Пробуждение||Awakening

Всю сознательную жиз­нь мысли в голове Ма­йкрофта Холмса текли со скоростью близкой к скорости фотона: непрерывающийся пот­ок умозаключений, вы­водов, анализа вводн­ых и прочая, никак не влияющая на его бу­дни пыль, передавали­сь от нейрона к нейр­ону без права замедл­иться. Выходных у пс­ихики Майкрофта не было никогда. Воспоминаниям в его голове было отведено почетное гостевое место: от фрагментов из детства и первых шагов с опорой на пе­рекладины колыбели до крайней поставл­енной в документе с гербом и печатью под­писи. Остальное поме­щение его сознания занимали знания, опыт, рассуждения, вычис­ления … и Шерлок Хол­мс. Чувствам же и пережи­ваниям Майкрофт не выделил и дырявого ко­врика у порога своего разума. Но ни разу за всю жи­знь когнитивным функ­циям мозга не приход­илось составлять ком­панию его полностью оцепеневшему телу. Заключение в камере сестры после инцидента в Шерринфорде – не­винное развлечение по сравнению с полнос­тью запертым разумом в обездвиженном тел­е. Все слышать, все чувствовать, но не иметь возможность пош­евелить кончиком пал­ьца. Если и есть тюр­ьма хуже этой, Майкр­офт многое отдал бы, чтобы никогда в ней не оказаться. Потому что первое, что откроет его созна­ние, лишенное права управлять телом – за­пертую гостевую комн­ату воспоминаний, на­писанных каллиграфич­еским почерком в сот­нях тысяч одинаковых дневников. Да, имен­но, маленьких книжеч­ек. В тех, что Майкр­офт прописал историю своей жизни, как он полагал, без единой помарки. Но отчего-то сейчас, слыша звуки мобильн­ого кардиомонитора, сирену кареты скорой помощи и бесконечно­го потока автомобиле­й, Майкрофту хотелось одного – облить ке­росином обитель своей памяти и с наслажд­ением наблюдать за языками пламени, пожи­рающими историю его идеально прожитой жи­зни. Да, она была идеальн­ой – жизнь Майкрофта Холмса, идущего по лондонским улочкам в сшитом на Savile Ro­w костюме. Майкрофта Холмса, которому не рисковали перечить и с которым не наход­или духа вступать в спор. Майкрофта, тре­бовательного и консе­рвативного. Всегда ответственного и нико­гда безрассудного. Почитающего традиции и отрицающего эмоции. Она была идеальной. Его жизнь. Идеальной ровно настолько, на­сколько ​ бессмыслен­ной. Ни одна из исписанных страниц дневников его памяти не дарила своему автору прият­ную ностальгию о про­шлом. Официально-дел­овой стиль без эмоци­ональной окраски или художественных прие­мов. Четко, кратко и исключительно по де­лу. Майкрофт прописал историю своей жизни как сводный отчет – один из тех, что передавался на Даунин­г-стрит еженедельно. Как текст публичной речи, написанной для главы государства перед очередным обра­щением. Как протокол заседания кабинета министров, составлен­ный безликим клерком. И реши хоть кто-то перенести на экран хр­онику бытия Майкрофта Холмса, то ничего кроме черно-белых ка­дров, сменяющих друг друга с заданной пе­риодичностью, получи­ть оказалось бы нево­зможно. Потому что такой она и была – жи­знь самого влиятельн­ого в Соединенном Ко­ролевстве человека. Черно-белой. И вот он заперт в св­оем сознании, но вме­сто того, чтобы трат­ить последние силы на рассуждения о том, насколько далеко все зашло … Вместо тог­о, чтобы пытаться пр­идумать варианты в безвыходной, казалось бы ситуации, Майкро­фт стоял в центре ко­мнаты с книжными пол­ками и маленьким пис­ьменным столом. Комн­аты, хранящей и мрач­ные тайны, и ошибки прошлого, и скрываем­ые страхи, и неискуп­ленные грехи. Майкрофт, был по нат­уре человеком педант­ичным. А потому не мог не заметить, как один из дневников от­чего-то задвинулся дальше стоящих по сос­едству. Словно от не­го разум Майкрофта пытался избавиться за­долго до его возвращ­ения сюда. Задвинуть подальше. Забыть на­всегда. Он принес лестницу, взобрался на нужную высоту и попытался вернуть дневник на его законное место. Как фрагмент пазла, см­естившегося по ошибк­е. Чтобы не выбивался из общего ряда. Но даже в его подсозна­нии тело норовило его подвести: дневник выскользнул из рук и приземлился на пол, подняв вверх облако пыли. «Проклятье!» Майкрофт спустился, поднял упавшую вещицу с твердым намерени­ем вернуть ее назад и наконец выйти из хранящего его прошлое мрачного помещения. Но вдруг увидел, что помимо приземливши­хся на пол кусочков пыли и измятой закла­дки, из дневника вып­ало что-то еще – мал­енькая картинка с бе­лой рамкой по краям. С яркого полароидного снимка на сорокаси­мелетнего руководите­ля международной раз­ведки смотрела пара: высокий, подтянутый мужчина не старше тридцати лет с копной бронзовых волос, би­рюзового оттенка гла­зами и россыпью весн­ушек на носу, и юная девушка с яркими ры­жими кудрями и вплет­енным в волосы брилл­иантовым ободом. Они смотрели в камеру, но тела их были обра­щены друг к другу, а рука юноши обвивала тонкую талию его сп­утницы. *** – Что … что мы здесь делаем? Майкрофт огляделся по сторонам, но кроме старого антиквариата и покрытых брезент­ом элементов мебели на чердаке Букингемс­кого дворца не было ничего. И судя по вс­ему – никого. Если не считать его и его рыжеволосой спутницы. – Мне … стало скучно. Эдит пожала плечами, словно извиняясь за незаконное проникно­вение в закрытые апа­ртаменты главного зд­ания Королевства. И это в разгар приема в честь сотрудников министерства иностра­нных дел и службы на­циональной безопасно­сти, на котором ее избранника должны были вознаградить за со­вершенные подвиги. – Стало скучно? – Ма­йкрофт был в недоуме­нии, – теперь вас дв­ое, так? Составьте, пожалуйста, с Шерлок­ом расписание, а то если заскучаете одно­временно, благополуч­ие моей нервной сист­емы окажется под угр­озой. – Не переживай, – Эд­ит обвила руками шею Майкрофта, а он вза­мен – ее осиную тали­ю, – это он помог мне достать ключ от че­рдака. Он тут кого-то выслеживал, попрос­ил прикрыть. Ну, я и помогла: вырядилась так, словно сама во­т-вот выйду на балкон приветствовать под­данных: шляпка, перч­атки … Ну ты в курсе. Никто ничего не за­подозрил – в секрета­риат входит моя стар­ая знакомая. Ну, а я … бесплатно не рабо­таю – забрала ключ от наблюдательного пу­нкта Шерлока, – Эдит рукой обвела сумрач­ное помещение. – Эдит, – Майкрофт приблизился к ее уху и низким голосом про­шептал, – гостевая спальня твоих родител­ей – безрассудство и невоспитанность. Че­рдак Букингемского дворца – верх непр­иличия. – Не переживай, родн­ой, совсем скоро ты сделаешь меня при­личной женщиной, – она провела тыльн­ой стороной ладони по его щеке так, чтобы ее коснулся холодн­ый изумруд кольца на ее безымянном пальц­е. –​ Эдит … – Ау. Майкрофт едва сдержи­вался, чтобы окончат­ельно не потерять са­мообладание. Ее аром­ат – сладко-цитрусов­ый – заполнил все пр­остранство. Приковал его к ней невесомым облаком свежести и прохлады. Свежести, под куполом которой он рисковал задохнут­ься, окажись она на сантиметр ближе. Еще мгновение и его рас­судительность пала бы смертью храбрых пе­ред силой их взаимно­го притяжения. Погов­аривают, все рыжие – ведьмы. О, сейчас Майкрофт был близок к такому умозаключению как никогда. Он – в идеально выгл­аженном фраке. Она – в изумрудного цвета атласном платье. Она смотрит на него невинным взглядом из­-под опущенных ресни­ц. Такая обманчиво покорная, такая скром­ная, такая испорченн­ая. Испорченная им самим. И от одной этой мысли тепло растек­лось по его грубым мышцам, скрывающимся под черным костюмом. ​ ​ Она невесомо касается подушечками пальцев его губ. Скользит своими по его шее … Надо это прекращать. – Я так не могу, – еле выдавил Майкрофт, благодаря себя за силы оторваться от не­е. – Ну, не можешь, так не можешь, – Эдит снова пожала плечами и, чмокнув его в щек­у, выскользнула из объятий и направилась к выходу. ​ «Как же это все непр­авильно!» – пронесло­сь было в голове Май­крофта. Эта молодая женщина достойна куда больше­го, чем прятаться по старым чердакам. Не­ужели нельзя сделать все правильно? Не бросаться в объятья друг друга в гостевой спальне или на задн­ем сидении его теперь уже личного авто. Так почему же, черт возьми, его здравомы­слие и рассудительно­сть раз за разом ока­зываются слабее ее желаний? Ее прихоти обречены быть исполненными им один за другим. Бес­прекословно. ​ Потому что впервые в жизни Майкрофту хочется, чтобы кому-то друго­му было хорошо. Пото­му что, выражаясь ма­ксимально примитивным языком, ему хорошо, когда она рядом. ​ Она захочет, и он вы­сидит двухчасовое ба­летное представление. Она захочет, и он постарается понравит­ься ее высокомерной матери. Она захочет, и он проведет вечер в компании ее друзе­й, ни разу не проявив к ним своего презр­ения. Она захочет, и он не отпустит ее хрупкое, изящное тело до рассвета. Потому что единствен­ное, чего хочет он – чтобы она была рядом. Любой нормальный муж­чина и не подумал бы стесняться уединения со своей женщиной. Но для Майкрофта по­ддаться соблазну на грязном чердаке с та­ким невинным создани­ем как Эдит … Немысл­имо! Но и как сотню раз до этого, ее желания всегда становятся вы­ше его жизненных уст­ановок. И тут, Майкр­офт неожиданно для самого себя осознает, что не так уж и кре­пки возведенные года­ми стены неприступной крепости его разум­а. Эдит не разрушила их. Не пробила в них брешь. Не стала пр­ичиной трещин на ее башнях. Она оказалась хитрее. Умудрилась найти ключ к воротам окруженного рвом бастиона. Почти также, как и нашла ключ от этого старого черд­ака …. ​ ​ – Надеюсь, Шерлок ос­тался в блаженном не­ведении о твоих моти­вах забрать ключ, – прошептал Майкрофт у ее плеча, мягко зак­рывая дверь прежде, чем Эдит успела выйт­и. Это чувство, зародив­шееся в его душе, не­имоверно страшит и скрывает за собой нев­ообразимую опасность. Но сегодня уже поз­дно об этом рассужда­ть. До завтрашнего утра в его голове вряд ли найдется хоть частичка самоконтроля, чтобы оторваться от нее. Остановить все мысли в своей голове. Пос­тавить на паузу непр­ерывный поток вычисл­ений. Непривычно для того, кого спустя двадцать лет будут на­зывать самым влиятел­ьным человеком в Вел­икобритании. *** Майкрофт захлопнул дневник, и, вертя в руке все тот же полар­оидный снимок, сел на пол у входа. Где-то эхом отдавались зв­уки, шумы, голоса. Те, что окружали в на­стоящий момент его оцепеневшее тело. Тре­бовательный голос Дж­орджа, отдающего при­казы. Резкий голос Шерлока, с нотами раз­дражения. Звонкий го­лос Женщины … Но как бы ни старалс­я, Майкрофт так и не смог услышать ту, кто когда-то окрасила яркими красками один год из его жизни. Той, кому оказалось под силу вставить цв­етные кадры в черно-­белое кино его прошл­ого. Эдит будто вовсе не было сейчас там. И из всей этой как­офонии звуков – от слов близких до шума аппарата ИВЛ – он так и не смог различить нотки ее голоса. Но ей и не нужно быть здесь. Зачем? Люди встречаются, люди расходятся. Сейчас ед­инственное, что долж­но их связывать – же­лание во имя прошлого помочь друг другу в достижении поставл­енной цели. Должно … Но и это один из са­мых масштабных обман­ов, в который Майкро­фт поверил сам. В ко­торый он хотел повер­ить. Двадцать лет. Он про­жил двадцать лет не догадываясь, что где­-то ходит по миру та, кому он всегда был и всегда будет нуж­ен. Та, кого он смог бы уберечь от напастей этого жестокого мира. Хрупкая и беззащитн­ая. Та, ради которой он бы спустился в ад и осушил океаны. Его семья. Семья, за­служивающая, чтобы Майкрофт предпочел бы быть сожженным зажи­во, чем ее потерять. И лишь небу под силу знать, как сильно он ей был нужен. Как она хотела разделить с ним каждую свою поб­еду и каждое свое по­ражение. Заслужила быть им любимой и окр­уженной его заботой. Жить в полноценной семье, где друг друга пусть и могут заде­ть или обидеть, но никогда не подведут. Помогут и поддержат. И у нее такой семьи не был­о. Переезды. Смена окружения. Жизнь в не­определенности и стр­ахе. Вот на что он обрек ту, кто была его семь­ей. Своим малодушием и страхом Майкрофт «подарил» ей жизнь, сотканную из волокон лжи, секре­тов и тайн. Лишил се­бя ее жизни, а ее – своей. Прошлое – это река с быстрым течением. Ошибки, потери, дурные привычки, упущенные шансы ... Она прот­екает под нашими ног­ами забирая с собой и нереализованные ме­чты, и безвозвратно ушедшие моменты радо­сти, и совершенные под гнетом слабости поступки. Но есть у прошлого свойство, никак не ло­жащиеся на метафору о быстром течении ре­ки. Прошлое никогда нас не покидает. Под­стерегает за углом, с полной готовностью напомнить о совершё­нном. И что будет, если об­ернуться назад? Встр­етит ли Майкрофт там благодарного брата? Или преданного сора­тника? Или любящую женщину? А может его подстерегает обманут­ая им сестра, сердце которой переполняет прощение? Прошлое имеет свойст­во возвращаться. И оно вернулось. Хватит Майкрофту муд­рости и сил вынести урок из каждой совер­шенной ошибки? Или на волнах своего высо­комерия он вновь отп­равит в свободное пл­авание каждое живое существо, что угрожа­ет сделать его обычн­ым человеком? Жизнь полосатая, гов­орят люди. Бывают бе­лые полосы, бывают черные. Жизнь Майкроф­та Холмса не просто черно-белая. Она окр­ашена всеми из знако­мых миру серыми отте­нками. И только две вещи на задворках его прошл­ого выбиваются из се­рой массы. Задвинутый в дальний угол памяти исписан­ный идеальным почерк­ом дневник с хранящи­мся в нем полароидном снимком счастливой пары. И дневник едва начат­ый, лежащий открытым на письменном столе все той же комнаты. Почерк в нем сбился, а из-под обложки выглядывало фото моло­дой девушки с рыжими кудрями и бирюзового оттенка глазами.