Просто перетерпеть?

В день свадьбы его стошнило дважды с утра. После он так и не смог нормально поесть. Ему не удалось выспаться, из-за чего теперь под его единственным глазом образовался темный синяк, который служанки попытались замазать какой-то пудрой. Королева мать решила сама принять участие в его облачении в свадебный наряд, роняя слезы и вздыхая каждые пару минут. Её грустный взгляд поднимал в нем тихое раздражение. Лучше бы она не приходила вообще, оставив его наедине с грядущим. Эймонд очень устал. Он не знал, как будет стоять на церемонии, каких сил ему будет стоить отсидеть праздничный пир, и как пережить то, что будет происходить дальше – провожание, общие покои, ночь. Семья его сестры прилетела на драконах лишь утром, вызвав негодование его матери. По её мнению, они должны были прибыть раньше, чтобы подготовиться к такому событию должным образом. Чтобы будущий муж выразил Эймонду внимание и больше уважения, раз решил забрать его себе. Слушая эти обвинения, Эймонд наоборот был рад, что еще немного он мог не видеть того, кто забрал его глаз и теперь заберет полностью его. - Что значит, они приказали не подавать её? – шипела что-то Алисента сзади, пока вокруг бледного Эймонда порхали слуги, вплетая ему в волосы сапфиры и подшивая костюм. - Простите, Ваше величество, я пытался сказать им, что это одно из основных блюд, но принц Деймон… - Ну да, кто же еще, - Эймонд услышал тяжелый вздох матери. – Пусть так. Оленины достаточно. Пусть творят, что хотят, и позорят себя как хотят. - А что делать с тем, что уже приготовлено, Ваша милость? - Раздайте все нуждающимся, пусть стража съест, слуги, все остальные кроме… пусть помолятся потом за моего сына. Помощь богов ему понадобиться, - челюсть Эймонда сжалась, захотелось сорвать все с себя и уйти, а лучше взобраться на Вхагар и улететь отсюда как можно дальше. Туда, где омеге не зазорно носить на бедре меч, и любой, кто захочет взять не свое, будет лишен своего достоинства альфы. Но Эймонд продолжил стоять неподвижно на подставке, даже не надеясь, что сможет добраться до Драконьей Ямы раньше, чем ему перекроет дорогу стража его отца и люди Веларионов. Посмотрев в зеркало перед собой, Эймонд увидел себя в красном камзоле расшитым узорами в виде чешуи с небольшими черными бусинками. Его подол, доходивший до самого каблука черных сапог, был расшит на манер языков пламени и драконов извергающих его, которые поднимались вверх вплоть до пояса. Даже повязку на его глазу вышили огненными искрами, взамен обычной черной. Ни капли зеленого цвета его матери, он был воплощением знамени своего рода, воплощением их натуры – живой огонь. Это немного придало ему сил, чтобы чуть расправить спину и поднять голову. Он дракон, он сила, он пламя. - Я дракон, я сила, я… - шептал Эймонд одними губами вместо молитвы, медленно подходя к алтарю в септе, как на плаху. Впрочем, на плаху он бы шел с гордо поднятой головой, с презрением смотря на тех, кто решил оборвать его жизнь. Но идя к алтарю, он смотрел лишь вниз, не желая никого видеть и особенно того, кто стоит в конце его пути. Зубы сжимались в тиски, отовсюду доносились шепоты. Его отец Визерис медленно ковылял рядом, опираясь на него. Эймонд старался как можно дольше не смотреть в лицо своему мужу. Ему придется видеть его до конца своих дней, и он хотел оттянуть этот момент как можно дольше. Ему казалось, что стоит только поднять взгляд, как пути назад точно уже не будет, как все страшное тут же свершится. Глупости, но, когда с него сняли черный плащ с алой эмблемой трехглавого дракона и Люцерис стал одевать его в плащ цвета бушующего моря с играющим на нем морским коньком, Эймонд вздрогнул от его касаний и зажмурился, поворачиваясь обратно. Его лицо словно окаменело, лишь желваки иногда подрагивали. Встав перед Люцерисом, Эймонд смотрел лишь на его брошь с гербом дома Веларионов, теперь и его гербом. - Этой лентой я переплетаю их судьбы… - как из-под воды, что теперь является символом его нового дома, слышал Эймонд приговор септона. Вздохнув и прикрыв на секунду глаз, он чуть не отскочил, когда его руки кто-то коснулся. Быстро вскинув голову, Эймонд наконец-таки встретился со своей судьбой. Голубые глаза Люцериса мягко смотрели на него, а его широкая рука аккуратно сжала его ладонь. Прежде чем переплести их пальцы, согласно церемонии, молодой Веларион поднес руку Эймонда к губам и поцеловал тонкие прохладные пальцы, не прерывая их установившийся зрительный контакт. Эймонд медленно выдохнул, чувствуя поднимающийся по руке жар, и понял, что не дышал все это время. Фантазия и старые воспоминания, уже исказившиеся эмоциями и переживаниями последних лет, рисовали ему образ будущего Лорда Велариона более грубым и злым, огромным, как его настоящий отец, о котором все догадывались и, уже не боясь гнева больного короля, говорили в коридорах замка. От маленького пухлощекого мальчика, что в драке лишил его глаза, и правда уже почти ничего не осталось. Но Люцерис, стоящий перед ним, не был похож на того мужчину, что снился Эймонду в кошмарах последние месяцы перед свадьбой. Его голубые глаза не смотрели с презрением или издевкой на него, губы не кривились в ухмылке, обещающей всю ту боль, о которой твердила королева мать. Их пальцы переплелись, а септон обвязал их руки лентой, скрепляя до конца жизни. Эймонд сжал свою чуть подрагивающую руку сильнее, надеясь, что Люцерис почувствует мозоли от меча на его ладони и поймет, что он может хорошо управляться не только швейной иглой. Люцерис улыбнулся ему чуть шире и погладил напряженную руку Эймонда большим пальцем. Дыхание принца вновь замерло. Теперь Эймонд не отрывал взгляда от лица Люцериса, стараясь уловить все мимолетные эмоции, что оно отражало. Стоя перед своим уже мужем, лордами, септоном, он и сам не до конца понимал, что пытается разглядеть. Фальшь? Злость? Похоть? Обещание продолжения той злополучной ночи уже за закрытыми дверями спальни? Ненависть? Презрение? Эймонд был напряжен, челюсть уже ныла и зубы стали болеть оттого, как сильно он ее сжимал. Из-за этого его клятвы были почти не слышны, в то время как Люцерис говорил их отчетливо своим низким чуть хрипловатым голосом, смотря Эймонду прямо в глаза, словно и правда давал их именно ему, а не соблюдал ритуал. - Перед ликом Семерых я объявляю вас супругами! – торжественно завершил септон. Эймонд вздрогнул, его бегающий по лицу Люцериса глаз замер и расширился от резко вспомнившегося действа, завершающего церемонию, – поцелуя. Желваки на его лице дрогнули. Эймонд пообещал себе, что откусит Велариону губу, если тот позволит себе больше чем следует. Но вместо того чтобы наброситься на него, Люцерис медленно поднес их все еще скрепленные руки к своей груди, а затем сделал плавный шаг, становясь почти вплотную к Эймонду. Люцерис делал все медленно, давая прочитать все свои движения и намеренья. Его ладонь легла на щеку Эймонда, легко поглаживая край оставленного им шрама. Теперь уже бывший Таргариен рефлекторно приподнял голову, чем воспользовался парень и запечатлел на его сжатых губах мягкий целомудренный поцелуй, почти сразу отстраняясь. Но этого хватило, чтобы его запах проник в легкие Эймонда, закручиваясь и спускаясь вниз по животу кипящей волной. Сказать, что Люцерис чувствовал себя сейчас укротителем дракона, значит ничего не сказать. Когда об их помолвке с Эймондом было объявлено, и он спустя время принял это и даже нашел хорошим и справедливым решением, Люцерис отправился за советом к тому, кто всегда мог ответить честно и без увертываний – Деймону, своему третьему названому отцу. - «Зная двор и бывшую подругу твоей матери, я примерно представляю, что тебя будет ждать», - выслушав его, начал Деймон, попутно наливая вина. – «Помнишь, я рассказывал вам с Джейсом как приручают диких драконов ни разу не знавших наездника?» - «Ты же несерьезно?» – усмехнулся Люцерис, еще уверенный, что все не так печально. - «Более чем», - без улыбки сказал ему Деймон. – «Когда будешь стоять с ним у алтаря, сидеть на пиру и уж тем более находиться в постели, помни, что пред тобой дикий дракон, необузданный и, ставлю пару золотых, еще и напуганный всеми этими септонскими россказнями, что его мать вливает им в уши», - Деймон скривился и сочувственно посмотрел на названого сына. Люцерис прислушался тогда к отцу, но до конца так и не поверил в ту картину, что расписывал ему Деймон. Ровно до того момента, как увидел перед собой Эймонда. Эту сжавшуюся, худую фигуру, словно окутанную сжигающим ее пламенем, с опущенным глазом, наполненным настороженностью и потаенной болью. Даже сквозь благовония в септе и какие-то ароматические масла на коже принца Люцерис почувствовал запах испуганной омеги, когда приблизился к нему для поцелуя. И сейчас идя со своим новоиспеченным мужем под руку к замку, где будет пир и поздравления, Люцерис чувствовал своим телом беспокойство мужа и его напряжение. Альфе в нем хотелось зарычать на всех вокруг, прижать к себе омегу, скрыть его своим плащом и запахом. После появились желания увести с этого пира, от этих масляных взглядов и мерзких ухмылок, желающих им много детей и жарких ночей, закрыться в покоях и сказать уже наконец-таки, что все будет хорошо, что он не станет дурно с ним обращаться. Но Люцерис помнил слова Деймона. Эймонд дракон, дикий напуганный дракон, что в любой момент может начать извергать пламя в попытках защититься. И никакие слова тут не помогут. Так что пока ему лишь оставалось не делать резких движений и тихо спрашивать хочет ли Эймонд того пирога или этого салата, стараясь совершать ненавязчивые прикосновения, чтобы дать привыкнуть к его близости. Эймонд плохо запомнил дорогу к замку, пребывая в своих мыслях и вновь разрываясь в ощущениях. Если бы его не вел под руку Люцерис, то он бы пошел не туда или уже споткнулся на своих задеревеневших ногах о неровные улицы Королевской Гавани. Лишь когда он сел на отодвинутый Люцерисом стул во главе праздничного стола он смог выдохнуть и немного расслабиться, прикрывая глаз с детской мыслью, что раз он не видит их то и они его. Он старался дышать медленно и глубоко, как когда-то давно учил его сир Коль. «Воин должен сохранять спокойствие и трезвый ум во время битвы. Иначе он легко подвергнется чувствам и погибнет, совершив необдуманный шаг», - звучал голос рыцаря в голове Эймонда. Придя немного в себя, он открыл глаз и увидел пирующих лордов, поднимающих кубки за их брак, так словно он был по любви, а не по политическим причинам. Столы ломились от разных яств, что его мать обсуждала последние недели. Вино уже лилось по подбородку Эйгона, что сидел за боковым столом слева от Эймонда, где была рассажена и вся его семья. Люцерис сидел справа от него и улыбался какому-то западному лорду, подошедшему с поздравлениями и подарками. Эймонд тоже кивнул мужчине в знак уважения к его банальным поздравлениям, от которых захотелось выпить. Посмотрев на свою тарелку, Эймонд удивился, обнаружив там уже порезанное мясо и его любимые тушеные овощи с миэринскими специями. Кубок был полон рубиновым браавосийским вином, которое, он помнил, точно не могло быть тут, так как его матери оно не нравилось и его редко доставляли в замок и уж тем более не собирались на его свадьбу. Но отпив, он убедился, что это именно оно. Единственное вино, что он мог пить, не морщась от крепости и кислоты. Только оно все еще могло пробудить в нем хоть какой-то аппетит и расслабить. Кубок быстро опустел, по телу разлилось тепло, от которого захотелось откинуться на спинку стула и вновь прикрыть глаз. Но вместо этого порыва он повернул голову в сторону Люцериса и стал разглядывать его профиль. Расслабленные еще на церемонии черты лица сейчас загрубели, а морские голубые глаза заледенели, став похожими на льдинки. Напряжение резко вернулось к Эймонду от смены настроения альфы. Проследив за взглядом мужа, он увидел блюдо со свиньей, что слуги сначала поставили на стол каких-то лордов, а потом стали спешно уносить, кланяясь рассерженным мужчинам. Рефлекторно Эймонд сжал в руке нож, вспоминая жестокую шутку своего брата и племянника с Розовым Ужасом. И только в нем стала подниматься злость, как взгляд его стал бегать по другим столам. Ни одного блюда с зажаренным поросенком там не было. Даже в своей тарелке Эймонд обнаружил оленину, откусив кусочек. С неверием и сомнением он вновь посмотрел на Люцериса. На этот раз тот перехватил его взгляд. Вся хмурость тут же слетела с него, открывая мягкие черты лица его матери, а большие ланьи глаза смотрели открыто и без злости. Люцерис мягко улыбнулся ему, плавно наклонив голову в немом вопросе. Эймонд тут же отвернулся, поднося кубок к губам, так и не задав мучавший его вопрос о причастности Люцериса к отсутствующей свинине на столах и наличию его любимого вина. Попытавшись отпить, Эймонд понял, что он уже все выпил. И не успел он подозвать слугу или налить себе самому, как Люцерис уже наклонял горлышко кувшина над его кубком. - Хочешь еще чего-нибудь? – неожиданно спросил он. – Может ты бы предпочел рыбу или птицу? Лимонные пироженные? – брови Велариона смешно скакнули вверх. - Решил поиграть со мной в слугу, мой мужшш? – тихо прошипел принц. Если бы Люцерис пренебрегал им весь день, Эймонду было бы понятнее, чем эти странные попытки казаться добрым и заботливым. А так он просто не знал, как ему реагировать и откуда ждать нападения. - Если ты не возражаешь я бы и правда хотел поухаживать за тобой на этом пиру, - взгляд Люцериса метнулся им за спины и Эймонд, привыкший к неожиданностям из-за ограниченного обзора резко повернулся, чтобы увидеть стоящих в отдалении слуг с блюдами и кувшинами, - Не люблю, когда они снуют под руками во время трапезы, - признался ему парень. - Я тоже, - сказал Эймонд и только потом понял, что вслух. Люцерис усмехнулся. – Положи мне пирожное, - сев прямо, приказал принц, чтобы скрыть свое замешательство. А Люцерис был рад наконец-таки установившемуся контакту. Так прошла большая часть пира. К ним подходили лорды с подарками и тостами, кубки наполнялись, поднимались и пустели быстрее чем тарелки с едой. В конце зала уже назревали пару потасовок от захмелевших благородных мужей и альф. Стража, помня свадьбу наследной принцессы Рейниры, неусыпно следила за ситуацией и старалась разрешать все конфликты быстрее, чем в ход начинали идти столовые ножи. Эймонду после третьего кубка, что он уже медленно цедил, наслаждаясь ягодным вкусом, все стало казаться забавным. Особенно подкладывающий ему очередное блюдо Люцерис. Даже когда во время очередного тоста он взял его за руку и поцеловал как на церемонии пальцы, желание отнять ее было ленивым и тихим. На середине четвертого кубка Эймонд решил остановиться, увидев гогочущего пьяного Эйгона, уже держащего на коленях какую-то служанку. Теперь он был рад, что его семья находилась в его слепой зоне. Лучше было видеть улыбающегося ему Люцериса, чем злую мать и равнодушного Отто. Хоть Эймонд и не забывал напоминать себе, из-за кого у него вообще есть слепая зона, прежней слепящей злости и обиды он не ощущал в своей груди. Хватало и других поводов для этих чувств, чем детская травма. Эймонд избегал смотреть в сторону семьи своей сводной сестры Рейниры. Но доносивший с той стороны громкий смех привлек его внимание. Джекейрис, что часто шутил над ним с Эйгоном, что-то обсуждал со своим братом Джоффри, активно жестикулируя и широко улыбаясь младшему. Лорд Корлис со своей супругой Рейнис перешептывались, потягивая вино и улыбаясь друг другу. Его сестра Рейнира, будущая королева Вестероса, расслабленно сидела, держась с принцем Деймоном за руки, и также говорила о чем-то приятном, судя по их несползающим улыбкам и горящим глазам. Внезапно Рейнира посмотрела на него, перехватывая его взгляд, и подарила улыбку уже ему. Теперь Эймонд знал от кого Люцерис унаследовал свою мягкую улыбку. Деймон тоже посмотрел на него и кивнул, удостаивая его улыбкой уголком губ. Эймонд кивнул в ответ и отвернулся, стараясь не представлять, что думает о нем человек, которым он восхищался. Не давая себе передумать, он посмотрел уже на свою семью. Никто не смотрел на него. Никто не смотрел даже друг на друга. Все молча ели или пили со своими обычными ничего не выражающими благочестивыми лицами. Мышцы на лице Эймонда дрогнули, на языке разлилось чувство тоски и одиночества. - Не хочешь присоединиться к ним? – горячая ладонь легла Эймонду на поясницу, разнося по телу табун мурашек. От неожиданности он прижался спиной к спинке стула, зажимая конечность. – Ауч, - засмеялся Люцерис не пытаясь вырвать руку. - Чего ты от меня хочешь? – вино стало приносить сонливость, а этот день и его жизнь усталость. Хотелось уйти, зарыться в одеяла, обхватить себя руками и не думать ни о чем. Просто раствориться в ощущениях теплоты и защищенности от импровизированного кокона. - Эй, Эймонд, ты все еще со мной? – донесся до него голос Люцерис сквозь мысли. - Увы, но да, - огрызнулся он, продолжая прижимать руку парня своей спиной. - Если ты устал или плохо себя чувствуешь, мы можем уйти уже сейчас, - немного помолчав, сказал Люцерис, внимательно смотря своими морскими глазами на Эймонда. - Издеваешься? – зашипел Эймонд кривясь. – Мы не можем уйти, это сраное торжество еще не кончилось. - Это наше сраное торжество, так что мы уйдем отсюда, когда захотим. И если ты хочешь уйти, то… - спокойно продолжал Люцерис убеждать супруга, что он может сделать, так как ему хочется, а не так как ему приказала мать. - Это ты со своей матерью и свой семейкой можете делать, что вам заблагорассудиться, ты… - Мы, - в голосе Люцериса Эймонд уловил рычащие нотки, заставившие его замолчать и замереть. Запоздало пришло осознание, что теперь он за такие слова может получить. И его уж точно никто не защитит, и даже мать будет не в праве что-то высказаться о том, что будет происходить между ним и мужем. Люцерис мог сделать с ним все что угодно. Хоть вырвать ему второй глаз, ведь для произведения наследников они все равно были не нужны. Не успел Эймонд моргнуть, как рука Люцериса, ранее зажатая, уже покоилась на его бедре, приобнимая и согревая. И сам парень внезапно оказался ближе. Настолько, что Эймонд мог разглядеть редкие веснушки на его лице. Так близко они были только в момент поцелуя в септе. Тонкие ниточки запаха альфы стали пробираться к принцу, будоража сдавленную омегу внутри него. Лицо Люцериса стало приближаться, и Эймонд вздрогнул, испугавшись и не понимая, что альфа хочет сделать, но Веларион лишь прижался своей щекой к его. - Больше нет ты и я, Эймонд, - прошептал он мягко ему на ухо, обжигая раковину своим огненным дыханием. – Теперь только мы, - горячие мурашки вновь пробежали по телу беловолосого принца. Запах Люцериса стал гуще, казалось только из него теперь и состоит воздух. И альфа не злился на него. Эймонд стал отчетливо это понимать. Он выдохнул, с внезапно накатившим облегчением. Его эмоции менялись быстрее, чем он успевал их понять. Одна из причин, из-за которой он ненавидел то, кем он стал. Эймонд всегда старался контролировать себя и то, что было ему подвластно вокруг себя. Но вся его суть была в том, чтобы отдавать контроль другому. И Эймонд никак не мог с этим примириться. - И теперь, мой милый муж, - Эймонд прикрыл глаз, приваливаясь плечом к его груди, - ты тоже часть моей взбалмошной, свободолюбивой и распутной семейки, - усмехнулся ему в щеку Люцерис, говоря словами королевы Алисенты. – Так что, если ты что-то хочешь, скажи мне уже, - они вновь встретились взглядами, почти касаясь носами. Эймонду почудились промелькнувшие лиловые искры в морских глазах Люцериса. - А если я скажу, что хочу забрать твой глаз, в плату отнятого тобой много лет назад? – не сдержался Эймонд, сам не до конца уверенный в том, что хочет именно этого. Но слова Люцериса о выборе и желании заставили вулкан обиды и злости загудеть внутри него. На лице Велариона появилась улыбка, унаследованная уже не от Рейниры, а от Деймона. В его глазах начал бушевать шторм, освещаемый лиловыми молниями, завораживающими Эймонда. - Всего лишь глаз, Эймонд? – его брови удивленно приподнялись, а рука коснулась левой щеки мужчины, проводя большим пальцем по шраму. – Я думал ты будешь мыслить масштабней, - Эймонд нахмурился не понимая. – Мы теперь супруги. Теперь ты властен над всем мной, - прошептал Люцерис ему почти в губы. Глаз Эймонда расширился, а губы сами приоткрылись в приглашении. Он не мог уместить эту мысль полностью в своей голове. Не мог понять, так ли он понял смысл. Омега принадлежит альфе, не наоборот - все что он мог вспомнить из многочисленных уроков. Лишь омега метилась зубами альфы. Мысль, что Люцерис заявил о том, что он принадлежит Эймонду так же как и Эймонд ему, проходилась огненной волной возбуждения, удовлетворения и нотками неверия. - Лорды и Леди, мне кажется, мой брат с племянником уже хотят насладиться друг другом в своих покоях! - прокричал пьяный голос Эйгона, не дав Эймонду переспросить Люцериса о смысле его слов. Эймонд резко отпрянул от мужа и со злостью посмотрел на захмелевшего брата. Провожание. Эймонд надеялся, что этот позорный и унизительный ритуал, где его будут лапать пьяные альфы и срывать одежду, не наступит как можно дольше. В голове пронеслась мысль, что стоило соглашаться, когда Люцерис предлагал просто уйти. Но сейчас было уже поздно. Лорды стали улюлюкать и одобрительно выкрикивать на предложение Эйгона. - Спасибо, дядя Эйгон! - Люцерис поднялся со своего места и поднял кубок, - Мы как раз думали покинуть вас. Уверен, вы и без нас прекрасно напьетесь и повеселитесь! – лорды захлопали и закричали, кто-то поднял свой кубок и осушал его в поддержку. Люцерис тоже допил залпом свой. Он сжал плечо Эймонда в поддержку и, не дожидаясь его ответного внимания, спустился к уже собравшимся омегам, что шумной стайкой окружили его, скрывая его от глаз окаменевшего Эймонда, даже с учетом немаленького роста Велариона. Как только Люцерис с омегами, сдирающими с него одежду, скрылись, Эймонд судорожно вздохнул и сжав пальцы, впиваясь ногтями в ладони, медленно поднялся со своего места и направился вниз. Отовсюду стали доноситься пошлые выкрики о том, что ему предстоит испытать ночью. Сальные взгляды и улыбки-оскалы замелькали вокруг. Эймонд еще раз посмотрел уже с ненавистью на Эйгона, что стоял впереди всех, желая довести своего брата до брачного ложа голым. Их руки стали тянуться к нему и Эймонд собирался сделать последний шаг в эту бездну, надеясь сохранить хоть каплю достоинства и не выхватить чей-то меч или кинжал. Но тут между ним и альфами встал Деймон. - Господа, - его рука лениво легла на "Темную сестру". Ухмылки на лицах лордов стали тускнеть. Они непонимающе смотрели на принца. – Не беспокойтесь, возвращайтесь к своему веселью, выпивке и еде, мы проводим принца Эймонда в кровать. Замершие от удивления лорды стали хмуриться и возмущаться нарушению традиции. Но вдруг они вновь замолчали и посмотрели слева от Эймонда. Слепая зона не давала принцу увидеть в чем дело не повернувшись. И когда он это сделал, обнаружил сбоку от себя Корлиса Велариона. Фигура Морского Змея всегда внушала уважение и опасение, а его суровый взгляд мог заставить замолчать любого. Но на ошарашенного таким поворотом событий Эймонда Корлис посмотрел тепло и кивнул, давая понять, что все будет хорошо. Эймонд был сбит с толку. Он не понимал почему альфы второй части семьи Таргариенов и глава Веларионов так поступают. Разве он не должен был пройти это унижение, как и все омеги, вступающие в брак в Вестеросе? Но непоколебимая под желанием толпы спина Деймона говорила ему обратное. В мыслях вновь предстал Люцерис и его шепот: «…скажи, чего ты хочешь…, теперь ты тоже часть семьи». Он часть семьи, резко осознал Эймонд. Часть этой семьи. Семьи, в которой альфы встали на его защиту. Справа от себя он обнаружил Джекейриса. Старший брат Люцериса хмуро смотрел на уже тише возмущающихся лордов, его глаза немного горели, говоря о серьезных намерениях альфы покалечить того, кто сунется к ним. Его рука, как и у Деймона, лежала на рукояти меча, но обхватывала его крепче, готовясь выхватить оружие в любой момент. А Эймонд все еще не мог поверить, что они были готовы обнажить клинки ради того, чтобы его никто не тронул. Замыкал его оборону младший Веларион. Джоффри был более расслаблен, как отметил Эймонд оглянувшись назад. Совсем еще юный альфа улыбнулся ему и подмигнул, так же заверяя, что с ним все будет хорошо. Единственный глаз Эймонда защипало от всего этого. И стоящий перед Деймоном недовольный Эйгон, которого кто-то пытался оттащить с пути Порочного принца, лишь усилил это ощущение. - Кто решит тронуть мужа моего сына будет поднимать свои руки с пола, - раздался рык Деймона, ставящий точку в недовольстве присутствующих. Лорды не спеша стали возвращаться на свои места, освобождая им дорогу. Звуки веселья и праздника вернулись быстрее чем они покинули зал. - Спасибо, - тихо вымолвил Эймонд, придя немого в себя и собравшись с мыслями. Он и его семья могла по-разному относиться к этим людям, но сегодня они защитили его хотя бы от одного унижения, в то время как другие не сдвинулись с места. Эймонд вновь ощутил вес усталости, копившейся годы. Ноги налились тяжестью, словно после долгой тренировки, и с трудом передвигались. Но Эймонд не строил иллюзий, что все сейчас закончится. Он прекрасно видел куда его ведут. И понимал, что покои сегодня будут предназначаться не для сна и отдыха, а для окончательного скрепления этого союза. Ему нужно было перетерпеть еще одно действие. И Эймонд надеялся, что Люцерис тоже устал и не будет долго его мучать. Хотелось уже побыстрее закончить с этим и уснуть, желательно без пробуждения. - Нравится тебе или нет, племянник, но теперь ты часть нашей семьи, - повернулся к нему Деймон. - И омег наших домов толпа раздевать не будет, - вторил ему Корлис. – Когда я женился на Рейнис пару лордов ушли без пальцев, - усмехнулся он, посмотрев на удивленного Эймонда. - Тупая традиция, - фыркнул Джекейрис справа. – Люк сразу решил, что соблюдать ее не станет. Достаточно и того, что вы женились в септе, а не по обычаям нашего дома. - Но потом мы все же решили отдать им Люцериса на откуп, чтобы лорды не сильно ворчали, - усмехнулся Деймон, а за ним и все остальные. Даже губы Эймонда дрогнули в улыбке от этой информации. - Они его так быстро утащили, - подал голос Джоффри, - надеюсь его там не разорвали, - по пустым коридорам разнесся смех мужчин. Эймонду пришлось прикусывать губу, чтобы не поддаться ему. Он опасался, что если начнет, то может уже не остановиться пока не потекут слезы. А предстать перед Люцерисом на брачном ложе заплаканным он не собирался. Чтобы с ним не произошло за приближающейся дверью выделенных им покоев, он не заплачет. Он смог выдержать боль от вырезанного глаза, выдержит и эту боль. Дыхание Эймонда вновь стало учащаться, а тело напрягаться. В мыслях, как грязь со дна реки, стали подниматься слова матери и септ, заставляя его все больше нервничать. - Встаньте в концах коридора, нечего подслушивать и завидовать, - Деймон махнул рукой стражникам, разгоняя их в стороны от двери покоев новобрачных. Те поклонились и быстро выполнили приказ принца. Деймон повернулся и кивнул Корлису и сыновьям. Звук их удаляющихся шагов стучал в висках Эймонда. Перед ним была массивная дверь ничем не отличающаяся от других. Принц знал, что за ней будут просторные покои, больше чем его вдвое, и он. Сглотнув, Эймонд посмотрел на ручку двери, за которую он должен был открыть дверь в его новую реальность. - Знаю, что твоя мать и эти обрюзгшие от вина и скрытой похоти септоны много чего наговорили тебе о том, что случается между альфой и омегой, - от внезапно раздавшегося голоса Деймона Эймонд вздрогнул и впился в него взглядом. Мужчина смотрел на него спокойно с легкой задумчивостью. Это был первый раз, когда он разговаривал так со своим дядей. – Но их проповеди далеки от реальности, Эймонд. Думаю, уже к утру ты и сам поймешь это, - мужчина ухмыльнулся ему и сам открыл дверь, пропуская Эймонда внутрь. В комнате горело много свечей, освещая её слишком хорошо, как подумалось Эймонду, когда он вошел. Пахло какими-то сладкими маслами и благовониями. А впереди, прямо напротив двери стояла огромная кровать. Полностью обнаженная до белых простыней, которые, как помнил Эймонд, будут вывешиваться утром, показывая всем кровавые следы их консумированного брака. Судорожно вздохнув Эймонд повернулся к камину, напротив которого рядом с диваном и столом стоял неподвижно Люцерис и смотрел на него, держа в руках оторванный рукав своей рубашки. На нем остались лишь штаны и порванная в клочья белая рубашка, свисающая какими-то лохмотьями. И без того густые вьющиеся волосы были всклочены, а на груди парня Эймонд заметил царапину от чьих-то ногтей. Люцерис выглядел так словно его терзал вепрь, а не раздевали благородные омеги. Люцерис встретился с ним взглядом и улыбнулся, пожимая плечами. Это стало последней каплей для натянутой внутри Эймонда струны. Напряжение внутри разорвалось, вырываясь из беловолосого принца неудержимым смехом. Он зажал рот ладонью, и вновь посмотрел на уже растерянного парня и разразился новой вспышкой, от которой его ноги подкосились, заставляя его сесть на пол. - Что ж соглашусь я выгляжу очень глупо, - усмехнулся Люцерис глядя на согнувшегося пополам Эймонда и понимая, что веселья в его состоянии лишь капля на бочку истерики и накопившегося волнения. - Видел бы ты как Леди Ланнистер старалась разорвать мой ремень и стянуть штаны. А выглядит такой маленькой и слабой, жуть же, - Эймонд вновь взорвался смехом, заставляя Люцериса уже волноваться за него. Подождав еще немного Люцерис уже хотел подойти к нему и попытаться помочь справиться с этим, как Эймонд резко замолчал и держась за живот и тяжело дыша поднялся, держась за колонну. - Это ты приказал не подавать свинину и привез мое любимое вино? – внезапно задал он мучавший его на пиру вопрос охрипшим голосом. - Пожалуй…налью тебе еще, - помолчав, сказал Люцерис, отходя к столу и чувствуя обжигающий лиловый взгляд на своей спине. Он налил в два кубка браавосийского вина, которое как он с трудом выяснил не без помощи Деймона, единственное нравилось Эймонду. Медленно подойдя к мужу и отдавая ему кубок, Люцерис сам сделал большой глоток, настраиваясь на последний и самый ответственный шаг. В голове проносились все советы и знания, что он вытащил из матери, Деймона и шлюх, о связи между омегой и доставлении удовольствия. Люцерис всегда был целеустремлен и, приняв их будущую свадьбу, он решил для себя, что несмотря на их непростое прошлое и настоящее, он приложит все усилия, чтобы Эймонд стал его парой и был с ним рядом не от безысходности, долга и страха, а потому что хотел этого сам. Ночь обещала быть сложной, долгой и жаркой.