тела. Взмахом палочки Драко зажёг свечи. Их иссиня-чёрное пламя потрескивало и колыхалось, но замерло, когда из уст Кингсли раздались первые слова заклинания. Драко составлял его сам на основе записей Мнемоны Редфорд, тщательно подбирая слова и сверяя значения. В своих заметках она до мельчайших деталей описала все тонкости ритуала, но именно заклинание индивидуально подобранное и идеально составленное было способно завершить ритуал в полной мере. Писать на латыни было неимоверно сложно, но Малфой вкладывал в строки всю душу, чтобы его любимая могла вновь обрести родителей.«Memoriam in nebula erat sicut sub velamine. Non occultum amplius et innotescant vobis.»
Пока Кингсли читал магические формулы, Драко взмахнул палочкой, и над головами Грейнджеров поплыли две ветви воспоминаний. Одна — серая и блёклая, но истинная вереница картинок, окутанная туманной дымкой, скручивалась спиралью вокруг второй — отчётливой и цветной, созданной магией Гермионы. Чёрно-белые картинки зачарованных воспоминаний становились чётче, приобретали цвет и яркость эмоций. Туман забвения рассеивался, и события прошлого сплетались и крутились, вспыхивая отзвуками истины.«Per labyrinthos memoriae tuae obliti praeteritum revertar non ad libidinem et cupiditatem; sed causa futurorum.»
Малфой бережно отделял настоящие воспоминания, в то время как ложные трескались и разрушались, осыпаясь чёрной искрящейся пылью и вовсе исчезая у ног матери и отца Гермионы. Обходя магический круг и задерживаясь возле каждой из пяти основных рун, он видел, как отец катает дочь на качелях, как мать поёт ей колыбельную. Видел совместные ужины и посиделки у камина с книгами в руках. Первую поездку на велосипеде под дружные аплодисменты родителей. Вся жизнь Гермионы проплывала перед его глазами, выстраиваясь в ровную вереницу событий, сделавших его женщину именно той, кем она являлась.«Relinque iram et paeniteat; Repudiandae molestias rerum praesentium. Da veniam filiae tuae; in arma suscipe amorem.»
Драко подошёл к начертанной руне ᛃ (Йера), символизирующей цикличность движения и направленной на достижение цели и произнёс последние слова на латыни:«Remissio est basis eum consequatur omnis reprehenderit. Totam familiam visam convenisse; Oblitus ictum abibit.»
С последним словом свечение круга стало ослабевать, пока вовсе не погасло. Сам круг медленно растворялся, парящими золотистыми огоньками перетекая в тела Грейнджеров. Магия принимала их, закрепляясь и показывая всю правильность воздействия совершённого ритуала. Драко с Кингсли отлеветировали безвольные тела Грейнджеров на диван и покинули их дом, чтобы вернуться на следующий день для весьма сложного и необычного разговора.***
18 сентября 1998 год. — Джинни сегодня к нам присоединится? — спросила Пэнси, наполняя бокалы шардоне, и сделала первый глоток. Фруктово-ягодное вино, с нотками пряностей и специй растекалось на языке. Брюнетка сделала ещё глоток и прикрыла глаза от удовольствия. Девушки устроились на диване в крохотной гостиной Паркинсон, собираясь обсудить большую статью о «Созвездиях», которую готовила Пэнси. — Они с Гарри сегодня встречаются с Макгонагалл, чтобы согласовать график своего заочного обучения, — Гермиона посмотрела на Пэнси и взяла свой бокал на длинной тонкой ножке. — Нам, кстати, тоже предстоит это сделать, если мы хотим получить диплом об окончании школы и сертификат сдачи Ж.А.Б.А. — Грейнджер, ты серьёзно?! Не будь занудой, — простонала Паркинсон. — У вас с Малфоем есть собственный Фонд, у меня работа в журнале. Лист пергамента с подписью Макгонагалл и печатью Министерства на это никак не повлияет. По крайней мере платить мне больше не станут из-за этого. Вам ещё может быть, вы же сами назначаете себе зарплату. Пэнси поймала строгий взгляд Гермионы и возмутилась: — Ну, что?! Разве я не права? — Пэнс, ты же не собираешься всю жизнь работать в Спелле? Документы об образовании тебе понадобятся, чтобы продвигаться дальше в мире журналистики, раз тебе понравилось этим заниматься, — серьёзно ответила Грейнджер, удобнее устраиваясь на небольшом диванчике и поджимая под себя ноги. — Не спорю, но сейчас меня занимают куда более реальные вещи, чем далёкое туманное будущее в журналистике, — произнесла Пэнси, пряча взгляд. Гермиона легонько толкнула брюнетку в бок и спросила: — Что же может быть важнее твоего будущего? Щёки Пэнси заалели, и Гермиона догадалась о чём, а точнее о ком сейчас пойдёт речь. — Грейнджер, только не заставляй меня сейчас говорить о нём… — неожиданно Пэнси спрятала лицо в ладонях, и её плечи напряглись. Встревоженная необычным поведением всегда невозмутимой слизеринки Гермиона придвинулась к ней ближе и приобняла. Пэнси не плакала, но разочарование, растерянность и злость бурлили в ней столь сильным потоком противоречий, что она была уже на грани. Гермиона, не зная, как реагировать на столь непривычную для них откровенность, нерешительно произнесла: — Возможно, если ты расскажешь хоть что-то, тебе станет легче. Я уверена, что Блейз… — Он исчез, — прервала её Паркинсон. — Точнее он меня игнорирует и делает всё, чтобы избежать встречи со мной. Заперся у себя в лаборатории и не выходит оттуда со вчерашнего вечера. После того, как нас застукала его мать в самой неподходящей ситуации! Грейнджер понимающе посмотрела на Пэнси, вспомнив свой конфуз с неожиданным появлением матери Драко в камине в разгар очень страстного поцелуя. — Ну, я бы ещё поспорила, кого из нас заставали в более неподходящей ситуации, — попыталась пошутить Гермиона, хихикнув. — Нарцисса видела мой голый зад. Паркинсон с недоверием посмотрела на Гермиону, но та кивнула в подтверждение своих слов. В глазах Пэнси плескалась нерешительность, но потом она тяжело выдохнула и произнесла: — Его пальцы были во мне, когда я сидела на её рояле в её любимой гостиной… Его язык практически трахал мой рот, а второй рукой он сминал мою голую грудь, когда она вошла… — простонала Пэнси. Пэнси вновь спрятала лицо в ладонях, вновь и вновь прокручивая в голове воспоминания вчерашнего вечера. После окончания совещания и неожиданной выходки Забини Паркинсон с трудом скрывала ото всех своё нетерпение и предвкушение близости, томительным жарким узлом скручивающиеся внизу живота. Её возбуждение пропитывало трусики, а внутренняя сторона бёдер была мокрой, когда они аппарировали в его поместье. Она была взвинчена до предела их столь долгим хождением по краю между скромной нежностью и испепеляющей страстью, что чувствовала исходящий от её тела жар. Оказавшись наедине, Блейз тут же впечатал Пэнси в стену, тяжело дыша и не отрывая от неё жадного взгляда. В потемневших карих радужках плескалась концентрированная похоть. Золотистые искорки обещали ночь полную стонов, криков и экстаза. Чернота зрачка туманила сознание кричащей откровенностью бушующих фантазий. Забини опустил руку и провёл кончиками пальцев по внутренней стороне её бедра, почти касаясь края тонких кружевных трусиков. — Dio porco , ты мокрая… — простонал он, языком очерчивая изгиб её ключицы, слегка царапая нежную кожу кромкой верхних резцов. — Блейз… — выдохнула она со сладким стоном, когда его губы коснулись шеи, а горячий язык проложил влажную дорожку к мочке уха. Убрав прядь её волос за ухо, Забини очертил большим пальцем линию её челюсти. Сжал горло своей большой ладонью и припал к нежным, алым губам, покусывая и посасывая. Жадно и властно раздвинул их, проникая языком в рот. Рассудок заволакивала плотная пелена желания. Поцелуй углублялся. Их языки сплетались, отчаянно и всепоглощающе пробуя друг друга на вкус. Блейз пах зельями и анисом, а она — кофе с корицей. Общий аромат их разгорячённых тел дурманил. Медленно, пуговица за пуговицей, он расстегнул верхнюю часть платья и резко отстранился. — Merda , я не верю, что это реально. Ты совершенна, — прошептал Блейз, подхватывая девушку на руки. Клавиши чёрного рояля издали жалобный звук, когда он опустил её, устраиваясь между широко разведённых ног. Задрав подол платья, Забини ласкал ладонями её бёдра. Сжимал белый шёлк её кожи, оставляя следы. Он прижался своим лбом к её, смотря в глаза. Обхватив ладонью налитую желанием грудь, он заглушил вырвавшийся из её горла стон поцелуем. Отодвинул мокрое кружево трусиков и провёл кончиками пальцев по лепесткам половых губ. Пэнси застонала в поцелуй и подалась бёдрами навстречу его пальцам, принимая их в объятья влажных, истекающих соком стенок своего лона. Большим пальцем Забини ласкал набухший клитор, надавливая на него сильнее с каждым движением своего языка у неё во рту, и зажал между пальцами сосок. Пэнси прикусила его нижнюю губу, уже чувствуя приближение горячей волны высвобождения… — И что ты планируешь теперь делать? — спросила Гермиона, вырывая брюнетку из поглотивших её воспоминаний. Пэнси посмотрела на неё в лёгком недоумении и выпила залпом остатки вина в своём бокале, который схватила со столика. — Я собираюсь трахнуть его, — без тени сомнения невозмутимо ответила Паркинсон. — Но сначала выбью из него дурь, а уж потом точно хочу продолжить начатое! И на этот раз я буду умнее и сделаю так, чтобы нам никто не помешал. Грейнджер попыталась подавить улыбку, но, не выдержав, девушки, заговорщически переглянувшись, рассмеялись.***
19 сентября 1998 год. Гермиона заворочалась в постели. Этой ночью ей не спалось и лишь только с рассветом удалось забыться в неспокойных оковах сна. Она обнимала его подушку, чувствуя еле уловимый запах тела Драко, окутывающий её. — С днём рождения, малышка, — прошептал он ей на ухо, и она вздрогнула, отгоняя от себя отголоски кошмаров. — Ты вернулся… — неверяще сказала Гермиона, приподнимаясь на кровати и обхватывая его лицо ладонями. — Я же обещал, что разбужу тебя сегодня, — Малфой заправил падающие на глаза волосы ей за ухо. — Ты обещал мне поцелуй, — улыбнувшись шепнула она, подаваясь ему на встречу. Нежно, почти невесомо Драко коснулся её губ, слишком сдержанно для него, а Гермиона слишком скучала по нему. Ей хотелось большего, но он быстро отстранился, тяжело дыша и с трудом сдерживая своё волнение. Всё должно пройти идеально — именно так, как он запланировал. — Мы наверстаем эти дни разлуки ночью, а сейчас я хочу, чтобы ты увидела свой подарок, — его пальцы очертили линию её подбородка, и Гермиона прижалась щекой к ладони любимого. — Я не хочу ждать до вечера… — Уверен, что ты будешь рада этому ожиданию, — прервал он её, вставая с кровати и увлекая Гермиону за собой. Она оглядела Драко с ног до головы, пытаясь понять причины такого отстранённого и сдержанного поведения. Дорожная мантия расстёгнута, под ней тот же костюм, что был в день его отъезда. Гермиона внимательнее вгляделась в его лицо, подмечая почти неуловимую рябь маскирующих чар на правом виске. Только она протянула руку к его лицу, как он открыл дверь, ведущую в гостиную. — Дочка… — услышала она голос матери, и мир для неё замер.