Культ предков

      Панасюк оказался стареньким, сморщенным дедком, который долго рассматривал нас через глазок входной двери, а затем – через щель между дверью и косяком, прячась за преградой в виде стальной цепочки. Он был едва ли не старше Захара и, судя по тому, что я смог разглядеть, время обошлось с ним куда более сурово, чем с Матросовым. Глядя на подслеповатый мутный глаз, который только и был виден в небольшую щель, я надеялся на то, что старик не поехал крышей и был в состоянии ответить на мои вопросы. - Вьештица, – неожиданно выдал Панасюк, вдоволь налюбовавшись на меня. – Точно, вспомнил. Ты – Вьештица. И зачем ты приехал, а? – недовольно спросил он, немного подаваясь вперёд и едва не прижимаясь лицом к двери. Блёклый, словно подёрнутый мутной плёнкой глаз, смотрел на меня неожиданно остро и цепко. Видимо, несмотря на старость, хватку Панасюк не растерял. - Вы… вы были знакомы с Лазарем, с моим отцом. Он был осуждён в восемьдесят седьмом году, помните? – спросил я, ощущая внутри волнение и нервозность. Панасюк был последней ниточкой, которую удалось вытянуть, и я понимал, что кроме него никаких зацепок у меня не осталось. - Лазар… Отец твой, да? Это ж как давненько было-то… – он скрипуче засмеялся, и я понял, что Панасюк, как и многие до него, поначалу принял меня за отца. – Что ты хочешь узнать? - Всё, что вы сможете рассказать. - Ну, проходи… А это кто с тобой? – он с подозрением глянул на Данку, игнорируя, почему-то, более опасного с виду Олега. - Сестра с женихом. У нас… семейный гештальт, – хмыкнул я, проходя в тесный коридор. В квартире пахло пылью, сыростью и старостью. А ещё – испитым чаем и каким-то противным, мерзким лекарством. - Не принюхивайся, – сердито одёрнул меня старик. – Помираю я, рак грызёт. Врачи говорят, аккурат на Новый Год преставлюсь, сделаю подарочек внукам, – он невесело засмеялся. – Обувь только снимите, я вчера полы мыл, мне теперь нескоро удастся эдакий фокус повторить.       Старик провёл нас на кухню, маленькую, тесную, и почти пустую. В ней стояли хорошая мебель, новый холодильник, но совсем не пахло едой и нигде не было видно ни пачек чая, ни каких-то сладостей, ничего, кроме коробки с лекарствами и пыли. - Садитесь, сейчас чифирчику заварю, чего насухую-то разговаривать? И горло пересохнет, да и вам скучно будет меня слушать. С чайком-то всегда веселее.       Панасюк подошёл к навесному шкафу, открыл дверцу и с кряхтеньем начал снимать чашки с полки. Делал он это медленно, осторожно, и не ясно было, кто более хрупок и готов разбиться на части от малейшей неосторожности – старые чашки или сам Панасюк. - Деда, дај да ти помогнем. Ти седи, ја ћу све! – Данка, не вытерпев, тут же оттеснила его в сторону и занялась несчастным этим чаем. Дед же, недовольно фыркнув, полез в холодильник и вынул полупустую банку с вареньем. Прежде, чем он закрыл дверцу, я успел заметить, что кроме этой банки внутри стояла лишь бутылка молока. Мне стало неловко. За собственные здоровье и силу, за то, что мы поговорим и уйдём, а он останется умирать в своей пустой квартире… Я достал из кармана пиджака карточку и протянул её Олегу. Тот стоял у стены, явно опасаясь садиться на хлипкие с виду табуретки, и старательно притворялся вторым холодильником. Благодаря его габаритам маскировка парню удавалась весьма успешно. - Олег, сгоняешь в «Пятёрку»? – спросил я. Тот опасливо покосился на чужую карту, но, подумав, кивнул и спешно вышел. Ему тоже было не по себе. - Да вы чего? – удивился старик. – Что ещё удумали, а? - А это мы к чаю ничего не захватили, торопились очень, сейчас исправим, – отмахнулся я, говоря больше для Олега, чем для Панасюка. А то мало ли, что Олег решил, получив карточку. Может, подумал, что я его за папиросами погнал!       Данка тем временем включила чайник и начала возиться с заваркой. Кофе у хозяина не было по понятным причинам, но я был готов выпить и Олегову любимую «зелёнку», лишь бы под это дело слушать рассказ Панасюка о Лазаре. - Глаза дурные у вашего парня, – вдруг выдал Кирилл Петрович. – Я таких немало повидал. Вроде сидит себе тихонечко, а потом – раз! – и заточку в бок. Или сам порежется. Чего кривишься? – он неожиданно тяжело глянул на меня. – Я сорок лет с вахлаками разными тёрся, сразу вижу, что за человек передо мной. Правда, с отцом твоим промашка у меня вышла. Я-то поначалу думал, что он обычный мясник, а как поработал с ним на дознании, так едва в запой не ушёл, – он тихонько закашлял-засмеялся. – Колодки у него приметные были, ботинки то бишь. Горнострелковые. Я решил, что он их снял с кого-то, или в толпе упёр, а потом оказалось, что его это боты. Что он в них по афганской земле ходил, в горах охотился – зверей бородатых стрелял.       Старик вздохнул, сгорбился. Руки у него мелко дрожали, и он то и дело одёргивал манжеты на выцветшей тёплой рубашке, словно они были ему коротки. Данка молча налила чай, поставила чашки на стол и села рядом со мной. - Почему он назвал Лазара мясником? – шёпотом спросила она. - Не знаю, – так же тихо ответил я, но Кирилл Петрович услышал и понял Данкин вопрос, хотя сербский «месар» лишь отдалённо походил на русский аналог. - Мясник – это убийца, который очень жестоко расправляется со своими жертвами. Садюга. Того жмурика, который за душой у твоего отца числится, с трудом опознали. Он от него мало что оставил… – старик вздохнул. – Не башка, а месиво, и кости все переломаны. От души он его арматурой отходил, со всем старанием...       Мы с Данкой переглянулись. Она удивлённо вскинула брови, а потом чуть насмешливо хмыкнула. Видно, даже в этом мы с Лазарем оказались похожи. И в способе, и в методе. Мне даже стало не по себе, от осознания этой семейной преемственности насилия.       Через минуту вернулся Олег. Магазин располагался на первом этаже дома и ему не потребовалось много времени, чтобы пробежаться по нему. Правда, вместо какой-нибудь сладкой дряни Олег притащил два огромных пакета и молча сгрузил их у стены, рядом с холодильником. На стол опустилась коробка воздушными и мягкими пирожными, которые должны были прийтись по зубам больному старику. Потом Олег неловко приткнулся на табуретку, сунул мне в руку карточку и тут же вцепился в протянутую Данкой чашку с горячим чаем, чтобы было чем занять руки. - Сдурел, что ли? Ты чего притащил? – разозлился вдруг Панасюк. – Я что, просил что-то?! - Нет, – хрипло ответил Олег. – Но так будет правильно. - Правильно… С чего ты это решил? Мне подачки ваши не нужны, уйдёте – всё выкину! - А есть вы что будете? – негромко спросил он, опуская голову и словно пытаясь спрятаться над исходящей паром чашкой. – Таблетки? - Кхм, Кирилл Петрович, – я тоже подтянул к себе чашку и осторожно перемешал брошенный в неё сахар, стараясь не звенеть ложкой. Старика требовалось отвлечь, и как можно скорее. – Что не так было с Лазарем? - Всё не так с ним было. Я так понимаю, ты отца своего расспросить не успел, почему и как он в колонии чалился? - Не успел. - Плохая история это, парень. Грустная. Мстил твой отец, по-страшному мстил, тем, кто семью его извёл. Его и выпустили-то через полгода потому, что адвокаты в кои-то веки расстарались, да и судья толковый попался. Вьештица барыгу убил, который дурь толкал, да не гаш обычный, а «химию». Барбитуру всякую, от которой мозги гниют. У меня ведь у самого сын по глупости едва с этой дряни не помер, так что не смог я Лазару не помочь, особенно когда он мне рассказал, почему по мокрому делу-то пошёл, – Панасюк взял пирожное, покрутил его в пальцах и стал медленно аккуратно жевать, словно пытался отсрочить свой рассказ. – Брат у него был, Милош. Знаешь, наверное. - Знаю. Слыхал о нём. - Так вот, пить его брат начал, раз, другой нажрался, а там и покатилось. Лазар-то в Афган ушёл, а Милош дома остался… Да, дома… Так вот, пока твой отец воевал, парень на «ханку» подсел, поделился кто-то. А как денег поменьше стало, так он с «ханки» на «винт» перешёл, дрянь всякую колол, чуть до «крокодила» не скатился. А это такая отрава, скажу тебе, что если кто больше месяца-полутора на ней посидит, то уже никогда не оправится. Если б Лазар домой не вернулся, сдох бы Милош, как дворняга паршивая сдох бы! Ну, и когда ему как-то раз на дозу не хватило, он у собственной матери лекарства и спёр. Болела у них мать, прямо как я болела. Лекарства ей муж доставал, с трудом, по больницам мотался, чтобы добыть их, а сынок взял, и увёл их, чтоб на дозу выменять. Ну, новые лекарства достать не удалось, вот и померла Лазарева мамка, – старик вздохнул. – А вслед за ней и отец. Он, когда жена ещё жива была, полез выяснять, куда лекарства ушли, вытряс из сынка, кому тот их загнал, ну и нарвался на одного из барыг. У мужика от страха за жену совсем мозги перемкнуло, сам в притон полез, поостерёгся в милицию идти и родного сына, пусть и такого выродка, закладывать, чтоб наши-то ему хоть лекарства вернули. В общем, вломили Лазареву отцу, хорошо так по голове настучали. Рёбра поломали, печень отбили… Мужик жену похоронил и сам следом ушёл, не оправился. Если б в больнице отлежался, может и вытянул, но он жену свою дохаживал, провожал её… Вот Лазар, когда с войны вернулся и всё это увидел, тормоза-то и потерял. Один брат у него остался, да и тот – дерьмо первостатейное. Только это дерьмо в кабале оказалось – денег должен было много, до того дошло, что прятаться стал, шкуру свою сберегая, а Лазар его бросить не смог. И за родителей отомстил, и брата от зябка избавил. Убили бы его, Милоша-то, за должок. А Лазар, стало быть, его спас. - Милош пропал, – хрипло проговорил я. – И… в городе, где жил отец, все были уверены, что он его убил. - Лазар? Милоша?! – Панасюк засмеялся. Громко, в голос, запрокидывая голову и вытирая слёзы. – Да твой отец его до последнего покрывал! Милошу-то по закону самому срок немаленький за приобретение и употребление грозил, вот Лазар и молчал как партизан на допросе. На допросе, да… – Кирилл Петрович невесело хмыкнул, отпил глоток чая и, пожевав губами, продолжил. – Он мне эту историю рассказал при условии, что я в протокол ничего вносить не стану. Достучался я тогда до него, разговорил... Поехавшим он был, Лазар. Для таких, как он, границ никаких не существует, без правил живут, по каким-то своим понятиям. Лазар, вот, по чести жить старался. Так, как он её понимал. Гордый он был очень. И злой. Мальчишка, двадцать три года, бриться ещё не каждый день брился, а уже и человеком-то назвать его сложно было. Потрепало его в Афгане очень, да и смерть родителей подкосила, – бывший следователь тяжело вздохнул, будто его искренне огорчала участь, выпавшая на долю осуждённого им серба. – Я что смог, то для него сделал. Такого, как Лазар, на киче запирать нельзя, совсем озвереет, и либо сдохнет там, либо такой тварью выйдет, что никому мало не покажется. Это не только я понимал, сказал ведь уже – у судьи и адвоката тоже совесть с мозгами имелись, вот и выпустили его через полгода под УДО. Не поверишь – я, когда Лазара по выходу из колонии-то встретил, сказал ему, чтоб он себя тише воды вёл, никуда не вмешиваясь, а он согласился! Слово мне дал, что справится. А потом, когда я в ту же колонию, где он сидел, перевёлся, то я его дело нашёл. Почитал, с надзирателями пообщался… Когда твоего отца выпустили, вся камера от счастья плакала. Он в ней свои порядки навёл, петушарню с чертями разогнал, кому-то борзому зубы выбил, кого-то заточкой приласкал… И не попался ни разу. Все всё знают, а доказательств нет, даже стукачи ни слова не вякнули. Лазара даже блатные и воры обходили, потому что скопом-то они его бы прирезали, да только и сами бы не все целые ушли. Или живые. Попытались разок, да только сами потом в карцер сели. Он же как зверь спал, вполглаза, всегда настороже был. Как на войне, да… - Отец больше ничего не говорил про Милоша? – у меня, кажется, дрогнул голос. Мне было плевать на преступления отца, на все его грехи. Но, когда я узнал, что он не убивал родного брата, с души свалился огромный камень. - Нет. Я спрашивал, думал, что уговорю его дать показания, чтобы понадёжней было выбивать УДО, но твой отец отказался говорить о том, где находится его брат. Сказал – нет его здесь. И нигде нет. Ищите, мол, только ничего не обрящете. Я-то грешным делом тогда подумал, что он всё-таки своего брата прибил сгоряча, а Лазар глянул на меня волком, будто с места мне в глотку был готов вцепиться, и больше про Милоша ничего не рассказывал. Я уже потом понял – он ради брата на войну вернулся, с которой чудом вырваться сумел, как он мог ему вред причинить? Последнему, кто у него остался?       Внутри меня всколыхнулась тупая и злая ревность. А если бы отец знал обо мне, то он бы поостерёгся? Стал бы он шляться по ночному Питеру, выискивая наркоторговцев и убивая их, чтобы своей свободой купить жизнь брата? Наплевал бы он на меня, на маму, на то, что могло у нас быть? На нашу семью, которая так и не сложилась, не смогла стать единым целым? - Раде, Лазар није знао за тебе! Разумеш да он никада не би оставио тебе и Санијата да је знао да има сина! – Данка, сразу понявшая, о чём я думаю, погладила меня по плечу, а потом повернулась к Панасюку: – Кирил Петровичу, можете ли да пушите овде? – и изобразила, как подносит сигарету ко рту. - А, дымите. Мне уже ничто не повредит, а вам, я вижу, надо. Ты, кормилец! – он окликнул Олега. – Вона, блюдачку с мойки возьми, вместо пепельницы. Не в чашки ж окурки кидать станете.       Олег поставил передо мной на стол блюдце с отколотым краем, на котором ярко цвела пятиконечная звезда с изображённым в центре Кремлём, и молча сел обратно. Я машинально вынул из кармана пачку папирос, закусил гильзу и попытки с пятой смог затянуться. Стало полегче. - Ты, я смотрю, весь в отца пошёл. Он тоже папиросы смолил, и так же кусал их. Ох, и намучился я из-за этого! – Панасюк невесело хмыкнул. – Он за два часа всю пачку убить мог, дышать уже в допросной было нечем, а он всё дымил и дымил, словно захлебнуться этим дымом хотел. - Наверное, хотел, – кивнул я. – Спасибо вам, Кирилл Петрович. За то, что о Лазаре рассказали. Я… я много у кого спрашивал о нём, и спрашиваю до сих пор, но никто не хочет говорить, а если говорят, то лгут. Вы же знаете, что он пропал? - А ты, стало быть, хочешь выяснить, кто ему в этом помог? – сощурился тот. - Да. Но вы не переживайте, кровавую вендетту я устраивать не стану. Нашей семье это всегда боком выходит! Мне бы только узнать, что с ними случилось, и всё! Скажите, а… вы как-то причастны к тому, что о судимости отца нет никаких данных? Я с трудом выяснил, что он вообще отбывал срок. - Я, а кто же ещё, – признался Панасюк и с довольным видом потянулся за новым пирожным. – В девяносто четвёртом к нам в отдел опера нового назначили, из Дягильска его перевели. Он там участковым раньше был. - Ловягин Михаил? - Он самый. Так он едва ли не сразу стал делом Лазара интересоваться. Я бы, может, и рассказал. Примечательное-то дело вышло, да и с парнем всё удачно сложилось, но меня этот Ловягин прям с первых дней настораживать стал. Мутный он какой-то был, как рыба на льду – сразу-то не поймёшь, может, спит она, а может, сдохла. И из-за холода вони не чувствуется, не угадаешь, что тебе от этой рыбы ожидать можно. Я через знакомых оперов поспрашивал на счёт Лазара и выяснил, что он пропал, а дом сгорел. Где он – не знает никто. И дело не завели, хотя должны были. Вроде как сиделец из-под УДО сбежал, это ж во всесоюзный… тьфу ты, федеральный розыск объявлять надо! А тут – тишина… И Ловягин нос свой суёт, куда не надо. Ну, я дело-то спрятал, бумажки прочие тоже из архивов изъял, а как подвернулось место в колонии, так я сразу сюда поехал, чтоб все хвосты подчистить, – Кирилл Петрович улыбнулся, грустно и тепло. – Жена моя из здешних мест была, из Петрозаводска. Вот мы к ней на родину и рванули, подальше от Питера. А уже в колонии я всё, что мог о Лазаре найти, к себе тайком забрал, так что, когда данные в компьютеры вносили, он в систему и не попал. Я, грешным делом, подумал, что сбежал он. Говорили, что в Дягильске три ублюдка пропали, да сарай какой-то сгорел, а следом и Лазар испарился. Ну, я и решил, что он высидел на жопе ровно, сколько смог, и опять за свою странную справедливость воевать начал, а потом и на лыжи встал. Я и прикинул – а пусть! Нехай живёт! И спрятал дело… А ты говоришь – убили его. - Убили, – кивнул я. – И… Ловягин многое знает об этом, но говорить отказывается. - Эта сука никогда свои карты не раскроет. Не верь ему, парень. Подлый он, скрытный, только о своей шкуре и печётся. Всё погоны себе зарабатывал, наверх лез… Где не мог сам протиснуться, там брат ему помогал. Тот сначала к китаёзам челноком катался, потом уже свой бизнес какой-то заимел, вот он и подмазывал кого надо, если нужда наступала. Хорошо они друг друга покрывали. Мишка Ловягин властью своей ментовской брал, а братец его деньгами, так и катились по жизни, два чноса. Вот так вот, – Панасюк вздохнул, а потом, покосившись на меня, спросил: – Слушай, а звать-то тебя как? Я ж до сих пор не спросил! - Радован, – ответил я. – А это Данка, моя сестра. - Ну, я смотрю, мамка твоя о Лазаре недолго грустила, – с неодобрением заметил старик. Данка хихикнула: - Ја сам трећа сестра! Није родена. – немного обиженно заявила Данка, которой не понравилось подобный намёк на нечестность Саният. - А похожи вы… Ты уж прости старика, девочка, разбередили вы меня своим приходом, аж опять за Лазара обидно стало! Я много разных «мстителей» повидал, и тех, кто за братьев-сестёр на убийство шёл, и тех, кто насильников калечил, а всё равно ни один похожий на него мне не попался. Было в нём что-то такое… упрямое! Настоящее, понимаете? И гордость… Это надо было видеть, с каким видом он мне заявил: «Я – серб»! А я всего-то его из-за имени в еврействе заподозрил… Вы значит, оба по сербской родне пошли, – Кирилл Петрович неловко хмыкнул, потом посмотрел на нас, зачем-то глянул на часы, и вдруг предложил, стараясь удержать рвущуюся наружу немного просительную интонацию: – Может, ещё чайку?

***

      Из города мы выехали в десять вечера. Оставлять старика не хотелось, было ясно, что он рад даже нашей компании, и тому, что рядом есть хоть кто-то живой. Он медленно умирал в одиночестве, и эта судьба была ничуть не лучше, той, что выпала Лазару. Отец тоже был один, и жил в пустом и холодном доме, похожем на погребальный памятник давно исчезнувшей семьи. Семьи… - Ты злишься, – сказал Олег. Не спросил, а всего лишь озвучил факт. Он сидел рядом со мной, на переднем сиденье, потому что всё заднее заняла Данка. Она отобрала у парня его куртку и уснула с ней в обнимку, уткнувшись лицом в густой мех. Данка всегда слишком близко воспринимала чужие проблемы, а уж если дело касалось стариков, могла и вовсе начать творить какие-нибудь глупости. Например, нашим трём ведьмам она носила продукты и помогала оплачивать счета через интернет, чтобы старухи не мучились, стоя в очередях в банке. Те благодарили её, в лицо называя солнышком и угощая яблоками, а за спиной именуя и позором семьи, и негодной глупой девчонкой, променявшей истинное женское счастье в виде детей и мужа, на карьеру и службу. Впрочем, я тоже нередко оказывался позором семьи и турком. - Да, злюсь. Очень, – я постарался говорить как можно спокойнее, чтобы не сорваться на долгую матерную тираду. Хотелось орать и ругаться, вдавить педаль газа в пол и рвануть на полной скорости по трассе, петлявшей среди ночного леса. Намотаться на собственные колёса, врезавшись в первую же ёлку и сотворить какую-нибудь ещё ужасную глупость. Но я крепко держал самого себя за горло, потому что рядом со мной были Данка и Олег. - Но Лазар не знал о том, что ты есть. Если бы… - Меньше всего я хочу думать о том, что он бы сделал, если бы знал о моём существовании! – зло выпалил я. Олег замолчал. Я мысленно дал себе оплеуху, сбавил скорость, потому что и так уже гнал под сотню, и более спокойным голосом пояснил: – Как бы Данка не пыталась меня утешить, я-то знаю, что Лазар сделал бы всё точно так же. Потому то это были его родители и его брат. Ничего бы не изменилось, Олег. Я не стал бы тем фактором, что смог бы удержать Лазара и спасти. От тюрьмы, от одиночества, от медленно накатывающего сумасшествия… Но это не значит, что я стану в чём-то обвинять его или меньше любить. Какое-то время я боготворил Лазара. Какое-то – злился на него, потому что его не было рядом, и я должен был справляться со своей жизнью в одиночестве. Но чем старше я становился, чем больше я понимал, что это вообще такое – эта жизнь, со всеми присущими ей нелогичностями, противоречиями и проблемами, тем сильнее я начинал уважать отца. - Ты так говоришь только потому, что ты его не знал. Если бы вы жили вместе, то ты наверняка бы ненавидел его! – со странным ожесточением заявил Олег, отворачиваясь к окну. За ним мелькал сонный, спящий посёлок, который мы пролетели за пятнадцать секунд. – Ты ведь сам сказал, что хорошо представляешь себе, каким человеком он был! Думаешь… он смог бы спокойно жить и растить детей?! – он словно убеждал себя самого, а не меня, пытаясь избавиться от сожалений о несбывшемся. Я даже представить не мог, насколько сильно его зацепила история Лазара. - Смог бы? Да. Спокойно – нет. Но рядом с ним находилась бы Саният, Олег. Она одними только письмами поддерживала в отце человечность, а если бы могла говорить напрямую, держать его, когда он снова уходил на срыв… Слишком много «бы». Глупо гадать, как могла сложиться моя жизнь, не реши отец спасти своего брата и не пойди он тогда на лодочную станцию. - Я… я чувствую себя виноватым, – вдруг признался Олег. – Кажется, что это из-за меня Лазар погиб, ведь именно тогда я… то есть мою мать… ну, ты понимаешь, – совсем сипло договорил он. – Я как будто являюсь причиной всех проблем, ошибкой, которой не должно было быть!       Я плавно надавил на тормоз, и машина съехала к обочине метрах в ста от дорожной развилки. Хотелось вдавить педаль так, чтобы железная коробка остановилась со скрежетом и визгом, но тогда бы я разбудил Данку, и поэтому смог сдержаться. - Олег, какой же ты дурак… – выдохнул я, дёргая рычаг ручника. – А ну, пошли, выйдем!       Я вывалился из машины наружу, из тепла – в холодную и влажную ночь, полную запахов леса. Олег стоял возле двери, настороженно поглядывая на меня. Кажется, он решил, что я сейчас начну орать на него. Я схватил парня за рукав и оттащил подальше от машины. - Слушай сюда. Единственная твоя вина заключается в том, что ты любишь зелёный чай. Это гадость и надо исправляться. Понял? А теперь запоминай… Все поступки моего отца – это лишь его выбор. Последствия его решения сохранить в себе хоть что-то человеческое! Он держался, он никого не обвинял и просто жил. И ты, идиот, должен делать точно так же – перестать винить себя и жить! – я с трудом удерживался от крика, и слова с хрипом вырывались из зажатого горло. – В том, что твой дед – законченная мразь, твоей вины нет! Как и в том, что тебя не любят родители и сестра. Не выгорело в одной семье? Иди туда, где тебя примут и будут любить. Я даю тебе шанс, за руку готов вести дальше, а ты продолжаешь маяться хернёй и страдать над вчерашним днём, разлитым молоком и порванным гондоном. Всё, хватит. Не имеет значения, как ты родился, почему, и кого следовало кастрировать. Важна твоя жизнь, – я припечатал его раскрытой ладонью по груди, а потом сжал пальцы, комкая толстовку, и потянул вниз, заставляя наклониться. – Ты не ошибка. Ты – живое подтверждение того, что мой отец был прав, что Лазар всё сделал верно! Не смей обесценивать его смерть, Олег! Я заберу тебя отсюда, и ты будешь нормально жить, без всего этого дерьма. - Заберёшь? Я не вещь, чтобы меня можно было «забирать», – проговорил он. Надо же, вожжа под хвост попала! Ещё вчера радовался тому, что уедет из Дягильска, а теперь возмущается тем, что я принял решение о его переезде без его же деятельного участия! - Если это нужно для того, чтобы ты не свихнулся, то я тебя ещё и в транспортную коробку запакую, и скотчем обмотаю, лишь бы ты дурость какую не выкинул. - Говоришь, как Захар, – с трудом процедил Олег, глядя на меня, как на чужого человека. Пальцы сжались ещё крепче. - Что, хочешь, чтоб я тебя ударил? – догадался я. – Хочешь, чтобы я действительно оказался такой же мразью, как твой дед? Думаешь, что разочаруешься во мне и всё станет куда проще? Не надо будет мучиться от чувства благодарности, от привязанности, к которой ты не привык, от страха самому всё испортить какой-нибудь глупостью? Нет, Олег, не дождёшься. Я никогда не сделаю ничего подобного. Я дал слово, что ты больше не будешь… – это звучало до одури пафосно и глупо, но я закончил фразу, – … не будешь страдать. Что скоро это всё закончится! И я своё слово сдержу, потому что я – сын своего отца, который даже после смерти учит меня, как оставаться человеком! Я и тебя научу, никуда ты не денешься, – выдохнув, я разжал пальцы и шагнул назад, восстанавливая между нами дистанцию. Олег не любил, когда кто-то находился слишком близко, и спокойно воспринимал касания одной лишь Данки. А она спала…       Я закурил, затягиваясь короткими рывками. Олег молчал, глядя куда-то в сторону. Неприятная тишина давила и грызла, как амбарная крыса. - Ты – не ошибка, – снова повторил я, желая избавиться от повисшего между нами напряжения. – Что бы тебе не говорила твоя придурочная семейка, запомни – они не правы, никто из них! Они выбрали самый простой путь, решив назначить тебя виновником всех своих бед, на котором можно срывать гнев и злость, на фоне кого они будут казаться самим себе лучше, чем они есть на самом деле. Но это всего лишь мнение лицемеров, которые не имеют права называться твоей семьёй! И они…       Меня заставил заткнуться хруст веток, донёсшийся со стороны развилки. Я резко развернулся, надеясь, что увижу какого-нибудь оленя, и едва не выронил папиросу. Возле дорожного указателя, прислонившись к нему спиной, стоял офицер. Я видел его так чётко, как если бы смотрел сквозь линзы бинокля. Мне было заметно всё – и покрытая росой ткань тяжёлой шинели, и пятна гари на обтянутом сукном козырьке, и неестественный блеск кокарды, и ухмылка, растягивающая его губы. Мёртвый офицер отстранился от столба, сделал несколько шагов в сторону и недвусмысленно указал на дорогу, ведущую на Святозеро. Совсем не в ту сторону, куда нам надо было ехать, чтобы вернуться в Ларичево. Затем офицер развернулся и исчез в темноте, неспешно уходя в лес.       Я судорожно вздохнул, пытаясь осознать увиденное, поперхнулся дымом и закашлялся. Он снова появился! Как тогда, когда я искал Олега в ментовке, и снова указал путь. И у меня не было ни единой причины, чтобы не следовать совету галлюцинации, передавшейся мне по наследству. Я попытался взять себя в руки и повернулся к Олегу, чтобы «обрадовать» сообщением о том, что домой мы вернёмся не через три часа, а через шесть, а то и вовсе завтра. Но я не сказал ни слова, потому что он смотрел на дорожный указатель и хватал ртом воздух, да и в общем выглядел так, будто… призрака увидел. - Олег… - Он был здесь, – он повернулся ко мне. – Радо, тот офицер… Я видел его! - Значит, мы оба окончательно сошли с ума, – неожиданно успокоившись заявил я. – Так что не о чем волноваться. Давай, вернёмся в тот посёлок, который мы сейчас проехали, и зальём полный бак. Я видел станцию на въезде. Потому что, насколько я помню карту, на указанной нам дороге ещё долго ни одна заправка не попадётся! - Мы действительно поедем туда, куда велел привидевшийся нам кошмарный сон твоего погибшего отца? – уточнил Олег. Я кивнул. Он задумался, потёр лоб, а затем фыркнул. – Ну да, самое логичное решение! Знать бы ещё, почему я эту ожившую галлюцинацию тоже видел! У нас с тобой, вроде бы, по-разному крыша едет. - Теперь – одинаково. Смирись, Олег, – я похлопал его по плечу и он, против обыкновения, не дёрнулся. – У нас, в дополнение к общим трусам и термосу с кофе, есть ещё и безумие. Отличный джентльменский набор!

***

      В два часа ночи, когда мы уже спали в номере придорожной гостиницы, мне позвонила Полина. Чертыхаясь и торопливо уменьшая громкость, чтобы никого не разбудить, я вышел в коридор и принял звонок. - Радован! Ты где? – её голос был полон беспокойства, она кричала в трубку, и я спросонья, обескураженный её звонком, даже не сразу понял, что именно Полина от меня хочет. - В коридоре, – тупо ответил я, глядя на оштукатуренную и местами побитую стену. - В каком коридоре?! - В гостиничном. Мы… гулять уехали, – соврал я, потихоньку просыпаясь. – Задержались, не успели вернуться, теперь ночуем у дороги. А что? - Я сейчас нахожусь в доме, где вы свили своё бандитское гнездо. Кто-то влез в него ночью, взломав замок на двери. Соседка услышала шум, когда злоумышленники лезли через забор, и позвонила в полицию. Сейчас мы их ищем, но… - Полина, – тихо начал я, стараясь не сорваться на полный ругани крик. И ночь на дворе, и на девушку орать не стоило. – Как вы узнали, что это наш дом?! - Радован, возле помойного ведра стоит пустая бутылка из-под сербской ракии, в холодильнике полно непонятной еды, а в пепельнице на крыльце папиросные окурки. Тут даже первокурсник Тамбовской академии поймёт, кто именно обосновался в чужом доме. А приехала я сюда, потому что ваша соседка, когда звонила дежурному, упомянула девочку, очень милую, но ни бельмеса не говорящую по-русски! Господи, мне как дежурный об этом сказал, так я сразу же сорвалась в Ларичево! Я только понять не могу, как вы в этом доме оказались. Надеюсь, вы не вселялись в него путём взлома и самозахвата? - Ты можешь не говорить своим казённо-погонным языком? – вяло огрызнулся я, пытаясь сообразить, что теперь делать. – В общем, пообщайся с соседкой, она тебе объяснит, как мы оказались в доме. Всё законно и по взаимному, хе-хе, согласию. Никаких насильственных проникновений. - Как ты можешь шутить подобным образом?! – возмутилась Полина. - Потому что, если бы мы не поехали на обзорную экскурсию по Ладоге, – соврал я, – мы бы в момент взлома спали, и нас… – я не договорил. Передо мной возник дорожный указатель, возле которого стоял молчаливый призрак офицера. И вытянутая рука, направленная на объездную дорогу. Мне стало страшно. Я никогда не сталкивался в своей жизни с мистикой, мне хватало социальных ужасов для того, чтобы тронуться умом, но этого офицера мы видели с Олегом вместе, вдвоём, и я уже не был уверен в том, что нам явилась простая галлюцинация. - Кто это был? Кто… – прохрипел я. Данка могла пострадать, и Олег… Его ведь с трудом получается вырывать из душных объятий постоянных кошмаров! Они оба были бы абсолютно беззащитны. - Ищем, – коротко ответила Полина. – Радован, когда ты вернёшься в Дягильск? - Не знаю. Зачем тебе это? - Да потому что я сомневаюсь в том, что это были обычные воры! Уж слишком профессионально был взломан замок. Аккуратно так, да и внутри ничего не тронуто, совсем не похоже на то, что кто-то искал какие-то ценности или деньги. Телевизор на месте, на полу нет следов грязи, хотя ночью шёл дождь, будто взломщики надели бахилы… Так обычное ворьё не поступает! - Ясно, – я сполз по стене на пол, и сжал голову свободной рукой. Мне казалось, что внутри, отражаясь от стенок черепа, гудит колокольный набат и бьётся в кости, пытаясь их разломить. Вслед за гулом возник стук. Я стиснул зубы, пытаясь сдержаться, не начать в него вслушиваться, но он становился всё громче, и громче, и громче… В коридоре появилась молодая женщина, одетая ярко, броско и по тому минимуму, который позволяла погода. Она прошла мимо меня, стуча каблуками сапог по полу, смерила презрительным взглядом, остановилась возле двери на другой стороне коридора и ударила костяшками пальцев по косяку. Дверь открылась, изнутри раздался довольный мужской гогот, и проститутка вихляющей походкой вошла внутрь. Я выдохнул. - Полина, а нечаянное предательство считается всё равно предательством, ведь так? - Я не склонна сейчас философствовать. Ты будешь писать заявление о… - Да задолбали уже эти ваши заявления! Вы по закону свои ментовские войны вести будете, или путём шантажа и подкупа? Ещё немного, и убивать друг друга начнёте, а первыми будем мы. Слушай, передай своему начальству – я знаю, как надавить на обоих Ловягиных и Захара. Даже есть, что предъявить, кроме пустых слов. И я всё, всё скину вам, только отдайте мне моего отца, чтобы мы могли уехать отсюда. Воюйте, а мою семью оставьте в покое! - Я передам твою просьбу своему шефу, – тихо проговорила Полина. – Ты боишься, да? - Боюсь? Нет… я уже забыл, что такое бояться. Я не хочу, чтобы пострадали моя сестра и парень, которого я уже считаю своим родственником. Итог будет неутешительным, причём для всех нас! - Это угроза? - Предупреждение. Я… позвоню утром. Спокойной ночи, Полина. Будете уходить из дома, выключите свет, – я оборвал связь и ещё какое-то время сидел на полу, уткнувшись лбом в колени. Отголосок едва не случившейся беды дышал в затылок смрадом застоялого болота, скрывающего в своих топях бесчисленное количество безымянных мертвецов. Данка, Олег… Я не хотел для них повторения того кошмара, через который они успели пройти. Избитая, с потухшим взглядом и тихо плачущая сестра. Замерший и беззвучно кричащий внутри себя Олег, падающий в воды Вуоксы. На миг меня кольнула предательская мысль – а может, бросить это всё? Оставить на потом? Отец долго ждал меня, ещё пара лет ничего не изменит!       Я засмеялся и откинул голову назад, ударяясь затылком о стену. Потом ещё раз. И ещё. Я не смогу отступиться… Эта жажда найти отца и вернуть его домой стала сродни наркотику – я жил ей, работал для неё и после известий о смерти Цайи она стала едва ли не единственным поводом двигаться вперёд! Выученные наизусть письма, бережно лелеемые фотографии, я сам – моё отражение в зеркале – всё это не давало мне забыть о том, что Лазар ждёт меня. Я был одержим, и я знал это. Но… я не мог решать всё в одиночку. Уже не мог.       Я поднялся, вошёл в номер, стараясь не шуметь и осторожно, надеясь не натолкнуться в темноте на разбросанную обувь, подошёл к тому месту, где спал до звонка Полины. На полу. Между кроватями Олега и Данки. - Радо? – сестра тут же вскинулась, почувствовав, что что-то не так. – Ты в порядке? - Так, на пять минут выходил. - Врёшь. Завтра расскажешь, – с укоризной проговорила она. - Хорошо, – не было смысла спорить с ней, она слишком хорошо меня знала. - Может, ты возьмёшь у меня подушку? Жёстко же… - Нет, всё хорошо. Спи, – я растянулся на полу, уложил голову на кепку и накрылся курткой. До сих пор мне был привычен подобный способ ночёвки. Наверное, бродячую собаку всё же нельзя до конца одомашнить.

***

      Полина не брала трубку. Мы успели проснуться, позавтракать в кафе той же гостиницы, отъехать от места ночлега на пятьдесят километров, а она всё не отвечала на мои звонки. По календарю значился будний день, да и текущие дела не могли позволить ей пропустить работу и отключить телефон! В шесть утра она уже должна была быть на ногах, тем более если учесть ночное происшествие. К семи я начал волноваться. Беспокойство и раздражение требовали выхода и я, глянув на читающую что-то с экрана смартфона Данку, заявил ей: - Олег себя плохо вёл! - Эй! – он едва не подпрыгнул на сиденье, услышав от меня подобное предательство. - Он отказался подпевать Лане Дель Рей, или посмел возмутиться твоей привычке допивать чужой кофе, если не хватило своего? – невозмутимо уточнила Данка. - Я уже давно так не делаю, если ты не заметила. Уже два дня. Мало ли что обнаружится в чужой кружке, например, твои штуковины для волос. И разговор, вообще-то, не обо мне, а об Олеге, который высказал недовольство тем, что мы хотим забрать его с собой! - О! Но, разве, у нас есть какой-то другой вариант? – удивилась Данка. Наше с ней мнение касаемо будущего Олега совпадало почти что полностью. - Не в вариантах дело. Ему не понравилось, что мы решили всё за него! Так ведь, да? – я покосился на сидящего рядом со мной парня. Тот, явно недовольный поднятой мной темой, сердито молчал. - Олег, зашто ниси раниjе рекао да си нечим незадовољан? – Данка отложила телефон и, соскользнув на край сиденья, заглянула Олегу в лицо. Тот, нахмурившись, пытался понять её вопрос. - Я не недоволен, я… – он замолчал, зачем-то посмотрел на меня, а затем признался. – Я хотел поругаться с Радо. - За шта?! - Потому что всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой, – ответил он, с трудом высказав свои опасения. Данка протянула руку и осторожно погладила его по коротко остриженным волосам. – Так… не бывает и мне не могло повезти встретиться с вами! - Мој брат и ја смо комплексни и не баш љубазни људи. Волимо само своју породицу. И заиста желимо да поред нас буде неко ко је толико сличан нама. Али ово желим више од Радо, јер ми се толико ми се свиђаш да сам већ почео да покушавам да разумем основе програмирања како бих те боље разумео, – она взяла смартфон и показала Олегу, что именно увлечённо читала всю дорогу. Он посмотрел, а затем вдруг возмутился: - Ты зачем про такое старьё читаешь?! Эта версия на системах старше семёрки не используется, а её саму «майки» с этого года прекратили поддерживать! Тебе нужно… – Олег отобрал у Данки смартфон и начал что-то набирать, попутно объясняя различия между старыми и новыми версиями «Питона». Я слушал его, не понимая ни слова, кроме предлогов, и смотрел через зеркало заднего вида на довольную Данку. Она-то уж точно могла незаметно заставить Олега забыть о своих глупых страхах. Повезти ему не могло, как же… - Радо, ты расскажешь, что случилось ночью? – осторожно спросила Данка, уловив, что я готов говорить о какой угодно ерунде, но только не о серьёзных вещах. На Олега, вон, наехал… - Наш дом ночью взломали. - Как?! - А вот так. Влезли, ничего не взяли, видно искали нас самих, а не ценности. Соседка заложила взломщиков полиции, но те приехали слишком поздно. Полина, как профессиональная следачка, по окуркам определила, кто именно обитает в доме, и позвонила мне, чтобы узнать, живы мы вообще, или нет. - Думаешь, у нас был шанс перестать быть живыми? - Скорее всего – да. Лучше предполагать самое худшее, – мне очень не хотелось их пугать, но враньё стало бы неправильным решением. – И поэтому я хочу вас спросить – вы согласны… - Да! – хором ответили они оба. - Может, вы сначала выслушаете меня, а потом будете соглашаться? Вы не перед алтарём, вообще-то, а я не венчающий вас священник! - Радо, мы и так поняли, что ты хотел спросить. Ты ведь решил отступиться, да? – Данка нехорошо сощурилась. – Ты уже не имеешь права на это! – она сердито пихнула спинку моего сиденья. - Ваши жизни важнее, – отрезал я. - Ты должен, – тихо проговорил Олег. – Это будет предательством, Радо! - А рисковать вами – не предательство? Я с три короба пообещал тебе всякого, а в результате ты можешь получить нож под ребро, чтоб прекратил мешаться. Как и Данка! - И ты. - Плевать. - Идиот! – Данка снова пнула кресло, но уже гораздо сильнее. Я дёрнулся, машину повело в сторону и сзади раздались возмущённые сигналы следующих позади автомобилей, когда я начал вилять на ровной дороге. – Упёртый балкарнец! - Прекрати, а то сейчас врежемся и точно сдохнем, разом и все вместе! - Радо, я, когда напросилась ехать с тобой, прекрасно знала, что нас может ожидать. И я не нежная фея, чтобы ты продолжал кружить вокруг меня коршуном, как в детстве, когда я лазила в чужой сад за грушами, а ты ловил меня с дерева, а потом ещё и дрался с хозяйским сыном из-за того, что он обозвал меня воровкой. Успокойся, мы предупреждены, а значит, нас уже не застанут врасплох! - Нам придётся съезжать из дома, и я не знаю – куда. В гостиницу слишком ненадёжно, любое съёмное жильё станет известно, а обитать в машине, прячась по лесам – глупо, и принесёт слишком много проблем. - А мы не станем никуда съезжать, – заявил Олег. – Останемся там же. Только теперь, наверное, спать будем по очереди. На всякий случай. И… – он усмехнулся, – я могу спать у двери. Если опять начну орать из-за кошмаров, то хоть отпугну! - Ебиветар, – ласково произнесла Данка, и я порадовался тому, что Олег не знает сербского. Всё-таки, не каждый спокойно отнесётся к тому, что его нежно материт любимая женщина. - Радо, но как они смогли найти дом? И… кто – Захар или Ловягины? Полина сможет это узнать? - А зачем нам Полина? Скорее всего, они сработали все вместе, – ответил я Олегу, безразлично пожимая плечами.       После слов Данки чувство вины, непривычное и чуждое для меня, стало лишь острее. Всё то, чего удалось достичь, стало серым и каким-то неважным. Живые были готовы рисковать собой ради мертвеца, и я знал, что это было неправильно, но не мог внутри себя не радоваться решению что сестры, что Олега.       Передо мной темнела ровная, гладкая дорога; совсем недалеко, за редкой линией леса, лежало древнее озеро, и печальная Карелия обнимала нас пылающими осенним огнём руками. На миг мне показалось, что всё вокруг охвачено пламенем, что мы, если поедем дальше, сгорим и уже никогда не вернёмся… - Всё равно не понимаю, – заговорил Олег, и звук его голоса отвлёк меня от мыслей об огне и дороге в один конец. – Для того, чтобы найти дом, в котором мы сейчас живём, надо было следить за нами, не иначе.       Я сбавил немного скорость, перестроился, чтобы не провоцировать самого себя, и принялся объяснять Олегу свои умозаключения: - Вчера звонил Сашка – начальство решило вытянуть из него характеристику на меня. Ну, всё-таки семнадцать лет знакомы, есть время хорошо узнать человека. Сашка же недавно подставился, когда по моей просьбе искал сведения об отцовской отсидке и данные на Саватеева, вот его и засекли. Проверили – точно мой знакомый. Я уверен, что во время беседы обо мне Сашка упомянул Андрея. А там уже не сложно проверить человека и выяснить, что у него есть родственник в Питере, у которого – вот удача! – имеется жильё рядом с Дягильском. Дело одного дня, не больше. У Ловягиных точно остались свои люди в полиции, которые снабжают их нужной информацией, так что нет ничего удивительного в том, что они вызнали о нашем доме. У бывшего мента и бизнесмена наверняка есть выход на полезных знакомых, которые могут незаметно прийти к нужным людям в гости, ночью, и мило побеседовать с ними. - Полина сказала, что в поисках запрошенных тобой данных ей помогал кто-то из коллег, тогда получается, Захар знает, что ты нашёл Лазара, – проговорил Олег и так сжал Данкин смартфон, что ей пришлось осторожно разжимать его пальцы. – Вряд ли твой интерес к книгам учёта захоронений остался без внимания. Если он и дя… Ловягин теперь заодно, то они в курсе ваших с Полиной поисков. Потому и хотели добраться до нас! - Тихо, чего паниковать-то? – я постарался говорить как можно более спокойным голосом. – Ну, знают. Я тоже про них много знаю, особенно про Ловягина, который дядя Миша. Панасюк много про него рассказал! Да и на дядю Женю теперь кое-что есть. Ничего, прорвёмся. - Радо, – осторожно начала Данка, – а ты не боишься, что эти корольки большой помойки привлекут к решению своих проблем твою, кхм... диаспору? Ой, не кривись так, здесь куда не плюнь – везде кавказские бодрые мальчики бегают, и их ещё больше чем у нас дома – цыган! Менты и бизнесмены наверняка имеют выход на балкарский анклав в Питере! Тебя в Нальчике и так не любят, что стоит Ловягиным стукануть твоим горским родичам, предоставив им повод прижать тебя? Мол, посмотрите, как ведёт себя ваш парень, приструните его! - Ни за что! – я не выдержал и засмеялся. – Данка, милая моя, Ловягины, если у них есть хоть капля мозгов, ни за что не сунутся к балкарцам. Да и вообще никого из кавказской диаспоры не станут привлекать! Потому что гордые и очень скорые на расправу бородатые дяди очень нервно отреагируют на всю ситуацию, когда им станет известно, что я приехал в Карелию исполнять сыновий долг, священный для горца, да ещё и вышел на ножи со старым пидором, которого бы в том же Лечонкае давно уже тихо-мирно размотали мелкими кусками по горной тропе. Это я был ублюдком, с которым приходилось считаться только из-за матери, благослови Господь душу моей Саният! Олег, в отличие от меня, законный сын. - Ну, вообще-то, ты сам доказал, что нет, – с горечью отметил Олег, но я отмахнулся. - Брось. Ни Захар, ни Леонид, не станут размахивать тестом на ДНК, как победным флагом. Они ведь до сих пор тщательно скрывали тот факт, что ты Морев лишь по документам! Для моих балкарсих родичей наше с тобой происхождение является большой и весомой разницей. Понимаете? - Я не понимаю. Это разница между каменным веком и двадцать первым, и как так можно судить мне не ясно! – сердито поморщилась сестра. - Благодаря этой разнице я могу не опасаться вмешательства дальней родни, решившей поучаствовать в нашем празднике жизни. Если им станет известно, что их пытались использовать престарелые пидорасы, то есть опорочили их мужскую горскую честь, то ни от Ловягиных, ни от Захара не останется даже подмёток. Как говориться, овца-овцой, а мужская честь неприкасаема! Олег, да не дёргайся ты так, я же сказал - не будут они мою родню трогать и что-то вякать. Кавказская вендетта за любовь к чужой жопе уже всему миру известна, вспомни ту историю с чеченцами. Так что можешь не опасаться развития событий в этом направлении. Ловягиным жить хочется, они не станут трепаться. Кстати, мы часа через полтора доберёмся до Питера. Там пообедаем, или до Ларичева терпеть будем? Наверняка ведь всю еду придётся выкидывать, мало ли что тот ниндзя в кастрюлю с чорбой подсыпал! - Тебя сейчас что, только еда волнует? - огрызнулся Олег, которого явно заставил понервничать нас с Данкой разговор о моих балкарских родичах. - Олег, успокойся, – я отмахнулся от нависших над нами проблем и нажал на кнопку проигрывателя. Раз и Данка, и Олег решили остаться со мной и поддержать, то мне было незачем беспокоиться. – Зачем сейчас забивать себе голову домыслами, если можно заняться этим позже? Всё равно нам надо дождаться, пока Полина не выяснит, кто именно и зачем залез в наш дом. Полако, нечего суетиться! Данка, подключи-ка свой смартфон, послушаем немного Элис Фрэнсис. - С радостью! – она тут же исполнила мою просьбу и в салоне зазвучал электросвинг. Лёгкий, как хмельной танцор, и такой же беззаботный. Может, хоть так Олегу удастся расслабиться и перестать переживать из-за того, что мы не можем изменить! У меня-то это получилось.

***

      Полина, злая и встревоженная, позвонила мне, когда мы уже ехали по Троицкому мосту, Данка в очередной раз фотографировала из раскрытого окна Петропавловскую крепость, а я пытался объяснить Олегу суть своей работы. Насмотревшись на присущую России безнравственную непрофессиональность в вопросе прокладывания дорог, он был уверен в том, их делают вырывая неглубокую траншею, засыпая гравием и закидывая сверху наполовину остывшим асфальтобетоном. Я, как мог, старался разжевать ему технологию и процесс правильной укладки дорожного полотна, с учётом топографических особенностей местности и типа почв. Олег верил мне с трудом и слушал с явным скепсисом во взгляде… Звонок Полины заставил всех напрячься. Не размениваясь на приветствия, она в очередной раз попыталась воззвать к моим совести и стыду, и, разумеется, неудачно. - Вот зачем ты в Дягильск приехал? Что тебе в своей Сербии не сиделось? – печально спросила она, и я услышал по громкой связи очень знакомый звук – весьма характерное дыхание. - Ты там что, куришь? - Курю, – созналась Полина. – Шесть лет держалась, а на третий день знакомства с тобой снова начала! Ты хоть представляешь себе, что тут у нас творится? - Просвети же меня! - Больной ты ублюдок, Радован, пошути мне ещё! – она зло фыркнула. – Тебе знакомо такое слово, как «чистка»? У нас теперь весь состав трясут, даже постовых и уборщицу! - Что, пытаетесь найти того, кто слил информацию о нашем месте жительства? Дай угадаю – первый подозреваемый это тот самый милый мальчик, с которым ты должна была пойти на свидание. - Откуда ты узнал? – в голосе Полины прорезалась нервозность. - Ну, именно он ведь помогал тебе копаться в кладбищенских архивах. - Радован, ты тактичен, как лесной кабан. Как тебя только женщины терпят? - Ты милая, когда злишься, – засмеялся я. – Знаешь об этом? Так что, кто из стариков-пидорасов постарался на этот раз? - Ловягины. И не надо делать мне комплименты, Радован, у нас с тобой чисто деловые отношения, – голос девушки дрогнул, она шмыгнула носом, явно оплакивая свою развалившуюся личную жизнь, и продолжила куда более деловым тоном: – Несколько сотрудников администрации и ОМВД в школьные годы попали в дотационную программу благотворительного фонда, принадлежавшего Евгению Ловягину, и благодаря ему смогли получить хорошее образование. Разумеется, когда благодетель попросил их о маленьком одолжении, они не стали отказывать! Теперь оба брата отпираются, уверяя что никого ни о чём не просили, а два рядовых сотрудника проходят в качестве обвиняемых в деле о незаконном проникновении в чужое жилище. Точнее, будут, если ты напишешь заявление. - Я не стану ничего писать. Дом не мой, хозяина тревожить – глупо. Если они не оставили скрытых камер и яда в кастрюлях, то пусть живут. Всё равно нормально работать они теперь не смогут. - Подожди, моё начальство… - Что – «твоё начальство»? - Радован, ты ведь понял, что Ловягины нарушили ваш уговор. Ты станешь предпринимать какие-либо действия? - Да. Я поеду и пожру. До связи, Полина. Я не вижу тебя, но уверен, что выглядишь ты сегодня отлично! Не грусти, – я ткнул пальцем в иконку сброса связи, пока она не начала снова что-то говорить, и вернул руку на руль. Мне нужно было за что-то держаться. Изо всех сил! - Что ты будешь делать? – спросил Олег, повторяя вопрос своей бывшей одноклассницы. Он не мог посмотреть на меня прямо, потому что последний час ехал на заднем сиденье, придерживая высовывающуюся в окно Данку, и поэтому теперь от его тяжёлого взгляда едва не плавилось зеркало заднего вида, в котором отражались глаза Олега. Внимательные, серьёзные, холодные. - Я же сказал – поем. - Гладни Раде – љут Раде, – пояснила ему Данка. – Ако видиш да је почео да бесни, баци му сендвич и он ће се смирити. С Раде је врло лако, Олег. - Я не настолько примитивен, как ты считаешь. Не слушай её, на самом деле бутерброда будет мало, так что надо запасаться чем-то посытнее! – я притормозил на светофоре и машинально оглядел окрестности, выискивая какую-нибудь забегаловку. – И пивом… - В доме есть ещё несколько банок, но лучше прикупить ещё немного, в запас, – Данка усмехнулась, откинулась набок, кладя голову Олегу на плечо, и спросила: – Радо, зачем мы поехали по объездной дороге? С какой стати ты решил сделать такой бешеный крюк? - Захотелось. - Так кстати? Не поверю. Если бы мы не спали в гостинице чёрт знает где, то нас ждала бы очень весёлая ночь. Что-то вроде фильмов ужасов в жанре «слэшер», где кровь с потолка стекает и кишки по стенам развешаны. Разве не так? Но, по счастливому стечению обстоятельств, нас не было дома. Как удачно всё сложилось… Радо? - Чёрт, Данка! – я сорвался с места так, что взвизгнули шины, и перескочил перекрёсток раньше, чем другие автомобили тронулись с места. – Прекрати допрос! Я голодный! - У меня есть шоколадный батончик, – голосом дьявола сказала она. – Предлагаю обмен – еда на информацию! - Запомни, Олег. Она – страшная женщина! – фыркнул я, принимая у Данки начинённую орехами шоколадку. Гадость, но хоть что-то сожрать можно. – Бойся её. - Данка… очень красивая. Ты не прав. А боюсь я тебя. Вдруг ты меня ночью как-нибудь сожрёшь! - Остряк… у тебя шутки хуже моих. - Радо, ты не отвлекайся. Почему мы поехали в объезд? - Потому что мы с Олегом сошли с ума! – радостно заявил я. – Тебя этот ответ устроит? - То, что вы оба двинутые, я и так знаю. За что я вас и люблю, – она погладила Олега по руке, а меня в который раз пнула коленом через спинку сиденья. – Но это не объяснение! - Мы вчера видели офицера, Данка. Того самого. И он велел нам ехать в объезд. Правда, здорово? Недели не прошло, а у нас уже начались коллективные галлюцинации. - И почему ты молчал? – обиделась она. – Это же ерунда, Радо! Я могу объяснить случившееся пятью разными способами, от чистой психологии до астрономии и особенностей отражения света Венеры от верхних слоëв атмосферы! Да даже если вы действительно увидели того офицера… – Данка замолчала, кусая губы, а затем продолжила более грустным голосом. – Перечитай последние письма отца, Радо. Меня немного смущает этот офицер, может, ты поймёшь, почему! - Как скажешь. Ладно, хрен с ними, с мертвецами и старыми придурками. Нам в магазин надо, батончик я уже сожрал… Олег! Найди ближайший супермаркет, – я бросил свой телефон на заднее сиденье, и Олег едва успел его поймать. – Ты же наш навигатор, забыл?       Его надо было как можно быстрее отвлечь от размышлений о том, что я собираюсь предпринять, потому что он начал посматривать на Данкин рюкзак, в котором лежал фотоаппарат, хранящий в себе ту самую запись. Олег вновь начал бояться и сомневаться, а я не собирался позволить ему вернуться в прежнее состояние заторможенной забитости. Я ведь обещал.       Олег не успел ничего найти – прежде, чем он погрузился в поиски, телефон снова зазвонил и Полина грустным голосом объявила, что её шеф, начальник Дягильского ОМВД, до дрожи в зубах хочет встретиться со мной и поговорить. И жаждет он этого настолько, что если я не явлюсь сам, то он попросит своих верных рыцарей с мигалками и дубинками доставить меня пред его невыспавшиеся очи. - Полина… – протянул я, пытаясь понять, что гнетёт меня сильнее – голод или злость. – Закажи пиццу. Прямо в ОМВД, к двум часам. Если ты этого не сделаешь, то я начну жрать цветы на ваших подоконниках, отравлюсь и сдохну. Оно тебе надо? - Да! – крикнула она и отключилась. - Олег, раз уж телефон у тебя… Закажи пиццу, пожалуйста, – я тяжело вздохнул. – Пусть её к участку доставят. А то ведь действительно сдохну! Вашу мать, восемь часов за рулём, я так и язву, и геморрой заработаю… - Не говори об этом при Полине, – посоветовала Данка. – Потому что она геморроем и язвой назовёт самого тебя!