***
После войны Гарри всё-таки решил вернуться в Хогвартс. Он мог остаться в новых хоромах, раскинуться на диване, взять заслуженный отдых и отдаться безделью за счёт огромного состояния… но просто не смог. Решение было моментальным: он чувствовал, что должен быть там, в месте, давно ставшем ему домом, и принять участие в реконструкции школы. И если раньше его жизнь диктовалась пророчеством и Волдемортом, то тогда он наконец обрёл контроль над своим будущим. Поттер всё ещё хотел сделать что-то значимое и категорически отказывался отсиживаться в стороне. Что и сказать, гриффиндорец оставался гриффиндорцем до конца. Год в Хогвартсе после окончания войны выдался необычным. Трудно было описать настрой одним словом: эта была особая смесь горя утрат вместе с ликованием, что всё закончилось, наполненная новыми надеждами и уверенными взглядами в светлое будущее. Все мирились, прощали, отпускали обиды. Помогали друг-другу, как могли. В основном ни у кого не было ни настроения, ни запала ссориться. Были, конечно, всплески негодования и обещания мести, но в основном все решили оставить судейство на Визенгамот, то есть вне стен школы. Но плакали много — ассоциации и воспоминания так или иначе настигали всех, вызывая микросрывы. Это были слёзы усталости, слёзы облегчения, слёзы горечи и, конечно, слёзы радости. Сам Гарри ни разу не проронил и слезинки, зато часто ловил на себе растерянные взгляды после эмоциональных выплесков — все настолько привыкли прислушиваться к нему и ждать его указаний, что и сейчас словно искали его совета, задавая немые вопросы: «что делать дальше?». Поэтому Поттер всегда оставался собран и лишь пожимал плечами с лёгкой улыбкой, отвечая просто: «жить». Также волшебник пересмотрел свои привычки и увлечения. Например, в квиддич он не вернулся. Не потому, что его отменили — нет, школа наоборот поощряла учеников заниматься внеклассными активностями. Просто его жизнь настолько кишела драками и погонями в последние годы, что он хотел просто передохнуть и держаться подальше от приключений — даже в игровой форме. К тому же, где-то в глубине он осознавал, что в один момент может заиграться и не сдержаться в гонке за снитчем, проявив агрессию к сопернику. Нет, уж лучше он восстановит внутреннее равновесие и возьмёт перерыв от адреналина. Станет скучным. Возможно, заведёт фикус. Вместо спорта Гарри принял решение уделить всё свободное время реконструкции замка. Процесс был долгим и трудозатратным, было необходимо не только отстроить, но и «залечить» раны Хогвартса, вплести новые защиты и обереги в стены замка, укрепить его. Обычно этим занимались целые отряды учеников-волонтёров под руководством профессоров или бригады специально приглашённых волшебников, но Гарри частенько брался за самые сложные задачи в одиночку. Особенно он любил именно труднодоступную работу, ту самую, которую многие оставляли на потом. Как правило, это был ремонт либо высоких конструкций, либо далёких, или же второй, а то и третьей важности. Молодой волшебник часто заворачивал с собой простой сэндвич, брал метлу и сначала летел в никуда, делал пару кругов и петель над пустырём, а потом возвращался на место работ и часами препарировал замок в тишине, уверенно балансируя на древке метлы. Он часто зарабатывался, пропускал ужин. Он не пускал учёбу на самотёк, но и не унимался в свободное время, пока не занимал чем-либо руки и не отключал мозг. Именно в этой безмятежности была суть. В благодатной тишине за трудом. Возможно, в будущем он мог бы даже стать строительным контрактником. — Совсем вы не жалеете себя, мистер Поттер, — однажды пожурила его МакГонагалл, когда он изрядно напрягся, чтобы залатать одну достаточно широкую стену школы. МакГонагалл же показала себя отличным директором. Что не удивительно, учитывая, сколько опыта и мудрости она переняла у Дамблдора, долгое время находясь его заместительницей. В ней также был стержень, тот самый, который позволял курировать и укрощать самый взбалмошный факультет школы… как и смело возглавить защиту замка во время решающей битвы. Да, сварливая шотландка была далека от образа добренького директора, но, возможно, именно сейчас управлению Хогвартса была необходима твёрдая рука. Главным приоритетом Минервы была и оставалась безопасность учеников, поэтому она делала всё возможное для восстановления школы и устранения опасных для жизни мест и предметов, чтобы ни за что ни с одним учеников не повторились те же «ненастья», что в своё время у Поттера с Грейнджер и Уизли. — Не беспокойтесь, директор, — беззаботно отозвался Гарри, стирая пот со лба тыльной стороной ладони, — мне только в радость. Предыдудущие правила школы стёрлись и где-то ужесточились, но были и значительные послабления, особенно в отношениях между старшими учениками и преподавателями, которые стали более компанейскими. Особенно, когда на Хогвартс увеличилась нагрузка из-за рекордного набора учеников на первые курсы в совокупности со сдвоенным выпускным курсом — тогда административному составу и понадобилась помощь в лице допольнительных старост и волонтёров. Преподавательский состав также увеличился вдвое, чтобы справиться с потоком. Так, например за ЗОТИ теперь отвечали профессора Снейп и Люпин. Последний, к слову, также занял пост Минервы декана Гриффиндора, что, по мнению Гарри, было просто прекрасно! Полностью контролирующий сущность оборотня Римус давно стал другом факультета и мастерски справлялся с его выходками, словно предвидя их наперёд. Что вполне логично, учитывая прошлое мародёра. Он также частенько пользовался своим положением и время от времени подсовывал в шкафы боггартов, чтобы а) ученики не расслаблялись; б) всегда могли отработать базы ЗОТИ; в) знали, что декан может достойно ответить на любую проказу. Выберите любой подходящий вариант; в любом случае, справлялся Люпин и с должностью профессора, и декана превосходно. Гарри попал на продвинутый курс ЗОТИ именно к Снейпу, но отнюдь не расстраивался из-за этого. Наоборот, он искренне уважал волшебника и считал, что никто как Северус заслуживал эту должность. Профессор не щадил его, но и не гнобил как раньше. Видимо, уважение Гарри было взаимным. Стоило войне миновать, как Северус в какой-то степени расслабился и смог подпустить учеников к себе ближе. Нет, он всё ещё был редкостной скотиной, просто опустил градус едкости с невыносимого до терпимого. Волшебники проводили достаточно много времени за совместным оттачиванием боевой магии, так что со временем Поттер нашёл определённый подход к Снейпу, даже откровенно не навязываясь ему. Да, школьная жизнь складывалось просто замечательно. И всё же, волшебник осознавал, что ничего не станет прежним. Все поменялись: он, друзья, преподаватели, замок. Опять же, никто и не думал забывать или игнорировать потери. Гарри чувствовал это, эту перемену. В печальных отпечатках, наложенных на юные лица, осторожных и дёрганных манерах, вполне лёгких, словно обыденных, разговорах об утратах и смерти. Может, он просто повзрослел и никогда не сможет посмотреть на мир беззаботными глазами юноши-максималиста. И, несмотря на весь образ святого, который прилежно учился и помогал всем нуждающимся, на Поттера всё равно периодически накатывало такое уродливое чувство злости, будто его сейчас разорвёт изнутри. Ему хотелось кричать до срыва связок, разбивать кулаки об стену, крушить мебель в щепки, кинуться в побег. И тогда, спустя пару месяцев после начала учебного года, он основал бойцовский клуб. Не дуэльный с отработкой всяких заклинаний, а именно бойцовский. С драками, потом и кровью, матом и зубами на полу. Сначала в нём состояли только Рон да Невилл, но вскоре в него вошла добрая мужская часть старшекурсников, которые также не смогли оставить позади насилие войны и вернуться в штатский режим. Поттер видел, что не один он нуждается выплеснуть накопившийся яд души. По несчастным глазам, по стиснутой до скрипа челюсти, по сжатым до побелевших костяшек кулакам. Это ощущение немощности, когда человеку просто необходимо сделать что-то гадкое, что кажется общественно неправильным. Особенно, когда что-то долгое время не выходило на занятии. Особенно, когда происходило что-то хорошее, в то время как мысленно готовился к плохому. Особенно, когда раздавался громкий звук, и волшебник подскакивал, готовясь отразить нападение, но его так и не следовало, и он смущённо-озлобленно убирал палочку и выметался с глаз долой из помещения. Гарри прекрасно знал все эти признаки; он просто подходил и тихо предлагал вступить волшебнику на стрессе в его бойцовский клуб… и никогда не ошибался: тот всегда соглашался, а после драки, приглашённый юноша подходил с разбитым но счастливым выражением лица и благодарил. Это был их способ справиться, пережить, излить ярость и избавиться от неотпускающего чувства опасности. Вместе с приступами драки у Гарри также появилась и потребность выпивать. Редко, конечно, раз в несколько недель, но когда припирало, то не отпускало. И не классное сливочное пиво с потрясной пенкой в Трёх Мётлах, а именно крепкий, противный алкоголь (желательно палёный) в заплёванной Кабаньей Голове. Не способствовал отречению от вредных привычек и бродяга Сириус, который всегда был за любой кипиш и частенько присоединялся к попойке крестника до забытья в Хогсмиде. Возвращался Гарри, когда уже не мог сдержать возмущённые протесты желудка и продолжать травиться дрянью. Как правило, глубокой ночью, когда его ноги уже отказывались его держать, поэтому Поттер использовал секретный проход за портретом Арианы, чтобы незаметно пробраться в школу по прямому тоннелю. Эфемерная девушка из картины в нежном голубом платье каждый раз с лёгким упрёком качала головой, но, давно привыкнув к потоку спившихся волшебников в заведении Аберфорта, всё же пропускала его обратно в школу. Порой Поттеру даже становилось стыдно перед ней, и он думал последовать наземным путём: он не думал, что ему как герою кто-либо предъявит претензию за, мягко говоря, нетрезвый вид; но даже в состоянии полного алкогольного забвения в его голове всегда возникал образ с наставлениями Гермионы — заботливая, но упрекливая подруга ни за что бы не позволила ему спокойно жить, вырубись он в грязи подворотни деревушки. Говоря о девушках, в этом плане Гарри оставался относительно пассивным. В то время как другие парни стали активно присматриваться к противоположному полу, если не забываться в сексе, особенно когда они могли чувствовать свою пару, сам же Поттер держался слегка равнодушным к этому вопросу. Он вроде как знал, что пара волшебника — эдакая рекомендация судьбы, с которой у тебя максимальная совместимость, но не проявлял к этому вопросу должного энтузиазма. Это был удел мечтательных девчонок, что пищали от концепции «одного-единственного» и сразу бросались на шею своим ненаглядным. Приземлённые ребята, конечно, не игнорировали связь, но и не бросались в неё с головой: многие всё же предпочитали отложить вопрос романтики до конца школы — с одной стороны — экзамены, с другой — поправка на поствоенный траур. Да и пара не сбежит, да и не всем нравился навязанный мистическими потоками союз, вот и совершали выбор в пользу истинных чувств, договорного брака или гордого одиночества. В общем, аргументов не спешить было достаточно много. Гарри же этот вопрос вообще не волновал, его вполне устраивали комфортные отношения с Джинни. Ему не нужна была вся эта любовь-морковь, а надёжный человек, который будет рядом, выслушает и скрасит его хмурые дни. Сама девушка заметно выросла, и порой называть её уменьшительно Джинни даже не поворачивался язык: она была статной, собранной, серьёзной. Все продолжили использовать это детское имя лишь потому, что она сама настояла, будто цеплялась за отголоски юношества. А так, по рассудительности она не уступала никому в семье, и даже самый старший Билл общался с ней на равных. Девушка, несомненно, была красивой, но именно эта новая хладность и неприступность делала её в несколько раз желаннее и сводила с ума многих поклонников. Впрочем, никто не решался подкатить к ней, когда её сторожил Поттер. Сам же он был уверен, что и без него Джин — нет, Джинни — без предисловий смогла разобраться с непрошенным вниманием. С ним же она была терпеливой. Мягкой. Понимающей. Джинни никогда не лезла к нему с расспросами, чтобы выяснить, почему от него дурно пахнет, или снова уродливо сбиты костяшки. В свою очередь, Гарри вёл себя по отношению к ней уважительно, если не джентельменски, никогда не давил на неё и не требовал большего, чем она могла дать. Когда было надо, девушка была рядом и даже могла согреть объятиями или поцелуем. Часто они просто устраивались где-нибудь на скамье или на ковре гостиной гриффиндора: она садилась, открывала книгу, а он клал голову ей на колени и не о чём не думал, в то время как она отстранённо перебирала его волосы, а сама была сосредоточена на книге. Так они и пребывали в блаженной тишине, пока на Гарри не накатывал очередной приступ потребности действовать, или же Джинни надо было отлучиться по своим делам; каким — он не знал. Так что если не считать дружбы с моментами близости, они вполне числились как две автономные единицы. С некой горечью Поттер признавал сам себе, что они больше товарищи, чем пара, и что в один момент королеве школы потребуется тот, кто сможет дать ей большее, а не вечно пропадающий эмоциональный калека. Так и шёл его последний год в Хогвартсе: среди учёбы, строительных работ, драк и алкоголя. Оно не было идеальным, но самого потрёпанного жизнью Поттера вполне устраивало. Он не был потерянным и чувствовал принадлежность, поддержку. Он знал, что всё идёт своим чередом и наконец чувствовал, что жил, а не выживал. Поттер почти привык к своеобразной идиллии новой жизни в Хогвартсе, пока не подступил Новый год…Глава 6. Откат
25 января 2023 г. в 20:27
Примечания:
Приятного чтения <3
Вернулся Гарри домой в дрянном расположении духа. Он вбежал в кабинет и закинул изумрудную визитку в выдвижной ящик, который, зараза, как назло заело, поэтому мужчина принялся закрывать его с таким остервенением, что вся макулатура полетела на пол.
— Эскорт… Серьёзно?! — вступил в силу уже привычный диалог с самим собой, — неужели ты выглядишь настолько жалко, что даже мать его Малфой смиловался и предложил универсальное решение?
Когда упёртый ящик, наконец, поддался, Гарри с сотрясающим стены грохотом вогнал его в стол, а затем устало выдохнул и побеждённо осел на пол. Он прислонился к столу спиной, осматривая остекленевшим взглядом сквозь темноту весь беспорядок, который устроил в комнате, поддавшись дурному настроению. Вспыльчивый характер возобладал над гриффиндорцем — он всегда брал вверх, вот только потом за ним неизменно следовали стыд и разочарование.
— Прекрасно. Конечно, мебель виновата во всех ваших бедах, господин аврор.
К пальцам с глухим звоном подкатила маленькая склянка, отвлекая от самобичевания. Конечности мужчины словно налились свинцом; Гарри медленно подобрал раздражитель и с трудом поднёс его к лицу: старый потёртый пузырёк был наполнен лишь на пятую часть прозрачной жидкостью и не подписан — но Поттер и так прекрасно знал, что в нём содержится.
Нечто дорогое ему. Его секрет. Его обещание, и в то же время обязанность.
Он крепко сжал ценный стеклянный фиал и прижал его к груди, будто этот талисман поможет ему успокоиться. Выровняв дыхание, Гарри кое-как собрался. Завтра — точнее уже сегодня — у него выходной, и он сможет нанести визит своим друзьям, а заодно и заглянуть в омут памяти. У него были три избранных пузырька воспоминаний о выпускном курсе Хогвартса, к которым он возвращался из раза в раз, чтобы понять, когда же всё в его жизни снова успело запутаться.
Да, так он и поступит. А пока он нащупал пальцами уже другой ящик с зельями на все случаи жизни, выбрал нужную склянку и отпил живительную влагу от похмелья — наперёд она всегда лучше работала чем по факту. Поднялся он лишь с четвёртого раза, и, жутко шатаясь и постоянно опираясь о стены, кое-как добрался до спальни, даже ничего не сбив и обойдясь без ушибов. Стоило его тяжёлой как ведро голове коснуться подушки, как его настиг сон, воспоминание о том самом последнем учебном курсе.