Степь бескрайняя

      Привык Есугей к суете, крикам, крови, а тишину терпеть не научился. Не пугала она его, но настораживала. Вот и сейчас он по привычке нащупывал клинок на поясе, пока их одних оставили в огромном зале. Брат хмурился, ожидая князей, сестра старалась придать себе спокойное и рассудительное выражение.       Когда двери отворились и в комнату вошёл Святослав, хан потребовал ответа:       — Почему твои гости должны ждать тебя, князь?       Тот склонил голову и сказал, что с родичами хлопоты: княжна Тверская за один стол с ними садиться не желает.       — Коль ваша царевна нас за собак считает, то и нечего ей здесь быть, — резко молвил хан Уфимский. — Пусть приходят остальные. Или тоже брезгуют?       — Данис дело говорит, — вступила в спор девушка. — Никто их не заставляет с нами дружбу водить, но мы сюда не обедать пришли, а общую напасть решить.       Повеселел хан, убедившись, что сестра и брат с рук ничего не спустят, и молвил:       — Ты, княжич, отправь кого-нибудь к ним, а сам с нами садись. Начнём разговор вчетвером.       Дал Свят распоряжение брату с Урала, сел рядом с младшим ханом. Расспрашивает он о деле, которое привело их сюда, а взгляд всё на татарку косится. Та будто играет: то смотрит прямо на него, то опустит глаза, как и не было. У самого румянец на щеках вышел, кровь в жилах забурлила. Молится он, чтобы в темноте сумрачной никто не увидел.       А тут родичи пожаловали. Важные, гордые владыки расселись по местам. И сразу Есугей их по лицу читает, как открытую книгу.       Вот князь Московский, юнец зелёный ещё. Улыбается, с братьями шутит. Старшие, что владеют Киевом и Минском, парой слов перекидываются. Не любит татарин мудрых, а те осторожны и умны, быстро суть поймут и в свою сторону клонить станут.       Вот владыки старых и почитаемых городов: Смоленска, Северного Новгорода, Пскова. Алексей Смоленский смотрит из-под венца золотого на старших, а те и бровью не ведут. Усмехается Есугей и переводит взор на оставшегося руссича.       Одинокий князь с далёкого Архангельска ни на кого глаза не поднимает, всё руки мнёт. Не тут он головой, мысли его не о земле родной. О чём тогда?       — А слышал я, — вдруг говорит Данис, — что Рафаил Архангельский преемника своего привёз. Пусть мальчик поучится переговорам, сидя с нами за одним столом. Нечего прятаться.       Тот ошарашенно смотрит на хана, стискивает зубы. Князья в непонимании шепчутся: зачем татарам дитё? Есугея не меньше удивила просьба брата, а Камалия наклонила голову от раздумий.       Мальчика привела служанка Камалии, перепуганная, оттого вцепившаяся в ребёнка как родная мать. А тому хоть бы хны. Поклонился всем присутствующим и сел рядом с отцом, не забыв сказать, какие красивые перстни у гостьи, и потянулся к супу. Рафаил отвлёкся, чтобы дать тому больше овощей, и перестал прожигать всех взглядом.       Князь Киевский наконец опустил ложку, погнувшуюся от жара волнения. Так зачем им был нужен Роман? Не просто так они его позвали. Дмитрий пригляделся и сразу же отпрянул с ужасом: младший хан не отрывал взгляда от крестьянки, которая привела мальчика. Ксюша смирно стояла у стены в ожидании приказа, а тот соколом глядит; бокал хмельного поднимает — на неё косится; князь Святослав говорит — ухом не ведёт.       Поворачивается князь в смятении к брату Минскому. Николай мигом подзывает ту к себе, просит принести травяной отвар, что он взял с собою. Ксюшенька кланяется и уходит, а татарин с досады поджимает губы. Дмитрий знает, что после вечера разговор его не кончится.       Данис, напустив на себя скуку, тихо спрашивает у сидящего под боком Нижегороднего князя о девушке.       — Ксения Ивановна это. Её в детстве сюда с Урала привезли, родитель единственный по дороге умер. С тех пор она с нами живёт-поживает.       Святослав отвечает медленно, будто пытаясь скрыть от него что-то. Уфимский решает, что тот слишком много выпил.       После ужина и князья, и ханы расходятся по комнатам. челядь остаётся, ведь посуды много, а убраться надо до утра. Но уже через час в поварне остаётся только двое: добрая Ксюша отпустила всех отдыхать, потому как она хозяйством ведает с разрешения князя. Один Костя не ушёл.       В комнате совсем тихо, лишь скрипят чистые тарелки. Применил Уральский хитрость и запел старинную песню про храброго богатыря и его верного коня, убаюкал сестру, та и уснула. Жалко ему её — весь день напролёт носится, даже не присядет.       Костя прикладывает палец к губам, качая головой в сторону спящей. Дмитрий Олегович улыбается, осторожно садясь рядом.       — Я поговорить хотел. Не как князь, как товарищ совет дать.       Молодец настороженно кивает, и Днепровский начинает:       — Сегодня за трапезой один из ханов на сестру твою смотрел, не отрываясь. Беда выйдет, если не сделать что-то. Присмотри за ней, хорошо? Одну не пускай за пределы крепости, не позволяй с татарами наедине оставаться, пусть будет вежлива и учтива, но в меру.       Я тебя понимаю, я тебе никто, дабы советовать. Но ты если сестрой дорожишь, то не позволишь её обидеть, так? Ты богатырь, отпор дать сможешь, а она девочка, куда ей с хлыстом совладать?       Константин поднимает на того глаза и тяжело вздыхает.       — Святославу Юрьевичу это скажите лучше. Весь вечер только на татарку и смотрит!       — Ты дерзишь от злости. Хочешь защитить родных, да против хана не пойдёшь — не сможешь. Разве что с голыми руками...       Уходя из душной поварни, Уральский услышал наполненное болью напутствие:       — Не приведи Господь такому случиться, но вдруг что если, ты её прячь в погреба пониже. В шкафах они сразу находят. Василису вместе с моей сестрой в прошлый раз нашли.       Костя вздрогнул: вся Русь ещё сотню лет будет помнить, как Ольгу, царицу Старой Ладоги, за отказ хану на пики насадили и по граду носили, пока та последний вздох не издала.