A Home at the End of the World/ Дом на краю света.

Ужин был великолепен. Гермиона не могла припомнить, чтобы ей когда-нибудь так нравился слегка намазанный маслом хлеб, или обычная старая жареная курица, или картофельный салат с брокколи. Она ест, пока ее тарелка не опустеет. Беллатрикс не присоединяется к ней за ужином. Когда, наконец, Гермиона кладет вилку, Пентус почти сразу оказывается у ее локтя и чуть ли не вырывает тарелки у нее из рук. Она вытирает лицо модной тканевой салфеткой, просто чтобы позлить его. Он складывает посуду, а затем исчезает, бросив в ее сторону злобный взгляд. Позади нее хлопает дверь, и она слышит стук каблуков Беллатрикс. Гермиона вздрагивает. Ее тщательная попытка сохранить адекватность ослабевает, и она сжимает руки, чтобы унять дрожь. Она прочищает горло и начинает: —Я хотела объяснить... Беллатрикс попадает в ее поле зрения. Гермиона хмурится. Без своего дорожного плаща она выглядит явно потрепанной. Ее одежда не просто искусно растрепана, но и на самом деле местами порвана и перепачкана. В ее волосах полно листьев и веточек, а на одной острой скуле образуется большой разноцветный синяк. Левая рука Беллатрикс свободно болтается вдоль тела, держа палочку почти как запоздалую мысль. Ее исцарапанные пальцы свободно обхватывают зловещего вида кусок дерева. Ее черные глаза снова и снова скользят вверх и вниз по фигуре Гермионы. Желудок Гермионы делает забавный маленький кувырок. —Как ты выбралась из своей комнаты Мадди? Вопрос обманчиво мягкий, но каждый волосок на затылке Гермионы встает дыбом. Она садится немного выпрямившись. —Дверь была открыта, - она делает паузу. —Я предположила, что ты... или Пентус...,-ее голосовые связки ощущаются как рисовая бумага. —Ложь, - шипит Беллатрикс. Она медленно приближается к тому месту, где сидит Гермиона, подняв палочку и склонив голову набок, как подозрительный ребенок. —Я сама установила эти чары - ни одна грязнокровка без палочки не смогла бы просто пройти сквозь них,- она медленно поворачивается, оглядывая всю комнату колким взглядом.—Здесь был кто-то еще?,-Гермиона молча качает головой, у нее очень плохое предчувствие из-за такого поворота разговора.,—Ты уверена, Мадди? Мой муж не нанес нам визит?,-Беллатрикс обнажает зубы в ужасной улыбке,—Он всегда предпочитал такую грязь, как ты, более благородному роду. Невоспитанность вашего вида всегда будоражила кровь моего дорогого Родольфуса. Беллатрикс постукивает себя по губе и снова рассматривает Гермиону. —Не волнуйся, Мадди, я не возражаю, - она наклоняется и проводит палочкой по подбородку Гермионы. ,—Если это убережет его грязные руки от меня, он может делать с тобой все, что ему заблагорассудится. У Гермионы мало времени, чтобы поразиться этому нежелательному пониманию брака Лестрейнджей, прежде чем Беллатрикс чуть сильнее прижимает свою палочку к ее щеке. Вспышка боли оседает вокруг ее зубов мудрости, как зажим. Беллатрикс хихикает. —Ты знаешь, есть так много восхитительно коварных пыток, которые упускаются из виду из-за проклятия Круцио, - она нажимает снова, и ослепляющая зубная боль распространяется по нервным окончаниям Гермионы прямо в ее череп, заставляя ее глаза слезиться.,—Но тебе никогда не придется беспокоиться о том, что я стану неоригинальной, грязнуля, я обещаю, - Гермиона тихонько всхлипывает, когда кажется, что проклятие вытолкнет ее глазные яблоки прямо из орбит. Гермиона тем временем никак не может вернуть себе самообладание. Боль проходит - но только медленно. Она прикасается к своему лицу и с удивлением обнаруживает, что кончики ее пальцев покрыты кровью. У нее, должно быть, довольно впечатляющее кровотечение из носа. —Прости, - бормочет Гермиона сквозь сгусток крови, застрявший у нее в носу, —Я не знала, что не должна была выходить из своей комнаты. Мерлин, она может быть еще более жалкой? Но она никогда не хочет снова почувствовать то проклятие, каким бы оно ни было, или, по крайней мере, не слишком скоро. —Мне жаль, - она снова сглатывает. Беллатрикс, кажется, на мгновение совсем забыла о ней. Старшая ведьма попыталась смахнуть руками большую часть грязи, но была вознаграждена только тем, что оторвала еще один фрагмент черного кружева. —Тогда помолчи, - говорит она, явно принимая решение.—Я понимаю, что некоторые другие ведьмы и волшебники пали так низко, что ценят твою болтовню. Я не… У меня есть очень много важных... - Беллатрикс издает болезненное шипение. Гермиона поднимает взгляд, прежде чем успевает передумать, только для того, чтобы обнаружить, что ее глаза находятся на одном уровне с темной меткой, черной, резкой и болезненно выступающей на мягкой коже руки Беллатрикс. Беллатрикс вышла из комнаты, не сказав больше ни слова. Она остается сидеть еще несколько мгновений. Слова Беллатрикс уже затихают. Она проводит пальцем по шраму на своей руке. Что-то случилось. Она чувствует себя лучше, чем в парке, хотя она не может быть уверена, было ли это из-за еды или из-за возвращения в Блэк-Мэнор. Это случится снова, с горечью думает Гермиона. Неважно, каким способом я пытаюсь сбежать, что бы ни случилось (что-то случилось), это удержит меня здесь Может быть, я наткнусь на один из крестражей Волдеморта на выходе, мрачно думает она, вставая. Она бы тоже согласилась на хороший, большой нож. Или, еще лучше, волшебную палочку. Или красивое проклятое ожерелье, которым она могла бы задушить Беллаторикс - и вот оно - эта острая колющая боль возле ее сердца. Гермиона мрачно думает о папиных таблетках от изжоги, которые лежат дома в шкафчике в ванной. Что за время страдать от чего-то настолько... маггловского. В вечернем сумраке прихожая резко напоминает ей площадь Гриммо с гигантским черным семейным гобеленом, видимым с того места, где она подходит к передней части дома. Есть много членов семьи Блэков, но Гермиона подозревает, что лишь немногие могли бы иметь такие роскошные демонические дома и считаться достойными одного из золотого трио. Почему-то, когда слизеринцы хвастались своими домами, она всегда думала, что они будут менее догматичными. Пентус сказал, что этот дом принадлежал родителям Беллатрикс. После ее брака с Лестрейнджем она получила бы дом с таким названием. Конечно? Беллатрикс, должно быть, использует этот дом как второй дом, решила Гермиона. В конце концов, ее родители были бы слишком стары, чтобы жить сейчас, не так ли? Не так ли? Гермиона подавляет очередную дрожь при мысли о том, что ее оставят на милость любого из выживших старейшин Блэков. Портрет матери Сириуса кричит в ее воспоминаниях. Она решает вообще не строить догадок, а продолжать двигаться. Вдоль коридора есть двери, некоторые приоткрыты, и Гермиона заглядывает в огромную темную гостиную, кабинет в эдвардианском стиле и что-то похожее на солидную библиотеку. Только несколько фитильных свечей все еще мерцают в глубоких лужах расплавленного воска в каждой комнате. Она сопротивляется желанию сделать крюк, чтобы изучить обложки книг. Маячит двойная входная дверь, но Гермиона чувствует себя глупо еще до того, как попробует ее открыть. Заперта. Конечно. Этим утром было одно, но сейчас? Насколько легко, по ее мнению, это будет? Но она на первом этаже. Если бы она смогла найти незакрытое окно, она могла бы просто вылезти и – И что, Гермиона? Заговорил голос, которого она никогда раньше не слышала. Оно горькое и полное гнева. Улетишь обратно к своим друзьям? Теперь ты не принесешь им ничего, кроме неприятностей. Гермиона слегка отшатывается от яда, заключенного в этой мысли. Должно быть, она травмирована сильнее, чем осознает. Может быть, ей следует… —Грязнуля потерялась? Пентус стоит рядом с большой декоративной вазой в полумраке зала. Гермиона борется с желанием ерзать, как непослушный ребенок. —Я просто, ну, ты знаешь, исследовала, - она слабо улыбается ему. Пентус не отвечает. —Любопытная. —Я предпочитаю приключения - это звучит приятнее, - неуклюже пытается пошутить она. —Блэк Мэнор был неприступной крепостью со времен второй из великих войн гоблинов, - неприятная улыбка играет на губах домового эльфа. —Лучшие и более чистые ведьмы, чем ты, пытались в течение сотен лет проникнуть или избежать его защиты... Гермиона чувствует, что ее терпение лопается. Все обереги могут быть сломаны. Особенно ослабляющие многовековые. Что всегда говорил Флитвик? Совместное применение времени и внезапной силы может разрушить все чары. Верно. Не дожидаясь окончания речи Пентуса, она целеустремленно идет вперед, не сводя глаз с ближайшей полуоткрытой двери гостиной. Несмотря на то, что она почти ослеплена слабым вечерним светом, проникающим сквозь нее после всего этого мрака, она может наполовину разглядеть мягкую мебель и большое полотно, на котором изображена кровавая сцена средневековой битвы. Окна она не видно, но свет там есть, а значит, выход должен быть. За этим стеклом находится Лондон. Она ускоряет шаг и протягивает руку; кончики ее пальцев соприкасаются с холодным деревом двери и… БАХ! Она лежит на полу в пяти метрах от двери. Тяжелый ковер прихожей подоткнут под ее спиной с такой силой, с какой ее швырнули. Пульсирующая боль распространяется от ее указательного пальца наружу, а рот наполнен кровью из того места, где она прикусила язык. Гермионе ничего не остается, как делать быстрые неглубокие вдохи через нос и сжимать руки в кулаки. Теперь она впервые с некоторым уважением задается вопросом, сколько работы Сириус проделал на площади Гриммо еще до того, как прибыли остальные. В той ветви семьи Блэков были обереги отталкивания, но ничего, ничего подобного этому. Она садится; чувствуя, как каждая косточка в ее теле дрожит от шока. Пентус все еще стоит возле двойного дверного проема. Ей не нужно смотреть на него, чтобы почувствовать его ухмылку. —Я надеюсь, моя леди сможет сама найти дорогу обратно в свою комнату?

***

Сон ускользает от нее в ту ночь. Сначала у нее первая в жизни мигрень. Такое ощущение, что кто-то зажал подушечки больших пальцев за обеими ее глазницами и неуклонно увеличивает давление. Есть также тот факт, что как бы она ни пыталась устроиться поудобнее, в конечном итоге она будет лежать на синяке. По крайней мере, она достаточно теплая. Пентус неохотно появился в ее комнате час назад, левитируя сундук со старой одеждой, мрачно бормоча что-то насчет ‘инструкций’. Сначала она переоделась в старый, изъеденный молью изумрудный вязаный джемпер, пыльную черную фетровую юбку и серые шерстяные колготки. Большая дырявая футболка с рекламой "Странных сестер" (выглядевшая намного свежее и волосатее, чем когда она видела их на Святочном балу) прекрасно сочеталась с ночной рубашкой, как только она стряхнула большую часть пыли. Одежда имеет слегка искусственный вид текстиля шестидесятых годов. Гермиона предпочитает верить, что они когда-то принадлежали подростковой радикальной Андромеде, а не ее сестрам. Она аккуратно сложила тряпки, которые когда-то были ее вечерним платьем и кардиганом, вместе со всем остальным и положила их в нижний ящик комода. Она сомневается, что даже превосходная швейная магия миссис Уизли смогла бы спасти его сейчас. Еще более неохотно Пентус снял защиту с одной из других чердачных дверей, и Гермиона чуть не заплакала, когда дверь открылась, чтобы показать самую старую и крошечную ванную, которую она когда-либо видела. Но даже такая теплая ванна была замечательной, даже если обиженная доброта Пентуса не смогла покрыть полотенце или зубную щетку. Она снова задается вопросом, все ли в порядке с остальными. Она почти на сто процентов уверена, что Гарри, Рон и Люпин сбежали, но там было так много гостей. И еще одна вещь (шипение Волдеморта, кровь, пропитывающая ткань), то, что ей все еще трудно вспомнить, находится между «тогда и сейчас», тоже все еще где-то скрывается. Если бы она могла просто… Внизу хлопает дверь. Гермиона напрягается под простыней. Что-то не так. Это почти как физическое знание. Боль в области лба усиливается, и ей приходится прижать руку ко рту и прикусить костяшки пальцев, чтобы сдержать стон. Она слышит, как кто-то ходит этажом ниже. Раздается грохот, от которого она чуть не падает с кровати. Женский смех. Затем другой сердитый голос - мужской - перекрывает его. Она не может разобрать слов. Гермиона лежит там дольше, чем ей хочется помнить, и просто слушает приглушенные крики внизу. Затем, почти прежде, чем у нее есть время подумать об этом, Гермиона свесила ноги с кровати и натянула юбку на бедра. С наступлением темноты в доме становится неуютно. Гермиона вслепую пробирается ощупью вдоль стен третьего коридора, чтобы найти дорогу, и трижды вознаграждается приглушенной бранью с картины. Когда она достигает двери Беллатрикс, к ней возвращается что-то близкое к здравомыслию. Беллатрикс проклянет меня на следующей неделе, если увидит. Она просто размышляет, сможет ли она прокрасться обратно наверх, когда дверь распахивается и Гермиона оказывается лицом к лицу с Родольфусом Лестрейнджем. Он допил половину бутылки огневиски и был одет в темно-бордовый шелковый халат. На его щеке следы от ногтей. Он сглатывает, затем на мгновение кашляет, глядя на нее. Он окружен теплым светом свечей, и Гермиона может заметить пламя колокольчика размером с кулак, парящее в комнате позади него. —Какого черта ты здесь делаешь? Позади него Гермиона слышит, как кто-то передвигается в ванной. —Я сказала, убирайся!,-голос Беллатрикс звучит дико даже сквозь стену ванной. Она говорит как загнанный в угол зверь. Родольфус роняет бутылку и начинает шарить в кармане своего халата. Гермиона, подстегнутая этим действием, наконец приходит в себя и делает спотыкающийся шаг назад. —Круцио!,-кричит Родольфус . Боль. Ее головная боль и болезненность кажутся детской забавой по сравнению с этим. Гермиона извивается и обхватывает себя руками за талию, пытаясь свернуться калачиком подальше от этого. Это повсюду, и она лишь смутно замечает падение. Дерево блестит на фоне ее лица, и если бы она только могла сосредоточиться на этом, а не на проклятии, исходящем от каждого квадратного дюйма ее тела… Это прекращается, и Гермиона слышит сердитые голоса. Она делает огромные глотки воздуха. Лакированные половицы очень холодны на ее щеке. Она держит глаза крепко зажмуренными. —Это Грейнджер - какого черта Гермиона Грейнджер делает в нашем доме, Беллатрикс? —Это касается только Темного Лорда и меня. Гермиона открывает глаза, и ее встречает вид обтянутых чулками икр Беллатрикс. Старшая ведьма стоит между Гермионой и ее мужем. За подолом ее шелкового черного халата, за изгибом ее живота и грудей, она может разглядеть нижнюю часть острого профиля Беллатрикс. Она выглядит убийственно. —И я надеюсь, ты помнишь, что это мой дом, а не наш, и его содержимое - моя собственность. —Ты не будешь говорить со мной в таком тоне - я был таким же преданным и заслуживаю... Гермиона никогда не узнает, чего, по мнению Родольфуса, он заслуживает, потому что Беллатрикс двигается как гадюка. Ее муж уклоняется от проклятия и, чертыхаясь, уходит по темному коридору. Беллатрикс держит свою палочку поднятой, пока мгновение спустя они не слышат, как хлопает входная дверь. Затем она поворачивается к Гермионе. Гермионе нравится думать, что у нее есть некоторый опыт борьбы со страхом. Она была парализована василиском, случайно превратилась в кошку, сражалась бок о бок с другими студентами отряд Дамблдора в факультете тайн и, помимо прочих ужасов, пережила поцелуй с Кормаком Маклаггеном. Очевидно, она была неправа. —Какого черта ты здесь делаешь?,-она отшатывается от ярости в голосе Беллатрикс. —Я…,-она ищет что-то сочувствующее в мертвенно-бледном лице над ней. —Ты хоть представляешь... - Беллатрикс замолкает, затем, кажется, берет себя в руки и продолжает тихим шепотом - Как ты смеешь появляться в моих личных комнатах без разрешения? —Я... мне жаль, - заикается Гермиона.,—Я думала, у тебя проблемы... Я чувствовала... У нее сейчас так сильно болит голова, что начинают подступать предательские слезы. Что-то случилось. Она ненавидит это. Беллатрикс подумает, что она плачет, но это всего лишь эта чертова мигрень, если бы она только могла избавиться . Беллатрикс все еще испепеляет Гермиону взглядом, без сомнения, понимая, что ее напряженное молчание сейчас равно любой угрозе. Страх ожидания - Гермиона полагает, что у нее есть многолетний опыт, из которого можно извлечь пользу. У этого будут последствия. Болезненные, ужасные, кошмарные последствия. Гермиона чувствует, как ледяной страх снова проникает во впадины ее костей. Она не может вспомнить, испытывала ли она когда-либо что-либо, кроме страха и боли, и будет ли это когда-нибудь снова. Затем... затем она обнаруживает нечто удивительное: в этом последнем дюйме страха, в том месте, где ее сердце хрипит, где ее ладони липкие – она спокойна. Должно быть, именно это имел в виду Гарри, когда столкнулся с Волдемортом. Наступает момент, когда они не могут тебя тронуть. Все еще дрожа, все еще напуганная, но почему-то уверенная, Гермиона тянется и берет Беллатрикс за руку. Глаза старшей ведьм расширяются еще сильнее. Ее хватка на палочке усиливается, но Гермионе все равно. Рука Беллатрикс теплая и сухая. Головная боль Гермионы прошла. Оно не исчезло и не уменьшилось, оно прояснилось. В один момент боль была там, а в следующий - пуф! Она не смеет - нет, она не может - она проводит большим пальцем по безымянному пальцу Беллатрикс. Чувство правоты наполняет ее. Ощущение целостности. —Ох. Если бы она не смотрела прямо на нее, Гермиона бы не поверила, что Беллатрикс заговорила. Впервые за все время их знакомства Беллатрикс не выглядит сердитой или даже расчетливой. Гермиона замечает, что она помешала старшей ведьме вынимать шпильки из ее волос. Выбившаяся прядь темных волос прилипает к приоткрытому рту Беллатрикс. Она быстро опускает взгляд на их руки. О Мерлин, должно быть, вот на что похоже безумие. Мгновение они просто смотрят на свои соединенные руки. Гермиона оглядывается как раз вовремя, чтобы увидеть, как лицо Беллатрикс озабоченно хмурится. —Он сказал, что это может случиться,- брови Беллатрикс сходятся вместе ,—Он сказал... Гермиона краем глаза видит, как мерцает палочка Беллатрикс, а затем мир погружается во тьму.