Улыбка Бога

      День, когда ему впервые показали Куникудзуши, Дотторе запомнит надолго.       С первого же взгляда что-то показалось неправильным. Внутри что-то зашевелилось, точно растревожили спящую гадюку, ещё не осознающей спросонья, как лучше поступить; напасть ли, оставить в покое ли? Остаётся наблюдать. Делать выводы. Понимать свои чувства.       Куникудзуши — до смехотворного низкий. Лишь по плечо Пьеро, но смотрит гордо вперёд, с достоинством, точно знающий себе цену.       Дотторе не дал бы ему даже одной несчастной моры.       — Почему именно ко мне привёл?       Дотторе едва не говорит притащил. Гордый — да. Уверенный — да. И совершенно безынициативный. Красивый внешне — и бесполезный из-за надлома внутри.       — Это — работа электро Архонта, — спокойно, точно отвечая этим фактом на все вопросы, произносит Пьеро, — осмотри его. Подобное — по твоей части.       Дотторе усмехается с упоминания Архонта, а после сухо хохочет с последних слов Пьеро. По его части — механизмы, тонкая работа, воплощающая собой наследие давно забытой цивилизации. По его части — вскрытие людей, ювелирная работа, без единого лишнего надреза, никто во всём Фатуи не знает анатомию лучше него. По его части — умение заслужить безграничную ненависть всех Богов, против которых он, не думая, строит козни, чтобы развлечь себя.       Чинить выброшенные игрушки Богов он не намерен.       Куда ты мне такой, думается Дотторе, пока он проводит языком по клыкам, нервно отстукивая пальцами в перчатках по колбе. Пусть Сандроне забирает — она всё никак в куколки не наиграется.       Куникудзуши весь — кукольный. Ненастоящий. Игрушечный. Но нельзя не признать — смазливый. Сёгун постаралась над ним, высекая молнией аккуратные черты из мрамора. Впрочем, не только над чертами постаралась; шарнирные руки — тонкие, не составит проблем обхватить их и сломать, как и длинные пальцы. Острые плечи — узкие, едва не обнажаются от каждого движения, что заставляет сползать чёрное кимоно. Кимоно со свободными, не пришитыми к боковым швам рукавами.       Сёгунская куколка.       У неё определённо интересный вкус.       Дотторе переступает через мёртвое тело на кафеле, измазанного в крови, — мог бы предупредить о своём визите, я бы в честь такого, ха-ха, важного события прибрался, честно слово, и даже вынес мусор, — и подходит ближе. Вблизи — Куникудзуши ещё ниже, пусть даже запрокидывает голову, чтобы упрямо держать зрительный контакт.       — И в чём дефект? — прямо спрашивает Дотторе.       Пьеро хмыкает — привык, что Дотторе сразу определяет суть. Потому к нему и привёл. Потому лишь ему может доверить подобное.       Дотторе тянется рукой к лицу Куникудзуши — интереса ради. Какой на ощупь, тёплый ли, холодный ли, из чего создан — должно же хоть что-то суметь заинтересовать в нём настолько, чтобы Дотторе возжелал оставить это безобразие себе.       Куникудзуши не позволяет к себе прикоснуться — резко бьёт по руке, держит дистанцию. И смотрит — смотрит озлобленно, точно оскорблённо, а после наконец-то раскрывает свой очаровательный рот:       — Не смей обращаться со мной как с вещью, — и голос у него певчий, ровный, поставленный, а речь — приятная для слуха, — мне требуется замена Сердцу Бога. Нечто, что сможет выполнять ту же функцию. Мне обещали человека столь гениального, что сумеет создать точный аналог, так почему я вижу пред собой лишь грубого нахала?       И Дотторе едва не хохочет в голос — у куколки прорезались белоснежные зубки, которые она осмелилась скалить. Медленно начинает пробуждаться интерес. Куникудзуши весь — противоречие самому себе, противоречие самому понятию о жизни. Созданный для того, чтобы быть полым, он сам сумел наполнить себя собственной необъяснимой злобой, лишь бы заставить двигаться своё тело, что лишилось опоры в виде нитей дорогой матери-кукловода.       Дотторе с силой обхватывает хладные щёки Куникудзуши, заставляя поднять кукольный взгляд на него. Вновь задумчиво проводит языком по клыкам, прежде чем оскалиться:       — С таким материалом можно работать.       И гладит по скулам большим пальцем, точно силясь стереть весь внешний покров, чтобы обнажить уродливую изнанку искусственного создания, но он оказывается куда прочнее — на бледной коже остаётся лишь кровавый след от испачканных пальцев.       Вот что это за чувство, думается Дотторе, когда Куникудзуши в ответ хватает его за руку, одним взглядом силясь поставить его на место, желание доломать изящную куколку.       Дотторе превратит его бренное существование в сущий кошмар наяву.