Пробуждение||Awakening

Сорок минут. Именно столько потратила  Эдит для преодоления расстояния от дома до здания разведывательной службы. Новость о жене эмира (то ли Иман, то ли Аман, она уже не трудилась запоминать имена любовниц мужа) и ее трехлетней дочери, которые через три часа приземляться в Хитроу с позволения Майкрофта, она приняла … неоднозначно. То, с какой скоростью эта информация распространялась по Соединенному Королевству, говорило об одном: эта женщина явно не поленилась, перед тем как сбежать из страны, инкогнито оповестить о своих намерениях несколько британских таблоидов. И, по мнению Эдит, с очевидной целью: поднять шум вокруг своей персоны. Чем больше о ней будут говорить, тем выше уровень ее безопасности. Иман (или Аман?) объективно везла с собой в страну что-то ценное, выраженное в виде информации. И Эдит знала, как с этим связан ее супруг. Жена эмира, с сына которого неделю назад сняли все обвинения в контрабанде наркотиков, просит одну из влиятельнейших стран мира о защите в обмен на украденные сведения. Сейчас, годами построенная на лжи жизнь Эдит Гастингс была близка к краху как никогда. Проходя мимо нескольких застекленных конференц-залов Дома на реке, она оценила, насколько важным является вопрос обеспечения пристанища для заморской беглянки. Служащие, советники, юрисконсульты … гул всех этих бесценных сотрудников заглушал звук ее шагов. Каждому было отведено конкретное поручение: кому-то – найти досье на Иман, кому-то – изучить досье эмира, кому-то – установить ценность потенциально важных документов, ставивших под угрозу замороженные ранее переговоры. Но Эдит знала, что ничто из этого не имеет значения. Потому что последнее слово всегда за человеком, сидящим в закрытом крыле. В гробовой тишине. Тишине, в которой, казалось, было слышно его сердцебиение. Учащенное и, временами, теряющее ритм. Безусловно, их последняя встреча прошла, мягко говоря, холодно. Но, несмотря на это, Майкрофт, возможно, следуя ее просьбе, возможно – каким-то другим причинам, старался защитить Гастингса от различного рода обвинений. И она была ему безмерно благодарна. Но все изменилось сегодняшним вечером. Эдит уже и забыла какого это – видеть возле своего дома припаркованный черный Bently. Забыла, как сильно ждала каждого такого «приглашения». Но по прошествии двух десятков лет, единственное, что она могла сейчас испытывать – страх. Эдит догадывалась о мотивах «приглашения», и разговор явно не обещал быть приятным. Как только она переступила порог его закрытого крыла, вежливый и учтивый светловолосый британец помог Эдит снять пальто и, убедившись, что гостья не желает ничего выпить, проводил ее в кабинет босса. Выпить Эдит, безусловно, хотелось. И возможно, даже требовалось. Но в какую бы степь не зашел сегодняшний диалог, необходимо сохранять трезвую голову. Она безмолвно заняла место напротив его стола и взглянула на стоящего лицом к окну Майкрофта. – Помнишь день, когда ты пришла ко мне? Передала пакет документов, в которых помимо прочего были фотографии … компрометирующего содержания … На этом моменте Майкрофт, изо всех сил пытающийся сохранять отстраненность и хладнокровие, запнулся. Даже сейчас он не до конца принял, что женщину, которой он так дорожит дорожил, неоднократно унижали подобным к ней отношением. Он вообще сложно представлял, на кого можно променять … ее. – Есть еще что-то «прочее», что я должен знать? – Майкрофт наконец развернулся к ней лицом в ожидании подробного рассказа о потенциальной угрозе, находящейся сейчас на борту воздушного судна. – Есть, – Эдит предпочла ответить односложно. – Я весь внимание, – односложность скользила и в его ответе. Для всей ситуации она выглядела относительно спокойно. Настолько, насколько вообще может быть спокойна женщина, планирующая раскрыть тайны своего мужа единственному человеку, которого когда-либо любила, и одновременно тому, кто способен окончательно уничтожить и Гастингса, и всю их разваливающаяся жизнь. – Роберт никогда особо не разбирался в людях. Он, в большинстве случаев, довольствовался компанией не обремененных интеллектом льстецов и подхалимов – не важно какой нации, какого социального статуса или уровня дохода. Когда родилась наша дочь, он … немного остепенился, вечерами чаще бывал дома, старался уделять нам больше внимания. Но продлилось это недолго. Лет через пять он вновь пустился во все тяжкие, не особо заботясь ни о своей семье, ни о своей репутации, – Эдит произносила это быстро, будто боясь, что сил закончить рассказ у нее просто напросто не останется, – однажды к нам в гости пожаловал его старинный приятель – араб, разводящий лошадей. Мне он ничем особо не запомнился, тем более, что пробыл он всего неделю. После его отъезда поведение Роберта изменилось. Он вечерами сидел дома, пил больше обычного, прекратил общение со своими постоянными друзьями, да и вообще с любыми другими людьми. Где-то недели через две я набралась смелости спросить, что происходит. Как оказалось, много лет назад отец Гастингса был какое-то время связан с итальянской мафией. Что именно была за связь, Роберт не знал, но долго она не продлилась: его отец застрелился в собственной библиотеке. Семья Гастингсов, дабы не распускать слухи о причинах суицида главы семьи обставила все как несчастный случай. И этот арабский гость … об этом знал. И шантажом пытался принудить Роберта включиться в ... международную контрабанду наркотиков. С использованием лошадей. Это огромная сеть, Майкрофт. Найти человека, который станет посредником в этих сделках – крайняя удача. Но на шантаж Роберт не поддался. И тогда арабскому «заводчику» не оставалось ничего кроме как насильно связать его с синдикатом. В отместку. Каждый раз, когда в страну привозили лошадей от этого араба, для соревнований или для продажи, на счет Роберта переводилась крупная сумма денег. Тут даже полный кретин что-то, да заподозрит. Я пыталась его подбодрить, поддерживала настолько, насколько это вообще было возможно в сложившейся ситуации. И, по-началу, это помогало, но потом … все его ночные загулы вернулись с бОльшей силой. Он проигрывал в казино баснословные деньги, заигрывал с женами и любовницами высокопоставленных лиц, ввязывался в различные аферы, в том числе с хищением денежных средств. Он … сломался. И починить его оказалось ... мне неподвластно. Ему крупно повезло: у его семьи были влиятельные друзья и армия сильнейших адвокатов. Это позволяло ему оставаться на свободе. Но каждый раз, шагая по лезвию ножа, он ждал, когда его наконец поймают. За то, в чем он действительно виновен. Позже, после того как ни одна из моих попыток спасти нашу семью не увенчалась успехом, я забрала дочь – ей было четырнадцать – и мы уехали в Швейцарию. Она у меня девочка умная. Закончила там школу и поступила в Швейцарскую высшую техническую школу в Цюрихе. А я вернулась в Лондон. И теперь, из-за связи моего мужа и заморской шлюхи, информация о его причастности к контрабанде наркотиков в руках ее мужа – одного из богатейших в мире людей. И, судя по всему, скоро все это вскроется. И … Сил продолжать рассказ у Эдит больше не осталось. Двадцать лет. Она прожила двадцать лет во лжи, страхе и безысходности. И сейчас наконец призналась об этом человеку, с которым могла бы быть счастлива и окутана заботой. Который понимал ее, и которого понимала она. С которым ей было спокойно и легко . Ей так отчаянно хотелось закрыть руками лицо и разрыдаться. Не плакать, как это делают хорошо воспитанные сдержанные леди, а именно радыть. От обиды. От отчаянья. От злости. От злости на себя. За ошибочный выбор, за слабость и за малодушие. За то, что сейчас не способна спасти человека, фамилию которого носила ее дочь. Так как единственное, что сейчас следовало сохранить, это репутацию Гастингса … ради нее. Ради ее единственной девочки, которая всегда была ее надеждой и ее гордостью.   Прошло несколько минут, прежде, чем она продолжила. – Мне казалось, что я не смогу прожить жизнь с человеком, заточившим в одиночной камере родную сестру. Оказалось, бывают ситуации и хуже, – Эдит наконец набралась смелости поднять взгляд на Майкрофта, – Майкрофт, если все вскроется, в этой стране моей дочери больше не будет места. Она не заслужила такого. Она не виновата, что носит фамилию Гастингсов. Майкрофт, она вообще ни в чем не виновата! Ты же должен меня понять, у тебя же всегда был и будет Шерлок. Ведь … каждая его победа – это и твоя победа, и ведь каждая его боль – это твоя боль … Майкрофт выслушал рассказ в полном молчании. Странно, неделю назад ему казалось, что Эдит стоит за историей с отравленной лошадью. Но пока он думал, что в ней живет обиженная и мстительная жена, в ней все это время жила и живет заботливая мать, пытающаяся защитить своего ребенка всеми возможными способами. И Майкрофт не мог ее судить. Но и жалеть ее он тоже не планировал. Она одна из самых стойких и сильных людей, которых  ему доводилось встретить. Она достойна его уважения сейчас больше, чем когда либо. Она выстояла там, где любая другая давно сломалась бы. И вот, она здесь, сидит, и, не проронив ни слизинки, рассказывает о вещах, не просто обидных, а о причинявших ей невообразимую боль. Он восхищался ею, он ценил ее, и ему отчаянно хотелось защитить ее и ее семью. Майкрофт ни разу не осудил ее за выбор уйти тогда. Двадцать лет назад. Когда Эдит случайно узнала об Эвр, ее заточении, и о том, какая во всем этом роль отведена Майкрофту, она не нашла в себе сил остаться. Но сейчас, после всего, что она пережила, знание, что твой избранник заведует строго охраняемой тюрьмой и держит в ней родную сестру – меньшее из зол. – Эдит. – Ау. Они оба вздрогнули. Она – потому что впервые за весь их разговор он обратился к ней по имени. Он – потому что только она так отзывалась на звук своего имени. Что-то не меняется, и, как двадцать лет назад, когда он окликал ее, звал ее или обращался к ней, то слышал в ответ неизменное: «Ау». Привычка, не утраченная, как выяснилось, с годами. Страшно – осознавать, что даже спустя столько лет, ему с ней по-прежнему  спокойно и легко. Будто она все та же Эдит, без жизненного багажа страданий и обид. Без боли и сожалений. Такая хорошо знакомая и такая простая. Эдит. Майкрофт обогнул свой письменный стол, и, присев на его край, наклонился к ней: – Послушай меня. У меня не так много времени, но я тебе обещаю. Что бы ни было в тех документах, имя Гастингса не всплывет. Ни при каких обстоятельствах. Ты меня поняла? – Попросишь Шерлока пересмотреть это все, пока будешь обеспечивать беглянке безопасность и предоставлять ей охрану? – Боюсь, Гастингс не входит в тот короткий список лиц, которых Шерлок готов защищать, – Майкрофт решил немного разрядить обстановку.   – Судя по всему, помощнику твоему мы тоже не доверяем. Тогда …?  – Эдит наклонила голову с нескрываемым вопросительным выражением. – Тогда – работаем вместе. Самолет приземлится через пару часов. До тех пор, пока она не получит официального убежища, документы она не покажет. Но и выпускать ее из аэропорта, пока не буду уверен, что там  что-то действительно ценное – я не стану. Думаю, к завтрашнему утру все что прямо, косвенно или мало-мальски относительно затрагивает Гастингса – будет уничтожено. – Хорошо, я … в деле. – Тебя сейчас отвезут ко мне домой. Дождись меня. Я постараюсь под предлогом необходимости детального изучения забрать все, что она привезет. Думаю, к утру мы справимся – уничтожим все, что найдем. Если нет, то придется подключать кого-то со стороны, – Майкрофт достал телефон из кармана и начал быстро строчить текст смс. – Кого? – Сотрудникам разведки доверия нет, а Шерлок, как я сказал, Гастингсу помогать желанием не горит, – Майкрофт снял пиджак со спинки стула, видимо, планируя покинуть здание. – Наш белый рыцарь в сияющих доспехах всегда на правой стороне, – на лице Эдит мелькнула слабая улыбка. – Не когда дело касается злой мачехи, – ухмыльнулся Майкрофт, читая ответное сообщение от Женщины.