Когда с нами была Сесиль

Ноа не чувствовал себя виноватым. Ну ладно, может быть чувствовал, но самую малость, и был убеждён, что это чувство его ни к чему не обязывает. С хэллоуинского вечера прошло почти две недели, Тревиса вновь допустили до занятий, а со скулы Эрнеста практически сошёл синяк, оставив после себя едва различимое бледно-жёлтое напоминание («Будешь меньше гордиться,» — сказала Сесиль), темы для сплетен в коридорах кампуса переменились, и единственным, что вновь и вновь возвращало Флетчера в ту праздничную ночь в спортзале, была навязчивая мысль о том, что Гридвери побили из-за него. Поначалу Ноа пытался отделаться от этой мысли, убеждая себя в том, что его вины тут точно нет, что Питерсон просто неадекватен в своих попытках укрепить авторитет, что Эрнест нарвался, и даже если бы не случилось того, что случилось, рано или поздно Гридвери всё равно с кем-нибудь да подрался бы, просто потому что мог. Но каждый раз, когда Эрнест поворачивался к нему покалеченной стороной лица, что-то тугое и неприятное сворачивалось у Ноа под ребрами, и собственные доводы о своей невиновности казались ему несостоятельными. Так что, говоря о том, что он не чувствовал вины, Флетчер лишь пытался убедить в этом самого себя. На улице холодало, а в первую пятницу ноября выпал снег — и пускай через пару часов он растаял, смешавшись с грязью на дорогах, мягкие снежинки, с утра кружившие за окнами принесли студентам ощущение приближающейся зимы — а вместе с ней дня Благодарения, Рождества, экзаменов и долгожданных каникул. И несмотря на то, что ещё стояла осень, и до конца семестра оставалось почти полтора месяца, в воздухе уже витала атмосфера предпраздничной суеты, выбора подарков, телефонных звонков и попыток вытрясти из родительских кошельков побольше денег, чтобы отпраздновать «как следует». Поэтому в один из дней, когда небо над Итакой затянули тяжелые предгрозовые тучи, обещавшие к вечеру засыпать город снегом, Сесиль, Ноа и Эрнест, на которого Флетчер с Мартен против воли натянули вязаную цветную шапку «чтобы не застудить травму», единодушно решили, что поход в магазин виниловых пластинок в Даунтауне, на северной Каюга-стрит, будет продуктивнее, чем лекция по юридической психологии, и, не успел прозвенеть звонок, они уже выходили из ворот кампуса, бодрым шагом удаляясь по Терстон-авеню в сторону моста через Фолл-крик. — Полдня пешком добираться будем, — сообщил Эрнест. Здание университета ещё не скрылось из вида, а у него в губах уже лежала сигарета. Сесиль заметила это и осторожно хлопнула его ладонью по лбу. — Ой, эй! Я же пострадавший, забыла? — Доберёмся до восточной авеню — сядем на автобус, — спокойно проговорила она, забирая сигарету у него из губ и прикуривая от услужливо протянутого язычка зажигалки. — Не ной. — Лишь бы мы дошли, — беззлобно хмыкнул Ноа. — Эрнест и пяти метров пройти не может, чтобы с ним что-нибудь не случилось. А я вообще слепой. Он многозначительно указал на запотевшие стекла своих очков — Ноа шёл, спрятав нос в складки шарфа, и от его теплого дыхания диоптрии моментально мутнели, хотя он раз в пару минут старался протирать их платком. — Есть идея получше, — заметил Гридвери, резко остановившись. К этому моменту они наполовину пересекли мост, и теперь его голос несколько приглушали ревущие потоки Фолл-крик в нескольких метрах под ногами. — Зайдём ко мне домой, возьмём пикап отца. — Ты водишь пикап? — Сесиль выгнула бровь. — А чего ещё мы о тебе не знаем? — Я последний оставшийся в живых потомок династии Габсбургов. — Значит, ты как минимум имеешь право на Австрийский престол, но вместо этого ты решил стать юристом из Корнелла? — Мартен щелчком отправила дотлевшую сигарету в холодный бурлящий поток внизу. — Раскусила, — Эрнест пожал плечами. — Но поверь, это всё исключительно из-за моего великодушия. Ребята провозгласили себя парламентской республикой, возвращаться спустя столько лет и рушить им все планы — это свинство. Он облокотился на перила моста, запрокинув голову к небу. — Ну так что, — после непродолжительного молчания произнес Гридвери. — Поплетёмся пешком до остановки и сядем в автобус со старушками из клуба рукоделия или заскочим ко мне и прокатимся с ветерком? — Не то, что бы я тебе не доверял, — протянул Ноа, сняв очки и протерев стёкла концом шарфа, — но старушки из клуба рукоделия довольно милые. Они угощали меня печеньем. — Когда только успели… — Я не буду лукавить, — ухмыльнулась Сесиль. — Эрнест, я тебе не доверяю. Поэтому, когда… в смысле, если мы влетим в фонарный столб, будь уверен, моими последними словами будут «я же говорила». Имей в виду. Гридвери опустил голову и беззвучно затряс плечами в приступе смеха. Ноа только обречённо вздохнул. Издалека дом Гридвери выглядел заброшенным и пустым, и лишь свет, горевший в окнах первого этажа, свидетельствовал о том, что внутри ещё кто-то был. Всё в нём — заросший сад с сухими цветами в кадках под окнами, пыльные стекла, облупившаяся краска на фасаде и погнутая водосточная труба — свидетельствовало о запустении. Порой так выглядели дома стариков, не способных о себе позаботиться, поэтому думать о том, что это жилище принадлежало семье Эрнеста, было странно. Ржавый серебристо-белый Форд Ф-150 стоял на подъездной дорожке, припорошенный снегом. Судя по лежавшим в кузове кучкам гнилых листьев, автомобилем уже довольно давно не пользовались по назначению. Он вообще не выглядел к этому присособленным. Эрнест первый взбежал на крыльцо, трижды постучал в дверь и, не дождавшись ответа, жестом поманил Сесиль и Ноа за собой. Крадучись, они поднялись следом, и все трое тихо, будто шпионы, зашли внутрь через незапертую дверь, в тёмный проём коридора. Помещение пахло пылью, какой-то затхлостью, и чем-то ещё до неприязни знакомым. Ноа осторожно потянул носом воздух, боясь создать лишний шум, и перед глазами заплясали давно забытые, оставленные в детстве картинки — отец, развалившийся на кухонном диване в окружении пустых бутылок, и грустная мама в углу комнаты. Его передёрнуло, и он обеспокоенно посмотрел в спину Эрнесту, но тот невозмутимо сделал ещё несколько шустрых шагов вперёд по коридору и свернул в первый дверной проём, который, как оказалось, вёл на кухню. Ноа и Сесиль недоуменно последовали за ним. Кухня представляла из себя маленькое неопрятное помещение, освещённое лишь дневным светом, с трудом пробивавшимся сквозь тёмно-оранжевые занавески на единственном окне. В раковине лежало несколько немытых тарелок, старый холодильник был запятнан чем-то липким. За его дребезжанием были едва различимы спорившие голоса — где-то в доме работал телевизор. Посреди кухни стоял квадратный обеденный стол без скатерти с двумя придвинутыми к нему стульями. На спинке одного из них висела тёмно-коричневая армейская куртка. Гридвери подошел к ней и засунул руку в один из карманов, немного пошарил там и с победным кличем (довольно приглушенным, но от того не менее торжествующим) достал оттуда автомобильные ключи и победно потряс ими в воздухе. — Э-э-э, Эрнест? — шепотом позвала Сесиль. — Ты уверен, что это твой дом? Гридвери растерянно улыбнулся, кивком указывая на выход. Потом он прошмыгнул мимо друзей и исчез в полумраке коридора, откуда раздалось нетерпеливое сопение и новый звон ключей. — Сесиль, — так же тихо позвал Ноа, привлекая внимание Мартен. Она обернулась, вопросительно кивнув ему и тревожно нахмурившись. — Смотри… Он указал на дверцу холодильника. К ней на уровне глаз пыльным магнитом была прикреплена фотокарточка — судя по качеству, довольно старая. На выцветшем прямоугольнике был запечатлен солнечный летний день в парке. С центра фотографии им улыбалась приятная кудрявая женщина средних лет с высокой прической по моде шестидесятых. На руках она держала растерянного ребёнка — мальчика лет трех или четырех. Что-то в его лице казалось подозрительно знакомым. Ноа наклонился ближе, щурясь из-под очков, чтобы получше разглядеть фото. Мартен шумно втянула носом воздух. — Это же… Она не договорила, потому что в дверном проёме вновь показалась голова Эрнеста. — Ну где вы там копаетесь… — он осекся на полуслове, проследив направление их взгляда, и выражение его лица резко переменилось. — Эй… Ноа и Сесиль практически синхронно сделали шаг назад, глядя на Эрнеста с видом пойманных на грабеже преступников, ровно за секунду до того, как Гридвери злобно сделал шаг к холодильнику и сорвал с него фотокарточку; магнит, отлепившись от дверцы, перелетел кухню и с громким стуком упал куда-то под стол. На секунду все звуки растворились в полуденной тишине дома. А потом в соседней комнате что-то скрипнуло, и чей-то глухой, хриплый и протяжный голос произнёс из-за стены: — Эрнест это ты? — Блять! — зашипел Гридвери. — Блять, блять, блять! Выметаемся отсюда! Живо, живо, живо! Он схватил недоумевающих друзей за руки и рванул к входной двери с такой скоростью, будто все гончие ада разом гнались за ними. За секунду пролетев коридор, они выбежали на крыльцо и, перебежав пустую улицу, по молниеносному указу Эрнеста спрятались за мусорными баками, стоявшими на другой стороне дороги напротив дома. — Какого чёрта?! — возмутилась Сесиль, когда они втроем оказались на земле. — Гридвери! — Я тебе потом все объясню, — клятвенно пообещал Эрнест, всё ещё держа их ладони в своих и тяжело дыша. — Обещаю. — Ты мне не просто всё объяснишь, — зашипела Мартен. — Ты мне отчёт на трех листах накатаешь! Ты в курсе, что когда людям предлагают «на секунду заскочить к тебе домой», они не такого ждут? — Знаю, знаю, только тише! Ради всего святого! Они просидели так ещё некоторое время, переводя дыхание. Потом Эрнест наконец выпустил чужие руки из своих и привстал, выглядывая из-за баков. — Всё чисто, — сообщил он. — Погнали. Он протянул Сесиль руку, но та демонстративно поднялась на ноги сама, поэтому Гридвери пришлось предложить ладонь Ноа, и тот отказываться не стал. — Ты уверен, что сможешь вести? — с сомнением проговорил Ноа, поднимаясь. — У тебя руки дрожат. Гридвери беззаботно рассмеялся и подмигнул. — Даже с закрытыми глазами, детка. За пять баксов могу ещё в процессе петь Металлику. Флетчеру от этих слов конечно не полегчало, но он изо всех сил постарался искренне улыбнуться и поспешил к машине, с подножки которой им уже махала Мартен. Удивительно, но до Даунтауна они добрались без происшествий, по дороге послушав какие-то кассеты с песнями пятидесятых (— «Кенни Роджерс? Ты серьезно что ли?» — «У нас, Габсбургов, очень тонкий вкус. Вы не поймёте»), пропустив группу таких же прогуливающих школьников на переходе и заскочив за пончиками в какой-то круглосуточный магазинчик на углу. Чем сильнее они удалялись от дома Гридвери, тем расслабленнее становилась его поза и тем менее напряженно смотрел он на дорогу. Когда цель их вылазки наконец показалась в поле зрения, Эрнест изобразил гудок поезда и поправил на голове несуществующую машинистскую фуражку. — Конечная, уважаемые пассажиры! «The Heaven Man»! Они проторчали в магазине практически до закрытия, два раза бегали в забегаловку неподалеку за газировкой и сендвичами, переслушали от корки до корки весь «A Day at Races» и «Let's talk about love», потанцевали с каким-то пожилым хиппи, угостившим их сигаретами, под «The Mamas and the Papas» и под вечер, уже на выходе, натолкнулись на профессора Гибсон, зашедшую в магазин в поисках пластинки Кейт Буш. На обратном пути они заскочили в Тако Белл, спустили остаток денег на вредный ужин, на улице выкурили подаренные сигареты — Сесиль повисла у Ноа на плечах, Эрнест только улыбнулся и пожал плечами; потом, когда уже совсем стемнело, они выехали на пустой мост через Фолл-крик, заглушили мотор и, перегнувшись через перила, несколько минут кричали на бурлящие внизу потоки воды. Наконец, они вернули машину на подъездную дорожку дома Гридвери (Ноа и Сесиль ждали за поворотом, пока Эрнест парковался в темноте наощупь — включить фары он так и не согласился) и пешком побрели в сторону университета. К этому моменту с неба уже валил густой снег, а они шли по пустым улицам, держась за руки, сплетя замёрзшие пальцы, и никто из них не собирался портить момент излишними словами. У калитки кампуса они распрощались. Дорожка, уходившая вправо, вела к женскому общежитию, влево — к мужскому. Напоследок Сесиль поцеловала их обоих в лоб, бросила на Эрнеста крайне многозначительный взгляд, но ничего более не сказав, удалилась. Гридвери и Флетчер побрели в противоположную сторону, и когда они прошли примерно с половину пути, Ноа собрался с духом и взял Эрнеста за руку. Тот остановился, и растерянно взглянул на Флетчера, после чего вдруг негромко рассмеялся. — Я знаю, тебе нужны деньги. Деньги и титул. Даже не отнекивайся. Все хотят быть замужем за представителем королевской династии. Ноа улыбнулся шутке, но все же сжал чужую руку несколько сильнее и с беспокойством заглянул Эрнесту в глаза. — Расскажи мне, — попросил он. — Я знаю, завтра Сесиль спросит с тебя вдвойне, но я не хочу давить. Просто расскажи мне, что произошло. Гридвери посмотрел на него сверху вниз, нервно облизнул губы и опустил взгляд. Вся его напускная весёлость и бравада куда-то исчезли, и Ноа только сейчас заметил усталость на чужом лице. Эрнест медленно, сосредоточенно вздохнул и притянул Флетчера к себе, упираясь подбородком в чужую макушку. От неожиданности Ноа даже не сообразил, куда деть руки, поэтому первые пару секунд они безвольно свисали вдоль тела, после чего он наконец додумался сомкнуть их на чужой спине, заключая объятие. Это было… странно. Эрнесту обычно не нравились прикосновения. Он ворчал и дулся, когда Сесиль трогала его волосы, недовольно фыркал, когда после победы в матче другие баскетболисты кидались друг на друга с радостными кличами, а один раз, когда профессор Хоффман одобрительно положил руку ему на плечо во время конференции по судэкспертизе, он дернулся так, будто его било током, так что подобная инициатива от Эрнеста была как минимум неожиданной. В смысле, она была бы как минимум неожиданной, если бы Ноа несколько раз до этого не думал о таком варианте развития событий, когда обнаруживал Эрнеста в расстроенных чувствах. Ой, да что греха таить. — Эрнест? — беспокойно позвал Ноа откуда-то из складок чужой куртки. — Я всё расскажу, — Гридвери выпустил его из объятий. — Но не здесь. И не так. Твой сосед, Майлз… он ведь уехал домой, да? Флетчер утвердительно кивнул. — Его семья выиграла какой-то грант, и теперь… ой, прости. Ты, наверное, не о том сейчас. Эрнест мягко улыбнулся, делая несколько шагов к зданию общежития. — Пойдем, — позвал он. — Холодно. И Ноа поспешил за ним, смаргивая падающие на ресницы снежинки. В животе тугим узлом сворачивалось что-то похожее на страх и радость одновременно, и хотя Флетчер пока не знал, что это — ему определённо нравилось.