***
—О-о-о! Кого я вижу! Вова, Вова, Вова! Ай-яй-яй! Не стыдно? Тяжелые шаги с каждой секундой приближались, заставляя чувство тревоги нарастать ещё быстрее. Этого не избежать. Ему ведь придётся повернуться, начать разговор, выслушать всё и идти обратно, в этот свинарник, в этот ад. Но названный резко зажмуривает глаза и закусывает губу, медленно начиная понимать какую взбучку ему сейчас устроят. Из проёма двери, что всё больше открывалась с каждой секундой, будто приглашая в этот отвратный мир, слышались старые песенки, которые молодёжь девяностых, видимо, не очень то и слушает, а цветастый свет, исходящий от разнообразных ламп, лучиками проходил в помещение, будто ещё больше завлекая. Снаружи слышались звоны бокалов, восторженные возгласы, а иногда и коллективное аплодирование, вызванное какой-нибудь новой девушкой на шесте. Неприятное чувство, что отзывалось рвотным рефлексом и головной болью, всё больше оседало и заполняло разум парня, хотя, возможно, рвотный рефлекс был вызван не только этим самым "чувством", но и несколькими бокалами алкоголя, который Вова поспешно разделил с новыми клиентами. Парень немного согнулся, вжав плечи в себя и, простонав что-то неразборчивое, пытался отбросить помутнённый взгляд вместе с не особо трезвым состоянием, но ещё один прилив музыки из под двери просто сбил все его старания. Парень резко выпрямился, но почувствовав острую боль в спине, тут же пожалел о содеянном, но, оставшись в таком положении и максимально сводя брови к переносице, в быстром темпе направился в сторону злополучной двери, что разделяла два совершенно разных мира. Уже замахнувшись, чтобы дать своеобразную "пощёчину" двери, от чего бы та со звонким хлопком закрылась, обрывая давящую на мозг атмосферу от туда, но его намерения резко оборвала одна из проституток, без предупреждения ворвавшаяся в "перевалочную базу" для ночных бабочек, что вещало о чём-то серьёзном, ну или как минимум о чём-то, что может повредить комфорту гостей. Чуть ли не ввалившись в гримёрную, тем самым отбросив недавно стоящего Вову там, она тут же поправила сетчатые чулки, подтянув их и, несколько секунд смотрев на себя оценивающим взглядом в одно из зеркал, стоящие рядочком, нахмурилась и сквозь зубы проговорила: —Начальник, там снова Марту вырвало на одного из гостей! Я больше не собираюсь оплачивать моральный ущерб! — Вову резко передёрнуло. Когда для него слова: "оплачивать моральный ущерб" стали подобием: "Я больше не собираюсь спать с ним, чтобы он пришёл к нам ещё раз!" Но ведь так оно и было. В этом заведение эта фраза так и переводилась. Но Вова не мог понять одно — почему для него это — норма? Чаще всего он списывал это на неудавшуюся жизнь и проблемы с деньгами. "Кому щяс легко? — постоянно витало между прочим в мыслях Баранова, — так нужно! — снова прилетала ещё одна мысль в голове, а после сразу забывалась, — пора уже просто привыкнуть! — снова обыденная фраза, сказанная про себя, — а если я не хочу?" В размышлениях Вова даже и не заметил как девушка ускользнула, позволяя ему совершить задуманное. В торопях ночная бабочка не закрыла дверь, так что теперь Вова мог спокойно хлопнуть ею и гордо отправиться к одному из зеркал. Но как только он под пеленой мутного взгляда начал рассматривать себя, состояние "ёжик в тумане" вернулась незамедлительно. Сейчас он видит здесь не обычного, юмористичного, где-то и вредного, а по большей части и наглого, парня, а ободранную "шлюху", как бы выразился он сам, если бы видел себя со стороны. Чёрная мини-юбка, что едва прикрывала интимные места; такие же, как и у той девушки, сетчатые колготки, что оконтовывали его ноги невидимыми кандалами; аллый топик, что блестел и сверкал при определённом свете, заставляя присмотреться к маленьким звёздочкам; красные каблуки, на которых было сложно ходить, не то что танцевать; а главное — всё это прекрасно смотрелось на грязном, использованном теле. —Вова! Что за номера! Быстро пошёл крутить своей задницей перед гостями и находить клиентов! Мне нужны деньги! Не забывай, кто тут главный! Ты должен! Ты обязан! Ты... Ты... "Ты должен."***
В помещение появился запах железа. Но не такой же как раньше — ели заметный, лишь иногда ощущающийся и то не полностью — теперь это был был более жёсткий запах, более властный. Запах, что забивался в ноздри и заставлял морщить нос, пытаясь прогнать надоедливую вонь. Напряжённая атмосфера зажимала душу и разум чарами, которые заставляли теряться в пространстве и вспоминать все свои тревожные мысли, нагрянувшие резко и без предупреждения. Мужчины взглядом прожигают дыру в друг друге, один ярстным, недовольным и явно озлобленным взглядом, другой же растерянным — будто это он вспомнил тот свинарник — поникшем и, возможно, где-то можно было заметить долю раскаяния, что довольна чужда для Павла. —Вару, так было нужно, ты знаешь в каком мире мы находимся, мы должны. "Мы должны." Снова, снова это обязывающая и колкая фраза бьёт прямо по мозгу. "Мы должны." "Ты должен." "Я должен." Казалось, вся эта бредятина с некими невероятно важными обязательствами, которые навязывают другие, уже максимально проела ему весь мозг. Фразы, что навязывают в будущем чувство вины, которое может возникнуть у любого, или чувство долга, что позже снова наводит на эту глупую вину, либо же вообще остаётся с человеком до конца дней. Он постоянно, постоянно пытался доказать что это не так. Что они никому не должен. Он должен соблюдать правила — он их нарушит. Он должен вести себя тактично — он так точно не сделает. Конечно, когда тема казалось материальных вещей, по типу тех же денег или обещанной приготовленной еды, то тут было не отвертеться, но даже в таких случаях он ненавидел эти глупые фразы. Правда, в такие ситуации, подобные этой, он чувствовал что и правда ничего не может поделать. Это его изрядно раздражало. —Заткнись, Кузьмин, и продолжай. —Мне это было на руку. Но вот что на счёт "договора", как ты говоришь, то он был заключён ещё до истории с Ромео. Эмми... — Лидера резко останавливают, не давая договорить. —"Э-М-М-А",— надменно усмехается Вару. —Да, да, Эмма. Не суть. В общем, договор заключался в том, что я ей мертвого отца и сотруднечевство с нами, а она мне все долги своего папаши и большинство информации про Николь. Время как будто остановилось. "Николь?" — единственный вопрос занимающий главное место в голове Вару. Это девушка была скорее легендой, или на крайний случай байкой для дошкольников, которые рассказывают перед сном, чтобы тот лучше — или может быть даже хуже — спал. —Николь? Серьёзно? Зачем она тебе вообще? В городе есть не мало химиков не хуже неё, — медленно, даже как-то задумчиво произнёс Вару, будто он не уверен в своих словах. На это Пик лишь усмехнулся, после чего, подставив кулак под правую щёку, мельком глянул на мужчину, в надежде, что отключка того продлится ещё на часа пол. —Таких — нет. Да, от части мне и своих людей хватает, но не одна группа наркодилеров не продерживалась так долго, как группа Николь. Больше информации о ней — единственный способ начать с ней сотрудничать. Думаю, ты понимаешь. Закончив свою речь, Пик глубоко вздохнул, будто пытаясь набрать больше воздуха в грудь перед погружением на глубину и, медленно подойдя к окну, немного отодвинул штору, всматриваясь в вид за окном. На улице было всё ещё немного туманно, видимо, на земле невооружённым взглядом это было трудно заметить, а сейчас на высоте таким чистым небо уже не кажется. Некоторые сгустки непроглядного тумана всё ещё витают в воздухе, закрывая собой васильковый небосвод. Солнце, также стойко и надёжно держалось, даже не позволяя подумать о том, что его могут перекрыть что-либо. —Стоп, подожди, если всё так просто, то какого хера я не мог сразу убить этого мужика? Лишние действия — лишние проблемы знаешь ли, — произнёс Баранов, с интонацией, будто сказал что-то невероятно гениальное и ему обязаны вручить Нобелевскую премию, если не больше. —Вова, ещё раз сумничаешь, — мужчина не стал договаривать, поймав на себе всё ещё обиженный обманом взгляд. — В любом случае, помнишь Климова? Этот мужик один из тех, кто что-то знает про него, а если быть точным, тесно связан, поэтому убить такой нехилый источник информации — самому себе в тарелку насрать, да и плюс, лишние деньги никогда не помешают... — закончив свои доводы, Пик довольный сел обратно на кресло, сверля взглядом Яковлева. —Намекаешь на то, что сейчас ты будешь у него что-то вымогать? — немного приспустив очки кончиками пальцев, обхватив оправу, Вару усмехнулся, рассматривая из-под лобья реакцию собеседника, но как только тот в недоумении повернулся, тут же вернул очки на место, при том с такой силой, что очки больно стукнулись об переносицу. —Так, в смысле "ты"? А ты что? Разве не "мы"? — в недоумение вылупил глаза Паша. Надежды на быстрое, аккуратное убийство со своими плюшками в карман Пика, сразу же пропали. Кузьмин тоже был не промахом в манипуляции и психологическом насилие, но Вару был всё-таки чуточку лучше. Павел даже иногда завидовал. —А то, что надо было думать! Какого хера ты не мог прямо сказать о плане, а лучше вообще не придумывать таких ёбнутых на голову планов? — сквозь зубы выпалил Вова, сводя брови к переносице и морщя нос. Пик неуверенно отвёл глаза, даже сам не зная что сказать. Настоящую причину говорить не очень хотелось. —А ещё пожрать сам будешь себе делать! — после этого восклицания со стороны Баранова, Павел вообще поник. Готовка — точно не его. Как минимум, такой вывод он сделал после того, как сжёг половину кастрюли.***
—И вот так я сжёг половину сковородки! Представляешь? Звонкий голос, что отчаянно что-то пытался в торопях рассказать, будто время у него ограничено и через несколько мгновений он больше не сможет что-то сказать этому человеку, доносился из трубки таксофона. Старший лейтенант глубоко вздохнул, мысленно сдерживаясь, чтобы не прикрикнуть на собеседника, останавливая этот поток слов из рога изобилия. Продолжая деликатно выслушивать, правда не очень внимательно, мужчина понимает, что уже как секунд тридцать стоит в полной тишине вглядываясь в серый потолок компактного помещения с гравированными печатными буквами на двери телефонной будки "телефон". Сергей недовольно цокнул, но всё-таки поблагодарил госпожу удачу за то, что она соизволила спуститься к нему с небес и приостановить этот монолог собеседника. Милиционер, выйдя из помещения с таксофом, вздохнул полной грудью, и, пропустив нервную девушку вперёд, которая определённо не заботилась о вежливости и специально толкнула мужчину плечом, Сергей поправил орден, что находился на самом видном месте, будто так и призывая обратить внимание не только на него, но и на носителся самой награды. Лейтенант ещё несколько секунд позавидовал жизни простых людей и, снова же глубоко вздохнув, направился на место преступления. У милиционера вырвалось немое "вау", когда он заметил огромную толпу людей, при том, что это не были обычные граждане, которые проявляя излишние любопытство, пытаются сунуть нос не в свои дела, или отобрать больше источников для новых слухов, но нет, это были классифицированные специалисты, в которых включались как и медики, так и стражи порядка. Сергей даже остановился на несколько секунд, пытаясь подробнее рассмотреть сию картину, ну или на худой конец, понять в чём дело. Коллега, который предупредил лейтенанта о новом происшествии, сказал лишь: "Срочно сюда!", возможно, он сказал больше, но Сергей с его недосыпом и будильник, что пробуждал лучше взрывов, плюсом ещё и после трёхчасового сна, запомнил только это. Пытаясь осознать, почему все устраивают такую суету, мужчина резко услышал, как его окликнули. "Курилка! Айда сюда! Видимо, наш отпуск отменяется!" — до боли знакомый и родной голос, который заставляет подняться уголки губ и усмехнуться, и даже не от самой шутки, а скорее из-за оптимизма человека, что умудряется шутить даже в такой, видимо, серьёзной ситуации. —М-да, Петров, удивляюсь твоему оптимизму! — пробиваясь через плотную толпу, иногда себе под нос шепчя одинаковые формальности: "Извините! Пропустите!", прикрикнул Сергей, пытаясь обратить внимание товарища на себя. —Фух, здравствуй, попросил бы объяснить мне, что тут вообще происходит? И да, заканчивай со своим "Курилка", я бросил курить ещё как два года назад, — прочитав недо-лекцию, "Курилка", что являлось прозвищем, которое было дано этим самым Петровым, когда тот застал Сергея за курением, хотя Лейтенант твердил чуть ли не всем вокруг про вредность курения, пожал руку коллеге и, мельком обсмотрев обстановку, упёр руки в боки. —Хех, обернись и увидишь. А что на счёт "Курилки", то мне кажется, что ты преувеличиваешь. Только не обижайся, но это прозвище тебе идеально подходит! Ты весь такой хмурый, серый, как курильщик, ей богу! Но раз тебе так не нравится, что насчёт... Хм... Дай подумать... — пока собеседник размышлял, пытаясь проявить свою фантазию и оригинальность на максимум, милиционер послушался совета друга и обернулся, дабы хоть что-то узнать. —Что насчёт... Куромаку? На этот вопрос Петров так и не услышал ответа, ведь тот, кто должен был ответить сейчас в ступоре смотрит на труп. —Видимо, ответ положительный? Значит так звать тебя и буду! "Какого чёрта..." — единственное что крутилось в голове, теперь уже, Куромаку. Огромная лужа алой жидкости уже застыла и перестала растекаться по асфальту. Спина несчастного была покрыта многочисленными царапинами, которые виднелись через разорванную одежду, если это можно таковым назвать, скорее тряпки, что раньше были одеждой и, видимо, униформой милиционера. Нежилец лежал лицом вниз, из-за чего рассмотреть полной картины было невозможно, от чего Куромаку был даже рад. Сергей уже видел много подобного в своей карьере, но сейчас к нему поступил рвотный рефлекс. От одного запаха становилось плохо. Так ещё и поза мертвеца: ровная, лежащий солдатиком, будто без предупреждения взял и на месте умер, будто его заморозили, он будто и не умер, будто он ещё жив и сейчас побежит. Куромаку ещё долго мог приставлять к свои размышлениям "будто", но когда какой-то медик перевернул мужчину, ужас накатил новой ударной волной. Лицо было полностью изуродовано, на нём ни одного живого места не осталось, лишь иногда прослеживались кусочки кожи, что висели безжизненными тряпочками. Было абсолютно не понятно, как можно добиться такого результата, чтобы вообще ничего не осталось. Видимо, Лейтенант не сразу заметил, но некоторых конечностей не было. Например: той же левой руки. Всё, абсолютно всё в крови. Кажется, Сергея сейчас и правда вырвет. —Эй, эй, Серый, ты что? Шатаешься весь. Пошли отойдём, — схватив коллегу за плечо, настоял Петров. — Ты же не вчера в милицию явился, что случилось то? Отойдя на несколько метров, так, чтобы их было не заметно, товарищ обеспокоенно посмотрел на Куромаку. На что тот лишь продолжал пялится в даль, немного пошатываясь. Он видел за всю свою карьеру ужасы и похуже, но почему-то именно этот случай привёл его в такое состояние. Возможно, именно офицерская форма произвела такое не лучшее впечатление. —Серый, ты чего? — спросил Петров, помахав рукой перед лицом товарища. —Да так, задумался. Куромаку убрал руку коллеги и, пытаясь восстановить дыхание от увиденного, сосредоточился на более важных мыслях. Обдумывать почему он так отреагировал, он будет потом. Поправив фуражку, Сергей взяв того за запястье, направился вместе с Петровым обратно на место преступления, откинув все предрассудки по поводу вида трупа в сторону. Приятель, что явно не ожидал такого резкого перехода состояния от Куромаку и даже охнуть не успел, как его куда-то потащили, попытался потянуть лейтенанта назад, дабы поинтересоваться что с ним происходит. —Эй, Куромаку! Ничего себе "задумался"! Что слу-... —Петрова быстро заткнула рука Сергея, что сейчас перекрывала его рот. Как только товарищ попытался лизнуть руку, дабы тот с брезгливым выражением лица в попыхах её убрал, старший лейтенант вовремя убрал кисть руки, не дав тому совершить задуманное. —Что ещё за "Куромаку"? Когда ты успел придумать новую кличку? В любом случае, уже установили чей труп? — поинтересовался Сергей, сжимая кнопочный телефон в кармане полицейской формы. —Эх ты, не помнишь даже как я тебе новое имя дал! — усмехнулся Петров, но поймав на себе призериющий взгляд, тут же успокоился, опустив глаза в пол. — Нет, ещё не установили, у несчастного ни паспорта, ни любых других документов. Но могу точно сказать, что это кто-то из федеральной службы, поэтому все вокруг него так и щебечут, важный небось. —Понятно. Прикажи в немедленном порядке установить кто именно. Я в отделение, надо забрать у Марии документы по делу Климова, — вздохнул Куромаку, всё ещё пытаясь забыть фрагменты из воспоминаний о трупе. —Тьфу! Только и слышу: "Климов, Климов, Климов, Климов"! Это ещё кто? — цокнув, нервно выпалил Петров и, поправив кофейную кожанку, провёл по коротким волосам, что отдалёно напоминали каштановый. Вспомнив свои соженные, напоминающие седые волосы, что были получены в результате неудачного окрашивания, Куромаку быстро перестал оценивать чью-либо шевелюру. Задумавшись, лейтенант устремляет свой стальной взор в небо, что было в буквальном смысле, ведь цвет очей Сергея напоминал сталь и железо, но при этом не теряя свой жизненный взгляд. Милиционер даже отметил какое буквлаьное имя ему дали. —Пропавший, Петров, пропавший.***
—Не понимаю, почему мы не пошли с Даниилом Борисовичем? Феликс, что яро пытался вытереть салфеткой всю грязь с блузки, которую оставили задиры, жалостливо посмотрел на Захара, чьё лицо выражало лишь злобу, которая усилилась, когда он услышал имя учителя литературы. Друзья идут по длинному школьному коридору, направляясь к выходу из школы, так как оба отпросились по "семейным обстоятельствам". Хорошо, конечно, что учителя им доверяли, иначе им пришлось бы сидеть за партой все грязные, без половины вещей в портфеле ещё три урока. На недопонимающий взгляд друга, Зонтик лишь глубоко вздохнул. Он не хотел расстраивать такое солнце, как Феликс, так он его называл. Ведь если бы тот узнал, что Данька — бывший собутыльник отца Климова, то его бы мир точно рухнул, или Захар просто преувеличивает. Но ради Феликса, ради его яркой и жизнерадостной улыбки, которая одаряет всех своим лучезарным светом даже в самые тяжёлые моменты, ради его прекрасных, будто выгравированных из чистого янтаря, глаз, он готов был сделать что угодно. Так что, Зонтик до сих пор отнекивается, мол, что ему просто не нравится этот человек. А Феликс, не желая донимать друга, деликатно принимает этот ответ за правду, надеясь, что когда-нибудь услышит правдивый ответ. Всё-таки, не хотел он снова выводить Захара на нервы. Каждый раз, когда он видел, что Зонтик снова начинает нервничать, если не плакать, что-то внутри сразу сжималось и отдавалось неприятным комом в горле, от которого сдавливало всё тело и заставляя пробудиться чувство долга, которое огнём горело в груди, не желая утихать. Каждый раз Феликс, сверкая пятками, бежал к своему лучшему другу, дабы предпринять любые меры, чтобы увидеть на лице Захара лёгкую, нежную, как только-только распустившийся ландыш в начале марта, улыбку. Для них обоих улыбка значила невероятно много. —Эх, ну не нравится мне человек, вот и всё. Компания не приятная, так сказать, — почесав затылок, проскулил Зонтик. Он уже будто выучил эти слова и снова их повторять уже казалось каторгой. —Ладненько! — бросив короткий ответ Захару, Феликс задумался, после чего шумно выдохнул, будто готовясь к чему-то, а потом резко повернулся к Зонтику и несколько секунд прожигал того решительным взглядом. —Зонтик, ты знаешь где можно найти подработку? — выдал Ковалёв с искрами в глазах, будто поделился каким-то своим невероятным достижением. Климов на несколько секунд впал в ступор, осознавая только-что сказанное другом. Не то чтобы он не ожидал такого вопроса, хотя от части это и правда, просто во время таких вопросов всегда всё будто резко отключалось, не только мозг, но и какие-либо ответы, которые он мог дать. Поэтому несколько секунд пялясь в одну точку, даже приостановившись, Зонтик пытался вспомнить что угодно, что могло быть ответом на такой вопрос. —Эм, ну наверное, в киоске... — уже в мыслях Захар бил себя по голове за такие несмысленные речи. Видя, как товарищ не находит, что сказать и сильно озадачен, Феликс про себя ойкнул, вспомнив, что лучше такие вопросы приятелю не задавать. —А знаешь, забудь! Зря ляпнул, — отмахнувшись рукой, задорно подхватил инициативу Феликс. Притянув друга за плечо, Ковалёв, широко улыбаясь, в быстром темпе зашагал в сторону гардеробной. —Эх, Феликс, ты же знаешь что я неловко чувствую себя от таких вопросов! Кстати, а тебе зачем? — поинтересовался Зонтик, немного сбавляя шаг, дабы приостановить друга, что как самоновадящийся снаряд чуть ли не бежал к вешалкам с одеждой. —А? Да так, не хочу маму тревожить по поводу карманных денег, решил сам, — воодушевлённо поведал Феликс, после чего замялся, будто что-то, что держится огромным грузом на его веснушчатых плечах, напомнило о себе. —Можно тебе кое-что сказать? — тихо произнёс Ковалёв, на что получил положительный кивок. Феликс не любил делиться такими вещами, чувствуя, будто обременяет своё окружение переживать за него и волноваться, что он больше всего ненавидел. Но сейчас это казалось чем-то необходимым, будто глоток свежего воздуха, который хотелось вдохнуть полной грудью. —Я не понимаю маму. Правда, совсем не понимаю. Мне уже шестнадцать! А она до сих пор талдычит мне сказку о том, что отец, якобы, в "затянувшийся командировке"! Будто я не вижу как она дорожит каждой копейкой, полученной на одной из работ, будто я не вижу как она выкидывает все фотки отца, будто я, блять, — с этих слов Зонтик, мягко говоря, был в шоке, — глухой и слепой! Но она молодец, я горжусь ей, правда. Она очень сильная женщина и прекрасный пример для подражания, но я всё ещё не понимаю! — кажется, Феликс начал злиться. В его голове бушевал ураган, а что-то внутри било сигнализацией, умоляя остановить это чистосердечное признание и прекратить "позорится" перед его лучшим другом. Тело обмякло, поддаваясь тёплым рукам на плечах, а весь гнев и злоба резко испарились, превращаясь в комок в горле из слёз и всхлипов. Феликса будто пронзила молния в самое сердце. Он отдаётся объятям Зонтика и утыкается носом в бледное, худое плечо парня, надеясь найти в, будто хрустальном плечике защиту и опору, которая в тяжёлый момент понадобится всем. Он правда, правда ненавидел делиться чем-то таким сокровенным, после чего испытывая горестное чувство вины, бранить себя за каждое слово и виновато опускать голову перед людьми, будто он совершил что-то невероятно злодейское. Но сейчас сердце без предупредительного выстрела начало колотить с бешенной скоростью, отдаваясь частым хлопаньем ресниц и лёгким румянцем на щеках, что был вызван переизбытком адреналина в организме то ли от смущения, то ли от всей злобы, что мальчик держал на протяжение долгого времени. Захар стоял как вкопанный, зажимая Ковалёва в крепких объятьях. Он никогда не находил слов не только для таких вопросов, что недавно задал Феликс, но и для самой банальной вещи, как поддержки. Чаще всего он просто говорил самые банальные фразы, после которых, с чувством невероятного стыда, корил себя за эти глупые слова, которые может быть только наоборот, привели человека в ещё большее уныние. Но сейчас это шло от самого сердца. Ему казалось, что слова здесь лишние и единственное, что он сейчас мог сделать для Феликса — это лишь заключить в объятиях. Но Зонтик не мог себе позволить рассказать нечто подобное. И даже не потому что он слабее Феликса, просто воспринять то, что он скажет будет гораздо труднее. Ему придётся с этим жить одному и знать лишь ему. Никто больше. Даже Феликс не должен об этому когда-нибудь узнать. И не потому что это слишком сокровенное, а потому что он хочет уберечь остальных людей и не рисковать их жизнями, что для Захара — кошмар во плоти. Он никогда не видел смерть и что-то подобное, но ему даже представить было страшно, что тот же Феликс может быть в опасности. Поэтому ничем таким личным он никогда нн делился. Например тем, что его отец — бандит, и он недавно пропал.***
Пик всё ещё пыхтит над мужчиной, что сейчас в отключке был посажен на стул и крепко-накрепко перевязан джутовой верёвкой, что Паша прихватил с собой. Кузьмин делает "последний штрих", тем самым нацепив чёрную изоленту на губы Яковлева, которую он уже отыскал в самом доме, дабы тот, когда придёт в себя, не начал судорожно вопить, будто его уже режут. Павел облегчённо выдохнул, будто хлопая сам себе, отряхивая руки друг об друга. Заваливаясь на место рядом с Вовой, тот, перевернувшись на живот, утыкается лицом в неприятно пахнущую простынь, что, видимо, давно не стирали. —Ну эта свинья и жирная, — выдаёт заключение Павел, после чего, перевернувшись на спину, зарывается рукой в запутанную, грязно-фиолетовую чёлку. —Осталось пробудить это животное, — уже на выдохе произносит Пик. Вару, после того, как выслушал всё "красноречие" Пика, спокойно встаёт, кидая на Павла укоризненный взгляд и, бросив что-то колкое, направляется к выходу из комнаты. Перед этим скинув с плеч куртку и, видимо, целясь, швырнул её точно в лицо Кузьмина, на что тот лишь терпеливо вздохнул. "Трёхочковый!" — усмехнувшись мыслям, Баранов, разминая обнажённые плечи по дороге, направился за порог. —Не хочешь помочь? — прикрикнул из другой комнаты Лидер, переходя в сидячее положение, убирая куртку со своего лица. —Откажусь, — выдал Вова, быстро заглянув в комнату, дабы мужчина прочувствовал язвительность того. Но как только Баранов закончил фразу, тут же быстрым шагом вышел из поля зрения Павла. Как только тому попалось зеркало, он останавливается и прислушивается в действиям Кузьмина. Хоть он и демонстративно игнорировал того, но то, что им обоим придётся сейчас работать вместе и извлекать максимальную выгоду из положения — Вару понимал, поэтому тут же принялся за дело. Зеркало находилось в ванной, поэтому, быстро пройдясь глазами по всему маленькому помещению, которое занимало лишь небольшая чугунная ванна и раковина, что стояли невероятно близко друг к другу, а то же зеркало весело над умывальником, Вару кинул взгляд на комод, что был соединён с раковиной. Найдя то, что ему было нужно, он спокойно встаёт, поправляет в зеркале сбившиеся волосы и подмечает свою красоту. Через несколько минут, когда Паша уже закончил свой перерыв, который сам себе и устроил, он резко дёргается, чувствуя как внезапно ему на лицо прилетают пару капель ледяной воды. Слыша едкий и до боли знакомый смех, Кузьмин тут же понимает чьих это рук дело и бросает недовольный взгляд на пришедшего, после чего нервно вздыхает, но замолкает, когда видит с чем Баранов пришёл. В руках тот держал зелёное, видимо, пластмассовое ведро с налитой почти-что до конца водой, и как понял Пик — ледяной. Ухмыльнувшись действиям Вару, тот поднимается и, засунув руки в карманы, тут же собирается выдать что-нибудь невероятно колкое, но его останавливают те же пару капель воды, но увеличившиеся в своей численности. Демонстративно задев Павла плечом, Вова, напрягая руки, несёт тяжёлое ведро до место назначения, а именно до отключившегося Яковлева. Глубоко вздохнув, Баранов тяжко вспоминает всё, что вякнул ему между прочим этот мужчина, или скорее тяжко он вспоминает неприятные воспоминания связанные с прошлым. Но всё же отбросив лишние недуги от себя, задаёт риторический вопрос: —Начнём?