Пробуждение||Awakening

Если какому-либо жителю Лондона или Цюриха посчастливилось бы однажды повстречаться с Леди Изабелль, которой с роду выпала доля носить фамилию Гастингс, то нет сомнения – он мог бы с уверенностью и без доли колебания заявить: столь вежливую и не по годам остроумную особу встретить ему на жизненном пути еще не приходилось. Миниатюрная, рыжеволосая и острая на язык. При этом уместно учтивая и в меру тактичная. Хотя следовать последним двум пунктам в общении с некоторыми представителями человеческой расы, в частности с отцом, Белль с годами становилось все сложнее. Ведь ее живой ум и недюжая находчивость неустанно нуждались в здоровой конкуренции. А «переговорить» дочь лорд Гастингс не мог уже к ее десятилетнему возрасту. Уже доподлинно известно, что любому нормальному ребенку первые пять лет жизни требуется минимальный набор потребностей: здоровый сон, вкусная еда, мультфильмы без ограничений по времени и родительская забота. Но Белль Гастингс нормальной не была никогда. Вместо того, чтобы капризничать, руководствуясь нежеланиям ходить в начальную школу, и вместо того, чтобы бежать к экрану телевизора едва была съедена последняя ложка супа, Изабелль – будучи в раннем детстве замкнутым и тихим ребенком – предпочитала смиренно выполнять обязанность получать образование и коротать вечера за сборкой конструктора. Со стороны казалось, что Белль – идеальный ребенок. Никаких истерик по поводу некупленной куклы или сорванной поездки в зоопарк. Никаких ссор с одногруппницами в детском саду или отобранной у одногруппника игрушки. Да, такой она была, тихим и послушным ребенком, преследуя одну единственную цель: не стать в столь нежном возрасте причиной тревог матери. Ведь уже тогда для Белль не было тайной: маме и так тревог хватает с лихвой. Детям нет необходимости видеть ссоры и скандалы. Именно такую задачу поставила перед собой Эдит в день, когда не без вмешательства родного отца окончательно решила произвести на свет ту, кто станет ее поддержкой и гордостью на ближайшие двадцать лет. Но «видеть» и «чувствовать» – не всегда слова-синонимы. Открытой конфронтации родителей Белль посчастливилось не лицезреть. Тем более, образ отца из раннего детства врезался в ее память как нельзя ярко: он приходил домой вовремя, учил кататься на велосипеде, посещал спектакли с ее участием … Да, такое внимание к ее жизни он не проявлял больше никогда … В отличии от матери. Ее образ из детства Белль тоже забыть едва ли сумеет. Сотни поцелуев, оставленных на пухленьких щечках. Теплые руки, держащие дочь при спуске в метро Лозанны. Мягкие объятья перед неизбежным отходом ко сну. Звонкий смех после задутых в день рождения свечей. А еще, взгляд. Восхищенный и изучающий взгляд Эдит не давал покоя ее маленькой девочке. Потому что при всей красоте крупных зеленых глаз, Белль знала, что блестели они лишь, когда взор Эдит был обращен к дочери. О проницательности своего ребенка Эдит стала догадываться лишь со временем. Когда после очередного нависшего над их (проживающей в Швейцарии) семьей скандала, она сидела в пустом зале за роялем и пыталась найти хоть одну причину не выпрыгнуть из этого засасывающего в воронку брака. Семилетняя девочка подкралась незаметно, села рядом с матерью и тихо спросила: – Мы переезжаем, да? Эдит, вздрогнув от неожиданности, обернулась к дочери и, мысленно поблагодарив себя за то, что не уступила предательским слезам, спросила: – Почему ты так решила? – Бабушка же приезжала, они с папой долго о чем-то говорили … кричали. Потом ты к ним зашла. А я в комнате была. Там чемодан лежал. Твой. Не папин. А потом ты сюда пришла. Ты играешь только когда грустишь. А ты всегда грустишь, когда бабушка приезжает … – Ты очень … проницательна, – Эдит провела по волосам дочери, надеясь, что со временем у нее не появится желание их остричь, – твой папа в беде и ему нужно постараться помочь. Но как только все закончится я … хотела бы уехать. Вернуться в Англию. Ты там не была, дорогая, но вот увидишь, тебе там понравится. Белль, – Эдит взяла руку дочери в свою, – я не стану делать что-либо, если ты этого не захочешь … – Но я хочу быть с тобой. Большего Эдит было и не нужно. Спустя полгода мать с дочерью отворяли дверь не только загородного поместья в Норфолке, но и новой жизни, где не было место нависшим трудами главы семейства угрозам и опасности. Друзьям и знакомым родители Белль объявили, что временно приняли решение жить отдельно. Без официального расторжения брака. Тихо, достойно и обойдя стороной унизительный бракоразводный процесс, грозящий разбрызгать грязь семейных тайн на каждого представителя аристократичного семейства, включая маленькую невинную душу. Но и эти тонкие манипулятивные ухищрения со стороны семьи отца не могли остаться незамеченной для сообразительной и наблюдательной девочки. Потому что будь у ее мамы разумный выбор, то оставшуюся жизнь о присутствии в ней отца напоминал бы лишь чек с алиментами. Но думать об этом Белль себе не позволяла. И уж точно не позволяла матери хоть раз задуматься о том, насколько много дочери известно о тайнах семьи Гастингсов. Вместо этого, Белль бросила все свои силы на начало совершенно другой жизни. На возможность приводить домой друзей и ездить к деду на выходные, учиться печь пудинг и собираться на традиционный вечерний чай. Но главной и самой важной переменой в жизни девочки был взгляд ее мамы. Он теперь отливал спокойствием, уверенностью, умиротворением. Донимать дочь опекой Эдит никогда не желала. И как только у Белль сформировался проверенный круг общения и надежная охрана, она решила распределить нагрузку и бросила часть сил на работу в нескольких благотворительных организациях. Какую-либо профессию Эдит так и не освоила, а потому довольствовалась статусом состоятельной дамы, тратящей свободное время и деньги на обездоленных и лишенных крова. От Белль также не ускользнули перемены в жизни матери. Ее кардиганам, узким брюкам и летящим платьям пришли на смену брючные костюмы, шифоновые блузки и юбки-карандаш, а на смену тихому и послушному ребенку – колкий остроумный подросток. *** – Ну что за роскошная женщина? – подмигнула Белль однажды спускающейся по лестнице Эдит. Девочке тогда едва исполнилось двенадцать. – Эта роскошная женщина сегодня должна мотивировать двоих толстосумов пожертвовать часть своих несметных богатств на помощь нуждающимся. Не будь к ней уж очень строга, – Эдит взяла из рук дочери чашку с кофе и оценивала свой образ в весящем напротив зеркале. – Строга? Женщина моя дорогая, ты выглядишь так, будто способна охмурить дюжину богачей. И отнюдь не во имя помощи страждущим. Добавим каблук не меньше восьми сантиметров и мысленно зачтем к этой дюжине еще парочку … Сиротам Англии невероятно повезло с патроном. – Фу, как грубо! Разве я так тебя воспитывала? О некоторых вещах нельзя шутить, моя дорогая, – Эдит чмокнула дочь в висок и направилась к выходу. – Мы с тобой обе знаем, что я не со зла. Как и то, что замшевые Jimmy Choo сюда подойдут куда больше. Эдит закатила глаза, но спорить не стала. – Твоя взяла, красавица. Но учти, пойдешь к деду в выходные одна, потому что после сегодня я вряд ли смогу ходить … – А я не просто красавица, – закинув на плечи рюкзак Белль последовала за матерью. *** Такой и должна была быть жизнь среднестатистического британского подростка. Днем учеба, вечерами домашнее задание и уроки музыки, а по выходным – сериалы и традиционная английская еда. Но Белль среднестатистическим подростком не была никогда. Она каждый раз искренне недоумевала, отчего же преподаватели без устали требуют от нее анализ художественных произведений, когда у нее едва хватает времени для внеурочных задач высшей математики и физики повышенного уровня сложности. Потому что Белль уже давно без боя капитулировала перед такими предметами, как история и литература, оставив в фокусе лишь пару точных наук. А потому с каждым годом учителям все сложнее было общаться с юным дарованием. Белль могла колко ответить, саркастично пошутить, дерзко высказаться. И также искренне пыталась понять: что же такого в ее нежелании заучивать даты ключевых битв Первой мировой? Она уже тогда поняла, что именно ей интересно и не планировала тратить жизнь на бесполезную информацию, засоряющую ее мозг. Но к четырнадцати неожиданно для себя освоила талант манипулировать представителями сильного пола. Хотя … пока только сверстниками. С того дня невыполненных заданий по литературе и философии у Белль встретить было нельзя. Кто же остался непризнанным автором ее сочинений – тайна до сих пор. Но несмотря на отсутствие сентиментальности, проницательность свою девочка не растеряла. Напротив, вышла на новый уровень. *** – Кто он? – спросила она однажды у матери, задумчиво смотрящей на шифоновое желтое платье и фиолетовый, декорированный камнями, ансамбль. Эдит отвернулась от висящих нарядов, медленно подошла к дочери и, оттягивая неизбежный вопрос, с ноткой сожаления спросила: – Ты … осуждаешь меня? И правда. Любая нормальная девочка удивилась бы желанию мамы, состоящей в браке, ходить на свидания. Как минимум. В противном случае, это могло бы вызвать обиду за отца или водопад обвинений. Но Белль нормальной не была никогда. – Конечно, осуждаю! Как можно выбирать между ними. Определенно желтое … и …, – девочка отошла, сняла с подставки на трюмо бриллиантовые сережки и вложила их в руку матери, – это разбавит образ. Строго, но дорого и элегантно. То, что надо! Часы снимай. А то взглянешь на них хоть раз и пиши пропало. Решит, что ты хочешь скорее уйти … – Белль! Эдит резко остановила поток ценных указаний. В ее взгляде девушка увидела страх, неуверенность и невысказанную надежду встретить хотя бы толику обиды. Осуждения или презрения. Но ничего из этого не смогла найти, как бы не старалась: – Мне стыдно, но я … Ты уже взрослая … Я … Мне плохо одной …одиноко. – Мам. Я взрослая уже очень давно. Только знай: то, что ты одна, не значит, что ты одинока, – и дабы избавиться от излишней слащавости, Белль добавила, – так кто он? – Один из меценатов. Вдовец. Я … выразила желание, чтобы наше общение оставалось тайной. Хотя бы пока … – А я говорила, те Jimmy Choo – отпад! *** Их жизнь в пригороде Лондона осталась самым ярким пятном в жизни девушки. От посиделок в беседке за кружкой какао до походов по магазинам в канун Рождества. Отец приезжал редко. Порой и новогодние праздники не становились для него поводом увидеть семью. Но это никак не омрачало жизнь не по годам мудрой Белль. Она все также поддерживала мать, подбирая ей образы и радуя отличными оценками. Все также уделяла внимание деду, будь то испеченный лимонный пирог или починенный ламповый телевизор – никаких современных технологий консервативный отец Эдит не признавал. Белль росла живой и яркой особой, пользующейся популярностью среди мальчишек ее возраста и заслужившей по праву гордость матери. Она находила в себе такт промолчать, когда мама задерживалась на работе. Все чаще напрашивалась на выходные к деду и все также, набираясь учтивости, не расспрашивала Эдит о том, как прошел ее уикэнд. Она хотела лишь одного – видеть мать пусть не счастливой, но спокойной и уверенной. И если для этого придется, наступить на горло своему любопытству – так тому и быть. Не самая высокая цена. Но Белль не позволяла себе забыть: не только ее вмешательство сможет разрушить хрупкое стабильное настоящее ее матери. Отец вернулся в Лондон куда внезапнее, чем они когда-то уехали из Цюриха. И женщину, что приковывала к себе мужские взгляды и излучала невероятную позитивную энергию будто подменили. Белль никогда не забудет, какое напряжение царило за ужином или в выходные. Домой стали приходить незнакомые люди, засиживаться допоздна, пить больше, чем было принято в их чопорной семье. Эдит никогда не оставалась с гостями до конца. Извинялась, и, ссылаясь на мигрень, удалялась в свою спальню. Ту, что была в противоположной части дома от спальни законного супруга. И это тоже никак не могло ускользнуть от взора той, кто получила в наследство дар видеть больше, чем следовало. А еще, Эдит прекратила общение со своим близким другом-вдовцом, кто за последние несколько месяцев стал причиной ее потерянного в молодости женского счастья. Внешне это никак нельзя было отследить, но Белль видела – мама перестала пользоваться любимым парфюмом, носить подаренный им браслет, ходить по магазинам в поисках нового платья-футляр или ярких босоножек… Да, возвращение отца в их жизнь никому не прибавило счастливых дней. Даже ему самому. Но несмотря на горькую реальность, Белль все также продолжала быть учтивой с Робертом Гастингсом и оставалась главной опорой матери. До одного момента. Прошло пару месяцев со дня, когда их дом покинул гостивший с неделю средних лет араб. Отец проводил с ним много времени как в стенах поместья, так и за его пределами. Но едва простыл след колоритного гостя, поведение Роберта Гастингса … несколько изменилось. Незнакомые люди больше не приходили, отец вечерами бывал дома, пил больше обычного, отстранился от знакомых. И Белль видела, как Эдит делает все возможное, чтобы огородить дочь от подобного отцовского проявления слабости и реализовать свой священный долг: в горе и радости быть поддержкой и опорой для мужа. И любой другой простой подросток, сбегающий из дома на рок-концерт или курящий сигареты в перерыве между уроками, ничего не должен был бы заподозрить. Но Белль простой не была никогда. Шло время. Не без усилий Эдит глава семейства нашел хрупкий баланс между своей беспокойной натурой и желанием искупить бесчисленные грехи. И, вновь, заглядывая в глаза матери, Белль видела искреннюю веру в желание человека исправить свою жизнь. Стать лучшей версией себя. Видела надежду на возможность сделать отъявленного негодяя достойным человеком. Но Белль, в отличие от матери, сентиментальностью природа не наградила. Люди не меняются. И ни совместный уикэнд, ни барбекю на озере, ни поход в театр с супругой не смогут усмирить пыл завсегдатая ночных клубов и казино. И она не ошиблась. Но вместо того, чтобы смотреть, как самый родной для нее человек тратит жизнь на стремление к несбыточной мечте остудить темперамент беспросветно потерянного человека, Белль сама зашла в комнату к матери и попросила: – Мам, давай вернемся в Цюрих. *** Жизнь полосатая, говорят люди. Жизнь Изабелль Гастингс была разделена на три по-разному прожитых полосы: от смирения в детстве, до дерзости в отрочестве и решительности в юности. Она видела больше, чем следовало, говорила то, что приходило на ум и всегда брала ответственность за свои поступки. Она рано повзрослела, хотя мудростью и проницательностью была одарена от рождения. От нее не ускользали детали, не скрывались мотивы людских поступков, не были тайной человеческие души. Да, Белль действительно видела больше, чем следовало. Но со временем, вместо того, чтобы превратить свой дар во власть, сделать инструментом манипуляций или частью захватывающего рабочего процесса, она бросила силы на поддержку тех, кто рядом. Родных и друзей. Потому что знала: если ты один, совсем не значит, что ты одинок. Все родители совершают ошибки. Любой ребенок, вырастая, норовит бросить снаряд, наполненный обвинениями, в хрупкое сердце любящих его людей. Но Белль Гастингс не относилась к разряду любых. Ведь она знала – все родители несовершенны. Но вместо того, чтобы жить в надежде получить от дочери незаслуженное прощение, мама наполнила ее повседневность всем тем, что у нее так малодушно отобрала: искренней и беззаветной любовью родителя. Отца, который не просто видел бы дочь. Он бы на нее смотрел. Отца, который не только слышал бы ее, но и внимательно слушал. Отца, который не задумываясь не только убил бы, но и умер за нее. Но, кажется, из всего вышеперечисленного жизнь предоставила Майкрофту Холмсу возможность сделать лишь последнее. *** – Мам, посмотри на меня, – Изабелль обняла Эдит со спины, пока та смотрела в пространство перед собой невидящим взглядом. Они были в закрытой части больницы короля Эдуарда VII. Просканировав взглядом помещение и его временных обитателей, включая родную мать, Белль с уверенностью могла заявить: пострадал кто-то неимоверно важный не только для Соединенного Королевства, но и для Эдит Гастингс. Хотя бы потому, что с момента инцидента по ее подсчетам прошло часа три, а мама все также сидела неподвижно со стеклянным взглядом и с брызгами его крови на блузке. Хотя черноволосая незнакомка в узких джинсах и белой футболке пыталась привести в себя леди Эдит, но судя по нетронутому на журнальном столе стакану с водой, ее попытки оказались тщетными. Кажется, женщина представилась как Ирэн. Но Белль, спустя полчаса с момента знакомства, уже не могла утверждать наверняка. Потом подошли медсестры и врачи, но даже введенный препарат не смог привести Эдит в сознание. – Мам, поехали домой. Снимем с тебя все это. А хочешь, пойдем умоемся, – Белль, словно искала подход к ребенку, пытаясь вывести мать из транса, в который она была погружена произошедшим несчастьем. Судя по всему, с дорогим для нее человеком. Всеми действиями в этом крыле, по собранным Белль визуально данным, руководили два человека. Два высоких британца в строгих костюмах и с командными голосами. Открыто свою неприязнь друг к другу они не выражали, но не заметить желание каждого из них перехватить место за штурвалом было невозможно. Тот, что светловолосый, явно отвечал за техническую сторону вопроса: много бегал, отдавал распоряжения, вел переговоры по телефону или через веб-камеру. Другой, тот, что с черными кудрявыми волосами, больше времени уделял общению с медицинским персоналом. Возможно, потому что был обделен властью над армией сновавших туда-сюда агентов, либо потому, что был более подкован в вопросах медицины. В любом случае, одному из них придется выпустить Белль с матерью из этой больницы, потому что Эдит больше не может находиться здесь четвертый по счету час, отказываясь от еды и воды. Судя по всему, тот, что черноволосый несколько подавлен случившимся, а значит для него все это – вопрос личного характера. Следовательно, просьбу отправить их обеих домой мужчина встретит с меньшим раздражением. – Простите сэр, – Белль окликнула стоящего спиной Шерлока, и тихо спросила, – можно отпустить миссис Гастингс? Вам же нет никакой необходимости здесь ее держать. О, да … Белль Гастингс видела многое из того, что видеть не следует. Испуганный взгляд матери, когда отец вновь переступил порог их дома. Виноватый взгляд отца после очередного возвращения из турне по казино. Заинтересованный взгляд юноши, сердце которого наполнено лишь желанием. За двадцать лет Изабелль Гастингс выпала возможность видеть сотни различных оттенков человеческих взглядов: читать людей по ним, заглядывать в их души и видеть их страхи. Возможность понимать по глазам, кто есть кто и что на самом деле стоит за произнесенными словами. Взгляд не солжет никогда. Этого человека напротив Белль быстро узнала. Хотя бы потому, что много лет назад сочиняла в Твиттере теории о том, как он выжил под легендарным тегом #Шерлокжив. Но это не удивительно, ведь Шерлок Холмс – знаменитость. Но было и то, что Белль так и не смогла понять: отчего же изучающий взгляд, пропитанный удивлением и приглушенной радостью знакомства сейчас не только излучают ее собственные глаза, но и глаза напротив?