Во всем виновата булочка

Хмурый Реборн, перекинув Ламбо через плечо как мешок с картошкой, без лишних слов распахнул дверь ногой и, сохраняя всё то же зловещее молчание, пересёк мою комнату и швырнул свою поклажу на мою любимую кроватку. — Чем ты думал, когда приволок это в мою комнату? — деланно возмутилась я, отвлекаясь от созерцания нерешённой задачки в тетрадке. — А ты чем думал, когда оставил меня в обществе этого малолетнего рецидивиста? — на полном серьёзе ответил мне Реборн. Хаято тихо хрюкнул себе под нос, поправляя очки средним пальцем. Мы с ним бросили Реборна и пошли ко мне — заниматься матаном. Хаято оказался неплохим репетитором и не чмырил, в отличие от некоторых. Немного говнился, но объяснял он для простых смертных. Самое то. — Один-один, — хитро улыбнулась я. Меня устраивал подобный компромисс. Если точнее, то он пришёл мне в голову ровно в тот момент, когда, встретившись с хмурым взглядом Реборна, я сообразила: за такое крохотное упущение будут бить. Сильно.

***

— Реборн? — воззвал Ламбо. — Лохматый чудила? Кто-нибудь?.. Мне захотелось прописать Ламбо, но пришлось сдержаться. Между тем тишина была ему ответом. Пожав плечами, Ламбо отправился искать незадачливого друга. Высунув нос из-за открытой двери, он огляделся. — Реборн, ты здесь? Конечно же, снова тишина! Мы не собирались палиться! Решив, что Реборн играет с ним в прятки, Ламбо стал искать дальше. Начав спускаться по лестнице, он с любопытством оглядывал помещение. Под лестницей им обнаружилась открытая в подвал дверь, куда мы и загоняли этого мелкого засранца. Подумав так, пораскинув своим скудным умишкой, Ламбо решил заглянуть в подвал. Вдруг Реборн там прячется? Ламбо сунул свой любопытный нос в подвал и зашёл. Попался. — А вот и наш говнюк, — осклабился Хаято в жуткой маске Чужого, когда дверь за спиной мальчишки закрылась. От неожиданности Ламбо истошно завизжал. Ему вторила я, довольная, что проказа удалась. Ламбо, трясясь от страха, отчаянно шарил по карманам в надежде отыскать хоть что-нибудь, что помогло бы ему защититься от страхолюдины-Хаято и меня, ржущей так, что стены тряслись. Наконец, он трясущимися руками выудил пистолет и направил его на Хаято. — П-получай, чудовище! — вскричал мальчишка и нажал на курок. Но ничего не произошло. — Во дебил! Тупая корова! — забавлялся Хаято. Запоздало Ламбо сообразил, что все патроны были потрачены на Реборна, и пистолет — хреновый помощник в данной ситуации. Даже будь он заряжен, вряд ли бы это помогло. Очевидно, что тут как минимум нужны серебряные пули. А то и целый осиновый кол. — Переговоры? — отчаянно тянул время Ламбо. — Хренов парламентёр… — казалось, Хаято сейчас лопнет со смеху. Никто из нас не упустил из виду того факта, что пацан вновь принялся отчаянно шарить по карманам. Я хмуро уставилась на него. Реборн говорил, что обезвредил этого чудика. Надеюсь, это так. Поиски завершились быстрее, чем в прошлый раз. На свет была извлечена очередная граната. Окинув взглядом помещение и оценив его размеры, а также расстояние до выхода, Ламбо уверенно рванул чеку. Замеры и опыт говорили о том, что двух зайцев можно прикончить одной пулей, а уж перед гранатой не устоят и эти Лохматый и Чужой. — Умрите! — возопил Ламбо и кинул гранату, после чего рванул к двери. Но, вот же ж незадача! Она была закрыта с внешней стороны, пока Реборн не выпустит. Ойкнув, Ламбо подёргал дверь и, пока не поздно — ринулся вглубь подвала, накрывшись медным тазом, раздобытым по пути. Чего тут только не лежало. Скрывшись, он принялся отсчитывать мгновения до взрыва. Мы с Хаято, давя лыбы, наблюдали за потугами этого мелкого гадёныша. Подозрительно долго ничего не происходит, да? За это время успело бы взорваться с десяток гранат, не то, что одна. Конечно же, жестокий любопытный ребёнок не удержался от желания проверить; едва высунув нос из-под таза, он свалился как подкошенный, сбитый наповал собственной же гранатой. Нас с Хаято тоже сшибло с ног, уши заложило. — Реборн, ах ты ж сука! Ты не это мне обещал! — заорала я. — Пути мести неисповедимы, глупый Цуна, — прозвучало где-то у нас над головами механическим голосом динамика. Хаято присел на пол и потирал голову. — Неплохо так долбануло… Голова гудит… — пожаловался он. Ламбо же, немного подкопчённый и потрёпанный, но целый, еле сдерживая слёзы, ткнул в нашу сторону пальцем. Но тирады не последовало. Он сорвался на плач, как и положено нормальному ребёнку. — Реборн, — я решила задать один волнующий меня вопрос, — а почему граната не взорвалась? И вообще, откуда граната? Я думал, ты его обыскал. — Потому и не взорвалась, что обыскал, — гоготнул из динамика Реборн. Ламбо, не ожидавший такого коварного предательства, замер, прекратив лить слёзы. Буквально оцепенел. — Реборн-сан, вы это… Бойтесь теперь, что ли… — косясь на меня, пробормотал Хаято. — О да. Я займусь здоровьем и психикой моего любезного репетитора, не сомневайтесь, — мстительно выдала я. Ламбо же шмыгнул носом. Я задумчиво почесала голову. — Хаято, мне нужна твоя помощь. — Чего такое? — он снял маску, и я узрела его раскрасневшееся под резиной лицо, да взлохмаченные светло-пепельные волосы. — Будь добр, найди, откуда нам свой глас народу передаёт всевидящий гуру. Ну и перекрой ему дыхалку, чтоб и не слышал, и не видел, и не вещал ничего. Мне тут надо кое-чем заняться. — Ты чего удумал? — раздался голос Реборна. — Не советую заниматься самодеятельностью. Хаято щёлкнул пальцами. — Бинго! Вот, откуда голос слышится… Ща сообразим… В общем, пока Хаято занимался тем, чем он занимался, я подрулила к Ламбо и присела перед ним на корточки. Порыскав в карманах без особой надежды, я нашла молочную карамельку, которую мне недавно давал Такеши (вот любит он всё молочное и других приобщает к своим пристрастиям). Улыбнувшись, я протянула Ламбо эту сладкую взятку. — Вот, ты же любишь конфеты, да? Ламбо взял карамельку. Развернув фантик, он положил конфету в рот. Не обращая внимания на то, что это карамелька, он тщательно прожевал её, и на его не шибко разумном личике отразилась умственная деятельность с посылом следующего содержания: удостаивать ли меня ответом. Видимо, на душе у Ламбо накопилось слишком много всего. — Папку я своего никогда не видел, а мамка так и не вышла замуж. Одна меня воспитывала, — начал он. — Так как перед своей смертью мамка велела не грустить, а найти своего брата, мол, он Дон небольшой мафиозной семьи Бовино. Дала фотку и объяснила, что десять евро лежат под половиком. Так и начались мои скитания по Италии… По мере рассказа я несколько раз то хватала ртом воздух, то смеялась в голос. Такого феерического идиотизма даже мне в детстве творить не доводилось. Вскрылись следующие любопытные факты: мальчишка оказался довольно-таки пустоголовым и, имея мозг размером с горошину, решил, что единственный человек, которого просили о нём позаботиться — его дядя. И, так как это ну очень разумно, ведь чужой ребенок никому не упал, он винил дядю в смерти матери, её несчастьях. У него образовалось этакое воплощение зла. Вместо того, чтобы как послушный ребенок жить с человеком, который бы о нём позаботился, он отправился заниматься чем угодно, но не этим. Он провел почти всё свое детство в цыганском поселке в одной задрипанной коммуне, обучаясь таким навыкам, как: мошенничество, конокрадство, кулачные бои, а также торговля всем и ничем сразу. К пяти годам он был уже настолько матёрым, что, грабанув на предмет оружия приютивших его цыган, отправился в странствие. Так как путь автостопом для людей его возраста был заказан, он двигался через всю Северную Италию пешком. Буквально, этот мелкий идиот чесал от самых окрестностей Неаполя, где, собственно, и проживал вместе с табором. Он скрывался, прячась в ящиках под подвижным составом, тем самым избавив себя от львиной доли пути пешком, и покорения «сапожка». Я хмыкнула над чушью, которую нёс ребёнок. Но идея с покорением «сапожка» Италии мне понравилась. А потом он познакомился с Реборном. Он был такой же мелкий, как и Ламбо, а какой же самостоятельный! Пил алкоголь в баре! Но у них не сложилось, и пацан разобиделся. Ну и решил порешить своего случайного знакомого. Реборна. — Но я ни о чём не жалею, — добавил Ламбо, рассасывая уже вторую вручённую ему карамельку. Я хитро посмотрела на пацана. Связь с ним может оказаться полезной в доведении Реборна до белого каления. После сегодняшнего моё терпение окончательно издохло, я решила: пора сделать чью-то жизнь ещё веселее и ещё краше, чем она уже есть. Я такая затейница! Так, но не палимся, как говорится. Ламбо — не Реборн, и ему, как и всем остальным, не нужно знать, что я всё знаю. — Ах, да, как звать-то тебя? — «опомнившись», спросила я. Ламбо утёр сопли рукавом. Он внезапно сообразил, что выложил всё незнакомому человеку как на духу. — Ты мне не друг и не брат! Отказываюсь считать тебя и тем, и тем! И говорить отказываюсь! На последней фразе меня вынесло. Я закашлялась, меня прорвало нервным смехом: — Ах вот оно как? Ну, раз отказываешься, не остаётся ничего, кроме как назвать тебя самому. Пацан вылупился на меня, как на восьмое чудо света. — А что такого? — я всплеснула руками. — Документы, как я полагаю, ты благополучно прошляпил. Всё равно придётся подделывать. Как бы тебя обозвать-то? Я задумалась. Ламбо, роняя на пол сопли, упал на колени. — Пощады! — завопил он. — Поздно, — усмехнулась я. — Будешь Ёсей. — Кем?! — Не ори, — я погрозила ему пальцем. — Ну чего тебе не ясно? Тут всего три буквы: Ё-с-я. Или тебе нравится более полное — Иосиф? — Я критически не согласен! — М-м… Хочешь быть Ёзефом? Он замахал руками. — Стоп. Я резко передумал. Ёся ещё вполне приемлемо. — Пошли тогда, порадуем твоего «друга», — усмехнулась я. Взяв Ламбо за руку, я потянула его к двери. Всё это время бедняга Хаято боролся с Реборном, который вёл осадный бой за право владения подвалом. А пока в голове у меня зрел план того, что будем делать с лучшим в мире киллером.