***
Пустая квартира. Точнее, почти пустая. В одной из комнат находятся сразу две особы, однако диалога между ними не ведётся. В Новосибирске солнце почти зашло за горизонт, лишь редкие ало-оранжевые лучи пробираются сквозь оконные стёкла, освещая фарфоровую кожу. Гробовая тишина давит на уши, а мелкие звуки за окном почти неощутимы. Лишь напряжение витает в воздухе, пробирается в лёгкие присутствующих и оседает там, выпуская наружу чистый. Однако и он почти сразу становится таким же. Хочется задержать дыхание и задохнуться к чёртовой матери, лишь бы не усиливать это мерзостное чувство. Одна стоит у самого окна. Высокая девушка с короткими светло-русыми волосами, слегка покрывающими уши, что сейчас малость растрёпаны. Неаккуратно зачёсаны назад, но даже так падают на лицо. Приятные черты лица, нос с едва заметной горбинкой, изнеможденный взгляд карих глаз в пустоту. Руки скрещены на груди, а челюсти плотно сжаты. Больше полугода назад ей исполнилось семнадцать. Одиннадцатый класс впереди, позади десятый. Финишная прямая. Ещё чуть-чуть и ей удастся вырваться в свободное плаванье, подальше от своей чокнутой семейки. Вторая сидит на кровати, пялясь прямо перед собой. Ниже первой, однако несильно. Тёмно-каштановые волосы по плечи точно так же не лежат аккуратно. Передние пряди несколько закрывают лицо, но даже так виден крайне мрачный, пропитанный пустыми надеждами, взгляд болотных омутов. Кукольный овал лица, пухлые губы, но всё это ничто, в сравнении с убитыми глазами, уничтожающими весь миловидный образ. Пробитые всеми отрицательными чувствами, что только существуют на Земле. Она сжимает в руках серую бархатистую коробочку, водя большим пальцем по покрытию. Ей же чрез месяц минует шестнадцать, на горизонте обучение в старшей школе, но в другом городе. Она родом из Нижнего Новгорода, здесь проездом. — Почему у нас всё не может быть, как у людей. — Низко и хрипло проговаривает брюнетка, оставаясь в том же положении. Да вот только пальцы до побеления сжали вещицу. — Потому что я не человек. — В том же тоне отвечает блондинка, но чуть тише. — Ты человек, Насть, — выдыхает та, закрыв глаза и опустив голову. Помедлив с продолжением, она поднимается и поворачивается к той, пялясь в спину. — Только человек может испытывать такие чувства. Кто бы что ни говорил. Даже твои родители. — С чего ты взяла, что я что-то чувствую… — Предохранители срываются и голос дрогает. Дрожь пробегает по всему телу, замыкаясь в конечностях. — Я знаю тебя. Знаю, как тебе больно, — сделав несколько шагов к девушке, она останавливается, будучи почти впритык к той. — Мне не нужно тебе это повторять. — Потому что это не так. — Настасья дёргается, чтобы отойти, однако что-то её останавливает, и она остаётся на месте. — Ты врёшь сама себе. Подсознательно понимаешь это, но продолжаешь стоять на своём, — более не сдерживаясь, брюнетка одной рукой обнимает старшую со спины и утыкается носом в плечо, закрыв глаза. — Ты знаешь, что можешь открыться мне, но намеренно этого не делаешь, остерегаясь ножа в спину. Вот, я стою позади тебя и закрываю собой, а в моих руках нет осинового кола. Мне… — Даша, — зелёные глаза распахиваются, уже прочитав в сём тоне абсолютно всё. До единой мелочи. — Если однажды этот момент настанет, точно не сегодня. Тут же ладонь, расслабленно лежащая на чужой груди, напрягается, пробираемая дрожью обиды и горя. Она сглатывает, выдерживая паузу. Шумно вдыхает и заканчивает незаконченную фразу: — Мне тоже нужна помощь, но ждать её негде, — почти выплёвывает она, но сдерживается. — Я слышала это в прошлый раз. И в позапрошлый, — вновь закрыв глаза, всё же отстраняется, оставляя ладонь пред блондинкой, ведь держит в ней кое-что. — Возьми, и я уйду. — Что это? — смотрит на коробочку Демьянова скептически, но всё-таки принимает. — Осколки твоей души, собранные воедино. Тут же делает шаг назад, разворачивается и уходит, не дождавшись ответа. Тело Анастасии до костей пробирает дрожь, настолько сильная, что она едва держится на ногах. Отшатывается назад и, услышав звонкий хлопок входной двери, падает на кровать обессиленно. Даже не пытается стереть слёзы с лица, что текут ручьём. Хочет закричать во весь голос, но не может. От чего — непонятно. До боли сжимает коробочку в руке, не в силах открыть и всё же посмотреть, что внутри. Прошло полгода. Настасья наконец пришла в себя, обретя покой. На самом деле, ей всего-то удалось переехать к своей старшей сестре после исполнения восемнадцати лет. Отныне никто её не тревожит, не давая жить спокойной жизнью. Она просыпается со спокойной душой, не боится покинуть комнату, дабы позавтракать перед тяжёлым учебным днём, и не возвращается домой под ночь. Уже месяц как на её ушах блестят серебряные серьги с небольшими топазами. Украшение, подаренное ей в тот самый день. В день, когда они виделись в последний раз. Более того, после они даже не говорили друг с другом. Ни разу. Нигде. Это тяготило душу одиннадцатиклассницы. Пусть, выглядит она той ещё мразью среди свой ровесников и в обществе в принципе, так лишь с виду. До неё трудно достучаться, сложно понравиться, сделать что-то такое, чтобы она действительно обратила внимание. Её душа истощена, сердце похоже на истлевший кусок угля, что нельзя растопить или зажечь вновь. Она чёрствая и грубая, как сожжённый лес. И смотреть на неё так же больно, ведь то вина нелюдимых людей, уничтоживших красоту и величие в лучшем её проявлении. И в этом угольке место осталось для одного живого существа. Увы, то даже не сестра, что практически спасла её от поехавших родителей. Она тоже давным-давно не видела и намёка на нежность со стороны младшей. Это школьница из Новгорода, запавшая в душу Демьяновой ещё несколько лет назад. Миловидная девушка с мёртвыми глазами, тёмным каре и безграничным желанием любить. Но только одного. Говорят, без любви человек погибает. Душа постепенно сохнет, не получая подпитки, и в конце концов становится либо куклой, либо просто умирает. Особенно те, что существуют только ради нежных чувств. Им необязательно быть любимыми, главное любить. Иметь возможность дарить свою любовь, даже не получая отдачи. Этого достаточно. Пусть, Настя отказала ей в тот раз, сейчас она опомнилась. Точнее, думала над этим очень давно, но лишь войдя в шаткую гармонию с самой собой, приняла решение. И вот, она стоит на пороге квартиры, адрес которой оставила ей Дарья однажды, надеясь на что-то. Звонит в звонок, сжимая в руках конверт с письмом, которое написала дома. Представляет, как протянет его ей, будет наблюдать, как та читает. Как будут меняться эмоции на её лице. Как она наконец признает свою роковую ошибку и наконец прижмёт к груди свою брюнетку, плачущую от счастья. Девушка слышит движение по ту сторону двери, но подходить никто не торопится. Она хмурится и только собирается позвонить вновь, ей открывает невысокая дама лет сорока. С знакомыми чертами лица, однако его выражение доверия не внушает. Мрачное, отражающее горе и пережитую боль, однако непонятно, от чего. В её руках тоже какой-то небольшой листок, сложенный в несколько раз. Гостья удивлённо хлопает глазами, не до конца сознавая, что происходит. — Мне нужна Ваша дочь. — Без всяких прелюдий начинает Демьянова, приподняв подборок. — Анастасия? Она ещё долго попасть к тебе пыталась в Новосибирске? — сводит брови к переносице женщина скорее обеспокоенно, нежели гневно. — Она самая. — Кивает та. — Ты не сможешь её увидеть, — опускает взгляд старшая, чем озадачивает собеседницу. — Она покончила с собой почти месяц назад… Это её… предсмертная записка… Новость ошарашила Настасью. Она глупо пялится на бумажку, что ей протягивает мать Дарьи, переваривая полученную информацию. Через тридцать секунд бездумного молчания, женщина всучивает той листок и силой захлопывает дверь, обрубив все канаты к возможным ответам. Впрочем, всё само за себя должно сказать содержание этой вещицы. «Мне жаль, что выходит так. Я не вижу будущего в нынешних обстоятельствах и больше не верю, что всё изменится. Давать тебе шансы бесконечно я не могу, увы. Как бы я не билась, достучаться до тебя не вышло. Поднимаю белый флаг, Настасья. Надеюсь, мой подарок согреет тебе душу в момент, когда ты узнаешь о моём решении. Если узнаешь.»***
— Короче, вот, эту папку тебе желательно прям изучить за эту пару. — Протянув одногруппнице папку синего оттенка, староста смотрит на неё, невинно хлопая глазками. — Ты серьёзно считаешь, что я стану этим заниматься? — поднимает на брюнетку тяжёлый взгляд Демьянова, говоря в своём обычном тоне. Брать бумаги не торопится от слова совсем. — Слушай, с этим реально справишься хорошо только ты. Тем более, лекцию не просто так отменили, преподша автомат поставит, — склоняет голову вбок та, буквально моля ту. — Так у меня есть хотя бы шанс на твоё согласие, а если бы я предупредила, тебя бы ничего не переубедило. Ну пожалуйста! Настя сверлит девушку взглядом ещё несколько секунд, но всё-таки принимает папку и отходит к окнам, демонстративно отвернувшись. Ей всё ещё жутко не хочется заниматься внеучебной деятельностью, но ещё меньше ей хочется сдавать журналистскую деонтологию. Автомат явно не помешает, конечно, если она не наврала. Ну а такое очень вряд ли может быть, ведь все имеют представление о том, кто же такая Настасья Демьянова. В таких вещах с ней шутить не стоит. Особенно убедительно это имя звучало в комплекте с Эстер Фейн, но не сейчас. Сейчас второе никак не звучит, увы. Обрадованная четверокурсница отходит к своей подруге и продолжает обсуждение происходящего здесь. Дело в том, что первой группе четвёртого курса поручили полностью устроить выступление гостьи факультета журналистики. А точнее, студентки лингвистического факультета всё того же МГУ. Гениальной девушки, что на своём втором курсе строчит неописуемые научно-психологические статьи и даже книги. Безусловно, на её опыте есть и художественные произведения, но их пропагандировать университет не станет. Обратив внимание на деятельность своей воспитанницы, администрация решила прорекламировать столь невероятные работы среди тех, кто напрямую с этим связан. Быть может, даже замотивировать будущих журналистов заниматься чем-то подобным. — Да она должна подойти сейчас. Отошла по своим делам просто. О, а вот и она! Под звонкий возглас старосты в почти пустую аудиторию входит не очень высокая, достаточно стройного телосложения девушка. Одета она довольно просто: белая водолазка, светло-синие джинсы-бананы, затянутые ремнём на талии, тёмные кожаные ботинки и чёрный вязаный кардиган почти до колен. На шее пара золотых украшений и неброские серьги. Однако самое выделяющееся — это волосы. Ало-красные волны, стекающие по плечам и оканчивающиеся едва выше пояса. И тусклые глаза чёрной непроглядной темноты. Не прознать даже, где начинается зрачок и есть ли он. Она проводит пальцем по губам и поднимает глаза на старших, заправляя пряди за уши. — Ты это… — мямлит вторая дама, что-то указывая на лице. Вошедшая останавливается и распахивает глаза, вскинув брови. — Я забыла про помаду, — заключает она, раздосадовано выдохнув. Другая указывает на зеркало в стороне, после чего гостья оборачивается и видит, что красная помада слегка смазалась на уголке. Меняет выражение лица на более безразличное и рукой растягивает алый цвет по лицу. — Ладно. — Тебе, может, салфетки дать влажные? — беспокоится студентка. — У меня есть. — Пожимает плечами обладательница необычного оттенка волос и делает шаг в сторону окон, ведь там лежит её сумка. Но в ту секунду она встречается взглядом с Демьяновой и останавливается, споткнувшись на ровном месте. — Мы отойдём. Минут на тридцать, пока поднимемся на четвёртый этаж, пока найдём аудиторию… — Замешкалась староста, завидев на лице вечно каменной Анастасии иные эмоции. — Даш, ты пойдёшь? — Мне нечего там делать. — Помотав головой и не обернувшись, отзывается будущий лингвист, не прерывая зрительного контакта с блондинкой. — Ну ладно. Мы вернёмся… Продолжая без зазрения совести пялиться на девушек, бубнит она, пока вторая почти силой не вытаскивает ту из кабинета, закрыв дверь. — Даша? — ошеломлённо шепчет Демьянова, не пытаясь скрыть дрожь в теле от напряжённого взгляда этой дамы. — Ты же погибла… — Ну значит так и есть, — пожимает плечами Дарья и стягивает с головы парик. Тёмные короткие волосы рассыпаются, не доходя до плеч. — Самой себе напоминай об этом почаще. Карие глаза широко распахиваются. Воздух с хрипом поступает в лёгкие, а тело само собой дёргается вперёд, поднимая корпус. Студентка усаживается на постели, шумно дыша. Кладёт трясущиеся ладони себе на грудь, проверяя, реально ли происходящее. Перед глазами вертится образ девятнадцатилетней брюнетки с убитым взглядом, смотрящим прямо в душу до сих пор словно. Опомнившись, кидается к прикроватной тумбочке и находит там свои серьги, которые снимает на ночь по привычке. Лишний шум будит спящую соседку. Сейчас в комнате пребывают всего двое, поскольку третья гостит у родителей. Студентка разлепляет глаза и тянется к лампе, что стоит на тумбе. Включает свет и смотрит в сторону блондинки, привыкая к яркости. — Настя? Что-то случилось? — девушка пялится на соседку, что почти пребывает в истерике, и пока не до конца соображает, что ей нужно сделать. Вторая молчит, возможно, даже не обратив внимания на четверокурсницу, и тогда та решает продолжить спрашивать. — Тебе плохо? — Да заткнись что ли… — едва слышно выдаёт Анастасия, держась руками за голову, стараясь выгнать все мысли о кошмаре к чёрту. — Психованная… — Шепчет и выключает свет, отвернувшись к стене, решив попытаться уснуть вновь.***
«Дела сменяются, разные этажи. Молча курю, и мне сразу легче жить. Пепел летит в окно, на лице тает снег. Завтра день новый, и я выключаю свет»