Эндрю не должен знать

Экзамены закончились, и начались каникулы. Студены стали постепенно разъезжаться по домам. Первыми уехали Мэтт с Дэн, затем — Эллисон. Рене зашла попрощаться с Эндрю, и они вдвоем умотали на корт. Аарон тоскливо смотрел им вслед: сейчас ему тоже хотелось подраться. Аарон вновь начал ходить на тренировки. На нем все заживало, как на собаке, поэтому он мог играть в полную силу. Игра помогала отпускать мысли и ничего не чувствовать, и Аарон полностью на ней сконцентрировался, чем заслужил одобрительный взгляд от Дея и недоуменный — от Джостена. Эндрю же, как и всегда, было плевать. Остальное время они торчали в комнате. Нил и Эндрю все еще не отходили на него ни на шаг, и это начинало порядком раздражать. Еще больше его раздражало, когда они все же решали уединиться и сбегали на крышу. Аарон же сидел в одиночестве, скрипя зубами от бессилия, и старался не думать о том, что брату и Джостену сейчас хорошо. Он не знал, чем заняться. От учебы его уже тошнило, смотреть спорт он тоже больше не мог. Раньше он бы пошел на свидание с Кейтлин, но теперь и это было ему недоступно. Проводить время, валяясь на кровати, ему тоже не нравилось. Руки чесались заняться саморазрушением, но сил на то, чтобы потом объяснять что-то агрессивному Эндрю, не было. Аарон чувствовал безысходность — он не чувствовал ничего подобного с того дня, как он узнал об Эндрю. Тогда, когда он был еще подростком и все, что у него было, это распускающая руки мать, наркотики и секс под опьянением, у него не было ни сил, ни желания за что-то бороться. Он думал, что не сможет ничего добиться; он был уверен, что наркотики в конце концов сделают из него такого же, как мать — безвольного, опустившегося человека без надежды на будущее. Или он умрет молодым: от СПИДа, подхваченного у очередного партнера, или от передозировки. И его это устраивало — на самом деле, ему нечего было терять. А потом появился Эндрю. Его брат-близнец и не представлял, что спас Аарона, еще даже не появившись в его жизни. Просто однажды Лютер рассказал, что у Тильды родились близнецы. И с тех пор Аарон не мог думать ни о чем другом. Близнец. У него был чертов близнец. Он решил, что сорвал настоящий джекпот. Разве не каждый подросток мечтает о том, чтобы у него был брат-близнец? Его брат, решил Аарон, наверняка был нормальным. Не таким, как сам Аарон. А значит, чтобы они смогли подружиться, Аарон тоже должен был стать нормальным. И он пытался — изо всех сил пытался — бороться с самим собой: завязать с наркотой, с беспорядочным сексом; начать учиться; попытаться добиться хотя бы чего-то. Но оказалось, что Эндрю это было не нужно. Получив жесткое «отъебись» на попытку сблизиться с братом, Аарон возненавидел все вокруг. В тот день, когда от Эндрю пришло письмо, он нахамил матери — и она снова избила его. Он едва мог ходить, но все равно сбежал из дома, прихватив ее наркоту; он знал, что это разозлит ее еще сильнее, и тогда, возможно, она убьет его. Он почти что хотел этого. Закинувшись всем, что нашлось под рукой, он отправился на точку: знал, где собираются любители жесткого секса. Ему было все равно, что они сделают с ним. Он хотел смерти и унижения, он хотел, чтобы его считали мерзким, чтобы его презирали. Только так он мог объяснить самому себе, почему даже его близнец отвернулся от него. Их было несколько — Аарон не запоминал лица, ему было плевать. Его порвали — но это тоже не имело значения. Ему говорили мерзкие слова — но он не запоминал их. Его били — но он ничего не чувствовал. Он уже был мертв. Он не знал, что за сотни километров от него Дрейк в очередной раз заставлял Эндрю шептать «пожалуйста», а Эндрю хотел только одного — защитить своего брата от той же участи. Они оба не справились. Аарона тогда спас не Эндрю. Очнувшись от наркотического опьянения, Аарон обнаружил себя на улице, в изорванной одежде и в собственной рвоте. Теперь его трясло от отвращения и ненависти к самому себе. Неудивительно, твердил он, что даже мой брат отказался от меня. Он едва ли помнил, как дошел автомобильного моста. Он стоял тогда там, глядя на несущиеся внизу машины, и считал до тысячи. Он специально дал себе это время — пятнадцать минут или около того — чтобы передумать. Чувствовал, что не передумает, но все равно начал отсчет. Прыгнуть через десять или через сто было слишком страшно. Но досчитав до тысячи, он бы наверняка смирился с неизбежностью. Он убеждал себя: что ему терять? Он упал ниже некуда. Возможно, он все равно умрет — как знать, чем были больны те, кто брал его на точке. Возможно, его все равно убьет мать за то, что он взял наркотики. Зачем ждать? В этом не было никакого смысла. — Ты же не собираешься прыгать? — вдруг раздался чей-то голос, и Аарон повернулся. Он увидел девчонку в черной толстовке и в широких штанах, с кепкой, сдвинутой так, что ее лицо почти нельзя было разглядеть. В руке у нее была зажженная сигарета, а костяшки были сбиты в кровь. Он решил, что она ему привиделась, но она сделала шаг вперед и сказала: — Ты дурак. Здесь нельзя прыгать. Ты можешь навредить. — Кому навредить? — он серьезно не знал, почему еще продолжает этот разговор. — Люди внизу могут попасть в аварию, потому что какой-то придурок сиганул с автомобильного моста. Аарон рассмеялся: — Ты погибла из-за какого-то придурка, а теперь охраняешь этот мост, как призрак? Девчонка фыркнула: — Если не можешь никому помочь, то хотя бы не навреди! А Аарон не мог остановиться. Он продолжал смеяться и в конце концов упал на колени, не в силах больше держаться на ногах. — Я хочу умереть, — пробормотал он сквозь смех, — ты не представляешь, как сильно я хочу умереть. Его всего трясло, как в лихорадке. В горле пересохло и страшно хотелось пить, его тошнило, кружилась голова, и он хотел отключиться, чтобы ничего не видеть и не чувствовать, но и этот мост, и эта девчонка, и все его воспоминания и мысли все еще были здесь — и Аарон ничего не мог исправить. — Но ты не умрешь, — сказала она и протянула руку. И Аарон не знал, почему, но ухватился за нее и поднялся на ноги. — Уходи отсюда, — сказала она. — И не возвращайся. Он знал, что не сможет больше прийти, чтобы умереть здесь. Но он мог бы выбрать другое место, верно? Вместо этого он пошел домой. Это было глупо, думал он, что эта девчонка спасла мне жизнь. Она ничего не сказала. Она не пыталась его утешить. Она просто протянула ему руку. Возможно, он просто не хотел умирать? Матери дома не было, и Аарон поплелся в ванную, зная, что отсрочил свою казнь всего лишь на пару часов. Сняв с себя одежду, он смотрел на синяки, кровоподтеки и следы от чужих рук по всему телу и не чувствовал отвращения. Он как будто посмотрел на себя со стороны; он перечислял кости и органы человеческого тела, как часто делал, чтобы успокоиться. Он вспоминал медицинские термины для обозначения своих травм и чувствовал, как выравнивается дыхание. Он вдруг подумал: что, если я смогу быть полезен? Что, если моя жизнь ничего не значит, но жизнь других людей значит хотя бы что-то? Что, если, спасая других, я искуплю всю мерзость и грех в себе? Если не можешь никому помочь, вспомнил он. Но что, если он может? Тогда, смывая с себя чужие касания, чужую сперму и свою кровь, Аарон решил стать врачом. Это было иррационально — а значит, абсолютно в его духе.