Прощение

      Хюррем определенно не понимала, что происходит, это было похоже на странную игру судьбы, она не ожидала этого, не надеялась принять свою любовь к этому человеку или тем более ответить взаимностью.       Если бы несколько месяцев назад ей сказали, что Ибрагим-паша любит ее, то, не колеблясь, рассмеялась бы им в лицо, но сейчас… Сейчас Хасеки стояла там, посреди комнаты султана, думая только о паше и о том, что чувствовала в тот момент, когда их губы соприкоснулись.       Хюррем любила его, да, но боялась этой любви. Боялась, что им отрубят головы, хотя знала, что султан с некоторого времени поставил барьер между собой и пашой, и не могла не испытывать страха за этого человека. Страха потерять его, когда она только начала принимать те чувства, что копилась годами.       Женщина была так погружена в свои мысли, что даже не заметила, когда Сулейман сел, а Фирузе устроилась рядом с ним. В голове у нее крутилось только момент минутной давности. Она сойдет с ума, если не выкинет все это из головы, но ничего не могла с собой поделать. Ибрагим любил ее, и это было взаимно. Это не было его нечестной игрой, потому что правда заключалась в том, что им обоим грозила гигантская опасность, и поэтому он держался за иллюзию ненависти. Но сердце обмануть нельзя, как бы не пытался. Рыжеволосая улыбнулась своим мыслям, ей нужно было увидеть его еще раз. — Хюррем! — громкий голос султана вывел ее из задумчивости. Госпожа слегка подпрыгнула от испуга и быстро посмотрела на него. — Повелитель, — полностью игнорируя Фирузе. — Я так долго с тобой разговариваю, а ты как будто витаешь в облаках. О чем ты все время думаешь? —О Мехмеде. Несколько дней назад он сказал мне, что не считает хорошей идеей сопровождать его в провинцию. — Он мне тоже это поведал, — прервал ее Сулейман, — в любом случае я бы не позволил тебе уйти, Хюррем.       Несколько недель назад это было бы для нее очень красивым поступком, поскольку он часто говорил, что не хочет, чтобы Хюррем была вдали от него, но имея рядом новую жену… Она не хотела, чтобы сын уезжал без нее, но… Но стало ясно, что Сулейман ее не отпусти из гордости. Красивая игрушка всегда должна быть рядом, даже если ты уже потерял к ней интерес.       Размышляя об этом, она ничего не почувствовала, ничего… кроме отвращения к султану и страха за сына. Без нее он может наделать много глупостей. Мехмед очень доверчивый и это однажды сыграет с ним злую шутку. Вот чего она боялась.       Но с другой стороны, другие дети останутся без защиты здесь и могут пострадать от рук этой персидской змеи. Конечно, Михримах может дать ей отпор, но все равно, она еще ребенок. И это разрывала Хасеки на части.       Сулейман становится ей настолько отвратительным, он думает только о себе и своем эго. Дети для него имеют второстепенное значение. Раньше она и сама так поступала, ставила Сулеймана на первое место, от чего появляется ненависть к самой себе себе. Но она наконец-то открыла глаза.       Дети — самое первое, что имеет для нее значение. Они всегда будут стоять на первом месте. — Я тоже не желаю этого, повелитель, Джихангир еще слишком мал, чтобы оставлять его одного… Я ему нужна, так как и остальным детям. — В любом случае, если бы вы уехали вместе с шехзаде Мехмедом, маленький Джихангир оказался бы в надежных руках рядом с нашим повелителем, — заговорила Фирузе.       Хюррем посмотрела на нее обыденно, даже не бросив презрительного взгляда или чего-то в этом роде. — Я не сомневаюсь, что мой сын попадет в хорошие руки рядом с повелителем, но он мал и все еще нуждается во мне рядом с ним, — тихо сказала она.       У Хюррем не стала делать саркастические замечания, не говоря уже о том, чтобы продолжать тратить на нее свои силы, но очевидно Фирузе не упускала ни единой возможности дать понять, что она победила. Рыжеволосая закатила глаза, когда девушка вновь заговорила. — Тогда… что вы будете делать, госпожа? — Это решаю не я, Фирузе, а повелитель… Если он решит, чтобы я осталась во дворце или уехала вместе со своим сыном, я ничего не могу сделать, кроме как согласиться. — Ну, ты не уедешь, Хюррем.       Хюррем кивнула и посмотрела в сторону двери. — Это все, господин? — Нет. Фирузе, — он махнул головой в сторону, прося выйти из комнаты, и она, поклонившись, покинула покои. — Сегодня мы будем есть вместе с нашими детьми, Хюррем, — сказал Падишах, гладя свою жену по щеке.       Женщина сделала шаг назад, ее тошнило от ощущения его присутствия рядом с ней. Хюррем не хотела так себя чувствовать, но ничего не могла с этим поделать. В ее сознании сейчас витал только один мужчина, и это был тот, кто когда-то был ее самым сильным врагом и одновременно самым сильно афродизиаком. Стоило признаться, что и ранее, до всех признаний, она позволяла себе флирт с ним, и иногда он посещал ее сны, оставляя после неутомимое желание и возбуждение. — Я имею терпение, Хюррем, но каждый раз ты выходишь за рамки, — процедил он сквозь зубы. — Вчера ты ушла, даже не дождавшись моего разрешения, а теперь уходишь, как будто имеешь право отказаться от моих ласк. — Сулейман, ты не можешь ожидать, что я захочу твоей близости после всего… Ты разбил мне сердце, ты лгал мне… Снова! Ты использовал меня. Снова! Ты растоптал меня. Снова! Я не железная, Сулейман. Я тоже живая, у меня тоже есть чувства и сердце. Каждый раз ты клялся мне, что больше никаких наложниц, а потом нарушал свои обещания. И я прощала снова и снова. Склеивала те осколки разбитого сердца. Но всему приходит конец. Нечего больше склеивать. — Хюррем. — предупредил он. — Ты можешь запереть меня в темнице, отправить в старый дворец, оставить без еды и воды до самой смерти… Но ничто не будет таким болезненным, как то, что ты сделал со мной, Сулейман… Я много раз просила тебя, много раз говорила тебе, убей меня, если ты меня больше не любишь, убей меня, если в твоих мыслях сейчас другая, а твое тело желает ласкать другую женщину. Я не хотела сочувствовать своей любви, а ты заставил меня сделать это, и хуже всего то, что я плохая в глазах всего мира. — Ты переходишь границы, Хюррем. — Ты всегда так говоришь, когда я говорю тебе свою правду, когда я открываю рот, чтобы сказать тебе, что чувствую, хоть я и очень хорошо знаю, что это пустая трата времени, потому что тебе все равно, как я себя чувствую или как я унижена. Я всегда заканчиваю разговор, стараюсь быть искренней, быть все время верной тебе… И я не могу не сказать тебе, что я чувствую, но тем не менее, ты бросаешь меня, чтобы уйти с женщиной, которая является предательницей в глазах всех в этом дворце… Ты бросил меня! Теперь я просто прошу тебя, пожалуйста, позволь мне уйти спокойно, без лжи, без ложных надежд… У тебя новая жена, которая очень скоро родит тебе детей, которых ты захочешь, пожалуйста, дай мне дышать, я задыхаюсь рядом с тобой.       Слезы с силой катились по ее щекам, ноги дрожали, тело отяжелело, и вскоре она упала на колени на пол. Хасеки поднесла руку к груди, чувствуя, как воздух постепенно уходит из легких. Хюррем чувствовала себя такой слабой перед с ним.       Сулейман испуганно посмотрел на нее. Женщина изо всех сил пыталась набрать воздуха, но у нее ничего не получалось. — Стража! — двери открылись, и вошли двое мужчин. — Немедленно найдите лекаря! — они быстро повернулись, ринулись на поиски.       Прежде чем дверь закрылась, вошел Ибрагим-паша. Его грудь испуганно сжалась, когда он увидел свою госпожу на полу, борющуюся за каждый грамм воздуха. Паша, не колеблясь, подбежал к ней и опустился на колени перед ней. —Хюррем султан…— позвал ее. Она посмотрела на него, в ее глазах было столько боли, что Паша почувствовал, что умрет прямо там. — Пожалуйста, успокойтесь, — он взял ее за плечи, заставил выпрямиться, они посмотрели друг другу в глаза. Она продолжала держать руки на шее в поисках воздуха. — Спокойно, спокойно… Дышите вместе со мной. Вдох — выдох, — делай медленные, глубокие вдохи.       Хасеки начала повторять его действия. Боль постепенно не начала уходить. Находясь рядом с ним, она не могла не чувствовать себя в безопасности. Руки упали по бокам, когда Хюррем, наконец, смогла нормально дышать, они даже не заметили, что султан был там, и не увидели Фирузе рядом с Мехмедом, Михримах и Сюмбюлем.       Врач прибыл через несколько секунд, как султанше наконец удалось расслабиться начать ровно дышать. Атмосфера за пределами разума двух влюбленных, которые смотрели друг другу в глаза, была напряженной, и пока Хюррем пыталась привести свое дыхание в норму, султан опустился рядом с ней на колени, взял ее за талию и крепко обнял, заставляя пару оторваться друг от друга. Ибрагим вернулся к реальности, где она принадлежала не ему, а султану. И это его жутко злило.       Он встал, не сводя с султанши, что продолжала смотреть на Визиря, пока ее глаза не начали тяжелеть, и она уснула, прижавшись к груди Сулеймана. Султан взял славянку на руки и отнес на кровать, а затем повернулся к паше. Он подошла к нему и схватил за шею, глядя ему в глаза. Ибрагим не показывал никакого страха, был спокоен…       Самый сильный страх он уже пережил, остальное уже не важно. Он помог своей возлюбленной, и это было для него главным — Как ты смеешь прикасаться к моей жене, Паргалы? — процедил сквозь зубы мужчина — Я только помогала ей, повелитель, с Хатидже султан раньше случались подобные приступы. Эти действия ее успокаивали. Я хотел помочь… Госпожа могла умереть от нехватки воздуха.       Султан отпустил его, несколько напуганный словами напротив стоящего мужчины. Сулейман посмотрел на Хюррем, которая лежала на его кровати, такая красивая и нежная, что одна мысль о том, что он больше никогда ее не увидит, причиняла ему боль.       Он приказал всем выйти из комнаты, Михримах была единственной, кто не подчинился его приказу, она подошла к нему и обняла его, плача у него на груди. Девушка никогда не видела свою мать в таком состоянии, и ей было больно видеть такую картину.       Михримах знала, что ее мать через многое прошла. Было много неожиданных и малоприятных новостей. И то, что в этой боли виноват именно ее отец, и эта мысль врезалась в голову, почему султанша быстро отстранилась от отца и заглянула ему в глаза. —Нет… — прошептала она, — не прикасайся ко мне… — Михримах? — спросила он, сбитый с толку словами своей маленькой Госпожи. — Вы сделали это с моей матерью, вы… Она могла умереть, она могла покинуть нас, повелитель, вы не знаете всего, через что моя мать прошла ради вас, всей боли, которую вы принесли ей, — слезы не переставали течь по ее щекам. — Дочь… — Повелитель, — она слегка поклонилась и быстро вышла из комнаты, оставив отца в замешательстве.       Он посмотрел на Хюррем, медленно подошел к ней и лег рядом. Она определенно выглядела стройнее, чем раньше, больше не было тех круглых щек, которые так очаровывали. Кожа выглядела бледнее, чем обычно, румянец больше не украшал ее лицо. Она была похожа на безжизненное тело, лишенное души, но больше всего ее удивляло то, что красота, которую она несла, очаровывала его: ее волосы, ее ресницы, ее губы… О, Аллах, она была само совершенство.       Ее свет, ее любовь, ее жизнь… — Моя прекрасная Хюррем, драгоценная мать моих детей… Я люблю тебя, моя Хюррем, моя султанша.       Голубые глаза постепенно начали открываться, Хюррем все слышала и все еще не могла избавиться от дрожи в животе при воспоминании о взгляде Ибрагима. О тех эмоция, что отражались в его глазах. Его любовь и обожание, можно было ощущать физически. Оно словно одеяло, окутывало ее, защищая от бед всего мира. Как же ей этого не хватает. Рыжеволосой так надоело быть сильной, хочется наконец-то побыть слабой, побыть под защитой, где она не будет сражаться за жизнь… Она хочет снова быть той Александрой, что не знала забот и бед.       Задержав взор на султане, Хюррем была погружена в свои мысли. Сулейман улыбнулся ей, и погладил по щеке, она не отстранилась и не улыбнулась, только снова закрыла глаза, чтобы теперь иметь возможность отдохнуть от всего.       Сулейман не отходил от нее всю ночь, он прижимал ее к своей груди, гладил волосы и следил за каждой мимике лица, удивляясь, настолько слеп, отказавшись от этой женщины, женившись на другой. Но, вспомнил слова своей матери: «В этом дворце нет любви, любовь превращает нас в рабов, и это нарушило бы наши правила».       Но он был влюблен, влюблен в самую красивую женщину во всем Гареме. Он любил ее, и если бы ему пришлось развестись с Фирузе, чтобы вернуться к жизни, где улыбка рыжеволосой была только для него одной…       Наступило утро, и когда Хюррем открыла глаза, она обнаружила, что лежит в постели одна, что принесло облегчение. Она не хотела вновь слышать лживые слова султана о любви. Султанша села на кровать и прикрыла глаза слегка размяв шею, она достаточно отдохнула, чтобы снова улыбнуться. Помнила, что была сейчас жива благодаря Ибрагиму и не могла выбросить из головы поцелуй и то, с каким чувством тот на нее смотрел. Она улыбнулась, вспомнив это, поднесла пальцы к губам и вздохнула. За своими думами, она не заметила султана, сидящего за столом.       Султан молча смотрел на нее, наслаждаясь красотой, что исходила от Хюррем. Солнечные лучи падали на красивое лицо, а волосы блестели, как золотая монета, мечтающая улыбка, что украшала губы, заставила его подумать, что, возможно, возлюбленная мечтала о нем. — Наконец-то ты проснулась, моя любимая Хюррем, — сказал мужчина, вставая со своего места, чтобы подойти к ней. Улыбка на устах супруги постепенно исчезла, стоило ей увидеть его. В один миг весь образ сияющей и воодушевленной госпожи исчез.       Ее сердце сильно забилось при виде близости Сулеймана, нет, она не хотела целовать или чувствовать его руки на себе, нет. Ей очень хотелось видеть рядом с собой другого человека. — Повелитель… — Пойдем завтракать, моя султанша, — Сулейман подал ей руку и помог встать, они подошли к столу, который теперь стоял посреди комнаты.       Супруги говорили на разные темы, но каждый раз, когда султан пытался затронуть тему Фирузе и их вероятного развода, Хюррем переключала разговор на что-то иное. Она не хотела слышать имя этой женщины, ведь больше не ненавидела ее, как и не могла не пожалеть ее. Чисто из женских чувств, что испытает женщина к этому мужчине.       В дверь постучали, и они увидели, как вошел паша вместе с двумя шехзаде и дочерью Хюррем. Все трое поклонились и подняли глаза.       Михримах первой подбежала к своей матери, которая встала, чтобы обнять ее. Девушка крепко обняла свою мать, несколько секунд не отпуская, а затем ее сменили сыновья. Они поцеловали материнскую руку и, улыбнувшись, сели рядом с отцом. Хюррем в ответ улыбнулась им и посмотрела на Пашу. — Господин, — Ибрагим говорил, стараясь не смотреть на славянку, но это казалось невозможным, ведь она словно магнит… — вас ждут совете дивана… — Хорошо, — он посмотрел на своих детей и султаншу, погладил по щекам двух самых важных для него женщин, встал, прошел к выходу и вышел вместе с Визирем, который чувствовал спиной пронизывающий взгляд Хюррем.       Остаток утра прошел быстро, Хасеки сходила в баню, а затем оделась. Она собрала волосы в легкий пучок, локоны рассыпались по плечам, а затем выбрала красивую корону и темно-зеленую вуаль в цвет к своему платью.       Посмотрев в зеркало и слегка улыбнулась, оставшись довольной. Госпожа вышла из своей комнаты, прошла по коридорам, принимая приветствия от рабынь. Сворачивая в один из коридоров, она столкнулась с твердым телом, которое быстро подхватило, предотвращая падение.       Она подняла взгляд и встретилась с Рустемом, который пристально смотрел на нее. Женщина не была настолько наивна, чтобы не знать интереса, который Паша проявлял к ней, но на самом деле ей было все равно, любовь — это последнее, что может вызвать у нее этот человек… — Госпожа, — он поклонилась, — у меня есть информация, которую вы просили. Очень скоро Фирузе будет объявлена мертвой, очевидно, ее дядя Шах не пощадил родную кровь.       Она слегка улыбнулась, просто чтобы казаться что ей есть дело до этого. Однако, было все равно, но правда в том, что эта женщина нужна была теперь ей живой. Это было на пользу. Султанша не могла достаточно отвлечь Повелителя, чтобы тот реже обращался к ней. Она не хотела, чтобы он был рядом. — Прекратите все это, Рустем. Если с ней что-то случиться, то подозрения сразу же падут на меня и тогда полетят головы, не только моя, но и остальных участников. Она — фаворитка, — сказал она шепотом, все еще находясь в том коридоре. — Она его жена… — Но госпожа… —Рустем, делай, что я тебе говорю, и сейчас же, я хочу, чтобы эта женщина была жива, иначе они убьют нас, — сквозь зубы сказала она, глядя ему в глаза.       Дискомфорт нарастал в ее груди при взгляде на него. Рустем не переставал смотреть на нее с желанием, не отрывал взгляда от декольте. — Как пожелаете, султанша, — он поклонился и ушел, оглядываясь по сторонам.       Хюррем посмотрела вперед, встретившись с Ибрагимом и Сулейманом, оба выглядели ревнивыми, но из-за кого она действительно нервничала, так это за пашу. Женщина не хотела, чтобы он думал, что любовь была обманом и игрой, потому что это было не так. Хасеки действительно любила Визиря. Госпожа посмотрела прямо на него и задержала дыхание, когда он повернулся, чтобы уйти.       Она поклонилась султану, когда тот тоже ушел, выпустила воздух, сжатый в груди, и всхлипнула. Все стало настолько сложным… С каких пор султанша начала так бояться кого-то потерять?