Когда с нами была Сесиль

— Он нас повесит, — сокрушался Итан, поднимаясь по лестнице. — Не паникуй, — отрезала Лора. — Наверняка он ещё не явился. Разбирается там с бумажками какими-нибудь… Её ободрительную речь остановил полицейский жетон, висевший на груди её непосредственного начальника, преградившего им путь к концу лестницы. Итан, запаниковав, едва не выронил завернутый в бумагу сэндвич, который тащил, прижав к груди. — Сержант Перри, сержант Ривера, — тон Эрнеста был медленно-уничижительным, — попробуйте обьяснить. — Лейтенант Гридвери, — Лора выпрямилась, делая шаг назад, — мы… — В подробностях и в письменном виде, — пресёк он. — Работать. Склонив головы, они прошли мимо Гридвери с тем же нечитаемым выражением на лицах, с каким в свое время Марк Юний Брут наверняка смотрел в глаза умиравшего Цезаря. Спустя ещё четыре часа и восемь стаканчиков кофе, за которые Итан в качестве дисциплинарного наказания расплатился из своего кошелька, множество сочувственных взглядов от библиотекарей и ровно ноль намёков на результат, Ноа начал терять надежду. Нужный выпуск газеты им так и не попался, и, более того, память Флетчера упорно отказывалась подкинуть ему хоть какие-то детали написанной много лет назад истории. Сколько бы ни вглядывался он в заголовки и фотографии, сколько ни пытался вытащить из своего подсознания хотя бы общие черты того рассказа, получалось откровенно плохо. Да, конечно, он помнил примерную завязку, помнил финальную сцену, где убийца стоял на могиле своей жертвы, вроде бы, даже помнил имя главной героини — Эдит, или как её там. Но, по правде, учитывая все часы, проведённые им за рукописями и почти заработанный вывих запястья, тот факт, что его память оказалась столь скупа на детали, был оскорбительным. Разумеется, он мог оправдаться прошедшими годами и количеством написанного за это время или признать, что из-за таблеток его память работает в графике «как придётся» и порой он не в состоянии вспомнить даже события вчерашнего дня, но всё это звучало жалко и унизительно, учитывая обстоятельства. Ноа попытался вспомнить, что о его рассказе говорила Сесиль, но перед глазами вновь возник заснеженный бортик университетского фонтана, и Флетчера замутило. — Я больше не могу, — признался он, отодвинув в сторону невесть какую по счёту коробку. — Я, конечно, неудачник, но такого даже я не ожидал. — Что вы имеете в виду? — спросила Лора. Она сидела, прислонившись к стеллажу, закрыв глаза и надавив на веки большими пальцами. — Чёрт, я останусь без зрения. Гридвери, невозмутимо перебиравший коробки и, видимо, подававший тем самым пример, ничего не сказал, но смерил её строгим взглядом. — Я имею в виду, — вкрадчиво ответил Ноа, беззастенчиво вытянувшись на полу меж разбросанных листов, — что складывается ощущение, что из всех выпусков газеты именно тот они решили не сохранять. Где-то в недрах архива обречённо стонал Перри. — Да чушь это, — возразил Эрнест. — Мы просто плохо ищем. Мистер Флетчер, вы все полосы проверяете? — Я что, похож на идиота? — скривился Ноа. — Конечно, каждую из них — вдоль и поперёк. И вообще, позвольте узнать, где там ваши бравые рядовые, которые должны были нам помочь? Гридвери просверлил его взглядом. — Если вас утешит, поверьте, они тоже в обществе бумаг, — ответил Эрнест, возвращаясь к перебиранию газет. Когда-то давно эти пальцы с меньшим изяществом, но не меньшей скоростью точно так же перебирали винил Меркьюри в корзинке магазина пластинок. Снова поймав себя на том, что пялится, Ноа отвернулся и уставился в потолок. — Оформляют арест какого-то вора-домушника. Ривера подавила смешок, но невооружённым глазом было видно, что несмотря на всю плачевность её нынешнего положения, девушка была рада, что этим занимается не она. Когда небо за окнами библиотеки оттенком сравнялось с тенью, отбрасываемой деревьями на свежий снег, телефон в кармане Гридвери зазвонил. Лейтенант вздрогнул от внезапной вибрации, полез пальцами в карман, достал оттуда трезвонивший мобильник и, раздражённо нажав на кнопку вызова, серьёзно ответил: — Слушаю. Ноа не смог сдержать улыбки. Помнится, однажды на летних каникулах он уехал на неделю в Нью-Йорк к родителям и звонил Эрнесту домой каждый вечер, всегда после щелчка в динамике слыша протяжное «Здра-авствуйте, господин великий писатель» или «Да-да, это самый красивый баскетболист во всей Америке, я вас слушаю» или просто «Как там мисс Свобода? Спрашивала обо мне?», поэтому сейчас строгость Гридвери, вернее, её несоответствие тому, каким Флетчер его запомнил, несколько забавляла. — Вот как, — Эрнест кивнул самому себе и принялся расхаживать туда-сюда по помещению. — Давно? Хорошо. Нет, этим я займусь сам, а вы нужны мне тут. Да, тот же. Всё. Он остановился и замолчал. — Изменения в планах? — спросила Лора, подняв на него взгляд. — Да, — ответил Эрнест, не глядя на неё. — Вы остаётесь здесь. Фостер и Мерфи подъедут через несколько минут. А мне нужно поговорить со свидетелем. И, мистер Флетчер, — он бросил на Ноа быстрый приглашающий взгляд, — вы идёте со мной. Флетчер, уже начавший привыкать к подобным поворотам, безропотно поднялся с пола, оставив наполовину разрытую коробку, и встал рядом с Гридвери, копавшимся в невесть как оказавшейся у него в руках записной книжке. Итан, вырулив из-за стеллажа, за которым всё это время находился, бросил на Ноа завистливый, но понимающий взгляд, после чего сказал: — Я спущусь с вами? Хочу взять ещё кофе. Эрнест, по всей видимости, находясь мыслями где-то не здесь, отстранённо кивнул. Ривера, всё ещё сидевшая на полу, дёрнула Перри за штанину форменных брюк и молча показала ему два пальца, после чего вернулась к работе. Когда они втроём выходили из библиотеки, охранник махнул им кроссвордом. — Рад был снова видеть вас, сержант Перри, — улыбнулся он. — Оу, и вас, лейтенант Гридвери, конечно. Надеюсь, были вам полезны. Эрнест не ответил, только коротко кивнул и вышел в двери. — Слово, которое вы ищете, — шепнул Ноа, указывая на единственное незаполненное поле на странице, надеясь, что не звучит слишком невежливо, — забвение. Охранник одарил его благодарной улыбкой. Гридвери курил, глядя на дорогу, по всей видимости пытаясь различить в зимних сумерках силуэт полицейского автомобиля. Итан топтался рядом, задрав голову к небу, с которого уже падали редкие снежинки. — Часто тут бываешь? — поинтересовался Гридвери, выпуская дым сквозь зубы. — Простите, сэр? — В библиотеке, — пояснил лейтенант, стряхнув пепел. — Охранник сказал: «рад был снова видеть вас». Снова. Ты тут уже был недавно? Ноа видел, как на лице Перри за секунду сменилось три разных эмоции. — Вы профессионал, — практически влюблённым тоном пробормотал сержант, неловко потирая затылок. — На прошлой неделе я заходил сюда за томиком Достоевского, знаете, на самом деле мне… — Можешь не продолжать, — оборвал Эрнест, затушив сигарету о край урны. — Я из вежливости спросил. Иди уже за своим чёртовым кофе, а то эти бездари уже приехали. Он кивком указал на парковавшуюся полицейскую машину, из которой уже выходили двое. Перри отдал честь и, развернувшись, быстрым шагом двинулся прочь, повыше натянув воротник. Когда он скрылся за поворотом, Гридвери повернулся к Ноа и поманил его рукой к другому концу стоянки. — Поехали. — Мы к Тревису? — Да, — Гридвери кивнул, достав из кармана ключи. Бледно-зеленый Ford Taurus приветливо моргнул хозяину фарами. — Мёрфи сказал, они видели его машину у входа в бар. «Опять иметь дело с алкоголем», — мысленно съёжился Ноа, но всё же послушно опустился на пассажирское сиденье. — Почему не корона Виктории? — поинтересовался он, захлопнув дверь. Эрнест, уже сидевший на водительском сидении, раздражённо наблюдал, как дворники смахивают с лобового стекла снег. — Что прости? — отвлеченно спросил Гридвери, выруливая с парковки. — Почему Таурус, а не Корона? — повторил Ноа, приятно расслабляясь в прогревавшемся салоне. — А, — Эрнест отмахнулся, — это не моя машина. Осталась от матери. А дом и машина теперь мои — отец где-то в Алабаме, у него теперь другая семья, насколько я знаю… Он осёкся. — Я соболезную, — осторожно произнёс Флетчер. Он не помнил, что мать Эрнеста мертва. Он в целом не очень много помнил о его семье. — Слушайте, мистер Флетчер, — в тон лейтенанта вернулась исчезнувшая было холодность, — я сейчас не очень хочу обсуждать свои личные дела, так что, надеюсь, вы не возражаете против музыки. — Ничуть, — Ноа пожал плечами, пытаясь казаться безразличным, хотя в действительности он сожалел, что затронул болезненную тему. А когда Эрнест нажал кнопку на магнитоле, оказалось, что за двадцать лет его музыкальный вкус ничуть не изменился. И это было хорошо.