nameless

      Это утро должно было быть по-настоящему прекрасным. Засыпая прямо на маленьком, тяжело дышащем тельце под собой, Одиннадцатый уже представлял, как откроет глаза и первое, что увидит — это расслабленное, спокойное личико с выпавшими светлыми прядками на лбу и ушах. Теми, которые выбивали парня из образа «идеально до ниточки», но создавали ему образ «самое великолепное создание». Демон впервые за эту жизнь чувствовал что-то подобное, и пусть оно его пугало, пусть вызывало желание сбежать, вернуться к тому, что знакомо и близко. Но пока он самозабвенными толчками объединял их тела и души, он буквально не мог оторвать взгляд от человека перед собой. Не моргал, бывало, пропускал даже лишний вздох — только не отвлекаться, только смотреть, видеть, разглядывать. Пак Чимин словно являлся благословением, даром этому миру, главным сокровищем, сочетая в себе множество деталей, что собирались в неземную красоту. И безымянный поверить не мог, что блондинчик взял и вверился такому, как он. Просто вот так отдал подобную ценность в руки того, кто явно не был достоин. Ни в одной из своих жизней Одиннадцатый не мог заслужить такого маленького и хрупкого, до безумия красивого парня. И увидеть его, разнеженного, сжимающего подушку кулачками, с самого пробуждения — сродни возвышения над всем этим миром.       Но жизнь — та еще сука, и обычным то людям навстречу не идет, что уж говорить про грязных демонов. Один резкий толчок боли насильно выдернул безымянного из сна, а следующий не дал и секунды на передышку. Одиннадцатый сжался всем телом так, что его лицо плотно прижалось к коленям, а спина надрывно затрещала. Изо рта вырвался первый протяжный стон, когда его грудь разрывало настолько, что в голову полезли навязчивые мысли — вцепиться ногтями в кожу, прорвать её самому, закончить эти невыносимые истязательства. Пробиться через ребра и выдрать к херам это ненужное, бесполезное, что всегда только и делало, что болело. Демон вцепился в грудь, приближаясь к задуманному — сдохнуть хотелось невыносимо. Отвратная дрожь исходила из самого центра катастрофы и уже не желала останавливаться лишь на правой стороне торса. По всему телу словно ползали, кишели многочисленные паразиты, выдирающие мясо изнутри на живую. Одиннадцатый предпринял несколько попыток разогнуться, встать, дойти до раковины или туалета, снова оставить все внутренности там, но тут же кроме боли его охватил жуткий страх, граничащий с приступом абсолютной паники — ноги не слушались, оставались бесполезными отростками. Он не смог прочувствовать ни одной мышцы и от ужаса завыл, как брошенный, побитый щенок.       От громких стонов и ужасной дрожи, что едва ли не раскачивала корпус кровати, проснулся Чимин. Ничего не осознавая до конца спросонья, он полуприкрытыми глазами-щелочками разглядел источник шума, в голову сразу ударили воспоминания прошлого вечера и понимание, почему в его двуспальной он не один. Парень тут же вскочил, ощущая легкое головокружение от резкости движений и охватывающего переживания — демон даже на первый сонный взгляд выглядел херово. Пак попытался коснуться безымянного, хриплым после сна голосом обращаясь к нему, но тут же одернул руку. Демон натурально горел и ощущался, как чертова преисподняя в лице одного мужчины. Его голая кожа краснела на глазах, и Чимин увидел, как с характерным уничтожению чего-то неживого звуком буквально трещит чужое тело. Блондин отскочил к краю кровати: парня перед ним ломало, и он едва ли не вопил, рассказывая всему миру о своей боли. Чимину очень захотелось убежать, спрятаться где-нибудь на безопасном расстоянии от… такого. Происходящее прямо перед ним пугало до тошноты и трясущихся рук, связь с демоном уже не казалась такой сладкой. И Пак позорно отвернулся, опустил ступни на холодный пол и уже собирался рвануть со всех сил, так, как никогда не убегал, дальше, дальше. Туда, где побольше самых обычных людей. Где ничего такого ужасного, пугающего, неестественного. Всё тело окатило холодными мурашками, когда лишь один звук поразил уши и заставил с силой сжаться. Чимин опустил руку и, отходя от двери, вновь развернулся к кровати. Тихий всхлип раздался еще раз и разорвал сердце в бесполезные клочья. Демон все сильнее пытался закрутиться в клубок, словно маленький зверек, жался к своим же ногам, обхватывал их сильными руками так, что через покрасневшую кожу пробивались четкие очертания вен. И, черт его подери, плакал. На едва видневшихся щеках слабо блестели мокрые дорожки, а изо рта то и дело вырывались надрывные всхлипы, от которых их тела синхронно содрогались. Что ты делаешь, Пак Чимин? Какого хера ты вообще сейчас встал и куда-то собрался? Блондин с усилием сжал руки, впиваясь ногтями в нежную кожу ладоней. С самой первой встречи, того нелепого столкновения Пак растворялся лишь в одном человеке. Необъяснимая связь, желание, которое так и манило к отчего-то совсем не пугающему его парню. Легкий интерес и сексуальная тяга вкусить быстро переросли в сразу принятые чувства, и Чимин готов был уничтожить всю свою прежнюю жизнь, разорвать весь свой мир, если это понадобится для того, чтобы в нем появился этот грубый и вечно недовольный парень. Только бы приблизился, собрал по-новому, так, как ему нужно, создал из них нечто общее, самую волшебную картинку. Одним ужасным днем, когда Чимина унизил старый преподаватель, когда его друг переспал с его бывшим, когда задали тысячу дополнительных докладов просто за то, что он слишком женственно выглядел. Тем самым днем нечеловек, так легко стряхивающий со лба длинные темные пряди и все время играющий языком с колечком в уголке нижней губы, подарил ему себя. Внес в его жизнь нечто светлое, хотя сам являлся олицетворением полной темноты и признавал лишь абсолютный черный. Он появился и пробудил. Пак постоянно прихорашивался и скрупулезно относился к каждой детали в своем внешнем виде, Пак искал его глазами каждый день у университета и своего дома, Пак следил за каждым его движением и запоминал каждое слово. Чувства. Он полноценно прочувствовал чувства к этому угрюмому созданию, что сейчас изнывало от боли на его кровати и искало не смерти и не освобождения — человеческого тепла. И блондин корил себя за то, что испугался настолько, что готов был забыть про все свои чувства и дать заднюю, хвост поджать и улизнуть, пока не заметили. Разве не он изначально знал, что с этим человеком не все так просто? Разве не сам Чимин, который провел не одну бессонную ночь, придумывая логическое объяснение этому совсем не изменившемуся человеку, в один день просто решил принять и плыть по течению? Неважно кто, главное, чтобы с ним, да? Чимин пристыдил себя: он не имел права пугаться, когда его возлюбленный источает ауру ужаса. Одиннадцатому по-настоящему страшно и больно, он не заслуживает быть брошенным только потому, что Пак никогда подобного не видел. Идиот.       Чимин подошел обратно и присел на кровать рядом с демоном, опуская руку на обжигающе горячую кожу и ощущая, как под ней пробегает неприятный импульс. Безымянный все продолжал цепляться за свои ноги и дрожать, когда парень аккуратно позвал его. Вложил в одно лишь слово все чувства, что хранились в нем до этого дня, и ощутимо потянул чужую руку на себя. — Детка, — почти шепотом, но так, что перебил исходящие от демона стоны. Одиннадцатый был невероятно слаб, не сравним с той скалой, которую обычно Чимин даже на сантиметр сдвинуть не имел никакой возможности. Сейчас же горячая рука легко поддалась, и блондин расцепил пальцы безымянного, разрушил крепкую хватку, отчего тот попытался еще сильнее вжаться лицом в колени. — Дорогой, посмотри на меня. Чимин чувствовал, как под собственными пальцами в миг высохла и треснула кожа, вены на запястье прервались черными линиями, стремительно объединяющимися с теми, что проходили по плечу. Травмы тянулись друг к другу, словно пытались заполнить собой как можно большую долю кожного покрова, закрыть всё новой уродливостью, причинить больше боли. На глаза самого Пака начали наворачиваться слезы: почему же его возлюбленному приходится ощущать подобное? Неужели такова участь у всех демонов? Он же говорил о прощении и перерождении, но это совсем, совсем не походило на что-то такое. Больше на чертово проклятье. Чимин не сдержался и поднес горячую руку к лицу, едва коснулся опухшими после сна и активного терзания ночью губами до только-только появившихся трещин. Облизнулся — на языке привкус гари. Тот, кого выбрало его сердце, лежал и горел, ломался, плакал, а он не знал, как помочь, забрать хотя бы малость того, что ощущал сейчас демон. — Чим… — так надрывно. Продолжая вести губами по иссохшей из-за ранений коже, парень не заметил, как дрожь едва унялась и безымянный смог открыть глаза. Взглянуть на него так, что сразу понятно — черные, залитые солеными слезами просили, умоляли, кричали. Он нуждался в помощи, в том, чтобы хотя бы одно живое существо отдало для него всё, лишь бы не плакал, не сопел от забитого накатившим насморком носа, не изворачивался, поджимая под себя всю простынь. И Чимин готов был для него больше, чем всё. Разорваться, отдать своё тело, не тронутое этой гадостью, заставляющей его новый воздух так страдать. — Я тут, дорогой, буду тут. Только скажи, что я могу сделать, скажи, как мне забрать у тебя всю эту боль, — парень протянул свободную руку и аккуратно, боясь задеть еще больше, положил ладонь на влажную щеку. По линии челюсти уже подбирались, протягивали свои мерзкие тонкие линии вездесущие трещины, и Пак с громким вздохом провел по ней большим пальцем. Чимин продолжал поглаживать его лицо, а потом отпустил руку, костяшки на которой все это время нежно переминал, и склонился, начал расцеловывать каждую клеточку, не упустил ничего. Такие четко отпечатавшиеся в памяти, что мог увидеть, даже когда глаза закрывал и оставался один: щеки, линии скул и челюсти, нос, губы, глаза, брови, лоб. Ничего не избежало мягких, полных заполнившим всё сердце чувством поцелуев. Чимин признавался в каждом из них, на всю Вселенную кричал об очевидном. Любил. До безумного и возносящего любил. Вот она, лежащая перед ним и сжимающаяся от всех легких поцелуев, его личная эйфория. Естественная красота, которой он отдавал, просто в руки запихивал собственное сердце. Забери, у себя спрячь, оно лишь твое. Без тебя бесполезное. — Люблю. Невозможно люблю. Чимин сцеловывал крупные капли слёз, поглаживал пальцами ощутимо пульсирующую жаром грудь и говорил, говорил, говорил. Как сильно, как глубоко, как навсегда и необратимо. А Одиннадцатый ровнее дышал, подставлялся под мягкие губы, с глаз сходила застилающая дымка и возвращалось понимание происходящего. В легкие вновь поступила лошадиная доза воздуха, рвотные позывы растворились, а червяки внутри прекратили свои пытки и утихомирились. Они оба не заметили, сколько времени прошло, когда демон смог полностью разогнуться, вытянуться на кровати, ложась на спину, но Чимин ни на секунду не прервался. С забивающей всё нутро нежностью одаривал сотым поцелуем, переходил к ушам и проколам на них, к шее, уже полностью обернутой, будто цепью, трещинами, к открытым плечам, все еще вздрагивающим от всхлипов, к горячей до уровня огня груди. Парень готов был целовать столько раз, сколько требовалось, чтобы показать его любовь — примерно, бесконечно? Одиннадцатый и понять не успел, как вновь провалился в царство сна, а на его тело, окутывая приятным природным запахом, улёгся и сам Чимин. Прижался щекой к груди и попытался обхватить своими руками и ногами всю кожу, забирал все страдания и боль на себя, позволяя демону, наконец, спокойно выспаться.

***

      — Ахуеть. Пошатываясь, Одиннадцатый облокотился о ближайший шкаф, стряхивая с него половину папок, что абсолютно никак его не волновало. Он больше не мог оставаться без ответов на свои многочисленные вопросы, а потому под вечер отправился к тому, кто точно мог их дать. Демон почему-то был свято уверен — Тэхен абсолютно точно знал. С последнего, особо болезненного и пугающего приступа, когда он не чувствовал ноги и не видел ничего перед собой, прошло три дня, и Чимин все же смог его отпустить куда-то одного. С очень недовольным лицом и очень не святыми высказываниями, но смог. Тэхена Одиннадцатый нашел в одном из залов, где тот любезно общался с Феликсом, попутно выжигая того глазами и на все помещение скрипя зубами, пока сам блондинчик светло улыбался и демонстрировал все свои тридцать два. Феликс заметил безымянного первым и теперь стоял с открытым ртом, уставившись на него с глазами, полными шока. Тэхен тоже не отрывался, ведя холодным взглядом по открытой шее, рукам, лицу. Одиннадцатый, дожидавшийся, пока накатившее головокружение пройдет, оторвался от своей временной опоры и подошел ближе, отчего Феликса вырвало из транса, и тот сразу же подлетел сам, подтягивая маленьким пальчиком рукава и низ футболки, заглядывая под ткань и матерясь еще больше. — Еба-а-ать, — Истинный провел рукой по испещренному предплечью, и от его глаз не укрылось, как Одиннадцатый поморщился и постарался отодвинуться. Боль после приступа всё не проходила, и в местах, где появились новые трещины, прикосновения оставались не совсем приятными. — Оно еще и болит? Тэ, не знаю, как ты там на своем диване, но я тут в тотальном ахуе. Феликс все же закончил свой недомедицинский осмотр и отошел, еще раз ведя по всему силуэту тяжелым взглядом. — Что ж. Я, конечно, не посвящен особо сильно во всю эту хуету, но… Тэхен, ищи себе нового щеночка, — сделал вывод Истинный и, отряхнув руки, обернулся к кудрявому, что все это время продолжал исподлобья смотреть на безымянного. — Что ты имеешь ввиду? — подал голос Одиннадцатый, переводя взгляд с одного на другого. — Пизда тебе, милый, что же еще, — Феликс как-то наигранно усмехнулся и дёрнулся всем телом, когда Тэхен с грохотом поднялся и подошёл к ним, хватая Одиннадцатого за руку и причиняя тем самым очередную режущую боль. — Оу, Тэ, ты бы помягче… — Пошли, — сходя на рык, дернул его за собой кудрявый. Феликс, которого оставили одного, тяжело вздохнул, стер улыбку с лица и покачал головой, подворачивая рукав кофты и кидая взгляд на кожу на запястье. Черные трещины выделялись так ярко, словно были жестоким напоминанием о прошлом. О том, как он сам стал Истинным. Ликс резко дернул головой, стряхивая непрошеные слезы, и вновь поднял тяжелый, полный плотной печали взгляд на дверь, за которой скрылись два демона — может, хотя бы Одиннадцатый выбрал правильно?       Тэхен дернул за руку так, что перед глазами проступили яркие пятна, а изо рта вырвался невольный стон. Холодный ветер радостно встретил их на крыше, тут же врываясь в такую любимую им кудрявую макушку Тэ и разбрасывая по лицу черные пряди Одиннадцатого. — Какой же ты… — Истинный по-настоящему рычал и, сорвавшись, отошел на несколько шагов от безымянного, пнул какую-то несчастную банку, неизвестно каким образом оказавшуюся под его ногой, и, пропустив сквозь длинные пальцы волосы, снова обернулся. Его взгляд испепелял, уничтожал похлеще любых травм, заставлял сжиматься до состояния ощущения собственной беспомощности. — Шавка, ты на голову ёбнутый, понимаешь? Ты такой тупой, что у меня просто злости не хватает. Одиннадцатый предпочел промолчать, знал, что одно лишнее слово, когда Тэхен в таком состоянии, и прогноз Феликса станет реальностью в эту же секунду. А Тэ бесился, готов был рвать, показывал всю красу своей демонической сущности. — Я тебе, блять, по-человечески сказал тогда его убить! Сказал же? У тебя, может, память в ноль убита? Ты, может, на голову больной какой-нибудь? Тебе я сказал, Феликс сказал, тебе, блять, твое тело сказало — сдохнешь. А ты спокойно пошёл и голову на рельсы положил. Подставил жопу свою, как сучка. Как настоящая шавка. Ты не доберман нихуя, каким они тебя считают. Ты ёбаная шлюшка-дворняжка, да? Я же прав, а? Тэ подорвался и оказался в шаге от безымянного, толкнул того, отчего темноволосый отозвался шипением. А когда Истинный не успокоился, но перестал изливаться ядом и замахиваться, холодной воздух разорвало спокойным и не дрогнувшим, произнесшим четко, без сомнений. — Точно умру? Кудрявый поднял взгляд, и в нем читалась такая усталость, что Одиннадцатый невольно пожалел демона. Они никогда не были друзьями, все время испытывали друг к другу чистейшую неприязнь и раздражение без примесей, но прошли вдвоем, как наставник и безымянный, через много тяжелых и не очень лет. И Одиннадцатый так ненавидел Тэхена за его поведение, но не интересовался, не знал. Через что проходил сам кудрявый? Чем он занимался таким, что при каждой их случайной встрече пил это тёплое, до омерзения невкусное вино и ни на секунду не избавлялся от въевшихся в него мешков под глазами? — Умрешь. Наверно, — лицо дернулось в подобии ухмылки, — сейчас уже даже вариантов вернуть всё нет. Так что да… Сдохнешь, как последняя дворняжка. — Тогда я имею право знать правду, что это за хуйня. И про… Про Чимина правду тоже. Тэхен как-то отчаянно дернулся при упоминании этого проклятого имени. — С какого это? — Все равно же сдохну, — ветер подхватил эти слова, разнося по всему окружающему их миру, стремясь сообщить всем горячую новость — умрет. Абсолютно точно умрет. — И то верно, — Тэхен махнул рукой и подошёл к краю крыши, привычно усаживаясь и свешивая длинные ноги. Одиннадцатый без слов последовал за ним и уселся рядом. Истинный долго молчал и высматривал что-то за горизонтом, пока его волосы агрессивно тормошили новые порывы ветра. — Когда-нибудь задумывался, зачем давать таким грешникам, как мы, второй шанс? Одиннадцатый качнул головой. — Я тоже. Все мы. До определенного момента не думаем: просто продолжаем убивать. Как будто никого из нас совсем не смущает, что мы пытаемся искупить грех сраными убийствами. Это же пиздец как логично, не так ли? Конечно, не думаем мы об этом. Я эгоист, ты эгоист, Второй, Четвертый — мы эгоисты по самое не хочу. Нам бы стать поскорее людьми и все, и ничего и не было, — Тэхен с отчаянием схаркнул вниз. — Ёбаная система. Не знаю уж, кто там всем этим крутит и кто придумал… Мы игрушки, шавка. Просто играем театральное представление для тех, кто повыше, кому удовольствие доставляет нереальное от наших мучений. — Что это значит? — сразу закашлявшись от долгого молчания, спросил нетерпеливый безымянный. — Да блять, то и значит. Они выбирают среди нагрешивших наиболее интересные для них экземпляры и закидывают в демонское тело. Дают пожить с десятки лет, обвыкнуться, осточертеть до самых косточек… — Тэ вновь надолго замолчал, разглядывая вид перед собой. — Есть всего три варианта развития событий. Твоей судьбы, если хочешь, — едко продолжил он. — Первый — самый простой, ты оказываешься слишком скучным мудозвоном и тебе все-таки дают переродиться, а потом, под предлогом очередного «грешка», тебя убивает ничего не подозревающий безымянный. Одиннадцатый резко развернулся к кудрявому, пытаясь переварить информацию. — Удивлен? Да, я тоже, когда узнал, охуел. Нет никакого прощения. Сдохнешь сначала, может, потом когда-нибудь переродишься. Если позволят. Что ж, от второго и третьего вариантов ты вообще с этой крыши слетишь, щенок. Понимаешь ли, они всегда знают, кто ты, кем ты был, как согрешил. И твои слабости знают. Вот и кидают в тебя в какой-то момент Шансом… Блять, они просто… — Истинный тяжело вздохнул и наклонился, упираясь локтями в ноги. — Это всегда самое близкое, самое родное, что у тебя было в прошлой жизни. Эти мрази просто дожидаются, пока дорогие для нас люди переродятся и преподносят их безымянным, как жертв. И вот тут начинается их главное испытание. Никто еще не убил сразу, как встретил, — Тэхен поймал на себе распахнутый, ничего не понимающий взгляд. — Даже я сначала дал заднюю. Выбирают они специально тех, с кем сильнейшая связь была, которая проносится сквозь множество жизней и перерождений, не угасает нихера. И, конечно, мы её чувствуем, не можем просто вот так ёбнуть и пойти своей дорогой. И вот тут как раз таки две дорожки. Одна — прямиком на Истинного, моя. Ты мозги свои в кучу собираешь и доделываешь свою работу. Убиваешь и уходишь, не развернувшись ни разу. И добро пожаловать, вот тебе все твои воспоминания, твоя личность и безграничная сила. Только ленточки «Истинный демон» не дают. — А… вторая? — Та, по которой идут такие придурки, как ты. Не можете убить и начинаете невольно притягиваться — от этих связывающих нитей не убежать ведь. Сближаетесь, начинаете флэшбеки в прошлую жизнь ловить, а потом вот так вот трещите к хуям. У кого как происходит, на самом деле. Кто быстро откидывается, кто сильнее мучается и выворачивается от боли, кто больше вспоминает. Исход, правда, всегда один, — Тэ вновь посмотрел в глубокие черные по левую руку. — Рассыпаетесь пылью. Всё. Навсегда. — Типа без шансов? — Типа без перерождения. Станешь ничем и просто исчезнешь из этого мира. Не знаю уж, есть ли там какая-нибудь жизнь, когда из колеса этого выпрыгиваешь, но звучит даже для таких, как мы, пиздецки страшно. Полное исчезновение… — Пиздец… — Ага. Оба замолчали: Одиннадцатый не мог свыкнуться, понять и принять истину, преподнесенную ему, а Тэхен думал о чем-то своем, таком далеком и отвратительными чувствами отзывающимся. — Так… — первым начал покачивающийся скорее от нервозности и слабости, чем от холода безымянный. — Ты сказал, что этот наш особенный Шанс, он… был для нас самым близким? Тэхен тяжело вздохнул и встал, брезгливо отряхивая ладони от пыли. — Не спрашивай ничего про Чимина. Не скажу. — Но… — Хватит. Я и так получу таких еще пиздюлей за то, что уже успел рассказать. — Но ты ведь знаешь, да?.. — Конечно я знаю, тупое ты создание. Всё, заебал. Я ушёл. Захочешь сдохнуть пораньше и спрыгнуть с крыши — зови. Хоть что-то интересное увижу за последние десять лет, — как бы избегая последующих вопросов, кудрявый излишне резко оказался у выхода с крыши и уже собирался уходить, как Одиннадцатый его едва слышно окрикнул. — Тэ, а кто… кем был твой Шанс? Ты же потом вспомнил, да? Истинный замер, и младший демон заметил, как его плечи слабо дернулись в напряжении, а руки тут же сцепились на груди — признак отторжения, желания уйти от неугодного разговора и такого же собеседника. Одиннадцатый уже и не надеялся на ответ, но через долгие минуты ожидания Тэхен вдруг обернулся, и безымянный мог поклясться, что его в его взгляде скопилась вся существующая в этом мире усталость. Как будто бы даже залегшие под глазами синяки стали еще ярче, контрастнее, а губы в один миг потрескались и сжались в тонкую полоску. — Это был мой брат. Мой младший брат, — кудрявый вымученно улыбнулся и уставился в одну точку на холодном бетоне, окунаясь в свой собственный ад в воспоминаниях. — Забавно, но такой идиот, как ты, чем-то на него похож. Такие же доверчивые огромные глаза… Так же резко, как и прежде, Тэхен собрался и, вернув на лицо прежнюю непроницаемость, удалился. Одиннадцатый остался на крыше один. Уходить не хотелось — холод, хоть и успел уже пробраться в самые кости и сцепить мышцы, но успокаивал, дарил легкость в области поражения. Там, где кроме отвратительных, ужасающих трещин теперь расцветали самые прекрасные в его жизни бардовые отметины — «цветы», напоминающие форму мягких и нежных губ Чимина. Маленького человека, который нес и хранил в себе такую огромную чувственность, что она смогла перекрыть этой неземной красотой демонское уродство и заставить того тепло улыбаться, подставляя лицо морозному ветру.