19 сентября 1998 год
Драко остановил Гермиону перед самой дверью, накидывая на её плечи халат поверх пижамы. Она быстро запахнула его и завязала шёлковый изумрудный пояс. Гермиона неуверенно открыла дверь, крепко сжимая ладонь Драко в своей руке.
Её колени дрожали, а сердце отбивало бешенный неровный ритм, гулко стуча в ушах, отдаваясь пульсацией во всём теле. Кончики пальцев покалывало. Сознание отказывалось верить. Мозг воспринимать. Она практически отчаялась вернуть родителей в свою жизнь после всего, что они с Драко нашли о последствиях столь кардинального стирания памяти. Она уже не верила, что когда-нибудь сможет обнять их. Любить по-настоящему, а не только воспоминания. Что сможет вновь хотя бы заговорить с ними… Но не Драко. Он обещал… Он сделал это для неё… Драко подарил ей лучший подарок из всех возможных!
— Мама, папа! — воскликнула Гермиона, неверящим взглядом наблюдая за тем, как её родители словно в замедленной съёмке приближаются к ней.
Она выпустила руку Драко, сделав неуверенный шаг им на встречу.
— Дочка… — на полувдохе.
Одно слово, сорвавшееся с губ матери, и Гермиона оказалась в кольце из тёплых и родных материнских объятий, ощущая её слёзы на своей щеке. Живоглот пушистым боком тёрся о её ноги, громко урча и приветствуя свою хозяйку. Первая слеза скатилась по щеке.
— С днём рождения, доченька, — прошептал отец в её макушку, а затем обратился к жене. — Ну же, Джин, дай мне тоже обнять покрепче нашу девочку. Тыковка, ты так выросла…
— Ты такая красавица… Я так скучала… Девочка моя… Доченька… — тихо, почти неразборчиво бормотала Джин сквозь слёзы.
Гермиона ощущала их каждой клеточкой тела. Всем сердцем чувствуя их любовь и тепло. Ощущения сбивали с ног и кружили голову, звонко переливаясь в душе клубком, сотканным из безграничной любви и сомнений.
— Вы не сердитесь на меня? — с замиранием сердца почти не слышно выдохнула Гермиона, вдыхая родной запах отца и кутаясь, словно в тёплое одеяло в его медвежьи объятия, при этом сжимая руку матери.
Она просто не верит в происходящее. Слёзы уже неудержимым потоком катятся по щекам, и горло сжимают тиски рвущихся наружу эмоций. Её родители помнят её. Узнают. Обнимают. Они рядом. Она впитывает их тепло, как губка. Смаргивая слёзы, рассматривает самые родные лица. Тёплую улыбку отца, так похожую на её. Полные слёз глаза матери, цвета тёмного янтаря, точно такие же, как у неё. Сердце замирает у неё в груди в ожидании ответа.
— О-о-о, моя тыковка, я лишь расстроен, что ты ничего нам не рассказала, — сказал мистер Грейнджер, чуть отстраняясь, чтобы взглянуть в глаза дочери и вытереть большими пальцами опухшие от слёз щёки Гермионы, обхватывая её лицо ладонями. — Мы поняли и приняли тебя такой, какая ты есть. Ещё тогда, когда узнали, что ты у нас волшебница. Но, тыковка, ты могла и должна была рассказать нам, что происходит. Мы бы ради твоего спасения уехали бы в другую страну… Любую, где есть школа магии…
Гермиона вновь прижимается к нему, ловит счастливый взгляд Драко, наблюдающего за ними, и одними губами шепчет «Спасибо», пока её отец, успокаивая дочь, тихо говорит ей на ухо только им двоим понятные слова. Пытаясь объяснить своей такой всегда самостоятельной и умной девочке, что она для них самое ценное. Что ради неё они с женой готовы полностью изменить свою жизнь, ведь нет ничего на свете важнее жизни и счастья родного ребёнка.
— Мы не злимся, милая. И мы всегда! Слышишь, всегда готовы на всё, ради тебя, — продолжила за супругом миссис Грейнджер, вытирая слёзы. — Можно было бы написать тому парню… Как его? Виктору! Он бы помог бы тебе с переводом в другую школу. Или можно было бы уехать в Америку или во Францию… Ты говорила, что там тоже есть школы… Ты у нас такая умница, что тебя бы обязательно приняли в любую из них.
Гермиона узнаёт до боли знакомые нотки в голосе матери и понимает, что та злится. Но злится не на неё. Скорее всего, на себя… Как и Гермиона, её мать прежде всего всегда искала причины всех несчастий в себе. Что она не досмотрела или чего-то не смогла сделать ради дочери. За потоком родительских слов Гермиона чувствует исходящие от них беспокойство за неё и желание защитить словно тёплый опоясывающий кокон. Такой родной и знакомый.
— Ох, мама… Папа… Бегство бы ничего не изменило… — прошептала Гермиона. — Я просто не могла сбежать…
— Мой храбрый львёнок… — мать гладит голову Гермионы так же, как делала это всегда, когда дочь была чем-то расстроена. — Ты всегда думаешь обо всех, кроме себя…
В словах матери нет упрёка, только чистая и искренняя любовь. А ещё нестерпимая, уже нескрываемая печаль.
— Мама…
Гермиона вновь греется в объятьях матери, чувствуя как отец поддерживает их. Ноги девушки дрожат всё сильнее, и если бы не отцовские крепкие руки, она бы, скорее всего, упала.
— Джин, не сегодня. Не надо… — предупреждающе обратился мистер Грейнджер к жене, понимая о чём может зайти речь.
— Тебе просто надо было нам всё рассказать, — миссис Грейнджер целует Гермиону в лоб. — Вместе мы бы нашли выход. Так же, как находили его всегда…
Неуёмное желание знать ответы на все вопросы и находить выход из безвыходных ситуаций несомненно досталось Гермионе от матери.
— Да, как тогда… Помнишь, когда диван в нашей гостиной покрылся шерстью, — рассмеялся мистер Грейнджер, вспоминая один из забавных моментов из детства дочери и пытаясь развеселить и отвлечь своих плачущих женщин. — Из меня получился отличный диванный парикмахер.
Эта аналогия несомненно была ничтожной по сравнению с войной, в которой у Гермионы не было иного выхода, кроме как сражаться. Но девушка невольно улыбнулась. Папа всегда знал, как утешить и развеселить Гермиону, и при этом переключить внимание жены от проблем, решения которых были ей неподвластны.
— Гектор, мы несколько дней убирали шерсть после твоих парикмахерских художеств. Лучше бы оставили его пушистым, как предлагала Гермиона, — с долей упрёка ответила Джин, вытирая слёзы и уже широко улыбаясь.
— Папочка, мне было десять, — в своё оправдание произнесла Гермиона, радуясь каждой возможности вновь и вновь обращаться так к отцу. — Мы тогда как раз сходили в кинотеатр на Тоторо, и мне показалось, что будет забавно, если наш диван будет таким же пушистым, как кот-автобус.
Лицо миссис Грейнджер омрачила печаль. Противоречивые чувства вновь боролись внутри неё. Многое, чем она боялась поделиться с дочерью все эти годы, рвалось наружу.
— Знаешь, порой я закрываю глаза и хочу вернуться в то время… До того, как ты уехала в школу… — с ноткой грусти сказала миссис Грейнджер.
— Джин… Не начинай…– вновь оборвал жену мистер Грейнджер, и Гермиона заметила, как напряглись плечи отца.
— Ну что, Джин?! — ощетинилась миссис Грейнджер. — Гектор, ты и сам хотел бы этого!
Горло Гермионы сковали оковы, режущие словно терновый венок. Дышать стало невыносимо. Она знала и понимала всё, что имела ввиду мама. От этого чувство вины перед родителями, и так висевшее тяжёлым грузом на сердце, стало ещё мучительней.
— Тыковка… Пойми нас, — голос отца охрип. — Школа отдалила тебя от нас. Там ты слишком быстро стала взрослой… И мы… Мы просто не успевали привыкнуть к тем переменам, что с тобой происходят. Мы не могли и не видели той твоей жизни… Волшебной…
Мистер Грейнджер с трудом подбирал те правильные слова, стараясь не расстроить дочь, но при этом хотел дать понять, как изменения, происходящие в её жизни и связанные с волшебным миром, повлияли на них. Он знал, что если не скажет это сам, то выскажется Джин, а она не будет столь тактичной.
Гермиона понимала и осознавала, как много важных для неё моментов прошло мимо родителей. О которых они узнавали лишь из писем или во время тех недолгих её визитов во время каникул. Она поставила себя на их место и поняла, что не хотела бы пережить подобное со своим ребёнком.
— Этот новый волшебный мир отнял у нас возможность быть частью твоей жизни… Частью тебя… — менее сдержанно, чем муж сказала миссис Грейнджер, а он сжал её плечо, стараясь остановить нарастающий словно лавина гнев жены.
Гермиона поняла, что именно сейчас мама скажет то, о чём молчала. Выплеснет все страхи, скопившиеся внутри неё за все эти годы. Она сжала ладони матери сильнее, чтобы показать, что она готова ко всему, даже к гневу или разочарованию. Лишь бы мама не скрывала своих истинных чувств.
— Поэтому я понимаю, почему ты стёрла себя из нашей памяти. Понимаю, почему заставила уехать и поверить, что у нас никогда не было ребёнка. Милая, это было не только ради нашей защиты, но и потому что нам просто уже не было места в твоём новом мире. В той общности, в которую ты вошла и которая приняла тебя. Но, милая, материнское сердце не подвластно никакой магии. Я физически чувствовала зияющую, сжирающую меня пустоту внутри каждый раз, когда видела детские улыбки или слышала детские слёзы. Хоть я и не помнила тебя, но всё равно скучала по тебе и любила. Я жила в агонии, не понимая собственных чувств…
— Мамочка… Вы вся моя жизнь… — единственное, что смогла выдавить из себя Гермиона, не сдерживая вновь подступившие рыдания.
Видя слёзы на лице дочери, негодование миссис Грейнджер рвалось наружу.
— Не буду скрывать, я зла! Я бесконечно зла на весь этот волшебный мир за то, что он расколол нашу семью, — повышая голос, произнесла Джин Грейнджер, не сдерживая эмоций. — Все эти законы о секретности, эта закрытость и зашоренность просто не дали нам даже шанса быть рядом в важные моменты твоей жизни. Мы не могли разделить с тобой ни твою радость, ни твою печаль. Я не могла навестить своего ребёнка в школе. Не могла позвонить. Да что там, я не могла даже написать тебе сама. Могла лишь изо дня в день ждать, что сова прилетит и принесёт от тебя весточку, и я только тогда смогу отправить заранее подготовленное письмо. Письмо, которое я переписывала по несколько раз каждый день ожидания, чтобы вместить в пару несчастных листов бумаги всю свою любовь к дочери…
Драко напрягся, изо всех сил заставляя себя стоять на месте и не вмешиваться в разговор. Он понимал, что Гермиона должна выдержать и пройти через это сама. Драко знал, что сможет утешить её, но только после. Не сейчас… Сейчас он не имел на это права. Он мог лишь наблюдать. Для родителей Гермионы он пока был практически никем — лишь неизвестным странным парнем, пришедшим в их дом и сообщившим, что отвезёт их к дочери.
— Я понимаю вас… — неожиданно подал голос Кингсли, в надежде объяснить всю сложность соприкосновения двух миров.
Гермиона только сейчас заметила, что всё это время он был безмолвным свидетелем воссоединения их семьи. Она могла бы и догадаться, что Драко попросит именно его о помощи, чтобы вернуть память её родителям. Но ей стало неуютно, что ему пришлось услышать слова матери.
— Нет! Вы не понимаете! — в этот момент голос миссис Грейнджер резко сорвался.
Джин высвободилась из рук дочери и мужа, сделав несколько шагов в сторону стоящего возле окна Кингсли. Внутри неё клокотала ярость.
— Вам было мало забрать у меня дочь в неизвестную и загадочную школу, позволяя видеться лишь несколько недель за весь год…
— Джин! — попытался остановить жену Гектор, но лишь по одному разневанному взгляду Джин понял, что его попытки тщетны.
Он прижал к себе дрожащую дочь, усаживая на диван. Гермиона даже не поняла, как Драко оказался рядом с ней, сжимая её ладонь в своей руке. А Джин сделала ещё несколько шагов в сторону темнокожего волшебника, и ему пришлось отступить на шаг. Они стояли уже вплотную, и она с яростью смотрела на Бруствера. Женщина дышала тяжело и надрывно. В этот момент Кингсли стал для матери Гермионы воплощением всего магического мира, который забрал у неё любимую дочь — без объяснений и возможности понять и пройти этот путь вместе с ней. Она впервые получила возможность высказать всё взрослому волшебнику. И останавливаться Джин Грейнджер не планировала!
— Вы втянули её в войну! Что это за мир такой, где вынуждены сражаться дети?! — выкрикнула она ему в лицо.
Кингсли понимал все переживания родителей Гермионы и был готов к подобному разговору. Понимал, что станет тем, кто должен принять на себя их гнев вместо магического сообщества, а также всю ответственность за то, что пришлось пережить им и их дочери.
— В волшебном мире они достигли совершеннолетия, и никто просто не имел права запретить им сражаться. Министерство было захвачено… — как можно спокойней попытался было ответить Кингсли, но миссис Грейнджер резко прервала его.
— О-о-о, Министерство! Я помню прекрасно своё общение с представителем этого вашего Министерства. Где было это ваше грёбаное Министерство магии, когда по комнате моей дочери летали книги? Вашу мать, они парили в воздухе каждый раз, когда она приходила в восторг или расстраивалась. Или когда она передвигала предметы, даже не прикасаясь к ним. Или выключала и включала свет, не двигаясь с места… — Джин вдохнула побольше воздуха в грудь и продолжила ещё с большей яростью. — Я сходила с ума каждый день, каждый час и каждый раз, подобно нашей кухонной технике, которая жила своей собственной жизнью, когда к нам в дом заявился странно одетый человек и сказал, что моя любимая доченька — волшебница, и что мы с мужем не сошли с ума. Что нам не следует бегать по врачам и эзотерикам в поисках причин необъяснимых и просто сумасшедших вещей, что творились в нашем доме несколько недель. Он вручил нам две дерьмовые брошюрки…
Она тяжело выдохнула. Говорить было больно. Воспоминания тех лет были слишком свежи в памяти, и застаревшие раны на сердце заныли вновь. В те несколько недель она усомнилась в «нормальности» своей дочери и до сих пор нещадно корила себя за это. А так же за то, что была абсолютно бессильна перед будущим, которое ждало их семью.
— А знаете, что там было написано?! Наверняка знаете. Ничего! Ровным счётом ничего, что могло бы нам помочь и хоть как-то контролировать то, что творилось в нашей жизни. Что, согласно этим дурацким буклетам, неименовалось, как «всплески неконтролируемой магии у детей»! Ваше Министерство выдаёт растерянным и взволнованным родителям абсолютно бесполезное извещение, что их любимое дитя… Самое ценное и дорогое, что у них есть… Их ребёнок зачислен в Школу-интернат волшебства, которая расположена неизвестно где. За сотни миль от них. И что им следует всего лишь дождаться одиннадцатилетнего возраста… А Гермионе тогда было только семь… Вы даже не представляете, что мы пережили!
Все страхи, сомнения и непонимание, скопившиеся с тех пор, вырывались наружу. Она просто не могла остановиться, наконец-то получив возможность высказаться.
— Я вас понимаю и полностью с вами согласен, но это стандартная процедура… — начал было Кингсли, но договорить он не смог.
— Стандартная?! Что за бред?! — вскрикнула мисс Грейнджер. — В этих пёстрых бумажках не было ничего, что бы помогло бы мне хоть как-то понять, что происходит с моим ребёнком. Моим… — она прижала руку к груди, чувствуя, как бешено сердце бьётся под рёбрами. — В них не было даже обратного адреса или хоть чего-то, чтобы связаться с этой организацией, именующей себя Министерством. Но мы научились жить заново. Научились принимать все изменения, что происходили. Только любовь к дочери дала нам силы принять весь этот магический мир, который даже не попытался принять нас!
Она угрожающе ткнула указательным пальцем в грудь Бруствера. Хоть он и помог вернуть ей память и дочь, для миссис Грейнджер этот человек был сейчас тем, кто виновен во всех бедах их семьи. Кингсли краем глаза поймал взгляд отца Гермионы и понял, что тот полностью согласен с женой. С той лишь разницей, что этот мужчина не хотел омрачать день рождение дочери и сдерживал себя. Но Джин Грейнджер настолько сильно нуждалась в этом разговоре, что ей было просто необходимо именно сейчас излить хоть на кого-то всё то, что ей пришлось пережить. А Кингсли мог лишь выслушать и попытаться хоть как-то поддержать и успокоить её.
— Именно сейчас мы пытаемся всё это исправить…
— Я не договорила! Вы… Ваш мир отнял у меня дитя! Сначала школа, в которой творились просто безумные вещи. Мне даже не сообщили, что моя дочь превратилась в каменную статую после нападения какой-то древней змеи на втором курсе. Я узнала об этом постфактум. А потом она вернулась после третьего курса вымотанной и изнемождённой до предела. Про пятый год мне даже страшно вспоминать… Она чуть не умерла, а мне опять же ничего не сообщили об этом. Тот шрам на её груди… — Джин на мгновение прикрыла глаза. — Я уверена, она до сих пор ежедневно скрывает его при помощи магии… Каждый год с ней происходили ужасные, просто немыслимые вещи! — из горла вырвался всхлип, и она пошатнулась.
Гектор в мгновение ока оказался рядом с ней и обнял, прижимая к себе и поддерживая за плечи, тут же ощущая, как напряжённое до этого тело жены стало расслабляться. Хоть ему и не хотелось омрачать день воссоединения их семьи и день рождения своей девочки, но он понимал, что Гермионе стоит знать всё то, через что им пришлось пройти ради неё.
— Мы сотни, тысячи раз хотели забрать её из школы… Но волшебный мир Британии, даже не предлагает никаких альтернатив Хогвартсу, — продолжил он за жену.
Джин сжала его предплечье. Гнев вытекал из неё, уступая место пустоте, и она охрипшим голосом с трудом произнесла:
— Когда мы узнали о других школах, было уже поздно — вы втянули её в войну! О которой мы также узнали только тогда, когда она была окончена! Я повторю свой вопрос: что это за мир такой, где сражаются дети?
Она указала дрожащей рукой на Драко и Гермиону. Мысли сбивались. Зрачки подрагивали. А взгляд метался по лицу Кингсли, отчаянно впитывая эмоции сожаления и раскаяния.
— Поймите нас правильно. Мы просто не были готовы ко всему этому. И, к сожалению, ни Министерство, ни в последующем школа не дали нам ответов на множество вопросов, что возникли у нас в то время, — Гектор выдавил из себя подобие извиняющейся улыбки.
Миссис Грейнджер всё ещё тяжело дышала в объятьях мужа, по-прежнему прожигая взглядом лицо Кингсли, но уже менее враждебно. Ей стало легче. Она отчасти была благодарна этому человеку за то, что он просто выслушал её, не пытаясь оправдывать ни магический мир, ни даже себя лично.
— Мне бесконечно жаль, что вам пришлось пережить всё это… — успокаивающий бас Кингсли глухим эхом доносился до сознания Гермионы.
Девушка отчаянно сжимала руками ладонь Драко. Она даже не представляла весь масштаб того, через что пришлось пройти её родителям в то время, когда она просто беззаботно и по-детски радовалась тому, что поступит в волшебную школу и научится колдовать по-настоящему.
— Мамочка, почему ты никогда не рассказывала мне всё это? — со слезами на глазах спросила Гермиона.
— Потому что я люблю тебя такой, какая ты есть, милая. Я не могла вмешиваться в тот мир, который стал твоим, но к которому я не принадлежала. Ты с самого рождения была для меня особенной. Моим чудом… — в мгновение ока злость окончательно покинула её, и миссис Грейнджер уже смотрела на дочь полными любви глазами.
— Мы просто любим тебя, тыковка. Ни магия, ни что-либо другое этого не изменит, — с теплотой в голосе сказал Гектор.
Малфой откашлялся, привлекая к себе всеобщее внимание.
— Ваша дочь действительно особенная. Она подарила мне веру. Веру в то, что всё возможно, и что только мы сами можем творить свою судьбу! — пылко сказал Драко, успокаивающе поглаживая тыльную сторону ладони Гермионы.
Он пытался передать через это простое прикосновение всю свою поддержку, которая сейчас ей так нужна. Драко посмотрел на Гермиону взглядом, полным любви и восхищения, а затем вновь обратился к её родителям.
— Именно сейчас мы пытаемся изменить всё то, о чём вы только что говорили. Мы с Гермионой основали благотворительный фонд и пытаемся сделать волшебный мир более открытым для неволшебников, воспитывающих детей, наделённых магией. После ваших слов я как никогда понимаю, насколько важно сохранить семьи, объяснить и показать родителям магглорождённых волшебников, что их дети особенные.
Он сглотнул и продолжил, твёрдо веря в каждое сказанное слово. Драко надеялся на понимание со стороны людей, которые в скором времени станут его семьёй.
— Что родителям не нужно бояться, а тем более пытаться изменить своих детей… — его голос чуть дрогнул на окончании этой фразы.
В ней было слишком много личного, связанного с собственным отцом. Ведь Драко ощутил на собственной шкуре каково это, когда тебя перекраивают и силой меняют твоё мировоззрение с самых ранних лет.
— Мы хотим помочь детям научиться лучше контролировать всплески магии. Хотим, чтобы волшебный мир принял не только волшебников, рождённых в не магических семьях, но и их родителей. Я не смею, но я прошу… Помогите нам с этим.
Только произнеся эти слова, он понял, насколько они важны для него. И не только потому, что он очень хотел произвести правильное впечатление на родителей любимой, ведь ему ещё только предстояло просить у них руки Гермионы. Но в большей степени потому, что он, как и Джин с Гектором, столкнулся с непониманием и двойными стандартами волшебного мира. Хоть и совершенно по-разному.
Мистер и миссис Грейнджер застыли от неожиданных слов молодого человека. Но по выражениям их лиц Гермиона поняла, что всё, что сейчас сказал Драко вне всяких сомнений произвело впечатление на родителей. Она чуть сдвинулась в его сторону, соприкасаясь с бедром, и сжала крепче руку Драко. Гермиона вновь почувствовала в себе силы и уверенность. Он её опора. Та ось, что вращает созданный ими мир. Их вселенную… Одну на двоих.
На несколько мгновений в комнате повисла звенящая тишина, но всё же мистер Грейнджер, чуть откашлявшись, произнёс:
— Драко, мы с тобой практически не знакомы. Но я уверен, что ты хороший человек и очень сильно любишь нашу Гермиону, раз ты смог вернуть нам память ради неё, — Гектор взглянул на дочь, а Гермиона сильнее прижалась к Драко, и тот обнял её. — И как я вижу, она любит тебя. Но я просто не понимаю, как мы можем вам помочь? Мы стоматологи, а не…
— Вы магглы… — его голос был полон благоговения. — Вы столкнулись со всеми вопросами, ответы на которые мы сейчас так отчаянно ищем. Только вы сможете объяснить нам, как поступить правильно. Как разрушить ту самую стену между магическим и маггловским миром и создать пограничную территорию, которая столь необходима для таких семей, как ваша! Помогите нам сделать магический мир понятнее для людей, которым только предстоит узнать, что в их семье растёт маленький волшебник…
Драко смотрел в глаза Гектора и Джин Грейнджер с надеждой. Он отчаянно хотел заслужить их доверие, ведь сейчас от их согласия зависело не только развитие Фонда.
— Я не тороплю вас с ответом и пойму, если вам нужно время подумать, чтобы принять решение…
В этот момент свет зелёных языков пламени осветил гостиную, и из камина вышла Нарцисса. Все присутствующие в комнате чуть вздрогнули от неожиданности, но Нарцисса их не заметила. Первое, что она увидела, это были мокрые от слёз щёки Гермионы и покрасневшие карие глаза. По-прежнему не обращая внимания ни на кого вокруг, женщина грациозно опустилась на колени перед девушкой.
— Дорогая, что случилось? Гермиона, почему ты плакала? — Нарцисса вытирала солёные щеки платком, а Гермиона почувствовала невесомое прикосновение чар прохладное, успокаивающее и очищающее. — Милая, расскажи мне…
— Матушка, всё в порядке, — прервал её обеспокоенные причитания Драко. — Просто слишком много эмоций…
Он погладил Гермиону по спине и притянул к себе, прижимая к своей груди и понимая, что после слов Гектора его действия не будут восприняты неправильно. Только сейчас Нарцисса поняла, что они в комнате не одни.
— Ох, простите. Где мои манеры?! Я — Нарцисса Малфой — мама Драко, — обратилась она к Джин и Гектору, поднимаясь с колен и протягивая им руку. — Я так рада наконец-то с вами познакомиться.
— Мы тоже… — немного растерянно ответила Джин, пожимая протянутую ладонь.
Гектор, насколько мог, галантно коснулся губами тыльной стороны её руки и тоже заверил, что они рады познакомиться с женщиной, воспитавшей такого сына.
— Я пришла поддержать Гермиону и помочь подготовиться к встрече с вами. Думала, что портал должен был переместить вас ближе к обеду, — сказала Нарцисса и, взглянув на Кингсли, с лёгкой ноткой упрёка в голосе добавила. — Кинг, почему вы с Драко не дали мне знать, что уже прибыли?
— Матушка, тебе не нужно винить Кингсли. Мы решили отправиться сразу же, как только всё рассказали мистеру и миссис Грейнджер, и они достаточно оправились после ритуала. Присылать патронуса мы не стали лишь потому, чтобы не привлекать к себе внимание Австралийского Министерства магии, — ответил за него Драко.
Кингсли же подошёл к Нарциссе и, поцеловав костяшки её изящных пальчиков, произнёс:
— Тише, Цисси, не суетись. Я уверен, что ты распланировала и приготовила замечательный праздник. Но мы все с дороги. И устали. Джин и Гектору необходимо хотя бы немного отдохнуть и перевести дух.
Она несколько мгновений вглядывалась в его лицо, замечая еле заметный порез над левой бровью. Не задавая лишних вопросов и продолжая изучать цепким взглядом своих мужчин, она быстро произнесла, обращаясь к Грейнджерам:
— Конечно. Конечно. Я понимаю. На вас столько всего свалилось за эти дни. Я предлагаю нам всем переместиться в поместье. Там вы сможете отдохнуть. Гости прибудут только вечером.
— Гости? — удивлённо спросила Гермиона.
— Мы с Драко и Кингом подумали, что ты захочешь больше времени сегодня провести с родителями. Но всё же пригласили Гарри, Джинни и Блейза с Пэнси. Так что у нас будет просто тихий вечер в кругу самых близких.
— Нарцисса, спасибо вам… — только и смогла прошептать растроганная Гермиона.
***
В ожидании начала праздника Драко и Кингсли сидели в кабинете Бруствера в поместье, давая Гермионе возможность побыть с родителями наедине, и не мешая Нарциссе руководить последними приготовлениями. Празднование дня рождения Гермионы не было столь пышным и масштабным, как изначально планировала миссис Малфой. Но она всё же попыталась сделать всё возможное, чтобы порадовать будущую невестку и произвести впечатление на её родителей, воспользовавшись тем, что Гарри и Джинни взяли к себе Тедди. Нарцисса не приняла помощь мужчин, оправдывая это тем, что украшение зала и рассадка гостей — ювелирное искусство, для которого у них не хватает тонкой душевной организации. Поэтому, будучи выставленными за дверь из гостиной, они направились в кабинет Кингсли, чтобы выпить и обсудить всё то, что услышали от мистера и миссис Грейнджер.
— Ох, нелегко тебе придётся, — Кингсли подал Драко бокал с огневиски. — Если Гермиона в будущем будет хоть немного похожа на свою мать, ты с ней не совладаешь.
В голосе Кингсли слышались сдерживаемый смех и восхищение.
— Если честно, то я в восторге от своей будущей тёщи. Настоящая львица, как и дочь. Если Гермиона будет так же защищать счастье наших детей, я буду любить её только сильнее, — Малфой провернул бокал в своих пальцах и усмехнулся. — В какой-то момент, я даже подумал, что она тебе врежет.
Он отсалютовал Кингсли и сделал первый глоток обжигающей горло жидкости.
— Я тоже, — хохотнул Кингсли, расслабляясь в кресле и вытягивая длинные ноги. — И я бы её понял. Им пришлось нелегко и, по правде говоря, я ожидал чего-то подобного. Ей было необходимо выплеснуть свой гнев.
— Имей в виду, у Грейнджеров тяжёлая рука, — предупредил Драко и, потирая переносицу, пояснил: — Гермиона сломала мне нос на третьем курсе. Но тогда я это заслужил — вёл себя, как последний засранец.
— Ты это перерос. Но сейчас не о том, — Кингсли облокотился на подлокотники кресла и, задумчиво изучая блики янтарной жидкости в своём бокале, произнёс: — Миссис Грейнджер права во всём. Мы не предоставляем ни альтернатив, ни информации магглам, в чьих семьях у детей проявляются магические способности. Действительно разрушаем семьи, забирая детей в свой мир и не давая родителям даже возможности поддерживать с ними привычные для магглов способы связи…
На его переносице залегли глубокие морщины. Всё то, что он раньше воспринимал, как налаженный и само собой разумеющийся процесс, но с чем не соприкасался до этого настолько близко, после разговора с Грейнджерами подверглось переосмыслению и критике. Драко сидел напротив и внимательно слушал, не встревая в размышления волшебника и отмечая, насколько их выводы схожи.
— А между прочим, согласно статистике, магглорождённых сейчас по численности почти столько же, сколько и полукровок в магическом сообществе, — продолжил Бруствер. — Посмотри на нас. Мы последние представители двух древнейших чистокровных фамилий. Мой род навсегда прервётся на мне… — он тяжело выдохнул. — От священных двадцати восьми фактически осталось только название, а волшебное сообщество из-за ограниченного и закостенелого мышления отказывается принимать тот факт, что мир изменился. Что те устои, лежащие в основе магического мира, устарели. Их необходимо менять. Мы уже давным давно не живём в Средневековье. Я не говорю об отмене Статута о секретности, но считаю, что магам пора стать более открытыми хотя бы по отношению к семьям магглорождённых.
Драко понимающе кивнул, когда Кингсли поднял на него взгляд. Он был с ним абсолютно согласен. Благодаря Гермионе Малфой открыл для себя немагический мир и взглянул на него иными глазами, поражаясь тому, насколько интересными и захватывающими были открытия и изобретения магглов в совершенно разных областях науки и сферах обычной жизни. Прими волшебное сообщество хотя бы часть из этого, жизнь каждого волшебника, вне всяких сомнений, изменилась бы в лучшую сторону.
— Я очень надеюсь, что родители Гермионы примут моё предложение и помогут нам построить своими руками то будущее, в котором происхождение не будет иметь значения…
***
После невероятно вкусного ужина и вручения подарков все устроились в большой гостиной на первом этаже поместья Бруствера. Гермиона чувствовала каждой клеточкой тела абсолютное счастье. Этот день рождения так сильно контрастировал с её восемнадцатилетием, проведённом в заброшенном и гнетущем доме семейства Блэк. Гермиона неустанно улыбалась, чувствуя, как щёки уже начинало сводить, но она ничего не могла с собой поделать. Она была просто невероятно счастлива!
Джинни и Пэнси о чём-то секретничали, стоя возле камина. Блейз с Гарри рассказывали Кингсли о новых списках зелий, необходимых для больницы Святого Мунго, и переговорах с гоблинами, которые затягивали начало строительства. Нарцисса же поднялась с Тедди на второй этаж, чтобы переодеть перепачканного едой малыша. Гермиона стояла возле Драко, непринуждённо болтая с родителями обо всех планах Фонда. Ей хотелось поделиться с ними всеми достижениями и планами, которых им удалось добиться, и которые они непременно осуществят вместе с любимым.
— Дорогая, а вы с Драко ничего не хотите нам ещё поведать? — с загадочной улыбкой спросила мать Гермионы, задерживая многозначительный взгляд на кольце, чешуйчатой змейкой обвивающим безымянный палец девушки.
— Я всё ждал идеального момента, чтобы… — неуверенно произнёс Драко, сбиваясь и проводя рукой по волосам. — Но видимо…
— Драко, открою тебе секрет: с этими двумя никогда нельзя угадать подходящий момент, — прервал его Гектор и, заговорщически подмигнув, по-отечески похлопал блондина по плечу.
Теплота в глазах мужчины и непринуждённость прикосновения удивили Драко. Неужели он уже заочно получил его благословение? Малфой невольно поразился, насколько прав мистер Грейнджер, вспоминая то, как признавался Гермионе в любви, и с трудом сдержал улыбку.
— Мы с Гермионой всё делаем не по правилам, но… — Драко сглотнул. — Я всем сердцем желаю получить ваше благословение. Вы позволите просить руки и сердца вашей дочери?
Джин и Гектор обменялись понимающими взглядами. Сердце Драко замерло в груди. Он чувствовал, как все мышцы тела напряглись, а мысли метались в ожидании ответа. Малфой внимательно вглядывался в их лица, в поисках хоть малейшей подсказки, прежде, чем миссис Грейнджер произнесла:
— Дочка, это твой выбор, твоя жизнь и твоя судьба. Только тебе решать, кто будет держать тебя за руку на твоём жизненном пути. Кто пройдёт вместе с тобой через все трудности, разделит с тобой печаль и преумножит радости. С первого взгляда на вас моё материнское сердце почувствовало насколько трепетно вы относитесь друг к другу. Насколько крепка ваша любовь, — она сжала руку мужа, и тот одобрительно кивнул, глядя на Гермиону с невероятной теплотой и любовью. — Мы с твоим отцом очень счастливы дать вам своё благословение на брак.
Джин поцеловала Гермиону в лоб и крепко прижала к себе, тихо шепча на ухо, так, чтобы её услышала только она:
— Моё солнышко, ты даже не представляешь, как я счастлива быть рядом с тобой в этот день…
— Люблю тебя, мамочка…
В это время Гектор протянул руку и, когда Драко вложил в неё свою ладонь, он притянул его к себе и обнял со словами:
— Береги мою тыковку. Она самое ценное, что есть в нашей жизни.
— Гермиона вся моя жизнь… — ответил Драко, радуясь тому, что родители любимой приняли и одобрили их союз.
По комнате прокатилась волна восхищённых возгласов и аплодисментов. Гермиона, смущённо улыбаясь, попыталась перевести разговор на другую, не менее важную тему.
— Мам, пап, пока мы с Драко занимаемся выкупом вашего старого дома, можете пожить в одной из квартир, что снимает Фонд, — сказала Гермиона, чуть отстраняясь от матери, но лишь для того, чтобы взглянуть в её глаза.
— Милая, мы думали пожить пока в отеле или снять дом в пригороде… — ответила Джин, только сейчас замечая подошедшую к ним Нарциссу с малышом на руках.
— Простите, что встреваю в разговор. Но… Гермиона, они же могут погостить у нас с Кингом. Поместье большое. Всем хватит места, — предложила женщина, поправляя одежду Тедди, и обратилась к Грейнджерам: — Мы будем только рады принять вас у себя.
— Мы бы не хотели вас стеснять… — начала было Джин.
— Ну что вы? Мы с Кингом будем только счастливы, — Нарцисса поцеловала Тедди в пухлую щёчку, а он, рассмеявшись и потянувшись ручками к Гермионе, сменил свой платиновый блонд на каштановые кудри.
— Почему его волосы меняют цвет? — спросила удивлённая Джин.
— Так он даёт понять, к кому на ручки хочет, — ответила Нарцисса, передавая малыша Гермионе.
— Тедди — метаморфомаг, — пояснила та, обнимая малыша. — Пока он умеет менять только цвет волос, но когда станет взрослым, сможет полностью изменять свою внешность.
— Ты тоже так можешь? — с восхищением рассматривая малыша, спросил Гектор.
— Нет, пап. Это очень редкая врождённая способность. Она досталась ему от матери, — заметив, как мать перевела взгляд на Нарциссу, Гермиона поспешила пояснить: — Родители Тедди умерли, сражаясь в последней битве…
— Я его двоюродная бабушка. Моя сестра… Она сейчас в больнице… — сбивчиво попыталась объяснить Нарцисса и сглотнула вставший в горле ком. — Но совсем скоро мы сможем забрать её домой… — вымученная улыбка застыла на губах Нарциссы.
— Ох… Мне так жаль…
— Её сердце не выдержало потерь… Целители… Они готовят нас к худшему… — с трудом произнесла Нарцисса, борясь с подступившими слезами. — Но я всё-таки надеюсь, что дома, в кругу семьи, Андромеде станет лучше.
Она перевела взгляд на Тедди в руках Гермионы, чтобы отвлечь себя от гнетущих мыслей и не омрачать всеобщий праздник и веселье.
— Тогда, тем более, мы будем только мешать… — Джин нерешительно взяла женщину за руку и чуть сжала ладонь, пытаясь поддержать.
Нарцисса в ответ сжала руку миссис Грейнджер и попыталась переубедить их с мужем, что никаких неудобств не может и возникнуть. Но всё же предупредила, что в поместье последнее время бывает немного суматошно. Ведь Тедди начал очень активно ползать.
— …Порой я просто за ним не успеваю… — закончила Нарцисса, чувствуя, как разговор о малыше придаёт ей сил.
— Тогда мы с радостью поможем вам приглядывать за ним, — Гектор улыбнулся малышу. — Эй, приятель, хочешь к дяде Гектору? Ты такой сладкий пирожочек…
Тедди обрадовался новой порции внимания и похвастался безупречной улыбкой в целых четыре зуба. Пока все умилялись, Драко незаметно посмотрел на Кингсли и чуть склонил голову в сторону потемневшего неба за окном. У него был подготовлен ещё один сюрприз для Гермионы.
Бруствер кивнул в ответ и привлёк всеобщее внимание, звоном своего бокала.
— У нас остался последний подарок на сегодняшний вечер. Я предлагаю всем проследовать за мной в сад.
Стоило им всем спуститься по мраморным ступеням и вдохнуть свежий осенний воздух, как раздался громкий хлопок, и в небо взметнулась первая искра. Затем ещё одна и ещё. В небе вспыхивали яркие разноцветные огни фейерверков, бликуя на улыбающихся и восхищённых лицах. Не угасающие искрящиеся слова: «С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, ГЕРМИОНА!» чарующими всполохами освещали усыпанное звёздами небо.
— Прости за утро… — тихо прошептал Малфой ей на ухо, пока в небе над приусадебным садом взрывались всё новые и новые залпы салюта. — Я не хотел, чтобы ты плакала в этот день… Я сделаю всё возможное… Всё… Чтобы в твоих глазах больше никогда не было слёз.
— Ты вернул мне жизнь и подарил настоящее счастье… — Гермиона сжала его предплечья, прижимаясь своей спиной плотнее к его груди, и, повернув голову, уткнулась носом в его щёку, шепча. — Даже не думай извиняться! Я благодарна за всё, что сегодня произошло… Мне необходимо было узнать, что они так долго копили в себе ради моего счастья. Мы стали ближе… Стали лучше понимать друг друга… Я люблю их ещё больше, зная, с чем им пришлось столкнуться ради меня.
— Малышка…
Драко притянул её руку и прижался губами к кончикам её пальцев. Нежно… Интимно… Лелея главное сокровище своей жизни — свою любовь. Свою вселенную.
— Думаю, мы можем незаметно оставить всех и уединиться… — в тёмном янтаре бликами отражались разноцветные огни салюта и еле уловимое озорство и желание.
Драко увлёк Гермиону за собой в темноту сада, постепенно ускоряя шаги с каждым метром приближающим их ко входу в поместье.
Оставшись наконец-то наедине в спальне, выделенной им Нарциссой, Драко прижал Гермиону к себе. Эти два дня разлуки были невыносимы. Он так отчаянно скучал по ней. По её запаху и теплу. По нежной коже, которая, подобно шёлку струилась под его пальцами. Малфой отвёл непослушные пряди ей за плечи и припал страстным поцелуем к шее. Гермиона запрокинула голову, не сдерживая стон. В это мгновение они были одни во вселенной — их собственной вселенной, наполненной любовью и страстью.
За окном продолжали взрываться фейерверки. Разноцветные вспышки блистали и переливались, полностью окрашивая чернильное ночное небо своими огнями. Цвета сливались под закрытыми веками, в то время как их поцелуи становились всё нежнее и трепетней. Они утопали в любви с головой. Без остатка растворялись друг в друге. Он дышал её выдохами, а она ловила его вдохи. Их сердца бились в унисон. Поцелуи до дрожи в коленях. Чувствуя любовь кожа к коже. На кончиках пальцев по арке купидона и изгибам влажных от поцелуев губ…
