Когда с нами была Сесиль

— Кто это вас так? Лидия Питерсон поставила на журнальный столик поднос с кофейником и опустилась в кресло напротив Эрнеста. Несмотря на то, что она старалась выглядеть дружелюбно и гостеприимно, её лицо напоминало театральную маску, неестественно исказившуюся в гримасе, и Гридвери то и дело казалось, что протяни он сейчас руку, убрав с её лица прядь волос, и обнажится английская булавка или бечёвка, удерживающая её губы в нужном положении. — Ну, вы знаете, — он пожал печами. — Работа в полиции — очень опасная работа. Дежурная отговорка сработала, очевидно, только потому, что Лидии, в действительности, было плевать. Эрнест облокотился на мягкую спинку дивана отвратительного лилового цвета и молча наблюдал, как она разливает кофе по чашкам. У четы Питерсон была безвкусная, ужасно обставленная квартирка, в интерьере которой буквально читался разваливающийся брак её обитателей. Цвета спорили друг с другом, не было единства ни в формах, ни в стилях, будто жилплощадь занимало несколько десятков человек, у каждого из которых было своё представление о том, как должны выглядеть кухня, гостиная или спальня. И при всем при этом, хаос квартиры выглядел каким-то блёклым, и ничто в нём не привлекало внимания в большей степени, чем всё остальное. Тем лучше, подумал Эрнест. Ничто не отвлекало его от раздумий, в которые он погрузился, ожидая, пока хозяйка дома продемонстрирует готовность к разговору. На его коленях покоился открытый блокнот с заложенным меж страниц карандашом, а также папка, которую Луи передал ему сегодня на кладбище. Он ещё не успел досконально ознакомиться с её содержимым, но собирался заняться этим, как только расспросит миссис Питерсон о произошедшем между ней, Тревисом и Сесиль, потому что из того бессвязного рассказа, которым Ноа развлекал его по дороге на кладбище, кроме того, что Сесиль незадолго до смерти была у Питерсонов, мало что было понятно. Он всё ещё злился. — В таком случае, хорошо, что мой муж — страховой агент, — Лидия попыталась изобразить вежливость. — Хотя в молодости он много кем хотел быть. Впрочем, неважно. О чём вы пришли поговорить? Эрнест несильно сжал кулаки, собираясь с мыслями. По рассказам знакомых, миссис Питерсон была той ещё истеричкой, и одно неверно сказанное слово могло пустить коту под хвост добрые полчаса его неуклюжих комплиментов и обхаживаний. Обычно Гридвери не занимался опросом свидетелей — он сваливал эту работу на Итана или Лору, но поскольку первый с утра куда-то запропастился (как будто мало было ему предыдущего выговора), а вторая была занята бумажной волокитой, приходилось брать общение с людьми на себя. — Вы счастливы в браке? Её пальцы с длинными, выкрашенными в бордовый ногтями, замерли над миской с рисовым печеньем, а на лице отразилось сомнение, тут же залёгшее тенью в глубине мимических морщин. — Почему вы спрашиваете? — она скрестила руки на груди и отклонилась назад. — Не подумайте, что я лезу в вашу жизнь, миссис Питерсон, — он поднял ладони в знак примирения. — Просто недавно я встретил вашего мужа — он показался мне чем-то расстроенным. — О, — многозначительно протянула Лидия, отпивая немного кофе. — Если кто и должен быть расстроенным, то это я. — Мужчины порой такие нечуткие, да? — Эрнест кивнул головой, стараясь выглядеть солидарным. Помнится, на третьем курсе он преуспевал в психологии, и там, вроде как, говорилось, будто для того, чтобы расположить человека к разговору, нужно представить, что вы его давний знакомый. — О, да, — миссис Питерсон улыбнулась. — Как бы странно это ни звучало от вас. Когда я только вышла за него замуж восемнадцать лет назад, это был совершенно другой человек. А теперь я не знаю, что и думать о нашем браке… Эрнест на всякий случай достал из картонной упаковки пару салфеток и снова кивнул. — Что-то случилось? — Ну… — замялась она, явно будучи неуверенной, стоит ли посвящать полицию в подробности личной жизни, но всё же продолжила. — Наверное, это было дней десять или двенадцать назад, не помню точно. Видите ли, я работаю по другому графику, и возвращаюсь домой поздно… так вот, я как обычно открываю входную дверь, захожу на кухню, а там сидит Тревис и какая-то женщина… — Может быть, это была соседка? Вы всё-таки живёте в квартире. — О, поверьте, лейтенант, я знаю всех наших жильцов, и в конце концов, даже если бы это была новая соседка, мне бы давно рассказали. Очевидно, у неё было какое-то личное дело к моему мужу. — Вы очень проницательны, — сказал Эрнест. — И что же дальше? — Разумеется, я выгнала её! — Лидия со звоном поставила чашку на поднос. — Вот что я вам скажу, лейтенант, если бы вы были женаты, вы бы наверняка имели представление о порядке, заведённом в семьях. Если уж и зовёшь в дом другую женщину, то будь другом, скажи об этом жене. А в ином случае — что ещё я должна была подумать? — Разумеется, — Гридвери со всей серьёзностью кивнул. — И она ушла? — Конечно, она ушла, — миссис Питерсон горделиво усмехнулась. — А я потом задала хорошую трёпку Тревису. Признаюсь, в какой-то момент мне даже стало его жаль. Гридвери коротко промычал, делая короткие пометки в блокноте. Лидия воспользовалась паузой, чтобы подлить ему кофе и поправить причёску. — А потом, тем же вечером, когда я мыла посуду на кухне, к нам вдруг заявился сержант Перри. Мы знаем его, потому что в прошлом месяце, когда он только приехал в город, он помог нам с почтовым ящиком… Эрнест, только что думавший о том, как бы вежливо попрощаться и уйти, чтобы в уединении сопоставить подтверждённую информацию, недоумённо поднял голову и внимательно посмотрел на собеседницу. — Сержант Перри? И что ему было нужно? — Гридвери нахмурился. — О, мой муж открыл ему, — Лидия пожала плечами, — так что я не знаю, о чём они говорили. Спросите Тревиса при следующей встрече. Заодно попробуйте сказать ему, что супружеская кровать мягче барной стойки. Эрнест дернул уголком губ, но хмурость не спала с его лица. Он отчертил записи в блокноте одной размашистой линией и написал внизу инициалы Перри, сразу же обведя их в кружок. — Спасибо, миссис Питерсон, — он поднялся с дивана, стряхивая крошки с коленей. — Вы меня очень выручили. Она посмотрела на него снизу вверх и задумчиво выгнула бровь. — Но разве вы не хотели меня о чём-то спросить? — Я свяжусь с вами, — как можно более сдержанно ответил Эрнест, — если мне понадобится что-то ещё. Даже если бы он мог переиграть сегодняшнее утро, он бы всё равно не поменялся с Лорой местами. Выйдя на улицу и закурив, он задумался о том, с каких пор общество возрастной невротички стало для него предпочтительнее, чем компания Ноа.

***

Красные нити тянулись по пробковой доске, соединяя цветные кнопки, как автомагистрали соединяют штаты на дорожной карте. Гридвери смотрел на нее, как художник смотрит на нарисованную несколько лет назад картину — с неприязнью, какую чувствуешь, когда наконец замечаешь ошибки, которые не были очевидны на этапе работы. К пятому десятку от кучи бумажной работы и стресса его зрение начало сдавать, поэтому ему приходилось щуриться, чтобы сконцентрироваться на логических узлах. К центру доски красной кнопкой была приколота фотография, распечатанная в день обнаружения тела. От неё красная нить тянулась к имени Ноа, написанного поверх хэллоуинского выпуска газеты, резко заворачивала вниз к фотографии библиотеки и там кончалась, безвольно обвисая вниз. Эта простая схема, висевшая в его кабинете всего пару ночей, раздражала своей простотой. Как дорога на работу: одна и та же изо дня в день, уже набившая оскомину, но не имеющая альтернатив. Кабинет был его личной пещерой, в которую он предпочитал никого без особой надобности не впускать. Эрнест бывал тут чаще, чем дома. Он любил здесь абсолютно всё — вялый цветок на подоконнике, переполненную пепельницу, фигурку кошки удачи из какой-то китайской забегаловки на Статен-Айленде, свою пробковую доску. Пускай всё это дышало одиночеством — зато обладало своего рода уютом. Он старался не позволять мыслям о том, что за дверью, в десяти шагах направо по коридору, в куда менее уютной обстановке сидит Ноа, сбить его с мысли. Получалось не очень. Эрнест достал моток из ящика стола и завязал у центральной фотографии новый узел. Потом он достал из кармана визитку миссис Питерсон и, приколов ее сбоку, подвел нить туда. Затем остановился, отошел на пару шагов и сел в кресло. На подлокотнике лежал отчёт, который ему предоставили за последние два дня — включая заключение патологоанатома. Содержание папки скорее создавало вопросы, нежели давало ответы. «…сорок два года. Единожды разведена. Нет детей. Братьев и сестер нет. Мать похоронена в 2002 в Чикаго. Бывший муж (в браке с 1993 по 2001) сменил гражданство и ныне проживает в Канаде. Больше информации о родственниках нет. Место последней регистрации…» «…неестественно и было придано специально. Следов насильственной смерти нет. Кости не сломаны. Судя по состоянию зубов, последние несколько лет жизни практически не употребляла сахар…» «…анализ крови отправлен на экспертизу в Нью-Йорк. На одежде обнаружены следы строительной пыли и опилок…» «…завещание не было заверено ни у одного из нотариусов в штате. Недвижимость (двухкомнатная квартира, Бруклин, угол 43 стрит и Форт-Гамильтон-Паркуэй, дом 42-1) за неимением наследников изымается в пользу государства…» Буквы — маленькие жужжащие мошки на идеальной чистоте офисного листа — пестрели перед глазами, никак не желая выстраиваться в слова и предложения. Эрнест отложил папку в сторону — как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и на пороге появилась Лора. — Вы знаете, что быть таким мудаком не входит в ваши рабочие обязанности? — раздражённо поинтересовалась она, захлопнув за собой дверь. Обычно она входила тихо и осторожно, лишь постучав и получив согласие, но сейчас, похоже, что-то заставило её думать, что она может пренебречь этими правилами. Гридвери закинул ногу на ногу и разложил руки на подлокотниках. — Ты понимаешь, что мне будет некогда заниматься бумажной работой, так что выговор тебе придётся подписывать самостоятельно? — он выгнул бровь, достал из кармана полупустую пачку сигарет и зажигалку и закурил. — Извините меня, лейтенант Гридвери, но вы ведёте себя непрофессионально, — она ткнула в него пальцем, яростно тряхнув головой. Её забранные в высокий хвост волосы угрожающе раскачивались туда-сюда. — Вытащили человека из другого города, обращаетесь с ним, как с преступником, а теперь ещё и упекли за решетку! И за что? Нападение на лейтенанта полиции? Серьёзно? Вам просто разбили нос, и, при всём уважении, абсолютно справедливо. Единственное, что пострадало — это ваше самолюбие. Она прервалась, чтобы перевести дух. Эрнест выпустил в воздух облако дыма, потом затушил наполовину выкуренную сигарету в пепельнице и вновь замер. — Что-то ещё? — Ещё? — Ривера шагнула в его сторону. — Ещё, если так продолжится, можете и меня посадить. Потому что если вам, лейтенант Гридвери, так уж и хочется лишить свободы каждого, у кого возникает желание набить вам лицо, то хочу вас порадовать — их количество стремительно растёт. Не будьте засранцем. Поговорите с ним по-человечески, я вас очень прошу. Когда вы зашли в офис, бедняга плакал, а вы делаете вид, будто вам до него и дела нет. — Ну, он всегда был плаксой, — Эрнест демонстративно развел руками. — Не моя вина, что у него такой широкий эмоциональный диапазон. — Вы чёрствый сухарь, — выплюнула Лора. — Теперь понятно, почему у вас нет друзей. — Ну, когда ты доживешь до моих лет, ты поймешь, что не все люди… — О, избавьте меня! Эрнест поднялся с кресла, вальяжно засунул руки в карманы и сделал два шага по направлению к ней. В свете одной единственной дневной лампы она была похожа на подростка — болезненного и хрупкого, и, если бы не длинные волосы и легкий макияж, её легко можно было бы спутать с парнем лет шестнадцати или семнадцати. И у Гридвери не было сил на неё кричать. — Я работаю, Лора, — с натянутым спокойствием произнёс он. — Если ты закончила со своими обязанностями, можешь идти домой, судя по времени, — он глянул на настенные часы, которые показывали половину второго ночи. — Ты бы уже раз десять заполнила эти дурацкие бумажки. Я не хочу видеть тебя в своем кабинете раньше одиннадцати утра. Иди. Домой. Лора с вызовом посмотрела ему в глаза, потом развернулась на каблуках, сделала два шага к двери, и лишь там обернулась через плечо. — Если у вас есть сердце, лейтенант, — негромко произнесла она, — не забывайте им пользоваться. Вы не такой плохой человек, каким пытаетесь казаться, и мне будет грустно, если вы по собственной глупости останетесь в одиночестве. Потом она вышла в коридор, и дверь за ней захлопнулась. Гридвери сжал пальцами переносицу, падая обратно в кресло. Он зажал в зубах вторую сигарету и, не подпалив её, уставился в потолок. Сердце у него определённо было, потому что по-другому объяснить образовавшуюся под ребрами тяжесть он не мог.